бы на моем месте. Небось запел бы другим голосом...
   Вбежала Леся с графином воды.
   Павел Семенович стал лить воду Марии Ивановне на виски и на грудь.  Она
сперва глубоко вздохнула, словно спросонья, и Павел Семенович, боясь,  как
бы она не заругалась в забытьи, опередил ее:
   - Маша, а вот товарищ Акулинов  сейчас  нам  прочтет  все  решение.  Ты
вставай потихоньку, вставай!..
   Мария Ивановна открыла глаза, с удивлением поглядела на Лесю, на графин
с водой и все поняла.  Прикрыв  одной  рукой  расстегнутый  ворот,  другую
подала Павлу Семеновичу:
   - Ну-ка, помоги мне!
   Павел Семенович приподнял ее, и она встала.
   В кабинете Акулинова  не  было,  а  на  его  месте  сидел  знакомый  им
секретарь исполкома Лаптев и любезно приглашал к столу:
   - Мария Ивановна, Павел Семенович, давайте сюда, к столу поближе...
   В руках у него была все та же папка. Он раскрыл ее и сказал:
   - Товарищ Акулинов не в курсе. Надо было ко мне зайти. Дело в том,  что
по вашей жалобе принято решение пленума исполкома, - он поднял  бумагу.  -
Вот, пожалуйста, выписка из постановления пленума. Хотите, я вам зачту ее?
Так, так, значит, по поводу разбора жалобы, - бормотал он, поводя глазами.
- Вот здесь, смотрите! Пленум решил: "Первое: отметить, что т.Полубояринов
правильно обратился с  заявлением  об  улучшении  жилищных  условий.  Так,
второе: отметить, что домоуправ т.Фунтикова неправильно, самолично сделала
ремонт,  не  спросив  соседей,  чем  нарушила  закон  и  принцип  народной
демократии. Третье: работники  домоуправления  и  иные  лица  в  отношении
перестановки дверей действовали в исполнение решения горисполкома, то есть
правильно.  Уголовно  наказуемого  деяния  нет.  Так.  Пленум  постановил.
Первое: осудить неправильное действие работников  домоуправления,  которые
не обеспечили охрану квартиры Полубояринова. Второе:  принять  к  сведению
заявление горисполкома, что Фунтикова и Ломов наказаны. Третье: принять  к
сведению  заявление  прокурора  Пыляева,  что  участковый   уполномоченный
Парфенов наказан. Четвертое: редактору газеты "Красный  Рожнов"  Федулееву
извиниться перед Полубояриновыми в приемлемой форме.  И  пятое:  поставить
вопрос перед облисполкомом о привлечении т.Павлинова, когда он  приедет  с
учебы".  Вот  так...  Тут  моя  подпись.  По  подлинному  верно:   Лаптев.
Пожалуйста, - он подал Полубояриновым выписку.
   - А как же насчет пропажи? - спросила Мария  Ивановна.  -  Кто  за  нее
заплатит?
   - Есть и на этот счет решение... - Лаптев достал из папки еще бумагу. -
Вот постановление областного прокурора: вычесть из  зарплаты  Павлинова  в
течение одного года триста восемьдесят девять рублей в  пользу  гражданина
Полубояринова Павла  Семеновича.  Решение  окончательное,  обжалованию  не
подлежит.
   - Что ж, выходит, он деньгами отделался? -  недовольно  спросила  Мария
Ивановна.
   -  Товарищи,  насчет  привлечения  в  дисциплинарном  порядке   вы   не
беспокойтесь. Как только вернется, так получит что следует.
   - А как же насчет опровержения в печати? - спросил Павел  Семенович.  -
Извинения редакции то есть.
   - Есть и на этот счет бумага. Вот, пожалуйста.
   Лаптев положил на стол еще один листок,  и  Павел  Семенович  с  Марией
Ивановной прочли:

   "Тов. Полубояринов!
   Как  выяснилось,  редакция  газеты  "Красный  Рожнов"  была  введена  в
заблуждение,   публикуя   материал   по   поводу   Ваших   жалоб.    Автор
корреспонденции односторонне подошел к этому вопросу, не  придал  значения
тому,  что  в  райисполкоме  к  рассмотрению   Ваших   жалоб   проявлялось
невнимательное отношение.
   В  связи  с   этим   к   автору   корреспонденции   Сморчкову   приняты
соответствующие  меры.  Редакция  приносит  Вам  извинения   за   ошибочно
опубликованный материал. Что же касается публикации в газете опровержения,
на котором Вы настаиваете, то  оно  будет  расцениваться  нами  как  новый
материал на решенную тему. Мы считаем такую  публикацию  нецелесообразной,
так как в данном случае пришлось бы снова публично  возвращаться  ко  всей
неприглядной истории Вашей тяжбы с соседями.
   С уважением, редактор Федулеев".



        ЭПИЛОГ

   Прошлым летом я побывал в  Рожнове.  Заходил  к  Павлу  Семеновичу.  Он
постарел, сгорбился - ходит с палочкой. "Москвич" его стоит  под  окном  и
зимой и летом, накрытый брезентом. Павел Семенович никуда уже не  ездит  -
незачем: сам он теперь на пенсии, а Мария Ивановна с весны уехала  к  сыну
нянчить внучат.
   На месте гаража стоит открытый с боков навес, под ним поленница дров  и
аккуратный штабель из торфяных брикетов.
   - Видал, торф с Пупкова болота, - сказал мне Павел Семенович. - Сколько
я писал про  это!  Торф  у  нас  под  боком,  берите,  не  ленитесь...  Не
послушались. А теперь вот сами дошли до сознания.
   И мост через Прокошу, к радости Павла  Семеновича,  наконец-то  строят.
Даже  дорогу  асфальтированную  ведут  к  Рожнову,  а  щебень   возят   из
Касимовского карьера кружным путем,  на  баржах:  сначала  по  Оке,  потом
Прокошей до Сухого переката, там сгружают на берег  -  дальше  на  машинах
пятнадцать километров по лугам... если сухо.  А  в  дожди  на  луга  и  не
сунешься - дороги разбиты. Павел Семенович  и  тут  не  выдержал,  написал
проект:  "Насчет  использования  каменного  карьера  на  Лысой  горе   под
г.Рожновом". И отослал его в обком. Проект вернулся в Рожновский райком  с
резолюцией: "Разобраться на месте".
   - Первый секретарь  вызвал  меня.  Молодой  человек,  обходительный,  -
рассказывал Павел Семенович. - Я ему: щебенку за полтораста верст возим, а
возле дороги  под  Рожновом  целая  каменная  гора.  Весь  Рожнов  из  нее
построен. Ставь дробилку и молоти. Тут щебня на  дорогу-то  хватит  аж  до
глухой Сибири.
   - А он что?
   - Согласен, говорит, Павел Семенович. Но учтите такую, говорит, позицию
- дорога-то республиканского значения, карьер местный. На него плана  нет.
А у нас самих ни денег, ни оборудования. Да ведь и не больно  возьмут  они
нашу щебенку: у них по смете проходит касимовская.
   Про историю с дверью у Павла Семеновича заведено целое дело: все жалобы
и ответы на них, фотографии, акты - все аккуратно подшито и пронумеровано;
хранятся почтовые квитанции, железнодорожные  билеты,  автобусные  и  даже
квитанции телефонных разговоров, связанных с  разбором  жалоб.  На  каждом
ответе  на  жалобу  рукой  Павла  Семеновича  и  красными  чернилами  либо
размашисто  начертана  резолюция  -  "согласен",  либо  бисерным  почерком
нанизано  возражение.  Например,  на  ответе  Федулеева  Павел   Семенович
написал: "Возражаю. Добиться публичного опровержения, и притом в газете".
   Последнюю жалобу он написал в соседнюю  область,  где  теперь  работает
Павлинов. "Какое наказание получил Павлинов  за  проявление  волюнтаризма,
т.е. хулиганства, в г.Рожнове?"
   На эту жалобу ответа пока нет.

   1970



        Борис Можаев. Пропажа свидетеля

   -----------------------------------------------------------------------
   В кн.: "Собрание сочинений в четырех томах. Том первый".
   М., "Художественная литература", 1989.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 25 June 2002
   -----------------------------------------------------------------------



        1

   Они вылетели утром на вертолете из райцентра Воскресенского. Целый  час
летели над таежной  извилистой  рекой  Вереей,  заваленной  всяким  лесным
хламом на бурных порогах; бревна  с  такой  высоты  казались  спичками,  а
черные выворотни и коряги, окруженные шапками пухлой пены, похожи были  на
ломаные  сучья  в  снегу.  Река  то  бурлила  на  перекатах,  заметных  по
извилистой череде белесых  гребней  постоянных  волн,  то  растекалась  на
спокойные темные протоки, обросшие по берегам купами краснотала,  черемухи
и дикой амурской сирени-трескуна.
   Тайга стояла еще однотонно-зеленой, и  только  кое-где,  на  косогорах,
проступали опаловые пятна рано  пожелтевших  берез  и  осин,  да  радужным
оперением просвечивали порой сквозь  мелколистные  макушки  ильмов  плетни
дикого винограда, обвившие эти могучие стволы и раскидистый ветви.
   Рядом с пилотом сидел светловолосый и худой лейтенант милиции  Коньков;
у него было темное, словно продубленное лицо с аскетическими складками  на
впалых щеках. Такие лица бывают у людей, не знающих угомона  ни  днем,  ни
ночью. Он пристально глядел на эти игравшие  слюдяным  переблеском  речные
перекаты, на затененные и длинные протоки, стараясь  определить  то  самое
место, где ждали их председатель промысловой артели Дункай  с  проводником
убитого зоолога Калганова.
   Река везде петляла, везде  были  заломы,  перекаты,  песчаные  косы  да
протоки - попробуй определи с эдакой  высоты,  которая  из  них  та  самая
протока, называемая местными жителями Теплой? Правда, Семен Хылович Дункай
сказал  по  телефону,  когда  вызывал   лейтенанта   Конькова   на   место
преступления, что на косе они разведут костер. Но из-за этого  костра  они
чуть было не приземлились на другой косе, да вовремя спохватились - здесь,
у костра, сидело не два человека, а четверо,  валялись  какие-то  железные
бочки, и у самого приплеска  была  черная  развалистая  лодка,  совсем  не
похожая на длинный удэгейский бат.
   Все это они заметили только при посадке, когда зависли  на  стометровой
высоте над водой. Коньков толкнул пилота в бок и крикнул, прислонив ладонь
к его уху:
   - Это не они! Теплая протока километров за сто вверх по  реке.  Столько
мы пролетели?
   - Сейчас определим, - ответил  пилот,  глядя  на  приборы.  -  Примерно
шестьдесят - семьдесят километров.
   - Тогда крой дальше!
   - А, чтоб тебя скосоротило! - выругался летчик, подымая вверх вертолет.
   - А я виноват? И песчаная коса, и протока рядом, и  костер...  Попробуй
разберись тут, - проворчал обиженно Коньков.
   Помимо Конькова и пилота, в вертолете, в  пассажирском  отсеке,  сидели
два санитара в каких-то белесых,  застиранных  халатах,  похожих  на  робы
грузчиков, врач в черном костюме при галстучке и в  соломенной  шляпе,  да
еще в форменной одежде плотный  и  благообразный,  с  широким  добродушным
лицом следователь из районной прокуратуры, по фамилии Косушка.
   Наконец увидели они длинную песчаную косу, и  костер,  и  двух  человек
возле него; те, заметив вертолет, встали и начали размахивать руками.
   - Вот теперь они! - крикнул Коньков. - Узнаю Дункая по шляпе; он у  нее
поля обрезал, чтоб, говорит, ветер не сдувал. Вон, видишь?  Как  ведро  на
голове...
   Пилот утвердительно кивнул головой и начал снижаться прямо на  песчаную
отмель.



        2

   Дункай с Кончугой  встретили  прилетевших  у  трапа  вертолета,  словно
делегацию,  -  Дункай  почтительно  протягивал  всем  по  очереди  руку  и
представлялся:
   - Председатель артели Семен Хылович.
   Коренастый, широкоплечий Кончуга стоял чуть поодаль и  сосал  маленькую
бронзовую трубочку с черным мундштуком. Его плоское  скуластое  лицо  было
безразлично-спокойным, полным сурового достоинства.
   - Где Калганов? - спросил следователь.
   - Идите за мной, - ответил Дункай.
   Он повел их к лесной опушке по песчаной косе. Не доходя до кустарников,
Коньков жестом остановил Дункая и спросил:
   - Вы тут без нас следы не затоптали?
   - Да вы ж не велели, - ответил Семен Хылович с некоторой  досадой,  как
маленьким. - Ни я, ни Кончуга вплотную к Калганову не подходили.
   - А есть следы? - спросил Косушка.
   - Есть. В кедах кто-то был, - ответил Дункай со  значением,  словно  по
секрету. - Сейчас увидите.
   Он свернул за ивовый куст и остановился.
   - Ах ты, голова еловая! - воскликнул Косушка, увидев Калганова.
   Тот лежал лицом вниз, неудобно подвернув голову. Пуля вошла в  грудь  и
засела в теле - на спине никаких отметин, расстегнутая  кожаная  куртка  с
распластанными вразлет по песку бортами, точно крылья подбитой птицы, была
чистой от крови. По всему было видно, что человек убит наповал - упал и не
трепыхнулся. От лесной опушки вел к нему размашистый след:  его  массивные
сапоги с рифленой подошвой были в песке.
   Косушка, даже не замеряя следов, сказал:
   - Дело ясное - следы его.
   А чуть поодаль, также из лесу, вели к  нему  другие  следы,  мельче,  с
частой рифленкой в елочку. Следы эти уводили обратно в лес.
   Косушка снял с плеча фотоаппарат и стал фотографировать  и  убитого,  и
эти мелкие следы.
   - Кажется, кеды, - сказал Коньков.
   - Да! - кивнул головой Косушка.
   - Женские, что ли? - спросил Коньков.
   - По-видимому... тридцать седьмой - тридцать восьмой размер. Впрочем, у
местных жителей вообще ноги маленькие.
   Коньков невольно покосился на ноги Кончуги, но тот был обут в олочи.
   - Семен Хылович, - спросил Коньков Дункая. -  Вы  не  интересовались  -
куда ведут эти мелкие следы?
   - Интересовались, такое дело, - ответил  за  Дункая  Кончуга.  -  Следы
ведут к ручью.
   - А потом? - спросил Косушка.
   - Потом пропадай, - ответил Кончуга.
   - Надо поискать, - сказал Коньков.
   - Бесполезно. Я сам искал вместе с Кончугой. Наверно, человек разулся и
пошел по ручью, - ответил Дункай.
   Косушка раскрыл свой черный чемоданчик, вынул оттуда флакон,  встряхнул
его, насыпал порошку  и  стал  заливать  след,  оставленный  кедом,  белым
раствором гипса.
   - Странно! - сказал Коньков, разглядывая те и другие следы. - Вроде  бы
они шли вместе, но стреляли не сбоку, а в грудь.
   - А может, замешкался Калганов и обернулся на возглас, или там под руку
взяли, - рассуждал Косушка. - Повернулся грудью, в упор и выстрелили.
   - По следам не скажешь, - отрицательно покачал головой Коньков.
   - Почему не скажешь? - спросил Кончуга, потом вынул изо рта трубочку  и
указал мундштуком на реку: - Стреляй оттуда. Наверно, с лодки.
   - Откуда ты знаешь? - спросил его Косушка.
   - Тебе смотри следы: Калганов шел быстро из тайги, от своей палатки,  к
реке. Падал на ходу, вперед лицом. С реки стреляли!  Другой  человек  тихо
шел, его мелкий след,  неглубокий.  Осторожно  шел,  тебе  понимай?  Когда
увидал убитый, его стоял немножко, потом назад ходил совсем тихонько.
   Меж тем доктор осматривал и прощупывал тело Калганова.
   - Когда наступила смерть? - спросил его Косушка.
   - Должно быть, вечером или ночью, - ответил доктор.
   - А когда стреляли? - спросил Коньков Кончугу.
   - Не знай, - невозмутимо ответил тот.
   - То есть как не знаешь? Где ж ты был? - спросил Косушка с удивлением и
даже на Дункая поглядел вопросительно.
   Дункай только плечами пожал. А Кончуга пыхнул дымом  и  сказал  как  бы
нехотя:
   - Вечером на пантовка ходи. Ничего не находил, вот  какое  дело.  Утром
приходил сюда - начальник убит.
   - И выстрела не слыхал?
   - Нет. Далеко ходи. Тайга.
   - Что за пантовка? Речка или распадок?  -  спросил  Косушка,  раскрывая
блокнот с намерением записать ответ Кончуги.
   Коньков чуть заметно усмехнулся,  отворачивая  лицо.  Дункай  глядел  с
удивлением на Конькова, а Кончуга сунул опять в рот трубочку и задымил.
   - Вы почему не отвечаете? - сердито сказал Косушка.
   - Я все отвечал, - с той же невозмутимостью отозвался Кончуга.
   Косушка вопросительно поглядел на Дункая.
   - Что это значит? Его спрашивают, а он и отвечать не хочет.
   - Пантовка не река и не  распадок.  Это  охота  на  изюбра  с  пантами.
По-нашему так называется, - извинительно пояснил Семен Хылович.
   - Ну, хорошо! - строго сказал Косушка. -  Тогда  пусть  ответит  -  где
охотился?
   - Река Татибе, - сказал Кончуга.
   - Ладно, так и запишем, - Косушка сделал запись в блокнот.
   - А ты когда сюда приехал, Семен Хылович? - спросил Коньков Дункая.
   - Утром. Когда за мной Кончуга приехал, я тебе позвонил - и сразу сюда.
   - Никого не встретил на реке?
   - Нет.
   Косушка поманил пальцем Конькова.
   - Давай сходим в палатку Калганова! - И, обернувшись, спросил  Кончугу:
- Где его палатка?
   - Там, - указал трубочкой на таежный берег Кончуга.
   - Тело отнесите в вертолет, - приказал  Косушка  санитарам.  -  А  пулю
сохраните.
   - Хорошо, - ответил доктор.
   Потом дал сигнал санитарам, те уложили Калганова на носилки и двинулись
к вертолету.
   А следователь с  Коньковым  поднялись  на  берег.  Палатка  стояла  под
кедром. Ее передние полы были приподняты и привязаны к  угловым  крепежным
веревкам. В палатке еще был  натянут  из  пестрого  ситца  полог.  Косушка
приоткрыл его; там лежал  спальный  мешок  на  медвежьей  шкуре,  а  возле
надувной подушки валялась кожаная полевая сумка.
   Сфотографировав и палатку, и все вещи Калганова, Косушка взял  сумку  и
заглянул в нее: там  была  сложенная  карта,  альбом  для  зарисовок,  две
толстых тетради в черном переплете -  дневники  Калганова,  и  еще  лежало
несколько блокнотов, исписанных, с вложенными в них  газетными  вырезками.
Косушка раскрыл один из блокнотов и прочел вслух:
   - "Речь идет о коренном пересмотре устаревшей точки зрения на  лес  как
на нечто дармовое и бездонное..."
   - М-да... А где же его карабин? - спросил Косушка.
   - Его лежит под матрац, - крикнул Кончуга откуда-то сзади.
   Косушка оглянулся:  Дункай  с  Кончугой  остановились  возле  кедра  на
почтительном расстоянии от начальства.
   - Проверим! - Косушка откинул матрац.
   Карабин лежал в изголовье.
   - Странно, - сказал Косушка. - Ночью вышел  из  палатки  и  карабин  не
взял.
   - Он, наверно, люди слыхал, - отозвался опять Кончуга.  -  Зачем  брать
карабин, если человек на реке?
   - Уж больно много ты знаешь, - усмехнулся Косушка.
   - Наши люди все знают, - невозмутимо ответил Кончуга.  -  Калганов  был
храбрый начальник. Все говорят, такое дело.
   - Ну, тогда скажи: кто убил Калганова?
   - Плохие люди убили.
   - Оч-чень хорошо! - Косушка хлопнул себя по ляжкам. -  А  фамилия?  Кто
они такие?
   - Не знай.
   - Ну что ж, зато мы узнаем,  -  сказал  Косушка,  пристально  глядя  на
Кончугу, потом, после  выдержки,  приказал  Дункаю:  -  Сложите  все  вещи
Калганова и отнесите их в вертолет.
   А Конькова, взяв под локоток, отвел в сторону:
   - Тебе придется здесь остаться. Установи, кто ездил вчера  по  реке.  И
вообще пошарь. А с Кончуги глаз не спускай.



        3

   Коньков решил первым делом сходить на лесной  кордон,  где  жил  лесник
Зуев. Вытащив на берег бат, они с Дункаем и Кончугой пошли по еле заметной
лесной тропинке.
   Неподалеку, за приречным таежным заслоном, открылась обширная поляна  с
пожней, поросшей высокой, по щиколотку, салатного  цвета  отавой;  посреди
пожни возвышался внушительных размеров стог сена, побуревшего  от  долгого
августовского солнца.
   Изба лесника, окруженная хозяйственными пристройками: амбаром,  сараем,
погребом и сенником, стояла на дальнем краю у самого облесья...
   И огород был на кордоне, засаженный картошкой, огурцами,  помидорами  и
всякой иной овощной снедью, и все  это  было  обнесено  высоким  тыном  от
лесных кабанов. Недурственно устроился лесник, подумал про себя Коньков.
   На  крыльце  их  встретила   молодая   хозяйка:   миловидная,   опрятно
причесанная, с тугим пучком светлых волос, заколотым на затылке  огромными
черепаховыми шпильками. Ее  большие  серые  глаза  были  в  чуть  заметных
красных прожилках, и смотрела она как-то в сторону, будто кого-то ждала, и
от нетерпения прикусывала пухлые губы. Одета она  была  в  пушистую  бурую
кофту ручной вязки, синие брюки, заправленные в хромовые сапожки.
   На руках у нее висели пестрые половики.
   Поздоровавшись с Дункаем, она пригласила всех в дом:
   - Проходите, пожалуйста! А я вот полы помыла только что, - указала  она
на половики и первой вошла в сени.
   - Гостей ждете? - спросил Коньков.
   -  Какие  тут  гости!  -  не  оборачиваясь,  сказала  хозяйка  и  стала
раскатывать от порога половики. - Проходите и присаживайтесь.
   В избе было чисто и уютно; по стенам развешаны  ружья,  чучела  птиц  и