ят,  Калганов  у  него  карабин  отбирал.  Кончуга,   наверное,
обиделся?
   - Зачем обиделся? Калганов добрый человек. Отбирал, да  отдал.  Кончуга
не браконьер.
   - Но стрелял без лицензии?
   - Я ж тебе сказал, что наши  лицензии  вроде  разнарядки,  бумажки  для
отчетности.
   - Но е-мое! - Коньков с досады  даже  вилкой  пристукнул  по  столу.  -
Неужели ты не понимаешь? У них же конфликт был!  Зачем  же  сводить  их  в
тайге один на один? Да еще не на день, на два, а на целый месяц. Зачем  ты
назначил в проводники Кончугу? Или других не было?
   Дункай замялся, потом сказал с тяжелым вздохом:
   - Ну что ты привязался? Остальные были на клепке  -  ясень  заготовляли
для мебели.
   - Дак что ж, нельзя было отозвать кого-нибудь с клепки? Они же всего за
шесть верст отсюда работают!
   - Ну и прилипчивый ты! - Дункай покачал головой и опять  поморщился.  -
Пойми же, здесь нет никакого подвоха. У Кончуги детей много. Панты  он  не
добыл в этом году - не повезло ему на охоте. А на клепке какой  заработок?
Вот я решил отправить его с  Калгановым  -  проводнику  хорошо  платят.  И
потом, Кончуга надеялся, что Калганов разрешит ему убить одного пантача.
   - Но нет же лицензии!
   - Тогда были.
   - И ты дал ему лицензию?
   - Зачем? Калганов сам мог разрешить. Мог войти  в  положение  человека.
Ведь нуждается Кончуга. За панты  много  платят.  А  Калганов  был  добрый
человек.
   - Подожди! То Калганов карабин отбирает за браконьерство, то сам  вроде
бы потворствует. Что-то здесь не вяжется. Ты мне откровенно скажи - в  чем
дело?
   - А дело в том, что порядка у нас нет, - сказал Дункай, выходя из  себя
и  наливаясь  фиолетовым  багрянцем.  -  Если  хочешь  знать  -  мы   сами
потворствуем этому браконьерству.
   - Как это так? - опешил Коньков.
   - А вот так. Ты видел эти заломы? Сколько там одной кеты гибнет? Может,
миллион. Видим, но молчим. А мужикам внушаем: не тронь лишней  кеты.  Она,
мол, общее достояние. Значит, одну рыбу не тронь, а миллионы пусть гибнут?
Ну, что они, эти мужики, слепые? Или дети неразумные?  Как  они  думают  о
нас?
   - Допустим, ты с рыбой прав. Но ведь зверь  -  не  рыба.  Здесь  особая
статья.
   - Да то же самое! - с силой воскликнул Дункай. - Скажи, кто  только  по
нашей тайге не лазает? И леспромхозовские охотники, и райпотребсоюзовские,
и наша артель, и любители всякие из отдаленных  центров,  и  просто  шалые
хищники. Бесхозная она  у  нас,  тайга-то!  Вот  мы  учимся  в  школах,  в
институтах, нам  внушают:  охотничьи  угодья  должны  быть  закреплены  за
артелями, разбиты на таперские участки...  А  что  на  самом  деле?  Тьфу!
Бардак! Извини за выражение.
   - А что дадут эти таперские участки?
   - Как что? Зверь-то, он ведь родные места знает. Небось был бы  у  того
же Кончуги свой таперский участок, он бы на пушечный выстрел не  подпустил
бы к нему ни одного браконьера. И сам бы не  взял  сверх  нормы  ни  одной
соболюшки, ни одного пантача. Потому что кормился бы  с  этого  участка  и
нынче, и завтра, и через многие годы.
   - А почему же не закрепят за вами угодья? Кому это на руку?
   - Всяким бездельникам да хищникам. Да еще любителям дешевой пушнинки да
дичинки, да тем, которые любят развлекаться, из некоторых заведений.  Один
Калганов носился с этими таперскими участками, пока самого не ухлопали. Он
и срывал на мне горе: плохо смотришь! А я что? Дух святой,  чтоб  углядеть
за всеми? И семимильных сапогов у меня нету. Тайга велика. Один наш  район
с Голландию будет.
   - Н-да, брат, дела... - Коньков в задумчивости побарабанил пальцами  по
столу. - Откуда Калганов?
   -  Из  филиала  Академии  наук.  А  раньше  был  директором   соседнего
заповедника.
   - И часто он у вас бывал?
   - Не часто... но бывал. Года три назад он выпускал здесь  баргузинского
соболя. Изучал парнокопытных, книги писал.
   - Он у тебя останавливался?
   - Нет, в школе.
   - В классе, что ли? Или у знакомых?
   - Учительница тут была. Ну и он при ней, значит, приспосабливался.
   - Куда же она делась?
   - Вышла замуж за Зуева.
   - Настя!
   - Она.
   - Вот оно что!..
   Помолчали. Коньков вынул папироску,  размял  ее,  Дункай  тем  временем
услужливо вычеркнул спичку.
   - Как думаешь, Семен Хылович? - спросил Коньков, прикуривая и глядя  на
Дункая. - Калганов разрешил Кончуге взять пантача, или он ваньку валяет?
   - Не знаю. Я с ним и не был.
   - А где сейчас Инга?
   - Наверное, на медпункте.
   Коньков засобирался.
   - Ну, спасибо тебе за  угощение  и  за  откровенность,  как  говорится.
Извини, если в чем был навязчив.
   - Ну, об чем речь, - сказал Дункай. - Служба такая. Я ж понимаю.
   - Так я пошел на медпункт.
   - Ночевать приходи.
   - Спасибо!
   Коньков закинул через плечо свою планшетку, снял с  вешалки  фуражку  и
вышел.



        8

   Сельская больница размещалась в доме, срубленном из бруса на три связи.
И крыльцо высокое, с тесовым козырьком.
   Коньков, постучавшись, вошел в первую дверь и оказался  в  амбулатории.
За столом в белом халате и в белой косынке, перехватившей ее иссиня-черные
волосы, сидела молодая удэгейка с мелкими приятными чертами лица:  низкий,
но прямой носик, маленькие алые губки - двугривенным  можно  накрыть  -  и
узкие, диковато-быстрые смоляные глаза.
   Глянув на Конькова, она сказала:
   - Присядьте на табурет.
   И занялась своим посетителем. Перед ней сидел пожилой охотник-удэгеец в
мятом пиджачке и в олочах с длинными ремешками, оплетавшими его ноги точно
оборы.
   Рука его лежала на столе - во всю ладонь загноившийся,  забитый  грязью
порез.
   - Чего же вы так руку запустили? Раньше надо было приходить, -  сердито
отчитывала охотника Ингани.
   Тот ей что-то ответил по-удэгейски и засмеялся.
   - Вот отрежут вам кисть, тогда посмеетесь, - строго сказала докторша.
   - Э-э,  один  палец  оставляй,  чтоб  крючок  дергай,  -  и  хорошо,  -
посмеивался старик.
   - Оля! - позвала Ингани.
   Вошла медсестра, тоже во всем белом, молоденькая, но русская.
   - Промойте ему руку как следует марганцовкой, положите мази Вишневского
и перевяжите.
   - Кикафу, пошли в перевязочную! - Оля хлопнула удэгейца по плечу.
   - Пальцы резать не будешь? - спросил он.
   - А это как себя станешь вести, плохо - отрежу.
   - Мне  один  оставляй  -  и  хватит.  Вот  этот,  -  Кикафу,  довольный
собственной шуткой, пошел за Олей в перевязочную.
   - Итак, я вас слушаю? - обернулась Ингани  к  Конькову.  -  Что  у  вас
болит?
   -  Я  -  участковый  уполномоченный.  И,  видите  ли,  -   извинительно
заулыбался Коньков, - я в некотором роде по иной части.
   - Понимаю, вы пришли допрос снимать?
   -  Ну,  зачем  же  так?  Допрашивает  следователь.  А  я  веду  беседы,
знакомлюсь с обстоятельствами. Вас Ингой зовут?
   - Да.
   - А меня Леонидом Семеновичем. Рад познакомиться.
   - Что же вас интересует, Леонид Семенович? -  Ингани  не  приняла  того
доверительно-ласкового тона, с которым обращался к ней Коньков,  держалась
как натянутая струна и отвечала сухо.
   - Для начала мне хотелось бы  знать,  что  сказал  вам  старый  охотник
насчет своей руки? Судя по его улыбке, это было что-то забавное.
   - Он мне сказал, что рука - не нога. На охоту на руках ходить не надо.
   Коньков усмехнулся.
   - Почему же он так запустил рану?
   -  Старые  охотники  соблюдают  старый  обычай:  за  два  месяца  перед
отправкой в тайгу на охоту они не только лекарств никаких не принимают, но
даже не умываются. Это у  них  называется...  как  бы  по-русски  сказать?
Обтаежиться, что ли? Чтобы весь он лесным духом пропитался,  чтоб  никаких
посторонних, ну, человеческих, что ли, запахов от него не исходило.  Тогда
зверь его не так остро чует.
   - Интересно! - покачал головой Коньков.
   - А что еще вас интересует? - спросила не без иронии Ингани.
   Коньков развел руками.
   - Да вот, в больнице  вашей  ни  разу  не  был.  Вроде  бы  вы  неплохо
устроились. Кроме этой амбулатории, какие есть еще помещения?
   - Пойдемте, покажу.
   Ингани встала  и  все  так  же  сухо,  строго  держась,  повела  его  и
деревянным голосом давала пояснения:
   - Здесь у нас родильное отделение, здесь приемный покой, там аптека...
   - А где же больные? - с удивлением спросил Коньков.
   - Какие теперь больные? Сезон охоты скоро начнется. Они  сами  в  тайге
лечатся.
   - Аптечку им даете с собой?
   - Не берут. У них психология не та. С аптечкой не охотник.
   - Простите, а куда ведет вон та дверь?
   Ингани убрала прядку волос со лба  под  косынку  и  в  упор,  вызывающе
поглядела на Конькова.
   - Эта дверь ведет в мою комнату... личную.
   - Извините, но мне хотелось бы заглянуть.
   Опять пауза и молчаливый упорный взгляд.
   - Это - моя обязанность, а не прихоть, - извинительно сказал Коньков.
   - Хорошо! - Ингани пошла вперед, раскрывая дверь. - Прошу!
   Они вошли в небольшую, уютно обставленную комнату,  похожую  скорее  на
мужской охотничий кабинет, - над диваном висел карабин, со  стены  спадала
на подлокотники кресла пятнистая шкура барса. Рога изюбра, чучела птиц...
   Коньков посмотрел в угол прихожей: под вешалкой, на полочках, аккуратно
были поставлены в рядок черные  лакированные  туфли,  расшитые  тапочки  с
меховой оторочкой, желтые олочи с загнутыми носами. Рядом лежали ракетки.
   - В бадминтон играете? - спросил Коньков, кивнув на ракетки.
   - Играю. - Ингани стояла посреди комнаты бледная, но спокойная.
   Коньков улыбнулся.
   - В бадминтон играете, а кед нету. Как же вы обходитесь?
   - Я предпочитаю олочи. Они удобнее - отпечатков не оставляют.
   Коньков пристально поглядел на Ингани, но ни один мускул не дрогнул  на
лице ее - все та же подчеркнутая сухость и отрешенность.
   - Интересно вы рассуждаете, - сказал он наконец. -  С  подтекстом,  как
теперь говорят писатели.
   - Уж как могу.
   На столе стояла большая фотокарточка под стеклом в синей рамочке -  это
был Калганов в кожаной куртке,  с  ружьем  через  плечо  на  фоне  таежных
зарослей. Борода и улыбка во все лицо. Коньков невольно задержал взгляд на
нем: столько было силы и бесшабашной самоуверенности или даже дерзости  на
этом лице! Жил человек и думал,  поди:  неотразим  и  вечен,  как  бог,  -
мелькнула мыслишка в голове Конькова.
   - Калганов вам подарил? - спросил он.
   - Не украла же, - вызывающе ответила Ингани.
   - А шкуру барса тоже он?
   - Нет, сама добыла.
   - Вы охотник?
   - Да.
   - А я думал, что карабин вашего  дяди,  Батани.  -  Коньков  подошел  к
ружью.
   - Снимайте, снимайте! Вы  же  за  тем  и  пришли  сюда,  чтобы  карабин
осмотреть.
   - Приятно говорить с человеком, который все понимает.
   - Спасибо за любезность.
   - Прошу прощения! - Коньков  извинительно  развел  руками,  но  карабин
снял.
   - Легонький. Прямо игрушка! - Коньков открыл затвор, посмотрел в ствол.
- А ой у вас,  простите,  не  чищен,  и  порохом  пахнет.  Совсем  недавно
стреляли?
   - Да. Вчера стреляла. Нюх у вас хороший.
   Он пропустил колкость мимо ушей.
   - Где стреляли, на охоте?
   - Нет, по мишеням.
   - А-а! Где мишени берете? Сами рисуете?
   - Бог дает. Вон мои мишени - шишки кедровые.
   Две свежих шишки лежали на столе. Коньков взял одну, колупнул ногтем.
   - Рано вы их сбиваете - смоляные еще. Значит, развлекаетесь?
   - Извините. Других развлечений нету.
   - Ну вот, и мы сейчас развлечемся. Пойдемте со мной!
   Они вышли на крыльцо. Неподалеку  от  поленницы  дров  стояла  бадья  с
песком. Коньков приложился и выстрелил в  бадью.  Потом  протянул  карабин
Инге:
   - Видите отметину в бадье?
   - Вижу.
   - А ну-ка, покажите класс!
   Ингани, почти не целясь, дважды выстрелила в бадью. Коньков подбежал  к
бадье и сказал восторженно:
   - Ну, надо же! Одна в одну всадили.
   Он выгреб пули из песка и положил их в сумку.
   - Возьму на память. Хорошо стреляете!



        9

   Кончугу нашел он в сумерках; тот неподалеку от  своего  дома,  прямо  в
тайге, колол дрова и складывал их в поленницу. Два  огромных  выворотня  -
ильм и пихта, высоко задрав обнаженные корни,  валялись  тут  же;  деревья
были распилены и уже наполовину расколоты.
   - Дары природы прибираешь? - спросил Коньков, подходя.
   - Ветер сильный гулял, деревья повалил, - сказал Кончуга,  присаживаясь
на чурбак и раскуривая трубочку. - Дункай эти два дерева мне отдавал.
   Коньков тоже закурил, сел рядом.
   - Послушай, Батани! Надо говорить со мной откровенно. Понимаешь?  Иначе
тебе же хуже будет.
   - Почему хуже?
   - Да потому, что ты финтишь.
   - Чего такое финтишь?
   - Ну, что-то скрываешь от меня. Давай начистоту: разрешил тебе Калганов
идти на пантовку или ты самовольно ушел?
   - Какая тебе разница? Разрешил, конечно.
   - Так, допустим. Сколько вы с ним были в тайге?
   - Вторая неделя.
   - И ни одного изюбря не видали за это время?
   - Нет. Только сохатый видали.
   - Ну, так убил бы сохатого!
   - Зачем мне сохатый? - Кончуга виновато улыбнулся. - Сохатый панты нет.
   - Но на панты нужна лицензия! - повысил голос Коньков.
   - Зачем лицензия? - удивленно переспросил Кончуга, даже трубочку  вынул
изо рта и поднял ее кверху. -  Калганов  сам  начальника!  -  произнес  со
значением и после короткой паузы сказал с улыбкой: - Его немножко  подумал
- разрешил.
   - Чего ты дурака валяешь! - возмутился Коньков.
   - Почему дурака? - обиделся Кончуга.
   - Калганов закон не нарушал.
   - Зачем Калганов? Я нарушал. Один раз он мой карабин  отбирал,  прошлый
год.
   Коньков саркастически усмехнулся.
   - Ну? И теперь ты говоришь, что Калганов противозаконно послал тебя  на
пантовку?
   - Почему против закона?
   - Так лицензии у вас не было?! - взорвался Коньков.
   Кончуга опять стал терпеливо, как ребенку, разъяснять ему:
   - А зачем лицензия? Калганов разрешал. Тебе не понимай, что ли?
   - Угу! Понял, чем  мужик  бабу  донял.  -  Коньков  поглядел  на  него,
иронически прищуриваясь, и другим тоном спросил: - А ты  не  скажешь,  что
было между Калгановым и твоей племянницей Ингой?
   - Не знай, - коротко и сердито ответил Кончуга.
   - Значит, посторонние люди знают, а ты, ее родной дядя, не знаешь?
   Кончуга сунул трубку в рот и сделал каменное лицо - будто и не  слыхал,
о чем его спрашивает  Коньков,  и  глядел  куда-то  в  сторону,  попыхивая
дымком.
   - Ну, ладно... - Коньков тронул его  за  локоть  и  спросил  с  тем  же
ироническим оттенком:  -  Ты  случайно  не  видел  в  тот  день,  накануне
убийства, Ингу у вас в лагере? Она не приезжала к вам?
   - Не знай, - резко ответил Кончуга.
   - Ну, что ж... Тогда поедем и узнаем.
   - Куда?
   - К кашевару Слегину. Он-то видел, кто по реке проезжал той ночью.  Так
что подготовь мотор. А я возьму горючее у Дункая, и завтра  утром  поедем.
Надеюсь, что на этот раз застанем кашевара.
   Но съездить вторично в лагерь лесной экспедиции им не удалось.
   Утром, чуть свет, Дункая  и  Конькова,  ночевавшего  у  него,  разбудил
сильный грохот в дверь, Дункай, сердито чертыхаясь, пошел открывать  дверь
и вернулся в дом с бригадиром лесной экспедиции Павлом Степановичем.
   - Извините за раннюю побудку, - сказал тот, вытирая  сапоги  о  половик
возле порога. - Но у нас несчастье.
   - Что за несчастье? - спросил тревожно Коньков с  дивана;  уже  успевши
натянуть сапоги, он торопливо застегивал китель.
   - Иван Слегин пропал, - ответил бригадир.
   - Кашевар, что ли? - спросил Дункай.
   - Он самый.
   - Как то есть пропал? - Коньков прошел к  столу,  указал  на  табуретку
бригадиру: - Да вы садитесь! - и сам сел.
   Павел Степанович положил на стол серую кепочку,  присел  на  табурет  и
стал рассказывать; его тяжелое одутловатое лицо с вислым носом было  серым
от бессонницы.
   - Мы, значит, пообедали после  вас,  на  работу  сходили,  вернулись  в
лагерь... А Слегина все нет. Тут Зуев к нам  подвернул,  из  города  ехал.
Поговорили: то да се. "А где Иван?" - спрашивает Зуев... Сами ждем.  Ушел,
говорим, с утра рыбачить - и как сквозь землю провалился.  "Да  вы  что  ж
сидите, мать вашу перемать, - заругался Зуев.  -  Уже  сумерки  на  дворе.
Искать надо! А вдруг что случилось?" Пошли искать, сперва  на  Слюдянку...
Всю речку исходили - кричали, шумели - никого. Прошли  дальше,  на  Кривой
ручей, это в двух километрах от Слюдянки. И вот на  берегу  ручья  находим
эту кепочку, а рядом свежие следы  тигра.  Крупный  след!  Вон,  с  блюдце
будет. Мы опять кричали, шумели... Искали везде  -  и  вдоль  ручья,  и  в
зарослях. Ни следов, ни Ивана. Собак с нами нет. Да  что  собаки?  Они  не
больно берут тигриный след. Покричали, постреляли в воздух да ни с  чем  и
вернулись.
   - А кто нашел эту кепку? - спросил Коньков.
   - Зуев. Ну а потом и мы подошли. И следы видели, и эту кепочку.
   - Следы возле кепки? - спросил Коньков.
   - Два-три следа на влажной земле. И кепочка между ними. Все видели.
   - И что же вы думаете? Что с ним произошло? - допытывался Коньков.
   - А чего тут думать? Дело ясное -  тигр  утащил  его.  И  Зуев  это  же
говорит. Он - лесник опытный. Какой-то шалый тигр  здесь  появился.  Да  и
Калганов говорил про этого тигра, еще предостерегал нас. Вот какая беда!
   - Да... Вот так история с географией! -  Коньков  взял  кепку  Слегина,
вынул из кармана лупу и стал разглядывать эту загадочную находку. -  Какой
он был, чернявый или белесый?
   - Кто? - отозвался бригадир.
   - Ну, кашевар-то ваш!
   - Рыжий!
   - Пра-авильно. Кепочку я с собой заберу.  -  Коньков  положил  кепку  в
планшетку, потом сказал Дункаю: -  Бензин  мне  нужен,  сначала  на  место
пропажи съездить, а потом в район.
   - Я сам вас отвезу, - сказал бригадир.
   - А я вам бензину налью, - отозвался Дункай.
   - Вот и спасибо. Тогда в путь! - Коньков встал и прошел к вешалке,  где
лежала на полочке его фуражка.
   - Позавтракайте сперва! - пытался задержать его Дункай.
   - Дорогой поедим. Айда!



        10

   Косушка встретил Конькова вопросом от самого порога:
   - Ну что, Леонид Семенович? Установил, кто проезжал по реке?
   Коньков  расстегнул  планшетку  и,  шурша   газетой,   вынул   какой-то
сверточек.
   - Ты чего копаешься? - сказал Косушка.
   Коньков  развернул  наконец  сверток,  положил  кепку  на  стол   перед
следователем и сказал, указывая на нее:
   - Вот!.. Один только он и мог сказать.
   Косушка в недоумении встал и посмотрел на Конькова, как на  воскресшего
покойника.
   - Это что за комедия? Чья кепка? Кто этот без вести пропавший?
   - Кашевар из лесной экспедиции, Слегин по фамилии. Помните, как мы чуть
не приземлились на их косе?
   - Ну?
   - Так вот, один человек из этой экспедиции, тот самый кашевар, не спал,
сидел на косе, разделывал  рыбу  или  картошку  чистил.  Хрен  его  знает.
Словом, сидел ночью на косе, он и видел их, тех самых,  которые  проезжали
по реке. Остальные же рабочие все дрыхли в палатке и только мотор на  реке
слыхали, да и то сквозь сон.
   - Куда же девался этот кашевар?
   - Тигр утащил его.
   - Чего? Ты что, пьяный, что ли?
   - Ну, перестань! - с досадой поморщился Коньков. - Выслушай сперва.  Ты
же приказал мне пошарить как следует. Вот я и  шарил.  Нагрянул  в  лагерь
этой экспедиции, а кашевара нет. Говорят, ушел с  утра  на  таежную  речку
рыбачить. Мы ждали-пождали, поискали его,  а  потом  поехали  в  артель  и
обещали вернуться утром, когда этот кашевар будет в лагере...
   И Коньков рассказал  всю  историю  со  Слегиным,  вплоть  до  появления
бригадира с этой кепочкой.
   - Ездил я утром туда. Осмотрел то место, где кепку нашли.  Следы  тигра
отчетливо видны. А сам Слегин исчез бесследно, как дух лесной растворился.
   - Ничего себе помог. - Косушка сел на диван и задумался. -  Только  мне
этого Слегина еще не хватало! - Он с досады хлопнул о подлокотник дивана и
поднял голову. - Погоди, кто же ходил его искать первым? Днем еще?
   - Кончуга