м, что убийца-некрофил живет в М., она уже нисколько не сомневалась. Вот бы узнать, один ли он или у него есть напарник, союзник, человек, разделяющий его взгляды на жизнь и смерть?
     Она поднялась и замерла, прислушиваясь к тому, что происходило за дверью. К своей радости, она все же услышала голос Шубина и даже, кажется, Кречетова... Но ведь раздавались и еще какие-то голоса, причем тревожные... Что случилось?
     Она встала, оделась и вышла, знобко кутаясь в свою куртку, на кухню.
     На столе стояли две пустые бутылки из-под водки, на тарелках еще оставалась закуска. И - никого.
     Тогда она осторожно, дрожа от слабости и пребывая еще в расслабленно-сонном состоянии, открыла дверь в сени и увидела через открытую входную дверь стоящих на крыльце и возле крыльца на снегу Кречетова и его ребят. Чуть поодаль стоял Шубин и молча курил, глядя в небо. Ночной воздух был густой и синий, напоминающий по вкусу замороженную арбузную корку... Вдыхая его и наслаждаясь мгновением покоя, Юля вдруг подумала, что все эти волнения, в сущности, временны, что скоро наступит день, когда весь ужас, который они пережили вместе, останется позади и они соберутся в агентстве ли, в доме Крымова с тем, чтобы как следует отметить завершение этого, одного из самых запутанных и страшных дел...
     Подумав о Крымове, Юля усмехнулась: они наверняка останутся без гонорара. Ведь Роман Трубников в конечном итоге получит свою дочку (да не одну, пожалуй, а уже с внуком или внучкой), и вопрос о деньгах отпадет сам собой. Ждать, а тем более требовать денег от родителей Дины Кирилловой, так жестоко убитой этим негодяем, было бы вообще преступлением... Что касается близких и родственников остальных жертв, то с ними Крымов не заключал никаких договоров. Вот и получается, что они должны радоваться уже тому, что остались в живых.
     И чем это не цена? Она даже не вспомнила про Ерохина, с которого все и началось.
     - Юля?! - Шубин первым заметил ее и в возмущении всплеснул руками. - Ты опять принимаешься за старое? Тебе мало было приключений, которые начались на этом самом крыльце? Что с тобой? Тебе нехорошо?
     Он заметил слезы в ее глазах, но если бы он только знал их причину. А ведь все у нее внутри разрывалось от жалости к себе и к нему, милому и заботливому Шубину, который рано или поздно все узнает...
     Она смотрела на его встревоженное лицо и испытывала жгучее чувство стыда перед ним, перед его любовью.
     Разве мог знать Игорь, кого высматривали в группе стоящих у крыльца мужчин глаза так обожаемой им Земцовой? Что уголки ее губ опустились, когда она поняла, что Крымова здесь нет, а если он не здесь, то, значит, у Нади.
     Неужели они теперь вместе? Неужели все слова, которые говорил ей Крымов минувшей осенью, - ловко подобранные фразы опытного ловеласа? Да разве можно было сейчас найти какое-либо другое объяснение его отсутствию и такому равнодушию к зарождению нового романа, романа ее с Шубиным?
     - Нет, Игорь, мне хорошо... Просто я перенервничала, сначала уснула, а потом проснулась и долго не могла понять, где я и что со мной... А когда вспомнила, то разозлилась, если честно, на тебя за то, что тебя нет рядом...
     Что это вы все здесь собрались и который час?
     В это время на пороге сарая, из которого пробивался свет, ложившийся косыми желтыми лучами на вытоптанную площадку перед домом, показался Чайкин. Он подошел к Кречетову и принялся ему что-то говорить вполголоса, после чего мужчины вошли в сарай и спустя несколько минут вышли оттуда уже с носилками, на которых лежал кто-то, прикрытый простыней.
     И Юля, которая думала только об одном человеке и только его одного хотела бы сейчас видеть, вдруг, оттолкнув от себя Шубина, соскочила с крыльца, при этом больно подвернув ногу, и бросилась к носилкам; сорвала простыню, чувствуя, что если увидит знакомое лицо, то у нее остановится сердце, и буквально остолбенела, когда вместо Крымова, смертельный образ которого она уже успела себе представить, увидела обезображенное лицо совершенно другого человека, но тоже ей хорошо знакомого...
     Шубин, который ринулся вслед за ней, чтобы успеть подхватить ее, в случае если она от слабости или шока лишится чувств, вдруг, ослепленный догадкой, пошатнувшись, схватил Земцову за рукав и потянул к себе, словно желая хотя бы таким примитивным способом забрать ее себе всю целиком и удержать, пусть даже физически, если не получается движением души и сердца.
     И Юля, в порыве благодарности за то, что даже в минуту ее радости (ведь этим мертвецом оказался не Крымов!) Шубин рядом, повернулась к нему и обняла его.
     - Кто это? - спросила она на выдохе, чувствуя, как голова ее закружилась от таких резких и стремительных движений, к которым ее тело еще не успело привыкнуть. - Кто? Молодой совсем и лицо знакомое...
     "Ты ведь уже поняла, что это НЕ ОН, так что же тебе еще нужно?" - подумал Игорь, а вслух произнес имя покойного, зная, что оно вряд ли произведет впечатление на потерявшую рассудок от любви к Крымову Земцову.

Глава 17

     Корнилов с утра выкурил полпачки сигарет и теперь сидел, утопая в голубом и едком дыму и не желая никого видеть. Он настолько устал от навалившихся на него дел и от бессмысленности своей жизни в целом, что начал подумывать о том, как бы ему изменить все таким образом, чтобы не видеть больше этих стен, этих мелькающих день за днем перед ним лиц, не слышать знакомых до тошноты голосов...
     Жена ушла от него еще в прошлом году. Просто собрала маленький чемодан, куда на его глазах небрежно побросала свои ночные сорочки, чулки и духи (ей даже в голову не пришло, что можно было бы прихватить еще и шубу, к примеру, или розовую шляпу из норки, которую она купила буквально на днях), и, сказав, что она полюбила другого, ничего не объясняя и даже не считая нужным изобразить на своем лице какое-либо подобие печали или вины, ушла, оставив дверь приоткрытой...
     Лишь на следующий день к нему пришли Ивушкины (супружеская пара, с которой Корниловы вместе отмечали все праздники) и рассказали Виктору Львовичу, что видели его жену, Клару, в театре, в обществе заместителя министра по культуре, сорокадвухлетнего Сергея Соловьева. Клара была очень нарядно одета и вела себя так, словно двадцать лет была замужем именно за этим Соловьевым, а не за Корниловым.
     Виктор Львович тяжело переживал уход жены, тем более что чувствовал себя виноватым в том, что произошло. По сути, Клара всегда была одна. Работа постепенно вытеснила из его жизни семью и стала для него всем.
     Единственное, что он мог сделать для жены, это обеспечить ее, предоставив ей возможность нигде не работать и заниматься только собой или домом. Детей у них не было, а потому Клара занималась исключительно собой.
     Она ходила на курсы английского языка, кройки и шитья, вязания, брала уроки фортепиано, но ничем всерьез так и не увлеклась. В последнее время она лишь читала женские романы и много спала... И вдруг ушла. Неожиданно и как-то необыкновенно легко, словно перешла в другую комнату.
     За три дня, что ее не было дома, Корнилов многое передумал и решил, что на ее месте он и сам бы так поступил. Зачем же ее осуждать? Она захотела новой жизни, новых ощущений, и он, как любящий ее мужчина, должен только порадоваться за нее. Но радости-то почему-то не получалось, а была боль, тупая, ноющая, проявляющаяся в невыносимых и почти зримых картинах их совместной жизни, которые проплывали перед ним, стоило ему закрыть глаза и попытаться уснуть, чтобы избавиться от уже реального кошмара - гнетущей тишины пустой и враз осиротевшей квартиры...
     Он видел ее, расчесывающую волосы перед зеркалом в ванной и что-то мурлыкающую себе под нос; видел розовую кожицу ее локтей и белую, матовую кожу плеч и спины, ее удивленно-раздраженный взгляд, когда он входил в спальню и заставал ее раздевающейся или совсем раздетой, замершей в недоумении с какой-нибудь кружевной вещицей в руке: "Не смотри на меня так, закрой глаза или уйди совсем, растворись..."
     Она выбросилась из окна одиннадцатого этажа на четвертый день после своего ухода из дома. В ее крови обнаружили такое количество наркотика, что удивились, узнав, что она погибла не от передозировки, а от удара об асфальт... Дом, который она избрала своим эшафотом, находился на самой окраине города и не имел никакого отношения ни к Соловьеву, ни к ее прошлой жизни.
     Просто он оказался одним из самых высоких в городе.
     - Вы знали, что она наркоманка? - спросил Виктор Львович у Соловьева на похоронах, когда они, обливаясь потом, несли гроб с телом Клары по центральной аллее кладбища (была весна, буйно цвела кладбищенская сирень, пели, радуясь солнечному дню, птицы, оркестр выводил совершенно неузнаваемую мелодию).
     - Знал, - ответил Соловьев чуть слышно. - В тот день я должен был везти ее в Москву.., лечиться...

***

     - Виктор Львович, - сказал ему по телефону дежурный. - К вам пришли.
     - Пусть подождут... - Корнилов бросил трубку и, встав из-за стола, подошел к окну, распахнул его, впуская в кабинет свежий холодный воздух. Затем вернулся к столу и принялся вновь и вновь перечитывать результаты экспертизы работ Василия Рождественского. Точнее, человека, который выдавал себя за Рождественского, поскольку экспертиза показала, что в паспорте заменена фотография, а это означает, что парень, живущий в доме Удачиной и выдающий себя за художника, присвоил паспорт Василия Рождественского, жителя Каменки, умершего от рака в возрасте двадцати пяти лет.
     Под натюрмортами и пейзажами, обнаруженными в его мастерской, в удачинском доме, оказались картины, также выполненные маслом, но совершенно другого характера. При помощи сложного лазерного оборудования удалось установить и даже получить черно-белые, схематичные копии этих работ. Они содержали в себе элементы откровенной порнографии и были определены приглашенным специалистом-психологом как попытка сексуально неудовлетворенного человека самовыразиться и скомпенсировать таким вот образом недостающие ему физические наслаждения. Причем сюжеты этих работ отличались от обычной порнографии обилием деталей явно садистского начала. Только человек с больным мозгом мог выплеснуть на холст столько извращенных желаний и таким патологическим образом позволить себе разрядиться как в психологическом, так, должно быть, и физическом плане.
     Работники ветлечебницы, куда обращалась Лиза Удачина, чтобы выяснить причину смерти своей любимой собаки, хорошо запомнили эту довольно необычную пару - худощавую, одетую во все цветное и длинное, как и подобает представительнице богемы, молодую женщину и красивого молодого человека-молчуна с виноватыми глазами и особой бледностью впалых щек. После вскрытия собаки и последующих процедур, связанных с ожиданием результата экспертизы, оплаты и соответствующих консультаций по поводу происхождения редкой настойки канабиса, от которого и погибло несчастное животное, эта пара, погрузив в багажник завернутый в простыню труп собаки, села в белые "Жигули" и уехала. И про нее бы забыли, если бы спустя примерно полчаса после их ухода в лечебницу не пришел один человек и не сказал, что за углом дома, в котором и находится эта ветлечебница, лежит завернутый в простыню труп рыже-белого сенбернара... Заведующая лечебницей позвонила на всякий случай в милицию и рассказала про этот странный случай, ведь хозяйка этой собаки и ее спутник вели себя так, словно смерть их любимца потрясла их настолько, что они, не обращая внимания на снегопад и рискуя застрять в пути, все же выбрались из М.  в С.  и привезли тело на вскрытие. Женщина несколько раз говорила про похороны собаки в саду, возле дома, и вдруг такое!.. Что или кто мог заставить их бросить труп всего лишь в нескольких метрах от лечебницы?
     Поскольку фамилия Удачина фигурировала в деле о маньяке, производство которого было поручено Корнилову, то и информация о трупе сенбернара, принадлежавшего Удачиной, поступила к Виктору Львовичу.
     А поскольку в деле упоминалась простыня - та, в которую были завернуты вещи убитой Сажиной (их нашли на м-ской автостанции) и остатки прачечного номера которой были отданы на экспертизу для выявления номера прачечной и дальнейшего определения владельца простыни, - то Корнилов решил отправить на обследование и простыню Удачиной. Каково же было его удивление, когда обнаружилось, что эти простыни представляют собой две части одной большой простыни и при сложении остатков номера вместе получается совершенно четкое число 46387625, по которому уже без труда была найдена и прачечная, и журнал регистрации (пятилетней давности), и даже фамилия владельца этой простыни: Морозов А.В.
     Работники ГАИ, дежурившие на повороте, ведущем на М-ский молокозавод, не могли не обратить внимание на частое появление на этой дороге белых "Жигулей", по несколько раз за день курсирующих из М.  в С.  и обратно.
     Причем на месте водителя оказывалась то женщина в лисьей шапке и черных очках, закутанная во что-то ярко-красное и пушистое, то молодой человек приятной наружности, но бледностью лица напоминавший больного.
     Документы у обоих всегда были в порядке, правил они не нарушали, а при осмотре багажника один раз обнаружили труп сенбернара, завернутый в простыню (женщина объяснила, что его везут на вскрытие в ветлечебницу), а в другой раз - три канистры с бензином. Женщина, сидящая за рулем, на вопрос, куда это они так часто ездят, ответила, что у нее в С.  больная мать, нуждающаяся в уходе, и что сейчас решается вопрос о том, чтобы ее перевезти в М., так что поездок предстоит много, а в М.  сложности с бензином.
     ...Звонок сбил его мысли. Он взял трубку. Дежурный напомнил ему о визите человека по фамилии Морозов.
     - Морозов? Так какого же черта ты молчал?! - взорвался Корнилов, не веря своим ушам. - Немедленно направляй его ко мне... Все, жду.
     В это время зазвонил городской телефон, он взял трубку и вдруг, к своему удовольствию, услышал голос Крымова.
     - Женька, чертяка, как же я по тебе соскучился...
     Я знаю, что все вы живы и относительно здоровы, и все же мне сначала хотелось бы узнать, как твои женщины?
     Все в порядке? Я рад за вас. Пусть они отоспятся с дороги, а ты приезжай ко мне... Как так? Посетители? Да гони их в шею, все равно дело такое, что, сам понимаешь... Не до денег, короче. Передавай от меня привет Юле и Наде, поцелуй их от меня... Хорошо, как освободишься, так сразу и приезжай, а еще лучше.., я сам к тебе приеду, где-то через часок, идет? У меня здесь такая интересная для тебя информация! Все, договорились.
     Он положил трубку и вдруг почувствовал, что ему трудно дышать. Радостное чувство охватило его, быть может, впервые после смерти его жены. Он был рад, что Крымов вернулся, что теперь он, Корнилов, которого все привыкли считать сильным человеком, не нуждающимся ни в чьей дружбе, НЕ ОДИН. Он и сам не ожидал от себя такой привязанности к этому молодому пижону и большому умнице Крымову...
     В дверь постучали.
     - Входите.
     Дверь открылась, и Корнилов увидел перед собой высокого красивого мужчину весьма интеллигентной наружности: аккуратно подстриженная борода, гладкое иконописное, слегка вытянутое лицо, большие карие глаза.
     - Проходите, садитесь. Кто вы и по какому вопросу пришли ко мне?
     - Моя фамилия Морозов. Морозов Борис Александрович.
     - А как звали вашего отца?
     - Морозов Александр Васильевич. А что, вы его знали? - Борис говорил тихим голосом, как если бы был болен или очень утомлен. По его лицу было трудно догадаться, волнуется он или нет. Он вел себя обычно, словно пришел для деловой беседы, вот только что происходило у него внутри, никто не мог знать, кроме него самого.
     - Он был женат?
     - Они с моей матерью жили раздельно, в разных квартирах.
     - А кто стирал ему белье? - спросил Корнилов, пристально вглядываясь в глаза человека, который явился к нему словно бы по немому приказу, словно был послан СВЕРХУ. Ведь он, Корнилов, только что думал о Морозове...
     - Он сдавал его в прачечную, но при чем здесь мой отец?
     - Ни при чем. Я слушаю вас.

***

     Юля уже два дня жила у Шубина. Ела и спала. Набиралась сил. А еще страдала от мысли, что Надя сейчас находится у Крымова и что лучшая портниха города собирается шить ей свадебное платье. Об этом рассказала Жанна, которая, едва узнав о возвращении Юли в С., тотчас разыскала ее и в первый же день приехала навестить на шубинской квартире.
     - Ты хорошо выглядишь, - заметила Юля, удивляясь тому, как изменилась Жанна за время, что они не виделись. - У тебя взгляд спокойный и даже веселый, а это самое главное. Ну что, отстала от тебя твоя зечка? Ты, похоже, и сама разобралась со своими проблемами?
     - Нет, ничего подобного, просто в моей жизни произошло кое-что очень важное...
     Юля подумала о том, что где-то, наверное, шьется еще одно свадебное платье...
     - И что же это такое произошло, да еще важное? - Она говорила вяло, чувствуя, как предательские слезы закипают в носу, а в горле застрял кусочек нетающего льда.
     "Ну почему, - спрашивала она себя, - почему я не радуюсь, что тоже выхожу замуж? А ведь Игорь Шубин в тысячу раз Лучше Крымова?! И что такое страсть, которая сжигает изнутри, как не болезнь, как не психическое заболевание?.. И кто придумал эту боль, разрывающую не только душу, но и тело? И почему я не могу испытывать столь же сильных чувств, какие я испытываю к Крымову, к прекрасному человеку, каким является Игорь?"
     - Ты представляешь, у меня, оказывается, есть отец!
     Его зовут Григорий Беркович.
     Юле это имя показалось знакомым.
     - Постой, он не мастер по сейфам?
     - Да, это он... Ты видела его? Ты знаешь его?
     - Он был с нами в М., открывал один дом... И это твой отец? И как же ты об этом узнала?
     - Помнишь, я рассказывала тебе о человеке, который приходил ко мне домой ночью и курил на кухне?
     - Помню, конечно. И это был он? Очень странная манера таким образом заявлять о себе... Тогда понятно, почему деньги... А мы...
     Она хотела сказать "...мы потратились на экспертизу", но промолчала: зачем отравлять радость подруги такими прозаическими деталями.
     - Я понимаю, о чем ты сейчас подумала, - сказала Жанна и зачем-то полезла в сумочку. - Я принесла деньги, думаю, что их хватит даже на то, чтобы найти зечку.
     - Значит, этот вопрос остается открытым? - Юля равнодушно приняла из рук конверт с пачкой долларов. - Вообще-то эти деньги надо отдать Крымову...
     - Да вы сами разберетесь, я думаю. Просто мне сейчас не до этого... Понимаешь, случилось еще кое-что, и это должно тебя заинтересовать... Думаю, что и здесь мне понадобится твоя помощь.
     Жанна перевела дыхание и несколько секунд смотрела в пространство, собираясь с мыслями. То, что она намеревалась рассказать Юле, было, пожалуй, самым важным. И даже террор неизвестной зечки на этом фоне представлялся чем-то незначительным.
     - Ты же видела Бориса...
     - Конечно, видела. Тебя интересует мое мнение о нем?
     - Может быть... - Жанна уронила руки на колени и вся как-то подобралась, сделалась меньше и тоньше. - Согласись, ведь он хорош?
     - Безусловно. И здесь со мной согласится любая женщина, даже и мужчина не посмеет не признать его настоящим красавцем, но зачем тебе это?
     - Ведь эта красота - его богатство? - не унималась Жанна, продолжая задавать, казалось бы, ничего не значащие вопросы.
     - Ну... Не знаю, наверно. Ты можешь мне сказать прямо, что произошло?
     За каких-то там несколько минут покоя и веселости на лице Жанны как не бывало. Она снова превратилась в затравленную и смертельно испуганную Жанну Огинцеву.
     - Могу. Но только не сказать, а ПОКАЗАТЬ.
     Жанна снова полезла в сумочку и достала черный конверт, откуда высыпала прямо на стол около двух десятков разного рода снимков, преимущественно черно-белых, нечетких, случайных...
     Юля внимательно просмотрела их все и, сложив аккуратно стопкой, вложила их снова в конверт. На снимках был Борис, причем каждый раз в обществе дру