ь
важное для меня решение.
   Через минуту они уже мчались в сторону речного вокзала, и  Юля,  стараясь
заглушить в себе боль при воспоминании о Крымове, плела что-то своему новому
знакомому об огромном желании во что бы то ни стало купить  квартиру  в  том
самом доме, перед которым она еще совсем недавно стояла раскрыв рот...
 
*** 
 
   - Ну что, приходил кто-нибудь от Льдова? - спросил по  телефону  Корнилов
Крымова. - Ты чего молчишь, не слышишь меня, что ли?
   - Слышу. Я только никак не могу понять,  откуда  ты  знаешь,  что  к  нам
кто-то должен прийти, ведь обычно милицию не ставят в известность о том, что
из  недоверия  к  ее  работе  намерены  обратиться  в  частное   детективное
агентство... - На этот раз Крымов не шутил и был, как никогда,  серьезен.  -
Приходили, конечно.
   Точнее, приходила его мать, довольно молодая женщина; ты, наверное, видел
ее на похоронах?
   - Да, я подходил к могиле и, честно говоря, боялся, что стану  свидетелем
истерики... Но, представь себе, ничего  такого  не  было.  Матери  Льдова  и
Голубевой были на удивление выдержанными, плакали, конечно, но не  так,  как
это делают простые женщины - с криками и потерей сознания...  Возможно,  они
еще просто не осознали, что произошло, во  всяком  случае,  про  Голубеву  я
сказал бы именно так... Кстати, вот уж кто-кто, а  она-то  точно  к  вам  не
обратится...
   - А с чем ей обращаться, если девочка сама  все  решила?..  -  осторожно,
чтобы не показаться циничным, пробормотал Крымов, все  еще  находящийся  под
впечатлением визита Вероники Льдовой.
   - Дело в том, что лично я не верю в отсутствие, предсмертной записки.
   Дети в подобном возрасте склонны к театральным  жестам,  для  них  важным
является впечатление, которое они  произведут  своим  поступком,  тем  более
таким трагическим. И лично я просто уверен, что  девочка  оставила  записку,
причем скорее всего связанную с именем какого-нибудь мальчика...
   - Откуда у тебя такая уверенность?
   -  Я  вчера  весь  вечер  провел  у  Малышевой,   инспектора   по   делам
несовершеннолетних, и начитался там такого,  что  не  приведи  господь...  Я
слышал, конечно, что сейчас среди подростков прямо-таки эпидемия суицида, но
чтобы в таком количестве...
   - Да брось ты, Виктор, какая еще эпидемия?!
   - Согласен, не всегда это заканчивается смертью, но  попыток-то,  попыток
сколько! Мне повезло, к Малышевой пришла девушка-психолог; когда она узнала,
кто я и с чем туда явился, она достала свою папочку и показала мне цифры...
   Нет, ты можешь мне верить, можешь не верить, но в наше время  столько  не
травилось и вены себе не резало... Да я вообще не могу припомнить,  чтобы  в
нашей школе или во дворе кто-то  из  моих  ровесников  пытался  покончить  с
собой. Я понимаю, конечно, время было другое, и все такое прочее, можно  еще
объяснить как-то курение и даже вино, но  только  не  добровольный  уход  из
жизни. Это как же нужно отчаяться, чтобы решиться выброситься  из  окна  или
проглотить ртуть, к примеру...  Мы  вот  тут  ловим  взрослых  преступников,
сволочей, для которых лишить человека жизни все равно что прихлопнуть  муху,
а вокруг, оказывается, столько несчастных детей... Буквально  три  дня  тому
назад,  в  понедельник,  На  кладбище  повесился  тринадцатилетний  мальчик.
Накинул на  шею  петлю,  обвязал  концом  веревки  могильный  крест,  первый
попавшийся, заметь, и присел так тихонько на колени... Ты понимаешь,  о  чем
это говорит? То есть он  же  мог  встать,  это  же  не  выбитая  из-под  ног
хрестоматийная табуретка, но не встал, а предпочел уйти из жизни.
   - А причина?
   - Несчастная любовь. У  него  в  кармане  и  записку  нашли:  мол,  из-за
такой-то все... И фамилия девочки, тоже, кстати, одноклассницы...
   - А почему  ТОЖЕ?  Ты  хочешь  сказать,  что  Голубева  отравилась  из-за
одноклассника? Откуда эти сведения?
   - Ниоткуда. Это мое предположение, да еще стечение обстоятельств.
   Все-таки они погибли в одно и то же утро.  Я,  между  прочим,  даже  могу
предположить УБИЙСТВО Голубевой... У меня к тебе просьба: постарайся,  когда
будешь заниматься Льдовым, узнать как можно больше о Голубевой. Чую сердцем,
что-то здесь не так... И мать ее слишком уж спокойна...
   - Мог бы и не предупреждать. Больше того, я и сам думал о  том,  что  эти
две смерти могут быть связаны. И про записку Голубевой  я  тоже  думал,  она
наверняка существует. Но тогда давай договоримся, что ты будешь держать меня
в курсе голубевского дела...
   - Да какое там дело! Родители словно воды в рот  набрали...  Похоже,  они
восприняли  смерть  дочери  как  данность   и   не   собираются   заниматься
разбирательством  и  поиском   виновного   или   виновных...   А   ведь   та
девушка-психолог познакомила меня вчера с еще одной историей, и она потрясла
меня не меньше этих двух, хотя и не закончилась  смертью...  Но  об  этом  я
расскажу тебе при встрече или даже после того, как сам поговорю с  девочкой,
с которой все это и произошло... Ну да ладно, Женя,  работай,  надеюсь,  что
общими усилиями нам удастся найти убийцу Льдова... Ты не знаешь, кстати, кто
производил его вскрытие - Чайкин или Тришкин?
   - Я могу спросить у Нади.
   - Надя... Понятно. Когда на свадьбу-то пригласишь?
   - Мы запланировали через месяц, так что готовьтесь там с Сазоновым...
   Крымов положил трубку, когда в  кабинете,  словно  из  воздуха,  возникла
Щукина. Улыбаясь, она подошла к нему и ласково потрепала ладонями по  щекам;
она вела себя так, словно заранее знала, что ей  здесь  и  с  этим  мужчиной
позволено все. Она, казалось, упивалась своей властью над ним, и Крымов, еще
не привыкший к такому фамильярно-собственническому отношению, замешенному на
желании невесты во что бы то ни стало удивить, потрясти его, стерпел и  это.
Больше того, он поймал себя на том, что такое грубоватое поведение Нади  ему
даже нравится, оно возбуждает его. Крымов не узнавал самого себя.
   - С кем ты говорил?
   - С Корниловым. Ты не знаешь, кто вскрывал Льдова?
   - Я все знаю. Кроме того, могу тебя  порадовать  -  кажется,  мой  бывший
муженек завел себе женщину... - Она искренне радовалась,  поскольку  Чайкин,
который тяжело переживал их разрыв, должен был (по прогнозам близких друзей)
снова запить. Но не запил, а напротив - решил начать новую жизнь. - А ты все
сохнешь по Земцовой? - ни с того ни с сего  вдруг  спросила  она,  и  Крымов
уловил в ее голосе злые и обидные для обоих нотки.
   - Сохну, ты же знаешь, - ответил он ей в тон и, поймав  ее  руку,  больно
прикусил ее, отчего Надя вскрикнула. - Больно?
   - Хорошо, - уже более миролюбиво прошептала она, целуя его, - я больше не
буду. Мир?
   - Мир. Как тебе показалась Льдова?
   - Красивая, но жутко несчастная женщина.  Ведь  Вадим  был,  кажется,  ее
единственным сыном?
   Крымов вспомнил свое первое  впечатление  от  Вероники  Льдовой:  изящная
шатенка в синем облегающем костюме, подчеркивающем стройную фигуру,  бледное
узкое лицо, огромные карие глаза и почти белые губы.  Ей  от  силы  тридцать
пять лет, а выглядит и того  моложе.  Она  говорила  с  Крымовым  просто,  с
неизменно спокойным выражением лица, как говорят люди, понимающие, что  дело
все равно безнадежно, но попытка - не пытка... Она достала деньги, выгрузила
толстые пачки денег на стол и уложилась всего  в  несколько  фраз,  попросив
найти убийцу ее единственного сына,  Вадима.  Неторопливыми  и  несуетливыми
движениями придвинула к себе предложенные Крымовым лист  бумаги  и  ручку  и
записала свои координаты, список фамилий тех, с кем был дружен или  недружен
Вадим, а также возможные  причины  его  убийства,  первой  из  которых  была
ЗАВИСТЬ.
   - А чему завидовали его сверстники? - спросил ее Крымов.
   - Да всему. - Она равнодушно махнула рукой. - Абсолютно всему. Начиная  с
его внешности, ведь он развивался куда быстрее остальных, вон как вымахал за
последние три года, превратился в настоящего мужчину. Девочкам нравился, они
прямо-таки вешались ему на шею.
   - А кто конкретно?
   - Понятия не  имею.  Меня  это  никогда  не  интересовало.  Нас  с  мужем
волновала его учеба и возможность в дальнейшем перевода его  в  гуманитарный
лицей, где работает моя тетка. Мы так и планировали... Уверена,  что,  когда
вы начнете работать, встречаться с его друзьями-приятелями и учителями,  вам
непременно начнут говорить о нем гадости. Постарайтесь  абстрагироваться  от
этого и просто ищите убийцу. А причина всплывет сама собой.  Не  думаю,  что
она денежного характера...
   Именно эта фраза показалась Крымову странной, ведь среди причин,  которые
она указала, действительно было много чего - за исключением денег.
   Ревность, зависть, личная неприязнь, месть...
   - А почему вы думаете, что она, как вы говорите, не денежного характера?
   - Да потому, что эта причина была бы производной от зависти, поскольку  у
Вадима было все, что он хотел, и вдобавок -  несчитанные  карманные  деньги,
которые  и  могли  вызвать  эту  зависть.  Вадим  никогда   бы   никого   не
шантажировал, не вымогал денег, потому что их у него было достаточно. Вы  не
смотрите, что я принесла вам сегодня так мало, дело в том, что у  нас  много
наличных ушло на похороны, а остальное все  вложено  в  фирму,  муж  у  меня
занимается компьютерами... Если потребуется, мы заплатим вам еще...
   Она почти не смотрела на него, взгляд ее был рассеянным и  скользил  так,
словно суть разговора была ей не особенно интересна. Крымов подумал, что она
приняла какой-то наркотик. А почему бы и нет?
   - Крымов, проснись. - Щукина теребила  теперь  его  за  уши,  отчего  они
становились ярко-красными. - Ты о чем-то задумался?
   - А ты не знаешь, что это за  мужик  приходил  к  Земцовой?  Какое-нибудь
новое дело? Но если так, почему я не в курсе?.. - Он спросил это  скорее  по
инерции, чем для того, чтобы позлить  ревнивую  Щукину.  С  ним  это  иногда
бывало: он обращался  к  ней,  как  к  прежней  Щукиной,  своей  секретарше,
нисколько  не  задумываясь  о  последствиях,  связанных   с   их   нынешними
отношениями.
   Но на этот раз даже Щукина не сообразила,  что  Крымову  были  интересны,
конечно, не деньги, которые он мог бы получить от нового клиента, а сам факт
появления в агентстве незнакомого мужчины, который пришел именно к Земцовой.
   Ведь Юля любит его, Крымова, это аксиома, тогда в чем  же  дело?  Он  так
ясно вдруг это осознал, что нашел в себе  смелость  подивиться  собственному
эгоизму.
   - Игорь сказал, что этот мужчина собирается поручить  нам  проследить  за
его молодой женой...
   Слово "молодой" сорвалось с языка Щукиной случайно, скорее всего  потому,
что обычно следят именно за молодыми женами. Но именно это слово и успокоило
начавшего уже волноваться Крымова: клиент женат, и это прекрасно.
   - Кофейку? - попыталась угадать сиюминутное желание Крымова Надя  и  даже
состроила лисью ухмылочку, чтобы только доставить ему  удовольствие.  Что  и
говорить, она любила и умела угождать, пожалуй, только ему, Крымову...  Жаль
только, что Земцова этого сейчас не видит.
 
Глава 3 
 
   Оля Драницына вышла из двери соседней квартиры  и,  стараясь  не  шуметь,
быстро открыла свою дверь и проскользнула в нее. Дома, на ее счастье, никого
не оказалось. Мама снова отправилась на биржу...
   В потной ладошке была зажата фиолетовая купюра... Она  не  знала,  почему
так происходит, но при виде этих денег мир вокруг нее сразу  преображался  и
хотелось чего-то невероятного, неиспытанного, недозволенного, безумного...
   Запершись в своей крохотной спаленке, она только здесь могла разжать руку
и насладиться сполна  видом  обретенного  сокровища.  Пятьсот  рублей  -  да
Тараскиной в жизни не заработать таких денег, она же глупая, эта  Тараскина,
и ничего в жизни не понимает. Ходит, дура, по  школе,  звенит  сомнительного
происхождения   цепями,   гремит   костями,   скелетина,   сверкая    черной
искусственной кожей своего прикида, и думает, что  круче  всех.  В  половине
шестого утра она, как идиотка, вместо того чтобы сладко спать, садится перед
зеркалом, красит ресницы, делает подводку на веках, накладывает в  два  слоя
пудру (жидкую и рассыпчатую), затем поверх этой штукатурки -  румяна,  а  уж
потом помаду... Мрак!
   И зачем все это,  если  мужчинам  Нравится  естественный  розоватый  цвет
свежих щечек, нежная припухлость  губ  и  век  и  сами  ненакрашенные  губы,
которые можно целовать и целовать, не боясь испачкаться  в  помаде,  забывая
обо всем на свете, как это делает дядя Миша...
   Оля встала перед зеркалом во весь рост и  начала  придирчиво  осматривать
себя.  Тугие  голубоватые  джинсы  плотно  облегали  стройные  бедра,  белая
трикотажная кофточка с глубоким вырезом подчеркивала мягкие округлости груди
и открывала высокую тоненькую шею. Длинные, почти  по  пояс,  золотистые  от
иранской хны волосы обрамляли улыбающееся личико с безукоризненными  зубами,
белеющими между розовыми губами...
   Она вдруг вспомнила, что не почистила зубы, и помчалась в ванную комнату.
Прополоскав рот после пасты, Оля вернулась к себе и позвонила Тараскиной:
   - Привет, Ленок, как дела? В школу-то собираешься?
   - Собираюсь. У меня только что Томка Перепелкина  была,  такие  вещи  про
Ларчикову рассказала. Прикинь, на нее собираются завести уголовное дело,  но
только она  еще  не  говорит,  с  чем  конкретно  это  связано.  Кормила  их
шоколадными конфетами, хотела умаслить, чтобы добиться у  них  поддержки  на
суде, она так и сказала, а потом, прикинь, припомнила ту девку из интерната,
помнишь, с которой мы разбирались в посадках, а пацаны  наши  потом...  сама
знаешь, что с ней сделали! Она говорит, что сама лично  все  видела,  потому
что ей кто-то позвонил и предупредил о предстоящей разборке...
   - Ничего себе... - Оля прикусила губу и поморщилась: дядя  Миша,  похоже,
перестарался, и теперь на губе образовалась  небольшая  ссадина,  которая  к
тому же еще кровоточила. - Ш-ш-с...
   - Ты чего шипишь?
   - Да так, ничего, возмущаюсь Ларчиковой. Разве она не  понимает,  что  ее
могут привлечь уже только за то что она все видела и ничего не предприняла?
   Ведь ей придется доказывать, что в посадках она оказалась случайно, и это
в девять вечера?! Смех! По-моему, у этой Ларчиковой не все дома.
   - Про снимки спрашивала, не видели ли они их...
   - Ну и что?
   - А кто их не видел-то? Вся школа!  Я,  конечно,  не  знаю,  зачем  Вадим
подстроил ей эту подлянку, но  ведь  теперь,  если  только  тот  дядечка  из
прокуратуры пронюхает про снимки, все подозрение ляжет на нее...
   - Месть вроде, да? Но не думаешь  же  ты,  что  Ларчикова  сама  зарубила
Вадьку топором? Я лично не верю. И вообще, мне кажется, что  это  связано  с
теми парнями, которые угоняли их машину, помнишь, он рассказывал?
   - Да у его отца этих машин - целый автопарк, не думаю, чтобы из-за  того,
что  пацаны  взяли  льдовскую  машину  покататься,   Вадька   стал   бы   их
шантажировать.
   - Не знаешь ты Вадьку, Леночка, он мог, он все мог. В  общем,  так,  я  в
школу не пойду, скажу завтра, что у меня живот болел; если  хочешь,  поехали
со мной в город.
   Лена молчала - думала.
   - У тебя бабки есть? - наконец спросила она, потому что у нее самой, судя
по всему, в кармане от силы трешник, а сорваться с уроков ой как хочется.
   - Есть, конечно, есть. Даю тебе минут пять на раздумье,  потом  позвонишь
мне и скажешь, а я пока буду переодеваться.
   - Ты что, была у ЭТОГО своего?
   Оля усмехнулась: Лена поверила в легенду, будто бы иногда  по  утрам  Оля
навещает своего крестного, Живущего в соседнем доме пенсионера,  у  которого
моет посуду и подметает, за что получает  иногда  десять-пятнадцать  рублей.
Вот и сейчас Ленка, наверно, подумала об этом же.
   - У этого, у этого. Ты давай думай скорее...
   Ей доставлял удовольствие этот разговор и это распределение силы, которое
только сейчас, когда их никто не видел, было  естественным.  А  ведь  все  в
школе уверены в том, что Оля Драницина - "шестерка" Ленки Тараскиной. Да так
оно и было в начале их отношений, когда Лена взяла на  себя  роль  защитницы
или ЗАЩИТНИКА, то есть МУЖЧИНЫ. Да, они почти целый  год  играли  в  мужа  и
жену, и "муж" нередко избивал свою "жену", но  не  до  крови.  Им  нравилось
играть  в  сильную  и  слабую,  они  получали  удовольствие  от  откровенных
прикосновений, от изучения тела друг друга и всего того, что  происходило  с
ними  или  между  ними  в  моменты  наивысшей  степени  возбуждения...   Они
развлекались этой игрой,  пока  Оля  была  девственницей,  и  только  совсем
недавно, когда в жизни Оли появился дядя Миша, все изменилось. Они, конечно,
не поменялись ролями, поскольку в этом уже не  было  никакой  необходимости,
ведь игра-то закончилась, но отношения их сильно изменились.  Они  стали  на
равных, и теперь причинение боли уже  не  приносило  им  наслаждения.  Кроме
того, теперь, когда у Оли стали появляться деньги,  Лена  и  сама  не  могла
относиться к ней по-прежнему. Возможно, они были бы и рады расстаться, но не
могли  -  слишком   долго   они   были   вместе,   чтобы   вот   так   сразу
продемонстрировать всем свое расставание. Ни Оле, ни тем более  Лене  вообще
не хотелось привлекать внимание класса, а потому они договорились вести себя
как прежде. А там - видно будет.
   - Я уже все придумала. Встретимся на остановке  через  полчаса,  идет?  -
Последние слова Лена произнесла уже шепотом, наверное, рядом были родители.
   Послышались гудки. Оля, положив трубку, снова перевела взгляд на стол, на
котором все еще лежали деньги.
   Сейчас они поедут в пиццерию, затем  в  кондитерскую,  потом  в  торговый
центр, а уж оттуда позвонят Кравцову и скажут, что согласны прийти "к Иоффе"
в восемь и что даже привезут с собой пива и чипсов.
 
*** 
 
   - По-дурацки все получилось  у  нас  с  вами,  сама  не  пойму,  зачем  я
согласилась сесть к вам в машину...  Ведь  мы  же  совершенно  незнакомы,  и
вообще непонятно, что со мной происходит...
   Зверев и Земцова уже почти час сидели в  машине  неподалеку  от  дома,  в
котором жила Белотелова, и беседовали о разных пустяках, не имеющих никакого
отношения ни к его интересу к Юле и ее работе, ни даже к.  тому  факту,  что
она попросила остановить машину именно возле этого дома. Говорили о собаках,
деревьях, цветах, золоте (само собой) и курсе доллара, то есть - ни о чем.
   Улица, залитая янтарным прозрачным светом,  полнилась  гуляющими,  звенел
женский смех, шелестела от редких порывов  теплого  ветерка  листва  молодых
тополей и каштанов,  высаженных,  должно  быть,  одновременно  с  окончанием
строительства этого, как выразилась Юля, "волшебного дома для небожителей".
   - Значит, я тоже небожитель? - вдруг спросил Зверев, и Юля  с  удивлением
посмотрела на него, впервые, быть может, заглянув прямо в глаза,  и  держала
этот взгляд достаточно долго, столько, сколько  ей  понадобилось  для  того,
чтобы осмыслить услышанное и примерить к ситуации, в которую она сама  себя,
собственно, и загнала, согласившись сесть в эту машину.
   - Вы что, тоже живете в этом доме?
   - Да, представьте  себе.  Поэтому  я  был  несколько  Удивлен,  когда  вы
попросили меня свернуть на эту улицу и притормозить возле  ворот.  Я  так  и
думал, что вы все знаете...
   - А что я, собственно, должна знать? - Юля густо покраснела. Хотя  и  так
было ясно, что она позволила этому и без того самоуверенному типу подумать о
ней плохо: мол, сама залетела в силки, по своей воле, и вдобавок  зная,  где
эти самые силки расставлены. Но  отрицать  сейчас  что-либо  или  тем  более
доказывать  свою  неосведомленность  -  было  бы  еще  глупее,  чем   просто
промолчать. Поэтому она отвернулась к окну и  принялась  разглядывать  литые
ажурные прутья ограждения.
   - Я  купил  квартиру  в  этом  доме  буквально  с  месяц  тому  назад  и,
признаться, очень доволен этим, тем более...
   - ... что  она  досталась