ы ждали Наташу до последнего, а когда поняли, что она не придет, просто пожарили мясо на сковороде, дома...
     - Это было в начале, середине или конце месяца?
     - Где-то в середине... - неуверенно произнесла Лиза и нарочито громко вздохнула, словно ей этот допрос ухе порядком надоел и теперь она испытывала досаду на самое себя за то, что вообще решила разговаривать с Юлей наедине, вместо того чтобы отвечать на общие вопросы в присутствии остальных.
     - Значит, можно предположить, что она могла отправиться к вам, но не дойти, так?
     - Выходит, что так... - Лиза явно сглупила, сказав это, и теперь казалась раздраженной. - Но ведь это еще ни о чем не говорит. Да и с чего вы взяли, что с ней могло что-то случиться именно по пути к нам? Мало ли куда она могла собраться? Да к тому же Ерохину!
     - Вы сказали, что Наташа ночевала у него в послед нее время... Откуда вам это было известно? Это она сама вам рассказывала?
     - Нет. Она вообще была не из разговорчивых. Но весь город знал, что Литвинец спит с Ерохиным, что он влюблен в нее, что собирается на ней жениться...
     - А как она относилась к нему?
     - К Виктору? Да никак. Говорю же, у нее были определенные цели, но связаны они были исключительно с материальной выгодой. Кажется, Виктор обещал подарить ей дом...
     - Дом? Свой дом?
     - А у него их два. Один прямо на берегу Волги, но старый, его надо приводить в порядок, ремонтировать.
     Зато там такой вид!.. - Лиза мечтательно закатила глаза и вдруг рассмеялась:
     - Юля, послушайтесь моего доброго совета: не тратьте понапрасну время здесь, а отправляйтесь-ка сразу к Ерохину. Мой Вася никакого отношения к исчезновению Наташи не имеет. Он предан мне как собака. И если у них с Наташей что и было, так это походило скорее на солнечный удар, на обморок, но только не на любовь. Он любит меня и не бросит до конца своих дней... Вася - творческая личность. Больше всего на свете он ценит тепло, уют и покой. У него здесь идеальные условия для работы, да еще и я под боком. Подумайте сами, какой смысл ему было убивать, скажем, Наташу или какую-либо другую девушку... Ради чего? Мой бывший муж, Миша, присылает мне деньги, и это позволяет мне вести тот образ жизни, который мне нравится. Я шокирую своих соседей, да и всех жителей этого города, тем, что, нигде не работая, имею все. Но мне до этого нет ровно никакого дела. Я просто живу, и все. Здесь такая природа! Она напоминает мне своей чистотой и свежестью Швейцарию, вот разве что гор нет; здесь на островах растут такие песочники, а на Графском озере ловят таких жирных карпов, что все остальное кажется просто несерьезным... Подумаешь, СОЦИУМ! Да плевать я на него хотела...
     - Вы бывали в Швейцарии?
     Она не ответила на этот вопрос, а посмотрела на Юлю чуть ли не с ненавистью.
     - Вас не пытались, скажем, ограбить или припугнуть?.. - не меняя интонации, обычным тоном продолжала свой спонтанный допрос Юля.
     - В смысле, чтобы поделиться с ними, с местными рэкетирами? Нет. В этом плане все в порядке. У меня хорошие отношения с прокурором, я бываю в его доме, дарю его жене на праздники дорогие подарки, знаете ли, посвящаю стихи (как это ни противно и мерзко бывает!) и только таким вот образом расплачиваюсь за свой покой. А что поделать? Им льстит дружба со мной.
     Юля подумала, что Лиза, пожалуй, спит с прокурором, но, разумеется, воздержалась от более интимных вопросов, хотя вопросов В ПРИНЦИПЕ возникло предостаточно. И первый, конечно, был связан с бывшим мужем Лизы, который после развода продолжает обеспечивать бывшую жену, зная наверняка о том, какой образ жизни она ведет и на кого тратит его денежки. Все это наводило на довольно-таки конкретные мысли о ее вранье или же о наличии в их отношениях обычного в таких ситуациях шантажа. А почему бы и нет? Мало ли что может знать Лиза о делах своего бывшего мужа? Другое дело, зачем так афишировать свое благополучие и вызывать зависть у местных жителей, которые вынуждены кормиться "с земли" по причине остановки местных заводов и фабрик? Что это, как не желание эпатажа пусть и на таком довольно-таки пошлом уровне?
     Можно предположить, конечно, наличие некого ВИРУСА, которым заражены практически все творческие натуры и сила которого заключается именно в этом наплевательском отношении к окружающим. Своеобразная защита от посредственности и вторжения в их жизнь всего чужого, неприемлемого. Быть может, поэтесса, это утонченное и хрупкое создание, наслаждаясь природой и воспевая ее в своих стихах, одновременно ненавидит лютой ненавистью ЛЮДЕЙ, представляющихся в ее необузданных фантазиях этакими уродами-вырожденцами, которым вообще не место на земле. Подобные творческие натуры живут в своем, замкнутом и выдуманном ими же самими мире, и любой контакт с внешним миром настолько их раздражает, что не приносит ничего, кроме разочарования и досады. Они выстилают свое место в СОЦИУМЕ изнутри плотными и теплыми пластами своих собственных амбиций и философских позиций, создавая некое подобие материнского лона. И редко кому удается проникнуть туда извне.
     ...Юля очнулась и взглянула на Лизу более здравомыслящим взглядом, как на обыкновенную женщину, которой удалось благодаря своему уму или природной склонности к мошенничеству так хорошо устроиться в жизни, и почувствовала к ней неприязнь. "Или зависть?"
     - У вас есть домработница?
     - Нет, - слишком живо, что сразу бросилось в глаза, ответила Лиза и направилась к двери, приглашая Юлю следовать за ней, - меня бы здесь не поняли. Идемте пить кофе, а то я мужчинам накрыла, а вас увела... Просто мне хотелось, чтобы вы поняли, что здесь вам делать нечего. Да и глупо было вообще предполагать, что раз Василий был знаком с Наташей, то имел отношения и с другими исчезнувшими девушками. Это простое совпадение, не больше.
     "Имел отношения И С ДРУГИМИ исчезнувшими девушками" вместо привычного фразеологического оборота, скажем: "...имел отношение к другим исчезнувшим девушкам". Что, неужели Лиза знала о сексуальных связях своего любовника?
     - О каком совпадении вы говорите?
     Лиза замерла на лестнице и посмотрела на Юлю как на несмышленого ребенка.
     - Я имею в виду, - отвечала она по слогам, - что пропала Наташа и еще две девушки... Это ли не совпадение?
     - А обрубленные ноги ТРЕТЬЕЙ девушки нашли пару дней тому назад в городе С...Не мое это, конечно, дело, но вы хорошо знаете Василия? Он не способен на такие вещи?
     Юля говорила тихо и проникновенно, чтобы, расположив Лизу к себе, увидеть ее реакцию на эти ее неожиданные слова. Возможно, что Василий здесь действительно ни при чем, равно как и сама Лиза, но ведь Наташа исчезла именно в Тот день, когда должна была прийти в гости к ним! Так почему бы и не предположить, что Василий имеет к этому какое-то отношение.
     - Что вы такое говорите? - Лиза моментально сменила тон почти на официальный, жесткий, холодный. - Как вы можете? Ведь вы же его совсем не знаете!
     - Вы не продадите мне этот портрет? - вдруг спросила Юля, совершенно сбив с толку казавшуюся и без того растерянной Лизу. - Поговорите, пожалуйста, об этом с Васей.

***

     Шубин рассчитывал совсем на другой рассказ о Наташе Литвинец. Но Василий ограничился всего несколькими прилагательными в ее адрес, которые характеризовали ее лишь как красивую молодую женщину, не более.
     В принципе он повторил то, о чем говорил Ерохин, но только если Виктор, комкая свою и без того скупую речь, выдавал свои чувства к Наташе одними глазами, то Василий был куда более сдержан. Да, безусловно, она была легкомысленна, и даже очень. Любила повеселиться, попеть, поиграть на гитаре, но это звучало как-то уж совсем неубедительно и выглядело как заученный текст.
     - У вас был с ней роман? - спросил Игорь прямо, глотая обжигающий кофе и делая вид, что прозвучавший сейчас вопрос так же естествен, как и то, что, говоря о Наташе, невозможно не спросить о грехе. А то, что живя с одной женщиной, блудить с другой является грехом, в этом он тоже нисколько не сомневался. Хотя грешат же люди и ВТРОЕМ...
     Василий не покраснел и ответил на вопрос очень спокойно.
     - Нет, она хороша, это верно, но не до такой степени, чтобы я променял на нее Лизу.
     - А где вы покупаете краски?
     - В С., где же еще? - удивился Рождественский. - В М.  такие вещи не продают.
     - Понятно.
     - С. - областной город, там жизнь, а здесь что? Деревня. Зато работается хорошо.
     - И где же ваша мастерская?
     - Я могу показать.
     - Да нет, не стоит. Просто интересно, что изображают художники зимой? Зимние пейзажи?
     - Почему же только пейзажи? Вы думаете, что художники отражают на холсте только то, что видят?
     - А разве нет?
     - Тогда вам действительно стоит взглянуть на мои работы. Пойдемте, я покажу их вам.
     Мастерская располагалась в левом крыле дома и окнами выходила в сад. Выглядела она обычно, как и все подобные мастерские: работы на стенах (сюрреалистические натюрморты в духе Пикассо в сочетании с гастрономическими мотивами Снейдерса), какие-то кувшинчики-вазочки на полках, мольберт, этюдник... И запах скипидара. Мастерская была ярко освещена и хорошо протоплена.
     - Как у вас уютно. Я бы, конечно, с удовольствием задержался здесь, все рассмотрел, но, признаться, у нас очень мало времени... Я вот посмотрел на вас, послушал, и мне как-то сразу стало ясно, что вы к исчезновению этих девушек не имеете никакого отношения. Однако вы должны понять и нас... Доверяй, но проверяй.
     - Вы что, уходите? - не поверил своим ушам Василий и пожал плечами в недоумении. Судя по его виду, он не рассчитывал, что его так скоро оставят в покое.
     - Ответьте мне только на один вопрос... - Шубин говорил уже в дверях, направляясь к комнате, где они пили кофе и куда, судя по всему, должны были вернуться и Юля с Лизой. - Когда вы видели Наташу Литвинец последний раз?
     - 14 сентября, - с готовностью ответил художник.
     - Я вижу, у вас хорошая память.
     - Не такая уж и хорошая, просто после того, что произошло, я долго думал о ней, пока не додумался до того, что рано или поздно, но нас все равно кто-нибудь спросит об этом, вот и попытался вспомнить.
     - И где же вы ее видели?
     - Она приходила к нам, чтобы договориться, когда мы соберемся сделать шашлык. И наш разговор слышала соседка, которая приносила нам молоко. Так-то я, может, и не вспомнил бы сам точную дату, а она знала - у нее как раз тогда был день рождения.
     - А вы что, всегда приглашали Наташу на шашлык?
     Это у вас традиция такая?
     - Нет, просто Лиза купила свинину и решила приготовить ее на свежем воздухе...
     - А вот вы, художники... Вы пишете каждый день все, что придет в голову, или сначала обдумываете сюжет? Как вообще рождается картина?
     - Когда как...
     - Ну вот сейчас, к примеру, над чем вы работаете?
     Они уже вернулись в комнату, и Игорь допил свой кофе. К пирожкам, которые были предложены к кофе и выглядывали из-под салфетки, он так и не притронулся: почему-то не доверял свой желудок ПОЭТЕССЕ.
     - Натюрморт... Вы даже не заметили, когда вошли, а ведь он просто бросается в глаза... Рябина, темно-синяя ваза...
     - А можно, я вернусь и взгляну еще раз?
     Василий снова пожал плечами: поведение гостя было более чем странным. То он рвался посмотреть мастерскую, а когда оказался в ней, сразу же заспешил назад.
     А вот теперь снова хочет вернуться.
     - Вы, наверное, смотрите на меня и думаете, что я веду себя как-то не так... Правильно. Я вообще странный, как, впрочем, и все остальные. Но здесь все объяснимо...
     Дело в том, что мне кажется, будто я где-то вас уже видел...
     - Меня?
     - - Да, возможно. Но только тот человек, которого я имею в виду, слегка прихрамывал. Вот я и хочу посмотреть, как вы двигаетесь, но вы почему-то всегда пропускаете меня вперед... Ну вот, теперь я открыл вам все карты. Скажите, вам фамилия Ханов ни о чем не говорит?
     - Ханов? Нет, не говорит.
     - Ну и правильно. Давайте-ка сделаем так. Я пойду посмотрю на ваш незаконченный натюрморт с виноградом...
     - С рябиной.
     - Хорошо, с рябиной, а вы тем временем приготовите для меня еще чашечку кофе, хорошо?
     Из мастерской Шубин вернулся минут через пять-восемь, Василия в комнате еще не было. Он вернулся с чашкой кофе почти одновременно с Лизой и Юлей.
     - Я вижу, вам понравился наш кофе? - спросила Лиза тоном заботливой хозяйки - то есть неестественно-вежливым, занудным, на одной ноте. - Мы покупаем его в зернах, чтобы знать, ЧТО пьешь... Терпеть не могу растворимый.
     - Может, и вам чашечку? - спросил Юлю Василий, как-то нервно оглядываясь, словно его могли подслушать.
     - Я с удовольствием...
     - Сиди спокойно, Вася, я сама приготовлю нам кофе, - вмешалась Лиза и тут же добавила, обращаясь к Игорю:
     - Вы, наверно, уже успели побывать в Васиной мастерской?
     Шубин кивнул, принимая чашку из рук Василия и демонстративно, изящным движением срывая с блюда с пирожками салфетку.
     - Ну и как вам его работы? Боже, что вы делаете?
     Лиза широко раскрытыми глазами смотрела, как Шубин нервно крошит один пирожок за другим прямо в чашку с кофе. На глазах налиток превратился в розоватую тюрю.
     - Игорь, что с тобой? - спросила и Юля, не понимая, что вообще происходит.
     - Если честно, то я вспомнил про Диму Ангелова...
     Извините, это нервное... Я испортил продукты...
     - А что с ним? - Лиза почему-то взглянула на Василия, хотя говорил-то Шубин, и естественнее было бы смотреть на говорящего и тем более задавать вопрос.
     - Он повесился, - сказала за Игоря Юля. - Сегодня утром. Разве вы ничего не знали?

***

     Солнце осветило город и сделало и без того белые улицы какими-то светящимися, слепящими глаза. Туман исчез, небо заиграло нежно-голубыми красками, снег заискрился, засверкал, и даже дома стали как будто чище и ярче.
     Когда за ними закрылась калитка, Юля с облегчением вздохнула:
     - Слушай, что за странная парочка? Поэтесса и художник... Ты запомнил тот гадкий стишок, который она прочла нам напоследок?
     - Да разве такое забудешь... - усмехнулся Шубин, задирая голову и подставляя свое розовое свежее лицо солнцу. - Повторить?
     - Повтори. Я лично запомнила в нем только одно слово...
     Шубин продекламировал:

     Есть такую пищу не годится -
     Засуньте ее себе в ягодицы!

     - Вот мерзость-то! Это она нарочно, чтобы выразить свое презрение к нам... Ты думаешь, они что-то знают про Литвинец? Я, честно говоря, НИЧЕГО НЕ ПОНЯЛА.
     - Я уверен, что, не зайди к ним соседка 14 сентября с молоком, они ни за что бы не сказали, что видели Наташу за день до ее исчезновения, а возможно, и смерти...
     Просто им деваться некуда. И про шашлык соседка, наверное, тоже все слышала, знала, что Литвинец должна была прийти к ним на следующий день...
     - Так какого числа пропала Литвинец: 14 сентября?
     - Официальной версии у Кречетова почему-то нет.
     Ты же помнишь, как он нам сказал про Литвинец? Мол, она могла уехать в любой из дней, начиная с середины сентября и кончая октябрем.
     - У нее что, отпуск был?
     - А вот про отпуск-то нам никто и ничего не сказал.
     Думаю, что надо бы нам сейчас наведаться к соседке, которая приносила Удачиной молоко, а потом на почту, где работала Литвинец. А вот после этого навестим Ерохина, и он угостит нас своим салом... Если бы ты только знала, какое вкусное у него сало.
     Игорь открыл дверцу машины и склонился перед Юлей в галантном поклоне.
     - Игорь, только идиот не заметит, что ты сегодня в ударе... Что с тобой? На тебя так подействовала смерть Ангелова, и ты почувствовал вкус к жизни, или же во всем виновата Лиза Удачина? Она понравилась тебе? Ведь ты смотрел на нее во все глаза...
     - Как может нравиться поэтесса, которая пишет такие скабрезные стишки? Садись-ка в машину...
     - А что ты сделал с пирожками? Они что, тебе не понравились?
     - Как могут мне нравиться пирожки, которые испекла поэтесса, которая пишет такие скабрезные стишки?
     - Игорь, ты что, выпил?
     Машина тронулась и мягко покатилась по снежной, переливающейся на солнце дороге. Юля смотрела на Шубина и никак не могла взять в толк, что же так подействовало на него, что он просто излучает радость.
     - Я спрашиваю тебя: ты выпил? Тебя Василий напоил какой-нибудь местной наливкой или самогоном?
     - В том-то и дело, что я НИЧЕГО НЕ ВЫПИЛ...

***

     Ему снова снилась кровь, один вид ее вызывал жажду, а голос откуда-то сверху произносил что-то на непонятном языке... Клубы розового пара, поднимающиеся к закопченному потолку, огненные языки пламени, дикий хохот и меняющиеся на глазах, искаженные лица уже знакомых ему женщин...
     Он проснулся в холодном поту, сел на постели, нашарил босыми ногами холодные и неуютные сандалии, обул их и поплелся в туалет. Затем в ванную, где умылся и почистил зубы. Паста показалась горькой, словно он наполнил рот камфарным маслом.
     Его Двойник в зеркале показал ему язык. Двойнику повезло: у него не было такой ненормальной, до смерти влюбленной в него женщины, способной на все, лишь бы быть с ним рядом. Ему никто не надоедал, он был один и счастлив, что одиночество еще берегло его от каких бы то ни было поползновений со стороны низших существ, зовущихся женщинами.
     Ольга Христиансенс.
     Когда он впервые увидел это имя на афише, ему представилась высокая, похожая на Еву женщина с белой нежной кожей и светлыми волосами. Она должна была жить, и жизнь для нее была радостна. Он знал это. Такие, как Ольга или Ева, были несравнимо выше остальных женщин, но в чем была их сила, понять он так и не смог.
     Быть может, спрашивал его Двойник, они просто любили тебя? Их любовь делала тебя слабее, и ты не мог лишить их жизни?
     Он взял билет и пошел в театр. Пьеса, в которой Ольга Христиансенс играла главную роль, была скучна и претенциозна. Она играла женщину по имени Тайбеле, и режиссер сделал все, чтобы она совсем не двигалась на сцене, чтобы замирала и стояла, словно красивая обиженная кукла, глядя в зал пустыми глазами... А потом сверху сыпался снег. Но это был не снег, а крупные неровные бумажные хлопья. Их разбрасывал молчаливый мужчина в черных, мягкого шелка шароварах и с голым мускулистым торсом.
     В тот вечер, когда она первый раз пришла к нему в дом, они с Двойником поменялись местами. Двойник так решил. Ему Ольга подходила куда больше. Она была не так распутна и страстна, как Ева. Ева в любви любила прежде всего себя и саму любовь. Ольга же любила мужчину, и этим было все сказано. Хотя это мешало ему, закрыв глаза, представлять себя в объятиях Евы.
     Двойник ходил на ее спектакли, водил ее в рестораны, покупал ей чулки и духи, кормил ее зефиром в шоколаде и позволял ей по ночам любить его.
     Иногда она проводила ночи сразу с двумя, но засыпала все равно в объятиях Двойника.
     И так было до тех пор, пока в его жизни не появилась маленькая Ева. Она была как две капли воды похожа на прежнюю Еву. И тогда Ольга стала не нужна. Он сказал ей об этом, но она не поняла. Она звонила ему по телефону, приходила домой и подолгу держала палец на кнопке звонка, не зная, что вызывает этой нервозной трелью его ярость. И даже слезы. Разве могла она знать, что он готов прервать ее жизнь на самом пике страданий, чтобы только не слышать ее голоса, не видеть ее лица, не испытывать угрызений совести...
     Сколько раз он едва сдерживал себя, чтобы не открыть дверь и, затащив Ольгу к себе, исполнить свой долг. Но в доме жил Двойник, который, быть может, любил Ольгу, хотя и не собирался никому в этом признаваться. Ведь мужчине всегда льстит женская любовь, да еще такая сильная. Но и мешает одновременно.
     Однажды он промочил ноги. Это было поздней осенью. Он стоял возле тумбы, обклеенной афишами, и искал глазами вывеску кафе или ресторана, чтобы зайти туда и согреться. Он и сам не понял, как очутился в этом малознакомом районе города. Должно быть, у него тогда была высокая темпе