эту внешность незнакомка приобрела в процессе жизни.
     Женщина была одета во все черное и курила, вжавшись в угол лестничной клетки, рядом с почтовыми ящиками, занимавшими почти половину стены. Она была окутана синим табачным облаком, и казалось, вся ее незамысловатая одежда - длинное узкое вытертое пальто, шерстяная вязаная шапочка-шлем, закрывавшая лоб и опущенная на брови, сбитые, заляпанные грязью ботинки со шнурками разного цвета (Жанна даже их успела рассмотреть, поскольку, достав из ящика письмо, уронила его) - была подобрана таким образом, чтобы, спрятавшись в темный угол, эта странная особа могла без труда превратиться в тень, в призрак...
     И вот теперь этот призрак стоял совсем близко от нее и дышал на нее перегаром.
     Она не должна была открывать ей дверь. Не должна.
     Но открыла. Потому что с минуту на минуту мог прийти Борис.
     - Что вам угодно? - спросила Жанна, испытывая неприятное, до дрожи внутри живота, чувство тревоги и страха. Наверняка этой особе понадобились деньги, чтобы опохмелиться.
     - Тебя зовут Жанна?
     Услышав, как странно звучит ее имя в устах совершенно чужой ей женщины, Жанна вздрогнула, как если бы та дотронулась до нее своими желтыми, пропахшими табаком пальцами...
     - Да, а что? Уберите ногу.:. - Она с ужасом наблюдала, как незнакомка, выставив вперед ногу в грязном ботинке, словно нарочно раздражая ее, покачивала носком, не давая возможности закрыть дверь.
     - Фамилия Огинцева?
     Но Жанна не успела ответить: дверь от сильного удара распахнулась, откинув ошалевшую от ужаса Жанну к стене. Стукнувшись головой о шкаф, она вскрикнула и упала на пол, подмяв под себя руку...
     - Не ори. Вставай и покажи мне, где здесь у тебя туалет... И не вздумай звонить в милицию - бесполезно, провода я уже перерезала. Еще утром. Меня зовут Марина. Вернее, это ты будешь меня так звать. Да и то недолго.
     Если кто позвонит в дверь, не открывай - хуже будет.
     Жанна поднялась и, потирая ушибленный локоть, до боли в глазах всматривалась в стоящую прямо перед ней Марину.
     - Вы собираетесь меня ограбить? - спросила она, чувствуя, как предательски дрожат ее губы, а горло будто кто-то сильно сдавил, мешая дышать.
     Но Марина, скинув на пол пальто, перешагнула через него и заперлась в туалете. Жанна слышала доносящуюся из-за двери возню, затем шум воды, льющейся в унитаз, затем вода полилась в ванну. Дверь открылась, Марина вышла. Только сейчас Жанна успела разглядеть, во что была одета ее ГОСТЬЯ: длинную черную юбку и черную вязаную кофту. Борис говорил как-то, что если на женщине вся одежда одного цвета, то она - шизофреничка.
     Значит, и Марина - больной человек. А может, она теперь уйдет?
     Между тем Марина прошла на кухню, села на табурет и посмотрела на Жанну огромными зелеными глазами:
     - Я вышла из тюрьмы в одиннадцать часов. Теперь - пять вечера. Итак - шесть часов полной свободы. Как тебе мой прикид? Меня собирали всей камерой.
     Жанна онемела - она не могла произнести ни слова.
     Значит, Марина не больная, а просто зечка?! Какой ужас!
     - Ты, наверно, гадаешь, зачем это я к тебе пришла?
     Думаешь, по своей воле? Нет, дорогуша. Если бы не ты, я бы еще два года и четыре месяца просидела на зоне. Но я обещала ЭТО сделать, и я сделаю. Мало того что меня отпустили пораньше, так еще и заплатят хорошо.
     Жанна не понимала ни одного услышанного слова.
     Словно эта зечка говорила с ней на иностранном языке.
     - Ты сядь, чего стоишь? В ногах правды нет, слыхала? Но, стало быть, водится за тобой что-то, раз о тебе так похлопотали...
     - Кто? - спросила наконец совершенно сбитая с толку Жанна и опустилась на стул. - Кто обо мне похлопотал?
     - Не знаю. Мне не докладывали. Но отпустили, чтобы я убила тебя. У меня и это есть... - с этими словами она достала из кармана своей необъятной юбки маленький блестящий пистолет.
     - Убить? Что за бред... Что все это значит? Я отдам вам все свои деньги, золото, только уйдите... Оставьте меня в покое.
     Она молила бога о том, чтобы поскорее пришел Борис. Но он опаздывал уже на целую вечность. Еще немного, и эта сумасшедшая убьет ее.
     - Тебе страшно?
     Жанна закрыла глаза ладонями, чтобы только не видеть приблизившееся к ней отвратительное лицо, точно географическая карта изрытое преждевременными морщинами времени и разложения. Именно разложения, потому что от лица, как и от всей Марины, исходил тошнотворный запах, замешанный на мерзких испарениях вчерашней выпивки, курева, грязного тела и одежды...
     - Я дам тебе несколько дней, чтобы ты хорошенько вспомнила и подумала о том, что я тебе сказала. Поройся в своем прошлом и вспомни, что же такого ты натворила, что тебя за это надо убить. Подсказываю: возможно, ты знаешь что-то такое, чего тебе не положено знать. Это может быть одной из причин. Я буду навещать тебя, и ты должна знать, что от того, как ты будешь себя вести в свои последние дни, будет зависеть то, КАК ТЫ УМРЕШЬ. Ведь получить пулю в сердце - проще всего, к тому же почти безболезненно. А вот болтаться на веревке, скажем, в туалете над унитазом - недостойная смерть, не так ли? Ножом тоже больно. Поэтому не советую тебе обращаться в милицию. Ты все равно обречена, и никакая милиция не спасет тебя от смерти. Тебе уже вынесен приговор. Если не я, то кто-то другой все равно найдет тебя. И от тебя здесь уже ничего не зависит. Я зайду завтра.
     И она ушла. Словно ее и не было. И почти сразу же - минут через пять-десять, в течение которых она приходила в себя, - раздался звонок в дверь. Вернее, два звонка.
     Это пришел Борис.

***

     Первый день работы в агентстве выдался тихим: ни одного звонка, ни одного визита.
     Щукина, сидя за своим огромным столом, заваленным бумагами и коробками с остатками шоколадных конфет, задумчиво смотрела в окно на летящий снег и улыбалась собственным мыслям. Ее было не узнать. Внезапное исчезновение беременности заметно повлияло на нее, она стала совсем другим человеком. И хотя Юлю так и подмывало спросить Щукину о причине ее разрыва с Чайкиным, она все же сдерживала себя, гася разгоревшееся любопытство, а заодно и воспитывая волю. Захочет, все расскажет сама. Хотя кое-что Юля заметила без чьей-либо помощи. Во внешнем спокойствии и даже каком-то легкомыслии, которое Щукина выказывала всем своим видом, сквозила некоторая нервозность, которая если не бросалась в глаза, то уж во всяком случае ощущалась в несколько неестественной мимике и порывистых движениях Нади. И это воспринималось естественно - ведь что-то же произошло между нею и Чайкиным, раз она одна? Но что? Леша выпивал, как и все патологоанатомы. Но он был хорошим добрым парнем, к тому же влюбленным в свою Надечку. Кроме того, у них должен был родиться ребенок, а потому их скоропалительная свадьба была воспринята тоже вполне нормально. Разве мало браков заключается сначала в постели, а потом уж на небесах?!
     - Знаешь, Земцова, так непривычно видеть тебя сидящей в кресле и листающей журнал... - словно очнувшись от своих мыслей, первой нарушила молчание Щукина и со стоном сладко потянулась, изгибаясь всем телом. - Ты хочешь меня спросить, почему я рассталась с Чайкиным?
     Юля отложила в сторону журнал и тихонько вздохнула: с каких это пор Щукина научилась читать чужие мысли?
     - Надя, я вот уже пятнадцать дней гашу в себе дикое желание обо всем тебя расспросить, но ты настолько изменилась в последнее время, что мне иногда кажется, будто это не ты... Правда... Думаю, что люди расстаются, когда не могут жить вместе, когда начинают раздражать друг друга...
     - Чушь собачья! В жизни не поверю, чтобы Крымов раздражал тебя. Вы напоминаете двух идиотов, у которых не хватает мозгов, чтобы договориться. Он же любит тебя, а ты - его. Крымов - классный мужик. Умный, красивый, богатый до непристойности... Я, честно говоря, до сих пор нахожусь под впечатлением от его дома.
     В жизни не жила в таком комфорте, каким он окружил нас... Уже то, что там тепло, многого стоит. У меня, например, в квартире ледник...
     Щукина, как всегда, перевела разговор на Крымова.
     Юля не могла скрыть улыбки.
     - Тебе весело? - в свою очередь усмехнулась Щукина. - Тебе доставляет удовольствие мучить его?
     - Мне трудно это объяснить, но.., у нас с Крымовым навряд ли что-то получилось бы. И уж кому-кому, а не тебе рассказывать про Крымова, про его привычки...
     И вообще, давай закроем эту тему.
     В эту минуту зазвонил телефон, и Юля вздрогнула.
     Щукина, подняв трубку, некоторое время слушала, что ей говорили, после чего пожала плечами и передала трубку Юле:
     - Тебя.
     - Вы Земцова? - услышала она совсем близкий мужской голос и почему-то сразу поняла, что, начиная с этой минуты, ее спокойной жизни пришел конец.
     - Да, я Земцова.
     - Вам совершенно необязательно знать мое имя.
     Скажу лишь одно. Некая хорошо известная вам особа желает с вами встретиться. Но выйти из дома она не может, равно как и позвонить, а потому она попросила через меня сообщить, что ждет вас по адресу: улица Ломоносова, дом тридцать пять, квартира пятнадцать.
     И гудки.
     - Что, новое дело?
     - Еще не знаю. Набери, пожалуйста, номер 25-13-64 и спроси Жанну Огинцеву.
     Надя набрала, послушала, затем повторила набор еще пару раз.
     - Занято или телефон не работает. Что-нибудь случилось?
     - Меня попросили приехать к Жанне. Якобы она сама не может ни позвонить, ни, стало быть, приехать ко мне. Непонятно, что бы это могло означать. В любом случае запиши вот этот адрес. Если меня долго не будет, закажешь мне гражданскую панихиду...
     - А почему гражданскую и почему панихиду? Не лучше ли заранее заказать оркестр?
     - Тогда симфонический. Ты не знаешь, куда и на сколько уехал Шубин?
     - Ты можешь мне, конечно, не поверить, но ему тоже точно так же позвонили и попросили приехать в М., к другу детства. Игорь обещал позвонить. Эта самая.., как ее, Жанна Огинцева - тоже твоя подруга детства?
     - Нет, просто знакомая. Точнее, она моя портниха, у которой я не была уже, наверное, с полгода.
     - Может, просто заболела?
     - Сейчас все и узнаю.
     Юля заставила себя улыбнуться, чтобы Щукина не поняла, что она испугалась. Интересно, когда же ее нервная система настолько закалится, что она перестанет вздрагивать от каждого телефонного звонка, от каждого подобного сообщения? Ведь еще ничего не известно, а откуда же эта внутренняя дрожь? Хотя, может, она свойственна всем женщинам? Или даже мужчинам?
     - Не дрейфь... - услышала она на пороге и разозлилась уже по-настоящему на Щукину. Остановилась, обернулась, собралась ей сказать что-то резкое, но передумала и махнула рукой. И перед тем как хлопнуть дверью, успела заметить какую-то растерянность в лице Нади, словно та, спохватившись, пожалела о своем ироничном "не дрейфь".
     В машине Юля немного успокоилась и перенеслась мыслями к Жанне. Что такого могло произойти с этой тихой и незаметной женщиной? Почему она не в состоянии была позвонить ей в агентство, а попросила приехать через какого-то мужчину. Жанне было около двадцати пяти лет. Невысокая, стройная, с огромными карими глазами, которые смотрели на мир спокойно, отражая течение времени и словно не понимая, что все происходящее вокруг имеет какое-то отношение непосредственно к Жанне. Созерцательность ее истолковывалась многими женщинами, которые бывали в ее доме в качестве клиенток, не правильно - считалось, что Жанна слишком высокого мнения о себе. Но Юля чувствовала, что за внешней надменностью и невозмутимостью этой молодой и симпатичной портнихи скрывается тонкая, ранимая и чувствительная натура, которой свойственны доверчивость, неумение приспосабливаться и даже рассеянность.
     Быть может, поэтому она сначала не могла воспринимать Жанну только как портниху, они подолгу беседовали за чашкой кофе вместо того, чтобы заниматься примеркой.
     Выяснилось, что Жанна - филолог, учительница русского языка и литературы в школе - в свободное от основной работы время сначала шила только для своих знакомых, причем бесплатно, но позже, после смерти ее матери, когда возникла острая необходимость в деньгах (Жанна копила деньги на мраморный памятник), а в школе, где она работала, зарплату практически не платили, она и занялась шитьем всерьез.
     Юля нашла ее по объявлению в газете и, оставшись довольной ее первой работой (Жанна сшила ей летнее платье из голубого шифона для отпуска), заказала еще несколько вещей. Возможно, если бы не работа, которая отнимала почти все время. Юля успела бы подружиться с Жанной настолько, что отпала бы необходимость в постоянном "женском" общении со Щукиной. Дело в том, что в присутствии Жанны, находясь у нее дома, Юля отдыхала и чувствовала себя попавшей на тихий и спокойный остров, где можно расслабиться и почувствовать себя женщиной. Сидя в глубоком низком кресле с журналом мод на коленях и представляя себя в платье от Жана Пату, она хотя бы на эти пару часов забывала о кошмарах, свидетельницей которых ей приходилось бывать по роду деятельности. Как приятно было заехать к Жанне после встречи в морге с Лешей Чайкиным, руки которого по локоть вымазаны кровью очередного вскрытого трупа... Да, что и говорить - у Жанны ей было хорошо, в этом теплом и ярко освещенном множеством ламп мирке, заваленном пергаментными, шуршащими под ногами лекалами и цветными лоскутами, бобинами с нитками и подушечками с иголками... Приятно было слышать ее воркующий нежный голос и вдыхать аромат домашнего печенья, которое Жанна пекла настолько часто, насколько ей позволяло время. А примерки! Это приятное касание мягкой шерстяной ткани к коже или прохладного шелка, ласкающего тело... Раньше, когда знакомые женщины рассказывали Юле о том, что они получают удовольствие от примерок, это казалось ей чуть ли не извращением: подумать только - наслаждаться прикосновениями какой-то портнихи! Но теперь, столкнувшись с этим чисто женским времяпрепровождением, она поняла и оценила казавшиеся ей раньше патологическими чудесные физические ощущения, доставляемые ей Жанной. Здесь не было ничего сексуального, это было нечто совершенно другое, но не менее приятное и, уж конечно, - невинное...
     Перед тем как подняться, Юля взглянула на окна Жанниной квартиры - только они из всего дома и светились в голубом сумраке зимнего дня. Жанна работает, и ей требуется много света, гораздо больше, чем всем остальным жильцам, экономящим в полдень на электричестве.
     Шубин приучил ее держать пистолет всегда наготове, и это стало, слава богу, уже привычкой. Пусть Жанна портниха, что ж с того? Мало ли...
     Юля вошла в подъезд, поднялась на один лестничный пролет и заглянула в почтовый ящик с цифрой 15. В нем лежал конверт. Достать его было невозможно, и она подумала о том, что нужно сообщить о нем Жанне.
     Поднявшись на третий этаж, она остановилась напротив двери и потопталась немного на пороге перед тем, как позвонить. Она попыталась прислушаться к звукам, доносящимся из квартиры Жанны, - было тихо.
     Подозрительно тихо, потому что обычно оттуда доносился стрекот швейной машинки.
     Она позвонила. Послышались шаги, затем какой-то шорох и даже бормотание, наконец дверь распахнулась, и Жанна, увидев на пороге Юлю, бросилась ей на шею:
     - Господи, как хорошо, что ты пришла... Заходи скорее... - И уже шепотом, возле самого уха:
     - Знаешь, меня хотят убить...

Глава 2

     - Слушай, Витя, я уже целый час пью водку и закусываю этим роскошным салом, а ты все молчишь...
     Шубин опьянел от жары, от водки и розового, в мясных прожилках, тающего во рту сала. Не мог он не попробовать и густого и душистого грибного супа, и маленьких соленых огурчиков, которые Витька вылавливал пальцами из трехлитровой банки. Когда же на столе появилась стопка толстых и жирных, пересыпанных сахаром, блинов, Шубин понял, что жизнь его прожита зря, раз у него нет ни дома, ни жены, ни просто кого-то, кто бы так заботился о нем.
     - Так ты женился? - пытал он своего друга, уписывая за обе щеки приторные, пышные, с привкусом свежих дрожжей, блины и запивая их вишневым киселем. - А где же ты прячешь свою хозяйку?
     Но Витька продолжал упорно молчать. Он тоже пил, закусывал, но всем своим видом показывал, что самое главное, ради чего он и вызвал Шубина, - впереди.
     Лицо у Витьки было напряженным, озабоченным.
     И видно было, как он старается угодить гостю, как суетится, ухаживая за ним и пытаясь словно бы задобрить.
     - Или ты мне говоришь, куда спрятал ту, которая все это приготовила, или я.., не знаю, что с тобой сделаю...
     - Пойдем покурим... - вдруг предложил Витька и встал из-за стола. Высокий, на голову выше Шубина, Витька Ерохин утер рот рукавом клетчатой фланелевой рубашки и тяжело вздохнул:
     - Выйдем на крыльцо.
     Рыжие спутанные вихры его заметались на ветру, в них стал быстро набиваться снег.
     После ярко освещенной кухни и сеней воздух на дворе, куда они вышли, казался темно-синим. Пахло дымом.
     Под ногами скрипел снег, где-то поблизости, в соседних дворах лаяли собаки.
     - Так ты женился или нет? - Шубин вздохнул полной грудью и закашлялся сладким, обжигающим морозным воздухом.
     - Да что ты заладил: женился да женился. Один я, понятно? И уж не женюсь, видно.
     - Не понял... - растерялся Шубин. - А кто же блины-то пек? Огурцы солил? Соседка, что ли?
     - Да нет... Я сам. Сам все: и блины, и огурцы. У меня еще и борщ есть. Я все умею, мне никто не нужен.
     Шубин даже протрезвел. Витька всегда любил женщин, и они любили его.
     - Ну-ка ущипни меня...
     - Думаешь, чего я тебя вызвал-то?
     - Ну не бабу же ты попросишь меня искать?
     - Я нашел уже, - сказал Витька дрогнувшим голосом и вздохнул, достал сигарету из кармана и закурил. - Потому и вызвал.
     - Ничего не понял.
     - Пойдем покажу...
     Он легко сбежал с крыльца и быстрым шагом направился, пересекая заснеженный большой двор, в сторону сарая. Шубин едва поспевал за ним.
     Вспыхнул свет - это Витька включил фонарь в сарае.
     - Входи, - позвал он.
     Шубин вошел в сарай, и первое, что ему бросилось в глаза, - аккуратные, свежеструганые полки, на которых стояли какие-то коробки, банки, бутылки... Идеальный порядок, как и должно быть у хорошего хозяина. Под ногами старенький, но чистый линолеум в крупную черную клетку.
     - А что, сарай не отапливается? - спросил Шубин и хотел было уже пройти дальше, как Витька схватил его за рукав.
     - Стой! Гляди...
     Он наклонился и поднял с пола серую рогожу.
     Шубин присел на корточки и, когда Витька отошел в сторону, чтобы не закрывать собой свет, увидел большой узел с тряпьем.
     - В тот вечер на ней было точно такое же платье... красное, в белую крапинку. Там внутри и сумочка ее - красная, с застежкой. А еще ухо с сережкой. Это я дарил ей эти сережки. Они недорогие, с маленькими рубинчиками.
     Витька развязал узел, и Игорь увидел, что это действительно женское платье, но только потерявшее форму и все в расплывшихся пятнах, напоминающих кровь. Рядом с красной сумочкой, смятой, словно этот узел долго лежал под прессом, а потом замерз на морозе. И ухо. Серое, с крохотной золотой или позолоченной сережкой и красным камешком.
     - Что это? Откуда это у тебя? И чье платье? Сумка?
     Да не молчи ты!..
     Шубин тотчас протрезвел. Его затошнило от выпитого и съеденного за столом. Зато теперь он знал, зачем его вызвал к себе Ерохин.
     - Ее звали Наташа, фамилия Литвинец.
     - Ты знал ее? Она что, пропала?
     - А ты откуда знаешь?
     - Да ниоткуда, - хмыкнул Игорь и поднялся, отряхивая колени. - Я что, похож на идиота?
     - Я встречался с ней, а где-то в сентябре она пропала. Ее видели вот в этом платье...
     - А откуда у тебя этот узел?
     - Кто-то подкинул. Но ведь если найдут, то сразу же подумают обо мне! И меня во всем обвинят! А я ее не убивал... Веришь?
     - Пойдем в дом, а то холодно... И возьми ЭТО с собой. Я посмотрю, подумаю, что делать дальше...
     Вернул