ел
свои замшевые перчатки,  трость  с  серебряным  набалдашником  и  медленно
подошел к рыжей секретарше.
   - Я два часа прождал встречи с мистером Бэллоу, - холодно проговорил он
звучным, мелодичным голосом, над постановкой которого немало потрудился. -
К такому обращению я не привык.
   - Мне очень жаль, мистер Фортескью. Мистер Бэллоу  занят  сверх  всякой
меры.
   - Оставить  ему  чека  я,  к  сожалению,  не  могу,  -  заявил  высокий
элегантный  человек  скучающим,  презрительным  тоном.  -  Возможно,   это
единственное, что могло бы его заинтересовать. Но за неимением оного...
   - Минутку, малыш.
   Рыжая подняла трубку и сказала в нее:
   - Да?.. Кто  же  еще  может  сказать  это,  кроме  Голдвина?  Не  могли
связаться с кем-нибудь, кто в  своем  уме?..  Что  ж,  сделайте  еще  одну
попытку. Она с силой бросила трубку.
   Высокий не шевельнулся.
   - За неимением оного, - повторил он, словно и не умолкал, - я хотел  бы
оставить ему нечто вроде личного послания.
   - Пожалуйста, - сказала мисс Грэди. - Я постараюсь как-нибудь  передать
его.
   - Передайте ему от меня привет и скажите, что он хорек.
   - Лучше  вонючка,  -  предложила  она.  -  Слово  "хорек"  на  него  не
подействует.
   - Тогда вонючка, трижды вонючка, - сказал Фортескью. - К тому же слегка
припахивающая сероводородом и самыми  дешевыми  духами,  употребляемыми  в
публичном доме. - Поправив шляпу, он  бросил  взгляд  в  зеркало  на  свой
профиль. - Желаю вам всего доброго, и  к  черту  контору  "Шеридан  Бэллоу
инкорпорейтед".
   Распахнув тростью дверь, высокий актер изящно вышел.
   - Что это с ним? - спросил я.
   Мисс Грэди печально взглянула на меня.
   - С Билли Фортескью? Ничего. Он не получает  ролей,  поэтому  ежедневно
приходит сюда и разыгрывает  этот  номер.  Думает,  что  кто-нибудь  может
увидеть его и восхититься.
   Я медленно закрыл рот. Можно долго прожить в Голливуде и не  видеть,  в
каких ролях приходится выступать актерам.
   Мисс Вейн вышла из внутренней двери и поманила меня  кивком  головы.  Я
прошел мимо нее.
   - Сюда. Вторая дверь направо.
   Она смотрела на меня, пока я шел по коридору. Войдя, я закрыл дверь.
   Сидящий за столом полный седой еврей нежно улыбнулся мне.
   - Приветствую, - сказал он. - Я Мосс Спинк.  Что  у  вас  за  проблема?
Присаживайтесь. Сигарету?
   Он открыл штуку, похожую на сундучок, и вместо сигареты  преподнес  мне
индивидуальную стеклянную трубку длиною не более фута.
   - Благодарю, - ответил я. - Курю табак.
   Спинк вздохнул.
   - Ну ладно. Перейдем к делу. Дайте-ка  сообразить.  Вас  зовут  Марлоу.
Так? Марлоу, Марлоу... Слышал я когда-нибудь о человеке по имени Марлоу?
   - Видимо, нет, - ответил я. - А я никогда не слышал о человеке по имени
Спинк. Мне нужно видеть человека по имени Бэллоу.  Разве  это  звучит  как
Спинк? Мне вовсе не нужен человек с таким именем. И строго между нами -  к
черту людей по имени Спинк.
   -  Антисемитизм?  -  спросил  Спинк  и  примирительно  взмахнул  рукой.
Фальшивый бриллиант на ней сверкнул желтым огнем светофора. - Не надо так.
Сядьте, успокойтесь. Вы не знаете меня. И знать не хотите. Ну что ж. Я  не
обижаюсь. В этой конторе нужно иметь человека, который не обижается.
   - Бэллоу, - сказал я.
   - Будьте же благоразумны, приятель. Шерри Бэллоу очень занятой человек.
Работает по двадцать часов  в  сутки  и  то  не  успевает  всего  сделать.
Посидите, расскажите все малышу Спинку.
   - Вы здесь в каком качестве? - спросил я.
   - Заслон для Шерри, приятель. Оберегаю  его.  Такой  человек  не  может
принимать всех подряд. Я  помогаю  ему.  Я  то  же  самое,  что  он  -  до
известного предела, сами понимаете.
   - А может, этот предел меня не устраивает.
   - Может, - добродушно согласился Спинк, сорвал с алюминиевого сигарного
футляра толстую пленку, бережно вынул сигару и стал ее рассматривать. - Не
отрицаю. Так почему не изложить суть своего дела? Тогда  все  будет  ясно.
Пока  что  вы  лишь  забрасываете  крючок.  Мы  здесь  достаточно  на  это
нагляделись, так что не особенно обращаем на подобное внимания.
   Я смотрел, как он обрезает и прикуривает дорогую с виду сигару.
   - Откуда мне знать, что вы его не обманываете? - коварно спросил я.
   Суровые глаза Спинка сверкнули, возможно, от навернувшихся слез.
   - Чтобы я обманул Шерри Бэллоу? - спросил он надломленным голосом и так
тихо, словно на шестисотдолларовой панихиде. - Да я скорее  обману  родную
мать.
   - Мне это ни о чем не говорит, - сказал я. - Вашу матушку я и  в  глаза
не видел.
   Спинк положил сигару  в  огромную  пепельницу  и  замахал  руками.  Его
снедала горечь.
   - Ну, ну, приятель, разве можно так говорить? - жалобно произнес он.  -
Я люблю Шерри Бэллоу, как родного отца. Даже больше. Мой отец... ладно, не
будем. Бросьте  вы  это,  приятель.  Будьте  человеком.  Проявите  чуточку
доверия и дружелюбия. Расскажите эту сплетню малышу Спинку, а?
   Я достал из кармана  конверт  и  бросил  ему.  Спинк  вытащил  из  него
единственную фотографию и торжественно уставился на нее. Положил на  стол.
Поднял на меня глаза, снова уставился на фотографию и  вновь  взглянул  на
меня.
   - Так, - сказал он  деревянным  голосом,  начисто  лишенным  доверия  и
дружелюбия,  о  которых  только  что  говорил.  -  Что  же   здесь   особо
удивительного?
   - Нужно ли говорить вам, кто эта красотка?
   - А кто с ней? - резко спросил Спинк.
   Я не ответил.
   - Я спрашиваю, кто с ней? - Спинк повысил голос чуть ли не до крика.  -
Выкладывай, соглядатай. Выкладывай.
   Я опять не ответил. Спинк медленно потянулся к  телефону,  не  сводя  с
меня суровых блестящих глазок.
   - Давайте, давайте. Звоните, - сказал  я.  -  Свяжитесь  с  управлением
полиции, спросите лейтенанта Криса Френча из отдела расследования убийств.
Он тоже очень несговорчивый.
   Спинк оторвал руку  от  телефона.  Медленно  поднялся  и  вышел,  унося
фотографию. Я остался в кабинете. С  бульвара  Сансет  негромко  доносился
монотонный шум машин. Минуты беззвучно уходили в вечность. Дым  от  сигары
Спинка поплавал в воздухе, потом его втянуло в вентилятор кондиционера.  Я
оглядел  бесчисленные  фотографии  актеров  на  стенах  -  все  они   были
адресованы Шерри Бэллоу с признанием в вечной любви. И я  решил,  что  раз
они висят в кабинете Спинка, все эти актеры неудачники.



18

   Наконец Спинк вернулся и поманил меня. Я  пошел  за  ним  по  коридору,
через двойные двери в приемную с двумя секретаршами, затем мимо них к  еще
одним двойным дверям с панелями из толстого  черного  стекла,  на  которых
были  выгравированы  серебряные  павлины.  При  нашем  приближении   двери
распахнулись сами.
   По трем ступенькам с ковровой дорожкой мы спустились в кабинет  высотой
в два этажа. Вдоль стен тянулся заставленный книжными полками  балкон.  Не
хватало там лишь плавательного бассейна. В углу стоял  большой  концертный
"стейнвей", было много белых застекленных шкафов, письменный стол размером
с площадку для бадминтона, кресла, кушетки, столики. На одной  из  кушеток
лежал мужчина без пиджака, с шелковым шарфом  под  расстегнутой  рубашкой.
Лоб и глаза мужчины закрывала белая марля компресса, а проворная блондинка
выжимала еще одну в стоящий на столике возле кушетки серебряный таз.
   Мужчина был крупным, хорошо сложенным, с вьющимися черными  волосами  и
сильным, загорелым лицом. Рука его свисала  к  ковру,  от  сигареты  между
пальцами поднималась тонкая струйка дыма.
   Блондинка искусно сменила компресс. Человек на кушетке тяжело вздохнул.
Спинк сказал:
   - Вот этот парень, Шерри. Его зовут Марлоу.
   Человек на кушетке тяжело вздохнул.
   - Что ему нужно?
   - Не говорит, - ответил Спинк.
   Человек на кушетке сказал:
   - Тогда на кой черт ты притащил его сюда? Я отдыхаю.
   - Ну, ты сам знаешь эти дела, Шерри, - ответил Спинк. - Иной раз просто
никуда не денешься.
   Человек на кушетке спросил:
   - Как, ты сказал, его звучное имя?
   Спинк повернулся ко мне.
   - Теперь можешь сказать нам, что тебе нужно. И поживее, Марлоу.
   Я промолчал.
   Человек на кушетке медленно поднял руку с сигаретой. Устало  поднес  ее
ко рту и затянулся с безмерной вялостью старящегося  в  разрушенном  замке
выродившегося аристократа.
   - Тебе говорю, приятель, - хрипло произнес Спинк. Блондинка, ни на кого
не глядя, снова сменила компресс. В  комнате  воцарилось  едкое,  как  дым
сигареты, молчание. - Ну давай же, болван. Говори, не тяни.
   Я достал сигарету "Кэмел", закурил, выбрал кресло и сел. Вытянул руку и
посмотрел на нее.  Большой  палец  каждые  несколько  секунд  подергивался
вверх-вниз.
   - В распоряжении Шерри не весь день, - раздался яростный голос Спинка.
   - А что он будет делать? - услышал я свой вопрос. - Сидеть на  кушетке,
обитой белым атласом, и покрывать ногти позолотой?
   Блондинка резко повернулась и уставилась  на  меня.  У  Спинка  отвисла
челюсть. Он захлопал глазами. Человек  на  кушетке  медленно  потянулся  к
марле на глазах. Приподнял ее так, что один его карий глаз глянул на меня.
Марля мягко легла на место.
   - Здесь нельзя так говорить, - грубо заявил Спинк.
   Я поднялся.
   - Забыл захватить молитвенник. Не знал до сих, пор, что Бог работает за
комиссионные.
   С  минуту  никто  не  произносил  ни  слова.  Блондинка  снова  сменила
компресс. Человек на кушетке сказал:
   - Убирайтесь к черту, мои дорогие. Все, кроме нового приятеля.
   Спинк, сощурясь, злобно посмотрел на меня. Блондинка бесшумно вышла.
   - И почему я сразу не вышвырнул его отсюда? - воскликнул Спинк.
   Из-под марли раздался усталый голос:
   - Я думал об этом так долго, что потерял всякий интерес. Убирайся.
   - Иду, босс, - ответил Спинк. И неохотно направился к выходу.  У  двери
он остановился, еще раз злобно глянул на меня и вышел.
   Услышав, как закрылась дверь, человек на кушетке сказал:
   - Сколько?
   - Вам не придется ничего покупать.
   Он снял с головы компресс, отшвырнул  его,  медленно  сел,  опустив  на
ковер ноги в шитых на заказ шагреневых ботинках, и провел  рукой  по  лбу.
Выглядел он усталым, но не рассеянным. Извлек откуда-то еще одну сигарету.
Закурил и сквозь дым мрачно уставился на пол.
   - Продолжайте.
   - Не знаю, зачем вы устроили  это  представление,  -  сказал  я.  -  Но
уверен, у вас хватит ума понять, что в данном случае вы ничего не  сможете
купить и быть уверенным, что это куплено.
   Бэллоу взял фотографию, которую Спинк положил ему на длинный  низенький
стол. Потом вяло протянул руку.
   - Вся соль, конечно, в отрезанной части.
   Я достал конверт, протянул ему отрезанную часть и смотрел,  как  он  их
складывает.
   - С лупой можно разобрать заголовок, - сказал я.
   - Лупа на письменном столе. Очень прошу вас.
   Я пошел к письменному столу и принес лупу.
   - Вы привыкли, чтобы вас все обслуживали, а, мистер Бэллоу?
   - Я плачу за это.
   Он внимательно разглядел фотографию через лупу и вздохнул.
   - Кажется, я видел этот бой. Нужно побольше заботиться о боксерах.
   - Как вы о своих клиентах, - сказал я.
   Бэллоу отложил лупу, откинулся назад и  уставился  на  меня  спокойным,
холодным взглядом.
   - Этому человеку принадлежат "Танцоры". Фамилия его Стилгрейв. Женщина,
само собой, моя клиентка. - Он вяло указал на кресло. Я сел. - Сколько  вы
хотите, мистер Марлоу?
   - За что?
   - За все отпечатки и негатив.
   - Десять  тысяч,  -  сказал  я  и  устремил  взгляд  на  его  губы.  Он
довольно-таки весело улыбнулся.
   - Тут потребуется еще кое-что объяснить, не так ли? Я вижу только,  что
двое людей обедают в общественном месте. Вряд  ли  это  погубит  репутацию
моей клиентки. Полагаю, вы имели в виду именно это.
   Я усмехнулся.
   - Вы ничего не сможете купить, мистер Бэллоу. У  меня  может  оказаться
позитивный кадр, сделанный с негатива, и еще  один  негатив,  сделанный  с
позитива. Если этот снимок представляет собой улику,  вы  не  можете  быть
уверенным, что уничтожили ее.
   - Странный разговор для шантажиста, - сказал он, продолжая улыбаться.
   - Я всегда удивляюсь,  почему  люди  платят  шантажистам.  Они  никогда
ничего не могут купить. Однако платят, иногда по  многу  раз.  И  в  конце
концов ничего не добиваются.
   -  Сегодняшний  страх,  -  сказал  Бэллоу,  -  неизменно   пересиливает
завтрашний. Суть  драматических  переживаний  состоит  в  том,  что  часть
представляется важнее целого. Если  на  экране  очаровательной  кинозвезде
грозит серьезная опасность, то боишься за нее  лишь  одной,  эмоциональной
стороной сознания. Но при этом рассудочной стороной сознаешь, что  актриса
исполняет главную роль в фильме и ничего страшного с ней не случится. Если
подозрения и опасность не пересилят рассудка, переживаний почти не будет.
   - Очень верно, на мой взгляд, - сказал я и выпустил сигаретный дым.
   Глаза Бэллоу немного сузились.
   - Теперь о возможности что-то купить. Если я выложу значительную  сумму
и не получу того, что купил, то приму свои  меры.  Вас  отделают  как  бог
черепаху. А по выходе из больницы вы, если  только  у  вас  будет  желание
сводить со мной счеты, можете добиваться моего ареста.
   - Со мной такое случалось, - сказал я. - Я частный  детектив.  Понимаю,
что вы имеете в виду. Почему вы разговариваете со мной?
   Бэллоу засмеялся. У него был грудной, приятный, непринужденный смех.
   - Я агент, малыш. И всегда был склонен думать, что продавцы  непременно
держат что-то в резерве. Но разговора о десяти тысячах  у  нас  не  будет.
Таких денег у нее нет. Пока что  она  зарабатывает  лишь  около  тысячи  в
неделю. Однако не скрою, что вскоре ее ждут большие деньги.
   - Это навсегда положит конец  ее  карьере,  -  сказал  я,  указывая  на
снимок.  -  Не  будет  ни  больших  денег,  ни  плавательных  бассейнов  с
подвеской, ни фамилии неоновыми буквами, ничего. Все развеется, как дым.
   Бэллоу презрительно засмеялся.
   - Значит, ничего страшного, если я покажу этот  снимок  полицейским?  -
спросил я.
   Глаза Бэллоу сузились. Он перестал смеяться. И очень спокойно спросил:
   - Что в нем для них интересного?
   Я поднялся.
   - Кажется, дела у нас не выйдет, мистер Бэллоу. Вы занятой  человек.  Я
ухожу.
   Он встал и потянулся во весь  свой  шестифутовый  рост.  Очень  крепкий
мужчина. Подошел вплотную ко мне. В  его  карих  глазах  сверкали  золотые
искорки.
   - Покажите-ка документы, малыш.
   Он протянул руку. Я сунул в нее свой бумажник. Он просмотрел  фотокопию
лицензии, вынул несколько вещичек, осмотрел их. Потом вернул бумажник.
   - Что произойдет, если вы покажете эту фотографию полицейским?
   - Я прежде всего должен буду  связать  ее  с  делом,  над  которым  они
работают - то есть со вчерашним происшествием в отеле "Ван Нуйс".  Связать
через эту женщину. Она не пожелала говорить со мной - и тем самым вынудила
меня обратиться к вам.
   - Она говорила мне об этом вчера вечером, - вздохнул Бэллоу.
   - И что сказала?
   - Что частный детектив, по фамилии Марлоу, навязывал  ей  свои  услуги,
поскольку ее видели в центральном отеле близко  от  места,  где  произошло
убийство.
   - И как близко?
   - Она не сказала.
   - Какое там - не сказала.
   Бэллоу отошел к высокому цилиндрическому сосуду в углу.  Достал  оттуда
одну  из  коротких  ротанговых  тросточек.  Стал  расхаживать  по   ковру,
помахивая ею возле правого ботинка.
   Я снова сел, погасил сигарету и глубоко вздохнул.
   - Такое может быть только в Голливуде.
   Бэллоу четко повернулся кругом и взглянул на меня.
   - Прощу прощения?
   - Человек явно в своем уме прогуливается по комнате с тросточкой.
   Он кивнул.
   - Я перенял это у одного продюсера  с  МГМ.  Замечательный  парень.  Во
всяком случае, так мне говорили. - Он остановился и ткнул  тростью  в  мою
сторону. - Бросьте меня смешить, мистер Марлоу. Вас же видно насквозь.  Вы
хотите с моей помощью выкрутиться из неприятностей.
   - Доля истины в этом есть. Но мои неприятности - пустяк по сравнению  с
теми, в которых оказалась бы ваша клиентка, если б я не сделал  того,  что
навлекло на меня эти мои неприятности.
   Бэллоу замер. Потом отшвырнул тросточку, подошел к шкафчику со спиртным
и распахнул обе дверцы. Налил какого-то напитка в  пузатые  рюмки.  Поднес
одну мне. Потом вернулся и взял свою. Сел на кушетку.
   - Арманьяк. Если б вы знали меня, то оценили бы эту любезность. Напитка
этого сейчас не достать. Большую  часть  его  растащили  немцы.  Остальное
досталось нашим военачальникам. Ваше здоровье.
   Он поднял рюмку, вдохнул аромат и отпил крошечный глоточек. Я проглотил
свою одним духом. Напиток походил на хороший французский коньяк.
   Бэллоу даже возмутился.
   - Господи, этот напиток нужно смаковать, а не глотать.
   - А  я  глотаю.  Прошу  прощения.  Она  также  сказала  вам,  что  если
кто-нибудь не заткнет мне рот, у нее будет уйма неприятностей.
   Бэллоу кивнул.
   - Она предложила, каким образом это сделать?
   - У меня  создалось  впечатление,  что  она  предпочитает  какое-нибудь
сильно действующее средство. Поэтому  я  использовал  сочетание  угрозы  с
подкупом. Тут неподалеку есть  организация,  которая  специализируется  на
защите людей из мира кино.  Видимо,  напугать  вас  не  удалось,  а  сумма
оказалась недостаточной.
   - Напугать - напугали. Я чуть не разрядил в эту парочку  свой  "люгер".
Наркоман с пистолетом ведет свою игру блестяще. Что касается  денег,  дело
тут не в сумме, а в том, как их мне предложили.
   Бэллоу отхлебнул еще один глоток арманьяка и указал на  лежавшую  перед
ним разрезанную фотографию.
   - Мы дошли до того, как вы понесли этот снимок в полицию. Что дальше?
   - До этого мы  еще  не  дошли.  Пока  мы  дошли  до  того,  почему  она
обратилась за помощью к вам, а не к своему дружку. Он  подъехал,  когда  я
уходил. У него был ключ от ее квартиры.
   - Видимо, просто не захотела обращаться к нему. - Бэллоу  нахмурился  и
уставился в свою рюмку.
   - Ваше предположение мне очень нравится, - сказал я. -  Но  понравилось
бы еще больше, не будь у этого человека ключа.
   Бэллоу поднял на меня несколько опечаленный взгляд.
   - И мне тоже. И всем  нам.  Однако  в  актерской  среде  всегда  царили
свободные  нравы.  Если  эти   люди   не   живут   интенсивной,   довольно
беспорядочной жизнью, если  их  не  обуревают  чувства  -  они  не  смогут
схватывать эти чувства на лету и-запечатлевать на пленке или переносить на
сцену.
   - Речь не о ее любовных делах, - сказал я. - Но не  обязательно  делить
ложе с преступником.
   - Доказательств, что он преступник, нет, Марлоу.
   Я указал на фотографию.
   - Человек, сделавший этот снимок, бесследно исчез. Возможно, убит. Двое
людей, живущих по тому же адресу, убиты. Один незадолго до смерти  пытался
продать эти снимки. За ними-то она и отправилась в отель. И тот,  кто  его
убил, - тоже. Ни она, ни убийца не нашли того, что им было нужно.  Они  не
знали, где искать.
   - А вы?
   - Мне повезло. Я знал, что на голове у этого человека парик.  Допустим,
ничто на снимке не является уликой. Вы уверены  в  этом.  Тогда  зачем  же
тревожиться? Убиты двое, а может быть, трое людей.  Она  шла  на  огромный
риск. Зачем? Ей был нужен  этот  снимок.  Ради  него  стоило  подвергаться
огромному риску. Опять же, зачем? Здесь,  на  этом  снимке,  за  обеденным
столом в определенный день запечатлены двое  людей.  Причем  в  тот  самый
день, когда на Франклин-авеню был застрелен Моу Стейн и когда  человек  по
имени Стилгрейв находился в тюрьме, поскольку  фараонам  донесли,  что  он
кливлендский преступник по прозвищу Плакса Мойер. Так записано в  тюремном
журнале.  Но  фотография  говорит,  что  он  находился  на  воде.  Поэтому
становится ясно, кто он такой. И она это знает. И у него до сих  пор  есть
ключ от ее квартиры.
   Мы серьезно посмотрели друг на друга. Я сказал:
   - Вам ведь очень не хочется, чтобы этот сним