тюремщик, сильно затягиваясь трубкой и притворяясь,
будто он не понимает, куда клонит тот человек. "Билл, - говорит он с еще
большим волнением, - мне в голову пришла фантазия. Позвольте мне  погля-
деть на людные улицы еще разок перед смертью,  и  если  меня  не  хватит
апоплексический удар, я вернусь через пять минут по часам". - "А что  со
мной будет, если вас хватит апоплексический удар?" -  спросил  тюремщик.
"Ну, - говорит маленькое создание, - кто бы ни нашел меня, Билл, тот на-
верняка принесет меня домой, потому что моя карточка у меня в кармане, -
номер двадцатый, этаж столовой", - и правда, так оно и было, потому что,
когда ему хотелось познакомиться с каким-нибудь  новичком,  он,  бывало,
вынимал маленькую памятную карточку, а на ней были написаны Эти слова, и
больше ничего, и потому-то его всегда звали "Номер двадцатый".  Тюремщик
смотрит на него в упор и, наконец,  торжественно  заявляет:  "Двадцатый,
говорит, я вам верю; вы не подведете старого друга".  -  "Нет,  старина,
надеюсь, что-то хорошее у меня здесь еще осталось!" - говорит  маленький
человечек и с этими словами изо всех сил хлопает себя по курточке, и по-
том из обоих глаз у него вытекает по слезинке, а это было  очень  удиви-
тельно - все думали, что вода никогда не орошала его лица. Он пожал руку
тюремщику и ушел...
   - И так и не вернулся, - вставил мистер Пиквик.
   - На этот раз вы ошиблись, сэр, - возразил мистер Уэллер. - Он  возв-
ращается на две минуты раньше назначенного времени и вне себя от злости;
рассказывает, как его чуть было не раздавила карета, что он к  этому  не
привык, и будь он проклят, если не напишет лорд-мэру. Наконец, его  ути-
хомирили, и с той поры он в течение пяти лет даже не выглядывал за воро-
та.
   - По прошествии этого времени он, вероятно,  умер,  -  сказал  мистер
Пиквик.
   - Нет, не умер, сэр, - отвечал Сэм. - Ему пришла фантазия пойти отве-
дать пива в новом трактире через улицу, и там был такой  уютный  кабине-
тик, что ему взбрело в голову ходить туда каждый вечер; так он  и  делал
долгое время и всегда возвращался регулярно за четверть часа до закрытия
ворот; стало быть, все шло очень хорошо и приятно. Наконец, он так разо-
шелся, что начал Забывать о времени или вовсе о нем не думал  и  возвра-
щался все позже и позже; и вот как-то вечером его старый  Друг  как  раз
запирал ворота - даже ключ уже повернул, когда он является.  "Подождите,
Билл", - говорит он. "Как, вы еще не вернулись домой. Двадцатый? - гово-
рит тюремщик. - Я думал, вы давным-давно дома". - "Нет еще", - улыбаясь,
говорит маленький человечек. "Ну, так вот что я вам скажу, мой  друг,  -
говорит тюремщик, очень медленно и неохотно открывая ворота" - по  моему
мнению, вы попали в дурную компанию, и мне очень грустно это  видеть.  Я
не хочу вас обижать, но если вы не  можете  довольствоваться  порядочным
обществом и приходить домой в положенное время, я вас вовсе не впущу сю-
да, и это так же верно, как то, что вы сейчас здесь  стоите!"  Маленький
человечек так весь и Затрясся и с тех пор никогда не выходил за тюремные
стены.
   Когда Сэм закончил свой рассказ, мистер Пиквик начал  медленно  спус-
каться по лестнице. Задумчиво пройдясь несколько раз по Живописному дво-
ру, где почти никого не было, так как уже стемнело, он уведомил  мистера
Уэллера, что, по его мнению, тому давно пора удалиться на ночь, и попро-
сил его найти пристанище в одном из соседних трактиров и вернуться  рано
утром, чтобы условиться, как перевезти вещи своего хозяина из "Джорджа и
Ястреба". Этому приказанию мистер Сэмюел Уэллер приготовился подчиниться
со всей любезностью, на какую был способен, но тем не менее  очень  явно
обнаружил свою неохоту. Он даже безуспешно пытался заговорить  несколько
раз о том, как удобно было бы провести эту ночь, растянувшись здесь,  на
песке, но, убедившись, что мистер Пиквик заупрямился и останется глух  к
таким намекам, в конце концов удалился.
   Нельзя скрыть того, факта, что на душе у мистера Пикника  было  очень
грустно и тревожно - не от недостатка в людях, ибо тюрьма была  перепол-
нена, а бутылка вина немедленно, без  формальных  церемоний  знакомства,
снискала бы самое дружеское расположение немногих избранных. Но  он  был
одинок в этой грубой, вульгарной толпе и чувствовал уныние и тоску,  ес-
тественно вытекающие из размышлений о том, что он посажен в клетку и ли-
шен надежды на освобождение.  Однако  решение  освободиться  ценой  пот-
ворства мошенникам Додсону и Фоггу ни на секунду у него не возникало.
   В таком расположении духа он вернулся в галерею, где была столовая, и
стал медленно прогуливаться. Помещение было нестерпимо грязное, а  запах
табачного дыма буквально удушливый. Беспрестанно захлопывались с шумом и
стуком двери, когда люди входили и выходили, и гул голосов и шагов  неу-
молчно звучал в коридорах. Молодая женщина с ребенком на руках, которая,
казалось, едва могла передвигать ноги от истощения и нищеты, бродила  по
коридору, беседуя со своим мужем, которому больше негде было ее принять.
Когда они проходили мимо мистера Пиквика, он слышал, как женщина  плака-
ла, а один раз она отдалась такому приступу отчаяния,  что  должна  была
прислониться к стене, чтобы не упасть, и мужчина взял на руки ребенка, -
стараясь ее успокоить.
   Мистер Пиквик был так расстроен, что не мог этого вынести и пошел на-
верх спать.
   Хотя комната смотрителя была весьма некомфортабельна (по обстановке и
удобствам она занимала место на несколько сот ступеней ниже обыкновенной
больничной палаты в провинциальной тюрьме), но в данный момент она отли-
чалась тем преимуществом, что в ней не было никого, кроме самого мистера
Пиквика. Поэтому он присел на маленькую железную кровать и задумался над
тем, сколько денег смотритель извлекает за год из этой грязной  комнаты.
Убедившись посредством математических вычислений, что это помещение при-
носит примерно такой же годовой доход, как уличка в предместьях Лондона,
он начал размышлять о том, какой соблазн мог привести грязноватую  муху,
которая ползала по его панталонам, в эту душную тюрьму, когда она  могла
выбрать любое приятное помещение. Эти размышления привели его к  выводу,
что насекомое помешалось. Разрешив этот вопрос, он заметил, что его кло-
нит ко сну, после чего он вытащил ночной колпак из кармана, куда предус-
мотрительно сунул его утром, не спеша разделся, лег в постель и заснул.
   - Браво! Пяткой кверху... режь и скользи... отбивайте, Зефир! Будь  я
проклят, если балет не ваша стихия! Валяйте дальше! Ура!
   Эти неистовые восклицания, сопровождаемые оглушительным смехом,  про-
будили мистера Пиквика от того крепкого сна, который продолжается  около
получаса, но спящему кажется растянувшимся на три недели или месяц"
   Едва умолк голос, как все в комнате задрожало с такой силой, что зад-
ребезжали оконные стекла, а кровати затряслись. Мистер  Пиквик  привско-
чил, сел и в течение нескольких минут смотрел в немом изумлении  на  ра-
зыгрывавшуюся перед ним сцену.
   Посреди комнаты человек в зеленой куртке с широкими фалдами, в  поло-
сатых коротких штанах и серых бумажных чулках выделывал популярнейшие на
матросского танца с вульгарной и шутовской пародией  на  грацию  и  лег-
кость, что в соединении с его костюмом производило крайне  нелепое  впе-
чатление. Другой, по-видимому очень пьяный, которого, должно быть,  уло-
жили в постель  его  товарищи,  сидел,  прикрытый  одеялом,  распевая  с
большим чувством и выразительностью куплеты какой-то  комической  песни;
третий, присев на одну из кроватей, аплодировал обоим с видом  глубокого
знатока и поощрял их тем пылким проявлением чувств, которое и  разбудило
мистера Пиквика.
   Этот человек был превосходным образчиком той  породы  людей,  которую
можно увидеть во всем ее блеске только в таких местах. Пожалуй, иной раз
встретишь их во всем блеске по соседству с конюшнями  и  трактирами,  но
полного расцвета они достигают только в этих теплицах, которые как будто
заботливо созданы законодательной властью с единственной целью их  выра-
щивать.
   Это был рослый человек с оливковым цветом лица, длинными темными  во-
лосами и очень густыми бакенбардами, сходившимися под подбородком; галс-
тука на нем не было, так как он весь день играл в мяч, и открытый  ворот
рубахи позволял видеть бакенбарды во всем их великолепии.  На  голове  у
него торчала простая восемнадцатипенсовая французская шапочка с  болтаю-
щейся яркой кисточкой, которая прекрасно гармонировала с  простой  бума-
зейной курткой. Его ноги, длинные и тощие, были л крашены планами  цвета
перца с солью, скроенными так, чтобы подчеркнуть полную симметрию упомя-
нутых конечностей. Однако, будучи довольно небрежно подтянуты и вдобавок
кое-как застегнуты, они спускались не слишком изящными складками на пару
башмаков, в достаточной мере стоптанных,  чтобы  обнаружить  пару  очень
грязных белых носков. Было во всем облике Этого человека  нечто  неприс-
тойно франтовское и какаято хвастливая наглость, стоившая золотого слит-
ка.
   Этот субъект первый заметил, что мистер Пиквик  на  них  смотрит.  Он
подмигнул ему и  с  насмешливой  серьезностью  попросил  его  не  будить
джентльмена.
   - Как! Да благословит бог честное сердце и душу джентльмена! -  воск-
ликнул Звфяр, оглядываясь и притворяясь  крайне  изумленным.  -  А  ведь
джентльмен не спит. Эй, Шекспир!.. Как поживаете, сэр? Как поживают Мэри
и Сара, сэр? Как поживает милая старая леди у себя дома, сэр? Не  будете
ли вы столь любезны уложить мои поклоны в первый же маленький пакет, ка-
кой вы пошлете туда, сэр, и сказать, что я  бы  их  раньше  прислал,  да
только боялся, как бы они не разбились в повозке, сэр?
   - Не надоедайте джентльмену банальными любезностями, когда вы видите,
что ему не терпится выпить, - игриво сказал джентельмен с  бакенбардами.
- Почему вы не спросите джентльмена, что он будет пить?
   - Ах, боже мой, я совсем забыл! - отозвался  тот.  -  Что  вы  будете
пить, сэр? Желаете ли вы портвейну, сэр, или хересу, сэр? Я порекомендо-
вал бы эль, сэр. Или, может быть, вы хотите отведать портеру,  сэр?  Ос-
частливьте меня разрешением повесить пат ночной колпак, сэр.
   С этими словами говоривший сорвал сей предмет туалета с головы мисте-
ра Пиквика и мгновенно напялил его на голову  пьяного,  который,  твердо
убедившись в том, что услаждает многочисленную аудиторию, продолжал  ме-
ланхолически распевать комические куплеты.
   Насильно сорвать ночной колпак со лба человека и водрузить его на го-
лову неизвестному джентльмену неопрятной внешности  -  такой  остроумный
поступок, как бы он ни был оригинален сам по себе, относится бесспорно к
разряду тех, которые именуются издевательством. Оценив его  именно  так,
мистер Пикник, отнюдь  не  предупреждая  о  своем  решении,  энергически
спрыгнул с постели и нанес Зефиру такой ловкий удар в грудь, что в  зна-
чительной мере лишил его той легкости дыхания, которая связывается иног-
да с именем Зефира; после сего, снова завладев своим ночным колпаком, он
смело принял оборонительную позицию.
   - А теперь выходите, оба... оба! - воскликнул мистер Пиквик,  задыха-
ясь как от волнения, так и от потери некоторого запаса энергии.
   После такого смелого приглашения достойный  джентльмен  придал  своим
кулакам вращательное движение, дабы устрашить противников научными прие-
мами.
   Храбрость ли мистера Пиквика, весьма неожиданная, или сложный маневр,
проделанный им, когда он вскочил с постели  и  набросился  на  человека,
отплясывающего матросский танец, произвели впечатление на его  противни-
ков - неведомо, но впечатление было произведено, ибо, вместо того  чтобы
немедленно покуситься на человекоубийство, - а мистер Пиквик твердо  ве-
рил, что они это сделают, - они приостановились, поглядели друг на друга
и, наконец, от души расхохотались.
   - Ну, вы молодчина, и теперь вы мне еще больше нравитесь!  -  объявил
Зефир - Прыгайте скорее в постель, пока не схватили ревматизма. Надеюсь,
не сердитесь? - добавил он, протягивая руку  величиною  с  милую  гроздь
пальцев, которая раскачивается иной раз над дверью перчаточника.
   - Нисколько! - отвечал мистер Пиквик с большой поспешностью, ибо  те-
перь, когда возбуждение улеглось, он почувствовал, что у него зябнут но-
ги.
   - Удостойте чести и меня, - сказал с вульгарным акцентом  джентльмен,
украшенный бакенбардами, подавая правую руку.
   - С большим удовольствием, сэр, - сказал мистер Пиквик и  после  про-
должительного и торжественного рукопожатия снова забрался в постель.
   - Меня зовут Сменгль, сэр, - сказал человек с бакенбардами.
   - О! - сказал мистер Пиквик.
   - Меня - Майвинс, - сказал человек в чулках.
   - Очень рад слышать, сэр, - сказал мистер Пиквик.
   - Кхе, - кашлянул мистер Сменгль.
   - Вы что-то сказали, сэр? - осведомился мистер Пиквик.
   - Нет, я ничего не говорил, сэр, - отвечал мистер Сменгль.
   - Мне послышалось, будто вы что-то сказали,  сэр,  -  пояснил  мистер
Пиквик.
   Все это было очень изысканно и вежливо, и в  довершение  удовольствия
мистер Сменгль многократно заверил мистера Пиквика в том, что питает ве-
личайшее уважение к чувствам джентльмена, каковое  заявление  несомненно
делало ему честь, ибо отнюдь нельзя было предположить,  чтобы  он  знал,
каковы эти чувства.
   - Проходили через суд, сэр? - полюбопытствовал мистер Сменгль.
   - Как? - переспросил мистер Пиквик.
   - Через суд... на Портюгел-стрит... Суд для освобождения от... Ну, да
вы знаете.
   - О нет, - отвечал мистер Пиквик. - Нет!
   - Надеетесь скоро выйти? - предположил Майвинс.
   - Боюсь, что нет, - ответил мистер Пиквик.  -  Я  отказался  уплатить
возмещение убытков и в результате очутился здесь.
   - А меня погубила бумага, - сказал мистер Сменгль.
   - Вероятно, торговали писчебумажными товарами, сэр? - наивно  осведо-
мился мистер Пиквик.
   - Торговал писчебумажными товарами? Нет, черт  бы  меня  подрал!  Так
низко я никогда не опускался. Никакой торговли. Под "бумагой" я подразу-
меваю расписки.
   - О, вы употребляете это слово в таком смысле? Понимаю, - сказал мис-
тер Пиквик.
   - Черт возьми! Джентльмен должен быть готов к превратностям судьбы, -
продолжал Сменгль. - В чем же дело? Вот я сижу во Флитской тюрьме.  Так.
Прекрасно. Ну, так что же? От этого мне не хуже, правда?
   - Еще бы! - отвечал мистер Майвинс.
   И он был совершенно прав, ибо мистеру Сменглю отнюдь не стало хуже, -
ему стало даже лучше, ибо для того, чтобы попасть в тюрьму, он без  зат-
рат приобрел некоторые драгоценности, давным-давно заложенные  ростовщи-
ку.
   - Да, но послушайте, - сказал мистер Сменгль, - во рту пересохло. Да-
вайте прополощем горло каплей горячего хереса. Новичок  ставит,  Майвинс
доставляет, я помогу распить. Это во всяком случае справедливое  и  дос-
тойное джентльмена разделение труда, будь я проклят!
   Не желая затевать новую ссору, мистер Пиквик охотно согласился на это
предложение и вручил деньги мистеру Майвинсу, который немедленно  отпра-
вился в столовую исполнять поручение.
   - Послушайте, - шепнул Сменгль, как только его друг вышел из комнаты,
- сколько вы ему дали?
   - Полсоверена, - сказал мистер Пиквик.
   - Он чертовски приятный  джентльмен,  -  сообщил  мистер  Сменгль,  -
дьявольски приятный. Другого такого я не знаю, но...
   Тут мистер Сменгль запнулся и с сомнением покачал головой.
   - Вы допускаете возможность, что он присвоит эти деньги? - осведомил-
ся мистер Пиквик.
   - О нет! Заметьте - я этого не говорю, я подчеркиваю, что он чертовс-
ки приятный джентльмен, - сказал мистер Сменгль. - Но, пожалуй, если  бы
кто-нибудь сбегал вниз посмотреть, не сунул ли он случайно носа в кувшин
или как-нибудь по ошибке не потерял денег, когда будет возвращаться  сю-
да, это было бы неплохо. Эй, вы, сэр, сбегайте-ка вниз да присмотрите за
джентльменом, слышите?
   Эта просьба была адресована робкому нервному человечку, чья внешность
свидетельствовала о большой бедности и который все время  сидел  съежив-
шись на кровати, по-видимому ошеломленный новизной своего положения.
   - Вы знаете, где столовая, - сказал Сменгль. - Сбегайте туда и скажи-
те джентльмену, что вы пришли помочь ему нести кувшин. Или  нет...  пос-
тойте... вот что я вам скажу... я вам скажу, как мы его надуем, -  сооб-
щил Сменгль с лукавой миной.
   - Как? - полюбопытствовал мистер Пиквик.
   - Передайте ему, чтобы он истратил сдачу на сигары. Блестящая  мысль!
Бегите и скажите ему, слышите? Не пропадут! - обратился Сменгль к мисте-
ру Пиквику. - Я их выкурю.
   Этот маневр был столь остроумен и вдобавок проведен с таким  невозму-
тимым спокойствием и хладнокровием, что мистер Пиквик не имел ни  малей-
шего желания ему препятствовать, даже если бы это было в его власти.
   Вскоре мистер Майвинс вернулся с хересом, который мистер Сменгль  на-
лил в две маленькие надтреснутые кружки, предварительно заметив, -  имея
в виду самого себя, - что джентльмен не должен привередничать при  таких
обстоятельствах и что он лично не считает  для  себя  унизительным  пить
прямо из кувшина. В доказательство своей искренности он немедленно выпил
половину залпом за здоровье всей компании.
   Когда таким путем была достигнута полная гармония, мистер Сменгль на-
чал занимать своих слушателей рассказом о различных романических  похож-
дениях, которым он время от времени предавался, включая в  свой  рассказ
интересные анекдоты о чистокровной лошади и великолепной еврейке  -  обе
отличались исключительной красотой и обеих домогались аристократы и дво-
ряне Соединенного королевства.
   Задолго до того, как закончилось сообщение этих занимательных подроб-
ностей из биографии джентльмена, мистер Майвинс улегся в постель и  зах-
рапел, предоставив робкому незнакомцу и мистеру Пиквику извлекать пользу
из жизненного опыта мистера Сменгля.
   Но и эти два упомянутых джентльмена получили меньше пользы от  трога-
тельных повествований, чем могли бы получить.  Мистер  Пиквик  некоторое
время пребывал в дремотном состоянии, как вдруг ему  смутно  почудилось,
будто пьяный возобновил свои комические куплеты, а мистер Сменгль с  по-
мощью кувшина воды деликатно намекнул  ему  о  нежелании  присутствующих
слушать пение. Затем мистер Пиквик опять погрузился в сон, неясно созна-
вая, что мистер Сменгль все еще рассказывает историю, суть коей,  по-ви-
димому, сводилась к детальному разъяснению вопроса о том, как он  однов-
ременно подделал расписку и поддел джентльмена.


   ГЛАВА XLII,
   доказывающая, подобно предыдущей, справедливость старой  истины,  что
несчастье сводит человека, со странными сожителями, а  также  содержащая
невероятное и поразительное, заявление мистера Пиквика  мистеру  Сэмюелу
Уэллеру

   Па следующее утро, когда мистер Пиквик открыл глаза, первое,  на  чем
они остановились, был Сэмюел Уэллер, который восседал на маленьком  чер-
ном чемодане и, пребывая, по-видимому, в  глубокой  рассеянности,  прис-
тально смотрел на величавую фигуру бойкого мистера  Сменгля,  тогда  как
сам мистер Сменгль, полуодетый, сидел на своей кровати, занимаясь совер-
шенно безнадежной попыткой заставить мистера Уэллера опустить глаза.  Мы
сказали - совершенно безнадежной, ибо Сэм, одним взглядом окинув  однов-
ременно шапочку, башмаки, голову, лицо, ноги и бакенбарды мистера Сменг-
ля, продолжал смотреть на  него  в  упор,  явно  выражая  живейшее  удо-
вольствие, но проявляя к чувствам мистера Сменгля  не  больше  внимания,
чем проявил бы, созерцая деревянную статую или  набитое  соломой  чучело
Гая Фокса.
   - Ну, что?  Узнаете  меня  теперь?  -  нахмурившись,  спросил  мистер
Сменгль.
   - Готов показать под присягой, - весело ответил Сэм.
   - Не говорите дерзостей джентльмену, сэр, - сказал мистер Сменгль.
   - Ни под каким видом, - отвечав Сэм. - Если вы мне сообщите, когда он
проснется, я буду держать себя самым экстра-наилучшим образом.
   Это замеча