Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
ра доктора Элмора уложила вашу
дочь в постель. Это была та же женщина, с которой у него была связь?
Миссис Грейсон резко сказала:
- Постойте. Мы сами никогда не видели ее. У нее было какое-то красивое
имя. Подождите минутку... я сейчас вспомню.
Мы ждали.
- Милдред, а фамилию забыла,- сказала она, поджав губы.
Я глубоко вздохнул.
- Может быть, Милдред Хэвиленд, миссис Грейсон? Она облегченно
улыбнулась и кивнула:
- Конечно. Милдред Хэвиленд. Ты помнишь, Эустас?
Он не помнил. У него было выражение лица, как у лошади, которая попала
в чужое стойло. Он открыл мне дверь.
- А какое это имеет отношение к делу?
- Вы сказали, Талли был тихий и скромный? - продолжал сверлить я.? Его
никак нельзя было спутать с громкоголосым верзилой?
- О, нет! Безусловно, нет! - сказала миссис Грейсон.? Мистер Талли ниже
среднего роста, средних лет, с каштановыми волосами и очень спокойным
голосом. Он всегда выглядит немного... да, немного озабоченным. Я имею в
виду не только его неприятности, но вообще, всегда.
- Для этого у него было множество причин,- сказал я.
Грейсон протянул мне свою костлявую руку. Ощущение было такое, словно я
пожал вешалку для полотенец.
- Если вам удастся пригвоздить негодяя,- сказал он, и его губы
судорожно сжались вокруг мундштука трубки,- тогда можете прийти и подать
счет. Мы заплатим. Я имею в виду, конечно, Элмора.
Я ответил, что понял, кого он имеет в виду. А о счете не может быть и
речи.
Я прошел через тихую лестничную клетку. Лифт тоже был обит внутри
красным плюшем. В нем держался какой-то застарелый запах, словно три вдовы
совместно пили там чай.
"24"
Дом на Уэстмор-стрит оказался маленьким дощатым строением,
примостившимся позади большого здания. На домике не было номера, зато на
основном здании висела освещаемая лампочкой эмалевая табличка: 1618. Вдоль
боковой стены в глубь двора вела узкая дорожка. На маленькой террасе стоял
один единственный стул. Я нажал кнопку звонка.
Звонок зазвонил тут же, за дверью. В двери было небольшое забранное
проволочной сеткой оконце, свет в доме не горел. Из темноты заплаканный
женский голос спросил:
- Чего надо?
Я сказал в темноту:
- Мистер Талли дома?
Голос ответил резко:
- Кто его спрашивает?
- Друг.
Женщина в темном доме издала тихий звук, который, видимо, должен был
изображать смешок. Может быть, она просто откашлялась?
- Допустим,- сказала она.? И сколько это будет стоить?
- На этот раз нисколько, миссис Талли,- ответил я.? Я предполагаю, вы "
миссис Талли?
- Ах, оставили бы вы меня в покое! - произнес тот же голос.? Мистера
Талли здесь нет. И не было. И не будет!
Я прижался носом к оконцу и попытался заглянуть внутрь. Неясно
виднелась какая-то мебель. В той стороне, откуда доносился голос,
угадывалась кушетка, на которой лежала женщина. Казалось, она лежала на
спине и смотрела в потолок. И не шевелилась.
- Я больна,- сказал голос.? У меня было много горя. Уходите, оставьте
меня в покое. Я сказал:
- Ваш адрес мне сообщили Грейсоны, я сейчас прямо от них.
Возникла небольшая пауза. Потом послышался вздох.
- Никогда о таких не слышала.
Я прислонился к дверному косяку и оглянулся на дорожку, которая вела на
улицу. Напротив, у обочины? стояла машина с незажженными фарами. Впрочем,
вдоль квартала стояло еще несколько машин. Я сказал:
- Нет, вы о них слышали. Я работаю по поручению Грейсонов, миссис
Талли. Они все еще не оправились от горя. А как вы, миссис Талли? Вы не
хотите вернуться к прежней жизни?
- Покоя я хочу! - закричала она.
- Мне нужна всего лишь справка,- сказал я,- и я ее получу. Мирным
путем, если удастся. А придется - так менее мирным.
Голос снова зазвучал плаксиво:
- Опять полицейский?
- Вы прекрасно понимаете, что я - не полицейский, миссис Талли.
Грейсоны не доверились бы никакому полицейскому. Позвоните им и убедитесь.
- Не знаю я никаких Грейсонов, а если бы и знала... все равно, у меня
нет телефона. Убирайтесь, полицейский. Я больна, уже целый месяц больна.
- Моя фамилия Марлоу,- сказал я.? Филипп Марлоу. Я частный детектив из
Лос-Анджелеса. Я говорил с Грейсонами. Мне многое известно, но я хочу
поговорить с вашим мужем.
Женщина истерически захохотала.
- Вам многое известно! Слышала я это выражение. Господи, те же самые
слова! Вам многое известно! Джорджу Талли тоже было многое известно...
когда-то.
- Он может снова найти свой шанс,- сказал я.? Если только пойдет с
правильной карты.
- Ах, вот вы на что рассчитываете! - воскликнула она.? Нет уж, лучше
вычеркните его из своего списка.
Я прислонился к косяку и потер подбородок. На улице кто-то зажег
сильный карманный фонарь. Зачем - не было видно.
Светлое пятно ее лица над кушеткой пошевелилось и исчезло. Лишь были
неясно видны волосы. Женщина повернулась лицом к стене.
- Я устала,- сказала она, и голос ее звучал теперь совсем глухо.? Я
бесконечно устала. Оставьте, молодой человек. Будьте так добры - уходите!
- Может быть, вам пригодилось бы немного денег?
- Вы что, не чувствуете сигарного дыма?
Я принюхался, запаха сигар я не почувствовал.
- Нет.
- Они были здесь. Ваши дружки из полиции. Приходили два часа назад.
Господи боже мой, я сыта этим по горло! Уходите же наконец!
- Что вы хотите этим сказать...
Она резко повернулась на кушетке, и я снова увидел светлое пятно ее
лица.
- Что я хочу сказать? Я вас не знаю. И знать не хочу! Мне нечего вам
сказать. И ничего не сказала бы, даже если было бы что. Я здесь живу,
молодой человек, если это можно назвать жизнью. Во всяком случае, живу как
могу. Я ничего не хочу, лишь немножко мира и покоя. А теперь ступайте и
оставьте меня!
- Пожалуйста, откройте мне дверь,- сказал я.? Нам надо поговорить. Я
убежден, что смогу вам доказать...
Внезапно она вскочила с кушетки, и ее босые ноги зашлепали по полу. В
ее голосе была еле сдерживаемая ярость.
- Если вы немедленно не уберетесь, я позову на помощь! Я буду кричать!
Убирайтесь! Немедленно!
- Хорошо, хорошо,- быстро ответил я.? Я подсуну вам под дверь мою
визитную карточку, чтобы вы не забыли мою фамилию. Может быть, вы
передумаете.
Я вытащил из кармана карточку и сунул ее в щель под дверью.
- Доброй вам ночи, миссис Талли.
Ответа не последовало. Ее глаза, смотревшие на меня из темноты, были
матовыми, лишенными блеска. Я спустился с терраски и по дорожке вышел на
улицу.
На противоположной стороне, у машины, стоявшей с погашенными фарами,
тихо заурчал мотор. Ну и что? Моторы работают у тысячи машин на тысячах
улиц, что же в этом особенного?
"25"
Эта улица, Уэстмор-стрит, находилась в богом забытой части города и
вела с севера на юг. Я поехал на север. На следующем углу я пересек старые
трамвайные рельсы и оказался на автомобильном кладбище. За деревянными
решетками лежали трупы бесчисленных старых автомобилей. Они громоздились
кучами, словно на поле боя. Штабели проржавевших деталей казались в лунном
свете какими-то диковинными строениями. Оставленные между ними проходы были
широкими, как улицы.
Внезапно в зеркале над приборным щитком вынырнули светящиеся фары. Они
становились все больше и больше. Нажав на газ, я одновременно отпер
перчаточный ящик на приборном щитке и достал свой револьвер 38-го калибра.
Положил его рядом на сиденье.
За кладбищем находился кирпичный завод. Высокая дымовая труба резко
выделялась на фоне темных груд кирпича и мрачных деревянных строений.
Пустота: ни движения, ни людей, ни огонька.
Машина приближалась. Тихое завывание сирены, словно ее еле тронули,
прорезало ночь. Звук раскатился по пустырю справа, по двору кирпичного
завода слева. Я еще сильней нажал на газ, но бесполезно. Они двигались
быстрее. Улицу осветил яркий свет красного прожектора: приказ остановиться.
Полицейская машина поравнялась со мной и попыталась преградить мне
путь. Я, уклоняясь, резко повернул свой "крайслер? и круто развернулся:
какой-нибудь дюйм - и у меня ничего бы не получилось. Я выровнял машину и
помчался в противоположном направлении со всей скоростью, на какую она была
способна. За собой я слышал визг тормозов, звук переключаемых скоростей,
яростное завывание мотора. Свет от красного прожектора, словно гигантская
метла, прошелся по двору кирпичного завода.
Бессмысленно. Они опять быстро догоняли меня. Я не видел выхода. Мне
лишь хотелось скорей оказаться среди жилых домов, среди людей, которые,
может быть, выйдут, может быть, потом вспомнят...
Делать было нечего. Полицейский автомобиль прижался сбоку к моему
?крайслеру?, и грубый голос прокричал:
- Стой - или будем стрелять!
Я подъехал к обочине и остановился. Убрав револьвер на место, я запер
ящик. Полицейская машина покачивалась на рессорах рядом с моим левым
передним крылом. Из нее выскочил толстый человек в полицейской форме.
- Вы что, никогда сирены не слышали? Вон из машины!
Я вылез и стал рядом со своим "крайслером? в свете луны. У толстого в
руке был револьвер.
- Ваши водительские права! - пролаял он голосом жестким, как сталь.
Я молча вытащил права и протянул ему. Второй полицейский вылез из-за
руля, подошел ко мне с другой стороны и взял их. Включив карманный фонарь,
он просмотрел документы.
- Так, фамилия Марлоу,- сказал он.? Черт побери, этот тип - частный
сыщик. Можешь себе представить, Конни?
Конни сказал:
- И больше ничего? Ну тогда это не понадобится.? Он сунул револьвер в
кобуру и застегнул ее.? Я с ним и так справлюсь. Без оружия.
Второй осклабился:
- Еще бы! Мчится со скоростью пятьдесят пять миль, да еще пьян! Ничего
удивительного!
Второй наклонился ко мне, все еще издевательски ухмыляясь, и вежливо
произнес:
- Вы позволите, мистер частный детектив? Он принюхался.
- Гм,- сказал он.? Вроде не пахнет, это надо признать.
- Довольно прохладно для летней ночи. Угостите парня хорошим глоточком,
лейтенант Добс.
- Идея недурна,- сказал Добс. Он пошел к своей машине и вытащил
полулитровую бутылку. Поднял ее. Жидкости в ней было на треть.? Это всего
лишь легкий коктейль,- сказал он, протянув мне бутылку.? Выпейте! За свое
собственное здоровье!
- А если я откажусь?
- Только не говорите так,- ухмыльнулся Конни.? Иначе мы можем подумать,
что вы предпочитаете пару пинков в живот!
Я взял бутылку, отвинтил пробку и понюхал. Пахло виски. Чистым виски.
- Не можете же вы до бесконечности повторять один и тот же трюк! "
сказал я.
На Конни это не произвело никакого впечатления.
- Сейчас ровно восемь часов двадцать семь минут. Запомните, лейтенант
Добс.
Добс пошел к своей машине и наклонился внутрь, чтобы сделать запись в
рапорте. Я поднял бутылку и сказал Конни:
- Вы настаиваете, чтобы я выпил?
- Нет. Все-таки пару пинков я дал бы вам еще охотнее.
Я поднес бутылку ко рту, крепко сжал горло и наполнил рот крепкой
жидкостью. В этот момент Конни сделал выпад и сильно ударил меня кулаком в
живот. Я выплюнул виски и скорчился. Меня вырвало. Бутылка упала на
мостовую.
Я наклонился, чтобы поднять ее, и прямо перед глазами увидел жирное
колено Конни. Я отскочил в сторону, выпрямился и со всей силы, всем своим
весом ударил его в лицо. Он схватился рукой за нос и взвыл. Другая рука
метнулась к кобуре. Добс отшвырнул меня в сторону, схватил Конни за руку и
отвел ее вниз. Резиновая дубинка ударила меня по левому колену. Нога сразу
онемела, я с размаху сел на мостовую, скрипя зубами и выплевывая виски.
Конни отнял ладонь от лица. Она была полна крови.
- Иисус,- жалобно прохрипел он.? Кровь! Моя кровь! - Он издал дикий рев
и попытался ударить меня ногой в лицо.
Мне удалось отклониться лишь настолько, чтобы удар пришелся в плечо. Но
и этого было достаточно. Добс втиснулся между нами и сказал:
- Хватит, парень. Что надо - сделано. Лучше не будем пересаливать.
Конни, спотыкаясь, отступил на три шага, сел на подножку своей машины и
закрыл лицо ладонью. Другой рукой он достал носовой платок и принялся
бережно обтирать нос.
Добс сказал:
- Не заводись. Мы свое выполнили. Точно по программе.? Он слегка
похлопывал себя резиновой дубинкой по бедру. Конни поднялся с подножки и
неверными шагами двинулся вперед. Добс уперся ему в грудь ладонью. Конни
попытался отстранить руку лейтенанта.
- Я хочу видеть его кровь! - рычал он.? Грязная собака! Его кровь!
Добс резко произнес:
- Ничего не поделаешь. Успокойся. Дело сделано.
Конни повернулся и тяжеловесно направился к полицейской машине. Он
прислонился к ней, что-то бормоча в свой носовой платок. Добс сказал мне:
- А ну-ка, вставай, дружок!
Я поднялся, потирая колено. Внутри него какой-то нерв неистовствовал,
как взбесившаяся обезьяна.
- В машину! - приказал Добс. Я сел в полицейский автомобиль. Добс
сказал своему партнеру:
- Ты поведешь вторую машину.
- Будь я проклят, если не оборву ей все крылья,- прогудел тот.
Добс поднял бутылку из-под виски, бросил ее через забор и уселся рядом
со мной. Он нажал на стартер.
- Это пойдет за ваш счет, дружок,- сказал он.? Не надо было вам его
бить.
- А почему бы и нет?
- Он хороший парень. Только немного резкий.
- Шутки у него неважные. Совсем скверные шутки.
- Не скажите этого при нем,- посоветовал Добс трогаясь.? А то наступите
на его любимую мозоль.
Конни громко захлопнул дверь "крайслера?, завел мотор и воткнул рычаг
скорости с такой яростью, словно задался целью его сломать. Добс ловко
развернулся, и мы поехали опять в северном направлении, мимо кирпичного
завода.
- Наша новая тюрьма вам понравится! - сказал он.
- А какое обвинение вы мне собираетесь предъявить?
Он минуту подумал, продолжая править машиной осторожно, даже почти
элегантно. Одновременно он наблюдал в зеркало за Конни, следовавшим за нами
в "крейслере?.
- Превышение скорости,- сказал он,- отказ остановиться. И прежде всего
10. "10? на языке полицейских означает "тяжелое опьянение?.
- А может быть, лучше так: удар кулаком в живот, ногой в плечо,
принуждение под угрозой избиения к питью виски, угроза оружием и удар
резиновой дубинкой безоружного человека?
- Бросьте вы болтать,- сказал он с досадой.? Думаете, я не мог бы найти
себе занятия поприятнее?
- Я считал, что этот город когда-то очистили от дерьма и что приличный
человек может показаться на улице без пулезащитного жилета.
- Очистить-то его очистили, но, видно, недостаточно тщательно. Иначе
здесь не кишело бы охотниками за грязными долларами.
- Такие слова могут вам стоить нашивок,- заметил я. Он засмеялся.
- Черт бы побрал их всех!
Для него это происшествие казалось исчерпанным. Оно ничего для него не
значило. Было будничным и естественным. Он даже не испытывал ни малейших
угрызений совести.
"26"
Камера была новая, с иголочки. Серая краска стальных стен я двери еще
сохранила первозданную свежесть, лишь в двух-трех местах виднелись следы от
выплюнутой табачной жвачки. Лампа была вделана в потолок и прикрыта
массивным колпаком из армированного стекла. Вдоль одной стены стояла
двухэтажная койка. Наверху, завернувшись в темно-серое одеяло, храпел
какой-то человек. Поскольку мой сокамерник улегся спать так рано, от него не
исходил запах виски или джина и, помимо всего прочего, он избрал себе
верхнее место, было ясно, что это завсегдатай.
Я уселся на нижнюю постель. Они ощупали меня в поисках оружия, но
карманов не выворачивали. Я достал сигарету и стал массировать распухшее
колено. Боль распространилась до лодыжки. Виски, которым пропиталась верхняя
часть пиджака, издавал отвратительный запах. Я подтянул вверх ткань и вдувал
в нее дым от сигареты. Но дым, не задерживаясь, поднимался к светлому
четырехугольнику из стекла на потолке. В тюрьме было очень тихо. Где-то,
очень далеко, визгливо кричала женщина, но это было, по-видимому, в другом
крыле здания. Здесь же было тихо, как в церкви.
Женщина кричала изо всех сил. Это был тонкий, высокий, какой-то
ненатуральный звук, похожий на вой койотов в лунную ночь. Через некоторое
время она замолчала.
Я выкурил две сигареты и бросил окурки в стоявший в углу унитаз. Сосед
надо мной продолжал храпеть. Лицо его было накрыто. Был виден только клок
влажных жирных волос, выглядывавших из-под края одеяла. Он лежал на животе и
спал непробудным сном. Этот человек явно был крепкой породы.
Я сидел на койке с жестким тонким матрасом на стальных пружинах. На ней
лежали два аккуратно сложенных одеяла. Неплохая тюрьма, действительно. Она
располагалась на двенадцатом этаже нового здания ратуши. Милая ратуша,
действительно. И милый городок, этот Бэй-Сити. Ведь живут же в нем люди,
которые находят жизнь прелестной. Если бы я здесь жил, я бы, вероятно,
придерживался того же мнения. Я смотрел бы на красивую синюю бухту, скалы,
яхт-клуб, на тихие улицы со спокойными старыми погруженными в мечты домами,
под тенистыми деревьями, и новыми домами с зелеными газонами и проволочными
изгородями. Я знавал одну девушку, которая жила на Двадцать пятой улице.
Милая улица. Милая девушка. Я любил такой Бэй-Сити.
Эта девушка безусловно не задумывалась о кварталах бедноты, где в
развалюхах-казармах жили негры и мексиканцы. И о портовых пивных,
сгрудившихся на плоском берегу, к югу от скал, о провонявших потом
танцульках, о лавочках, где курили марихуану, о жуликоватых лисьих мордах,
спрятавшихся за развернутыми газетами в слишком тихих холлах гостиниц, о
карманниках и сутенерах, о пьяных матросах и спекулянтах, о сводницах и
проститутках.
Я подошел к двери камеры. В коридоре никого не было. Коридор был
сумрачен и молчалив. Жизнь здесь не била ключом.
Посмотрел на часы. Девять пятьдесят четыре. Время идти домой, надевать
домашние туфли и садиться за шахматы. Время для стакана славного прохладного
напитка и долгой уютной трубки. Время положить ноги на стул, сидеть тихо и
ни о чем не думать. Время, позевывая, полистать журнал. Время быть человеком
? отцом семейства, хозяином своего дома, у которого нет никакого другого
дела, кроме наслаждения ночным воздухом, кроме отдыха перед завтрашним
трудовым днем.
Служащий в серо-синей тюремной форме шел вдоль камер, посматривая на
номера. Он остановился перед моей камерой, отпер дверь и посмотрел на меня с
тем жестким выражением, которое они здесь обязаны сохранять на лице всегда,
всегда и всегда: "Я из полиции, дружок, Я парень крепкий. Смотри-ка, браток,
а то мы тебя так отделаем, что забудешь, мужчина ты или баба. А ну-ка,
выкладывай, браток, выкладывай всю правду, выкладывай, выкладывай, не
забывай, что мы парни крепкие. Мы из полиции, а с такими бродягами, как ты,
мы делаем, что захотим?.
- Выходи,- сказал он.
Я вышел из камеры, он снова запер дверь и пальцем показал, куда идти
дальше. Мы подошли к высокой стальной решетке, он отпер ее и опять запер за
нами. Ключи весело позвякивали на большом стальном ко