взглядом.
   - Ищейки из Лос-Анджелеса, - сказал он. - Один из парней под пальмой  -
Доннелли. Я его знаю.  Они  присматривают  за  домом.  Так  вы  ничего  не
рассказывали своему другу в Лос-Анджелесе, а?
   - Я же сказал, что нет.
   - Шефу это понравится, - проворчал  Хемингуэй.  -  Они  приехали  сюда,
обнюхивают это заведение и даже не зашли, чтобы поздороваться.
   О своих соображениях я умолчал.
   - Они ловят этого Лося Мэллоя?
   Я отрицательно покачал головой.
   - Насколько я знаю, нет.
   - А насколько ты знаешь, приятель?
   - Не намного. Есть ли какая-нибудь связь между Амтором и Зондерборгом?
   - А вот об этом я не знаю.
   - Кто хозяин этого города?
   В ответ молчание, которое я нарушил через три секунды.
   - Я слышал, игрок по имени Лэйрд  Брюннет  выложил  тридцать  тысяч  на
выборы мэра. Я слышал, что он - хозяин клуба  Бельведер  и  обоих  игорных
кораблей.
   - Может быть, - уклончиво отозвался Хемингуэй.
   - Где можно найти Брюннета?
   - Почему вы спрашиваете меня?
   - Куда бы вы смылись, если бы потеряли надежное укрытие?
   - В Мексику.
   Я рассмеялся.
   - О'кей, не оказали бы вы мне любезность?
   - С большим удовольствием.
   - Отвезите меня снова в центр.
   Мы  отъехали  от  тротуара  и  скоро  припарковались   на   стоянке   у
полицейского управления. Я вышел.
   - Заходите в гости как-нибудь,  -  сказал  Хемингуэй.  -  Я,  вероятнее
всего, буду вычищать плевательницы.
   Он протянул большую руку.
   - Никаких неприятных ощущений?
   - М.П.В.! - проникновенно сказал я, пожимая ему руку. Мы рассмеялись.
   Он окликнул меня, когда уже собрался уходить,  осторожно  огляделся  по
сторонам и проговорил мне в самое ухо:
   - Эти игорные корабли, по-моему,  находятся  вне  городских  законов  и
законов штата. Зарегистрированы в Панаме. Если бы я... - он замолчал, и  в
его глазах появилась то ли озабоченность, то ли печаль.
   - Я понял. У меня была та самая идея. Я не знаю, почему мне захотелось,
чтобы вам в голову пришла та же самая идея. Но она не сработает для одного
человека.
   Он кивнул и улыбнулся:
   - М.П.В.



34

   Я лежал на кровати прибрежного отеля и ждал, когда стемнеет.  Маленькая
комнатка с жесткой кроватью и матрацем не толще одеяла, накрывавшего  его,
успела осточертеть.  Сломанная  пружина  впивалась  в  левый  бок.  Я  уже
досконально изучил потолок, но продолжал  лежать,  не  шевелясь,  позволяя
пружине издеваться надо мной.
   Блики красных неоновых реклам гуляли по потолку. Далеко за окном гудели
машины. Улица тянулась вдали  от  автотрассы,  по  почему-то  ее  называли
Спидвей. К шуму машин привыкаешь быстро, а вот к шарканью ног по  тротуару
под самым окном - никогда. Через ржавую сетку в комнату доносился несвежий
запах подгоревшего жира. Далекий голос кричал так, что его могли слышать в
соседнем штате:  "Проголодались,  люди,  проголодались!  Горячие  сосиски!
Проголодались!"
   Темнело. Мне ничего не оставалось, как  думать.  Мысли  мои  шевелились
украдкой, как будто за ними наблюдали злые глаза садиста. Я думал о глазах
мертвецов, глядящих в безлунное небо,  о  струйках  крови,  запекшихся  на
лицах. Я думал  о  неряшливых  пожилых  женщинах  убитых  ударом  о  ножку
собственной кровати. Я подумал о блондине,  который  боялся,  но  не  знал
чего, который чувствовал, что что-то не так, но тщетно  пытался  выяснить,
что же именно. Я подумал о красивых богатых  женщинах,  с  которыми  можно
проводить время, и о симпатичных, стройных  любопытных  девушках,  которые
жили совсем одни и с которыми тоже можно проводить время, но по-другому. Я
думал  о  полицейских,  крутых  подкупленных  фараонах,   но   не   совсем
испорченных. О таких,  например,  как  Хемингуэй.  О  жирных  процветающих
полицейских, как шеф Вокс.  О  высоких  и  элегантных,  сообразительных  и
холодных полицейских, как Рандэлл, которые, несмотря на  сообразительность
и хладнокровие, не могли свободно делать работу чистыми методами. Я  думал
об индейцах, психиатрах и наркоманах-врачах.  Я  думал  о  старых  козлах,
вроде Налти, которые быстро  отказались  от  попыток  довести  начатое  до
логического конца.
   Я  думал  о  многом.  Темнело  уже  заметнее.  Красный  отблеск   неона
пробирался все глубже и глубже в комнату.
   Я поднялся с кровати, потер онемевшую от жесткой подушки шею, подошел к
раковине в углу и ополоснул  лицо  холодной  водой.  Я  почувствовал  себя
лучше, но ненамного. Мне надо было выпить, мне надо было застраховать свою
жизнь на большую сумму, мне надо было  отдохнуть,  мне  нужен  был  дом  в
деревне. Все, что у меня было, это плащ, шляпа и пистолет.  Я  нацепил  на
себя все это и вышел из комнаты.
   Лифта не было. В коридоре воняло. Я спустился по лестнице,  не  касаясь
грязных перил, бросил ключ на стол и сказал, что  я  уезжаю  и  номер  мне
больше не понадобится. Пожилой дежурный с бородавкой на левом веке кивнул,
а из-за каучукового дерева, самого пыльного во всей  Калифорнии,  внезапно
появился  посыльный-мексиканец  в  потертой  униформе,  чтобы  взять   мои
чемоданы. Чемоданов у меня не оказалось, и  мексиканец  вежливо  распахнул
дверь, не переставая  улыбаться.  Снаружи  кипела  узкая  улица,  тротуары
просто кишели жирными животами. В павильоне через дорогу  вовсю  играли  в
бинго, а неподалеку от меня двое моряков с девушками вышли  от  фотографа,
где их, вероятно, сняли верхом  на  верблюдах.  Голос  торговца  сосисками
раскалывал сумерки как топором. Голубой автобус, урча мотором, проехал  по
улице к маленькой площади, где  на  поворотном  устройстве  разворачивался
трамвай. Я пошел в том направлении.
   Через некоторое время мои ноздри уловили слабый  запах  океана.  Совсем
слабый, как бы только для напоминания людям, что когда-то был чистый пляж,
омываемый волнами, что дул ветер и  можно  было  унюхать  что-нибудь  еще,
кроме запаха пригоревшего жира и холодного пота.
   Я доехал на маленьком трамвайчике до конца линии, слез с него и сел  на
скамейках, где было тихо, холодно и почти у самых ног лежала большая  куча
бурых водорослей. Далеко в океане включили свет в игорных кораблях. Я  сел
на следующий трамвай и вернулся  почти  к  тому  месту,  где  я  вышел  из
гостиницы. Если кто-нибудь и следил  за  мной,  то  делал  он  это  весьма
искусно, ни разу не обнаружив своего места. Но не думаю, что тогда  кто-то
следил за мной.
   Черные каменные волноломы блестели и, постепенно уходя в воду, исчезали
в темноте ночи. Здесь, хотя еще и пахло горелым жиром, океан заметно давал
о себе знать. Продавец сосисок зычным голосом продолжал зазывать:
   - Проголодались! Отличные горячие сосиски! Все покупаем сосиски!
   Я увидел его стоящим за передвижным прилавком. Дела его шли неплохо, он
едва успевал длинной вилкой накалывать сосиски, и мне пришлось  подождать,
пока он останется один.
   - Как называется вот та, дальняя? - спросил я, указывая носом.
   - "Монтесито", - он посмотрел на меня ровным взглядом.
   - Может ли парень с умеренными деньгами провести там время?
   - Какое время?
   Я громко рассмеялся.
   - Горячие сосиски! - скандировал он. - Отличные горячие сосиски!  -  он
понизил голос. - Женщины!
   - Не-а. Я имею в виду комнату с мягким бризом, хорошей  едой  и  полным
спокойствием. Хочу отдохнуть.
   Он отодвинулся.
   - Я ничего не слышу, что вы говорите, - сказал он и продолжал зазывать.
   Он еще продал немного сосисок. Не  знаю,  почему  я  с  ним  заговорил.
Просто у него было такое лицо. Молодая пара в шортах купила у него сосиски
и пошла дальше. Рука парня обхватила девушку за плечи. Они на ходу кормили
друг друга.
   Продавец подошел на ярд ближе и оглядел меня.
   - Сейчас я свистну Пикардийский Роз, - сказал он и помедлил. -  За  это
вам надо будет заплатить.
   - Сколько?
   - Пятьдесят. Не меньше.
   - Хороший у вас город, - сказал я. - Прохладный.
   - Да, сегодня утром еще был прохладным, - он  растягивал  слова.  -  Но
почему спросили меня?
   - Не имею понятия, - ответил я  и  бросил  долларовую  бумажку  ему  на
прилавок. - Положи ее в банк или свистни Пикардийских Роз.
   Он взял доллар, свернул его вдоль, затем поперек,  потом  снова  вдоль.
Положил долларовый комок на прилавок и щелкнул по нему.  Сложенная  купюра
стукнулась о меня и бесшумно упала на  землю.  Я  нагнулся,  поднял  ее  и
быстро повернулся. Но сзади не было никого, похожего на шпика.
   Я подошел вплотную к прилавку и снова положил на него доллар.
   - Люди не бросают мне деньги, - отчеканил я. - Они мне их  вручают.  Не
возражаете?
   Он взял доллар, развернул его, разгладил и спрятал под фартук.
   - Говорят, деньги не пахнут, - хихикнул он. - Иногда меня это удивляет.
   Я ничего не сказал. Еще несколько человек купили  сосиски.  Становилось
все холоднее.
   - Я бы и не  пытался  пробраться  на  "Королевскую  корону",  -  сказал
продавец. - Она для маленьких белочек, привязанных к  своим  орешкам.  Вы,
сдается мне, детектив, но это ваше дело. Надеюсь, вы хорошо плаваете.
   Я отошел от него, удивляясь, почему я подошел сначала  к  нему.  Просто
так, по наитию. Ведь действуя наугад, прогоришь. Очень скоро проснешься  с
полным ртом предчувствий или чего-то еще.
   Я прошел немного и оглянулся. Никто за мной не шел. Я отыскал ресторан,
от которого не несло  подгоревшим  маслом.  Вошел  в  зал.  За  бамбуковой
занавеской просматривался коктейль-бар. Какая-то красотка  с  покрашенными
хной волосами сладострастно била по клавишам и пела "Лестницу к  звездам",
фальшивя на полтона.
   Я жадно проглотил  сухой  "Мартини"  и  поспешил  назад  за  бамбуковую
занавеску в обеденный зал.
   85-центовый обед по вкусу напомнил почтовый  мешок,  и  его  мне  подал
официант, выглядевший, как человек, способный избить меня  за  25  центов,
перерезать мне глотку за 60 центов и похоронить меня в бетонном  гробу  на
дне океана за полтора доллара за вычетом подоходного налога.
   Мэллой был огромных размеров, но не более шести  футов  и  пяти  дюймов
ростом и, пожалуй, не шире, чем пивная бочка.
   Он выглядел настолько естественно, насколько  естественен  тарантул  на
праздничном пироге.
   Мэллой разыскивал маленькую Велму, оставляя трупы на своем пути.  Тенью
отца Гамлета следовал по его пятам детектив Фил Марлоу.



35

   За 25 центов мы проплыли слишком большое  расстояние.  Водное  такси  -
серый  баркас,  застекленный  на  три   четверти   длины,   проплыл   мимо
пришвартованных яхт у широкой каменной  стены,  которая  являлась  как  бы
окончанием волнореза. Неожиданная волна подбросила наше судно, как пробку.
Для  тошноты  тем  ранним  вечером  было  много  поводов.  Кроме  меня  на
лодке-такси было три пары и рулевой.  Он  выглядел  нарочито  суровым:  из
правого  кармана  грубошерстных  штанов  демонстративно  торчала   кожаная
кобура. Как только мы отплыли от берега, три пары, как по команде,  начали
"жевать" друг другу лица. Я оглянулся на огни Бэй Сити и  попытался  особо
не проклинать обед. Рассеянные пятнышки света  сливались  вместе,  образуя
браслет  из  драгоценных  камней  в  витрине  ночи.   Затем   их   яркость
поубавилась, и они в конце концов превратились в мягкое оранжевое  зарево,
появляющееся и исчезающее за гребнем волны.  Длинные,  ровные  волны  без,
барашков  поднимали  нас  ровно  настолько,   чтобы   я   каждый   раз   с
удовлетворением отмечал:
   "Хорошо, что не стал запивать обед виски".  Такси  скользнуло  вверх  и
вниз по гладким волнам, каждая из  которых  напоминала  кобру  в  зловещем
танце. В воздухе  витал  сырой  холод,  который  никогда  не  исчезает  из
суставов моряков. Красная неоновая надпись "Королевская  корона",  морским
призраком подрагивающая в  темноте,  вскоре  засияла,  как  новый  мрамор.
Слабые звуки музыки донеслись до нас, а музыка  над  водой  всегда  бывает
очаровательной.  Мы  огибали  крупный  корабль,  выглядевший  с   близкого
расстояния сказочно красивым. Место швартовки  "Королевской  короны"  было
освещено, как театральная сцена.  Но  сказка  под  названием  "Королевская
корона" стала отделяться, а другой, более старый, маленький корабль  начал
наползать на нас из темноты. Переделанное морское грузовое судно с ржавыми
бортами,  с  низкими  надпалубными  сооружениями,  с  двумя  мачтами.   На
"Монтесито" тоже  горели  огни  и  звучала  музыка.  Парочки,  только  что
самозабвенно  сживавшиеся  в  единое   целое,   убрали   друг   от   друга
разгоряченные рты и уставились на корабль, хихикая. Такси развернулось  по
широкому кругу, но крен оказался  достаточным  для  того,  чтобы  испугать
пассажиров. Наконец, мы пришвартовались. Мотор  уже  не  ревел,  а  лениво
побулькивал. Луч прожектора рыскал по поверхности воды на расстоянии ярдов
50 от корабля.
   Черноглазый парень в голубом морском кителе с блестящими пуговицами,  с
лучезарной улыбкой и челюстью гангстера помог девочкам вылезти из такси. Я
был последним. Внимательный  взгляд,  которым  он,  якобы  случайно,  меня
оглядел, сказал мне кое о чем. А то, как он меня похлопал  по  плечу,  где
была пряжка ремня, державшего кобуру, сказало мне почти обо всем.
   - Нет, - беззлобно, но твердо сказал он. - Нет.
   Он дернул квадратным подбородком, глядя на таксиста.  Тот  взобрался  к
нам на палубную площадку и стал за моей спиной.
   - С пистолетом нельзя, парниша. Сожалею  и  всякое  такое,  -  ворковал
голубой китель ровным с хрипотцой голосом.
   - Я могу сдать его в гардероб, это часть моей одежды. Мне нужно увидеть
Брюнетта по одному делу.
   Облачко  удивления  скользнуло  по   лошадиной   физиономии   владельца
блестящих пуговиц.
   - Никогда о таком не слышал, - улыбнулся он. - Ты уже в пути, парень.
   Таксист продел свою руку мне под мышку.
   - Мне нужно увидеть Брюнетта, - настаивал я,  но  мой  голос  прозвучал
слабо и хрупко, как голос дряхлой старушки.
   - Не будем ссориться, - посоветовал черноглазый. - Ведь  мы  не  в  Бэй
Сити, не в Калифорнии и даже не в Соединенных Штатах. Убирайся!
   - Давай назад, в лодку, - угрюмо пробурчал за моей спиной таксист. -  Я
верну двадцать пять центов. Поехали!
   Я сел в лодку. Морской  китель  смотрел  на  меня  со  спокойной  сытой
улыбкой. Она стояла перед моими глазами, пока не  исчезло  лицо,  пока  не
исчезла фигура на фоне причальных огней, пока и они не исчезли в темноте.
   Дорога назад показалась длиннее. С таксистом разговаривать не хотелось,
и он не пытался заговорить со мной.  Когда  я  выбрался  на  пристань,  он
вручил мне 25 центов.
   - Как-нибудь в другой раз, - устало сказал он, - когда  будет  побольше
места, чтобы отделать тебя как следует.
   Полдюжины пассажиров, ждущих  отправки,  уставились  на  меня,  услышав
слова таксиста. Я прошел мимо них через маленький зал ожидания на плаву  к
лестнице, ведущей на сушу.
   Из-за  ограждения,  наперерез  мне,  выскочил  рыжий  детина  в  рваной
тельняшке и промасленных штанах. Щеку пересекала темная полоса непонятного
происхождения.
   Я остановился, но столкновения с рыжеволосой тушей не избежал. А парень
был фунтов на 30 потяжелее меня и дюйма на три выше. Правда, я был в таком
состоянии, что мог двинуть в зубы кому угодно.
   -  В  чем  дело,  приятель?  -  растягивая   слова,   первым   высказал
недовольство  сам  же  нарушитель.  -  На  этой  проклятой   посудине   не
разбогатеешь, верно?
   - Зашил бы рубашку, а то брюхо выпирает.
   - Это мелочи, - простодушие так и перло из него. - А из твоего  костюма
выпирает пистолет.
   - Какого черта ты суешь нос не в свои дела?
   - Господи, да просто так. Из любопытства. Не обижайся, парень.
   - Тогда убирайся с дороги.
   - Конечно. Я здесь просто отдыхаю.
   Усталая улыбка. Голос мечтательный, тон деликатный. Все  это  никак  не
вязалось с обликом рыжего верзилы. Я невольно вспомнил о  другом  человеке
гигантских размеров и с мягким голосом.
   - Ты зря злишься, - грустно сказал великан. - Зови меня просто Ред.
   - Отойди, Ред. И лучшие люди совершают  ошибки,  а  я  и  подавно  могу
сорваться.
   Он задумчиво посмотрел по сторонам. Я оказался зажатым в углу, мы  были
фактически наедине.
   - Сдается мне, ты хочешь на "Монти"? Можно. Если есть веские основания.
   Люди в веселых одеждах и с веселыми лицами прошли мимо  нас  и  сели  в
такси. Я подождал, пока они отойдут.
   - А сколько тянут веские основания?
   - Пятьдесят зелененьких. На десять больше, если  испачкаешь  мою  лодку
кровью.
   Я шагнул в сторону, норовя его обойти.
   - Двадцать пять, - уговаривал  Ред.  -  Пятнадцать,  если  вернешься  с
друзьями, а не со мной.
   - У меня нет друзей, - сказал я и пошел прочь.  Он  не  попытался  меня
остановить.
   У первого пирса расположился сияющий зал, где играли в бинго.  Зал  был
уже основательно набит людьми.  Я  вошел  и  остановился  у  стены  позади
игроков, где стояло много желающих в ожидании своей очереди.
   Я посмотрел, как растут числа на электрическом табло, послушал, как  их
называют игроки за столами, и направился к выходу.
   Что-то голубоватое, пахнущее копотью, материализовалось за моей спиной.
   - Нет денег? Или вообще туговато с  ними?  -  спросили  меня  спокойным
голосом.
   Я остановился. Опять рыжий! У него  были  глаза,  которые  редко  можно
встретить. Большие, фиолетового цвета, с легким пурпурным  отливом.  Глаза
очаровательной девушки. Его кожа была нежна и имела  красноватый  оттенок,
но не от загара. Он был побольше Хемингуэя, но немного моложе его. Он  был
поменьше Лося Мэллоя, но побыстрее его. Лицо же было простым, без слащавых
черт.
   - Чем ты занимаешься? - спросил он. - Частный детектив?
   - Почему я должен тебе докладываться? - огрызнулся я.
   - Я просто подумал, что это так, - сказал он. - Двадцать  пять  слишком
много? У тебя нет подотчетного счета?
   - Нет.
   Он вздохнул.
   - У тебя была дрянная идея,  -  сказал  он.  -  Тебя  там  разорвут  на
кусочки.
   - Я не удивлюсь. А чем ты зарабатываешь на жизнь?
   - Доллар здесь, доллар там. Когда-то я был в полиции.  Они  порвали  со
мной.
   - Зачем мне говорить об этом?
   - Это правда.
   - Должно быть, ты говоришь правду.
   Он как-то загадочно, неопределенно заулыбался, дернув  головой,  словно
хотел сказать: "Ишь, чего захотел".
   Три новых игрока вошли в игру за ближайшим столом. А  худой  человек  в
мятом костюме с носом, как клюв, с впалыми щеками, из тех,  что  закончили
игру, вышел из-за стола и подошел к нам, оперся о стену, не  удостоив  нас
даже взглядом. Ред вежливо наклонился к нему и поинтересовался:
   - Мы можем тебе рассказать что-нибудь интересное, дружище?
   Высокий ухмыльнулся и отошел. Постройка  вздрогнула,  когда  Ред  снова
прислонился к стене.
   - Похоже, он здесь неспроста, - предположил я.
   - Ты думаешь, что это место не подходит для разговора?  Ты  ошибаешься.
Любого шпика я узнаю сразу, а остальная толпа не видит ничего, кроме цифр.
У меня есть лодка, точнее, я могу ее взять на время. Немного подальше есть
еще пирс без освещения, от которого можно отплыть.
   На "Монти" я знаю грузовой люк и могу открыть, пару раз я  брал  оттуда
груз. Под палубой парней немного.
   - У них есть прожекторы и дозоры, - сказал я.
   - Мы проплывем незаметно, будь спокоен, - заверил Ред убежденно.
   Я достал бумажник, вытянул из него две купюры:  в  двадцать  и  в  пять
долларов,  и  сложил  их  в  несколько  раз.  Фиолетово-пурпурные   глаза,
казалось,  не  обращали  никакого  внимания   на   мои   манипуляции.   Но
последовавший вопрос показал, что это не так:
   - Только туда?
   Я кивнул.
   - Мы сошлись на пятнадцати. Лишнее не беру.
   - Цены поднялись.
   Закопченная рука проглотила банкноты. Он не  торопясь,  с  достоинством
покинул игровой зал и исчез в темноте ночи. Человек  с  носом,  как  клюв,
объявился слева от меня и тихо сказал:
   - Я думаю, мне знаком этот парень в морской одежде.  Ваш  друг?  Я  его
где-то раньше видел.
   Я отт