т. Кто оплачивает такие  убытки?  А  никто.  Если
совет РАПО не будет наделен властью взыскивать за такие убытки с  виновных
организаций,  то  в  нем  мало  проку.  Но  даже  при  самой   оптимальной
деятельности РАПО не смогут заменить нам мощную строительную базу и тысячи
работников. Дороги надо строить и села перестраивать - вот  первоочередная
задача.
   Тяжелая задача, но решать ее надо. Немедленно. Пора уже понять нам, что
за спиной русской деревни нечерноземной полосы, малолюдной и  немощной,  -
миллионы гектаров плодородных земель  в  центре  отечества  нашего,  плохо
используемых прежде всего по  причине  немощности  деревни.  И  далеко  не
иссякла сила этой землицы, порукой  тому  и  высокая  плотность  скота,  и
прекрасные урожаи, не  уступающие  никаким  черноземам,  в  таких  крепких
хозяйствах, как Вороновской  совхоз  Московской  области.  Да  ведь  и  то
сказать: за морем телушка стоит полушку, да рубль перевоз. Мы  гонимся  за
далекой целиной, что само по себе неплохое  дело,  но  неразумно  забываем
землю исконно посконную, лежащую под боком, в трех-четырех часах  езды  от
столицы. И ходит земля эта  впусте,  оттого  что  обезлюдела,  погрязла  в
бездорожье.
   Эта деревня подошла к тому пределу, как сказочный витязь  на  распутье,
где две дороги расходятся в разные стороны: одна ведет под уклон, в болото
экономического застоя, другая - в гору, на вершину трудных  успехов.  Идти
по первой дороге - дело нехитрое, по второй же тянуть в гору воз - не  под
силу.
   Деревне этой нужны работники,  и  не  какие-нибудь  шалые  да  залетные
выпивохи, а современные хлеборобы, то есть  люди  технически  грамотные  и
физически крепкие. А таких работников может поставить,  только  город.  Ну
кто из города пойдет сейчас в то же Веряево или  в  Гридино  жить  в  этих
ветхих избах да на ночь глядя бегать за двадцать верст  по  крайней  нужде
давать телеграмму?
   Я было заикнулся в разговоре с секретарем райкома, что телефона  нет  в
Веряеве, линию связи-де починить надо. А он мне:  некого  послать  на  это
дело. Начальник связи районного узла и тот ушел на пенсию. И его  заменить
некем. И монтеров нет. Хоть сам надевай кошки и лазай по столбам.
   Выход из этого трудного положения известен: Московская  область  начала
строить воистину новую деревню:  отдельные  дома-коттеджи  с  приусадебным
участком, надворными постройками для  скота  и  хозяйственных  нужд.  Пока
таких деревень немного,  но  на  ближайшие  годы  планируется  перестройка
примерно четырехсот  центральных  усадеб,  а  потом  и  за  села  глубинки
собираются взяться. В такую  деревню  по  асфальтированной  дороге  охотно
переезжают специалисты даже из Москвы и живут в современных  коттеджах  со
всеми удобствами. Могут возразить: Рязанская область  не  имеет  ни  таких
средств, ни такой мощной строительной базы, как Московская область. Но и в
Рязанской, и в других областях живет предприимчивый народ, который,  можно
сказать,  из  чистого  воздуха  чудеса  творит,  если  он  в  этом  крайне
заинтересован. Ведь удвоилось же Пителино за последние годы не по  приказу
свыше, а в силу необходимости. Люди переехали из захолустных  деревень,  в
том числе из того же Гридина  да  Веряева,  потому  что  в  Пителине  жить
удобнее, лучше; раньше ради приволья,  пастбищ,  выгонов  и  прочего  люди
расселялись по захолустью - так выросли в двадцатые годы хутора: Ефимовка,
Швынка, Ирша; теперь же все бегут в Пителино, потому что здесь каждый день
хлеб продают и можно в любое время уехать на автобусе в Сасово,  а  там  -
куда хочешь.
   Переселились в Пителино самоходкой и сами построились.  Да  какие  дома
отгрохали! Иные, право же, не хуже подмосковных коттеджей.
   Если Продовольственная программа - дело всенародное, то и должно делать
так, чтобы народ был заинтересован в ее выполнении; то есть следует искать
такие  условия  и  создавать  их,  чтобы  каждый  рядовой  колхозник   или
совхозник, главный наш производитель, проявлял максимальное  старание,  не
сверху   подстегнутое   окриком,   а   рожденное   трудовыми    условиями,
заинтересованностью этого работника в деле. Ведь не случайно же звенья  на
закрепленной земле да подрядные бригады на стройках не имеют в своих рядах
ни пьяниц, ни прогульщиков.
   Да, сейчас мы заговорили о звеньях. Двадцать с лишним лет отбрыкивались
от них,  а  тех,  кто  пропагандировал  закрепление  земли  и  техники  за
звеньями, называли чуть ли не врагами колхозного строя. Но ведь  и  звенья
так просто, одним приказом, не создашь. Создать-то можно, но какой прок от
таких скоросваренных звеньев? Надо, чтобы  были  прежде  всего  работники,
высококвалифицированные  и  заинтересованные  в  самостоятельной   работе.
Технику необходимую надо подготовить  -  не  просто  дать  кое-что,  чтобы
отвязаться, а собрать полный  комплект  всех  машин  для  многообразной  и
сложной работы, своевременно поставлять и горючее, и удобрения, а  главное
- надо наконец понять  смысл  самостоятельности  в  деле  и  исключить  из
практики командование сверху как систему руководства.
   Давайте вспомним, как Ленин вводил свою продовольственную  программу  в
1921 году, то есть кооперацию и нэп. Прежде всего, Владимир Ильич нашел  и
сформулировал главный принцип действия. В статье о  кооперации  он  писал:
"Теперь мы должны сознать и претворить в дело, что в настоящее  время  тот
общественный строй, который мы должны поддерживать  сверх  обычного,  есть
строй кооперативный. Но поддерживать его надо  в  настоящем  смысле  этого
слова, т.е. под этой поддержкой  недостаточно  понимать  поддержку  любого
кооперативного оборота, - под  этой  поддержкой  надо  понимать  поддержку
такого  кооперативного  оборота,   в   котором   действительно   участвуют
действительные массы населения" (курсив В.И.Ленина).
   По всей стране были созданы торговые кооперативные базы  для  снабжения
населения  необходимым   сельхозинвентарем   и   не   менее   необходимыми
строительными материалами. И пошло дело. В том же  Пителине  было  создано
множество  промысловых  артелей,  которые  буквально   перестроили   село;
великолепные кирпичные и деревянные дома, построенные в двадцатые годы, до
сих пор являются лучшими домами на селе. И даже  в  глухой  Андреевке  два
лучших дома, кирпичных, пятистенных, построены тогда же.
   Не по разнарядкам привозили кирпич из дальних мест, а били  и  обжигали
его тут же, за пителинским оврагом. Там, как золотоискатели  в  Клондайке,
пителинские мужики изрыли огромную территорию и перелопатили миллион  тонн
земли, добывая отличную строительную глину.  Редкий  мужик  не  работал  в
кирпичниках, потому что выгодно было и для него, и для артели.
   И комковую хрущевку - великолепную известь - тут же обжигали;  и  белый
строительный камень-известняк, из которого жгли известь и тесали блоки  на
фундаменты  домов,  добывали  в  потапьевских  меловых  горах,   за   пять
километров от Пителина. И дороги мостили все тем же камнем. И горы  те  не
проваливались, и камень в них лежит, но, поди ты, едут за  ним  теперь  за
двадцать верст на  реку,  луга  разбивают,  а  туда  привозят  его  из-под
Касимова,  еще  полсотни  верст.  Старый  же  большак  на  Касимов,  через
Толстиково, разбит вдрызг. А ведь еще двадцать лет назад по нему  автобусы
ходили вплоть до села  Высокие  Поляны,  и  он  являлся  составной  частью
знаменитого Рязанского кольца. Выпало целое  звено  из  этого  кольца,  но
никто и не почешется. Вот и ревут машины, луга разбивают. А  чего?  Жалко,
что ли? Они же государственные.
   Если Продовольственная программа - дело всенародное, то и обсуждать ее,
то есть выявлять способы лучшего претворения в жизнь, надо  общенародно  и
по-деловому. А что делаем мы, писатели?
   Собирается пленум Союза писателей по  важнейшему  вопросу:  налаживание
связей с жизнью литературными  журналами  и  выполнение  Продовольственной
программы. И что же? Услышали мы с трибуны наших прославленных  писателей:
Ф.Абрамова  из  Ленинграда,  В.Белова  из  Вологды,  Л.Иванова  из  Омска,
И.Чигринова из Белоруссии, З.Балаяна из Армении, Ю.Черниченко из Москвы  -
этих подлинных публицистов и глубоких знатоков сельской жизни?  Не  тут-то
было. На трибуну выходили в основном  дежурные  ораторы,  работники  нашей
писательской  канцелярии.  Один  такой  деятель  под  общий   хохот   зала
предложил... закрепить за каждым  литературным  журналом  по  какой-нибудь
отрасли  сельского  хозяйства:  за  одним  -  свиноводство,  за  другим  -
птицеводство, за третьим - семеноводство.  Все  закрепил,  только  вывозку
навоза оставил  пока  не  закрепленной.  Второй  теоретик  подсчитал,  что
поставленную задачу - налаживание связей с жизнью - мы исполним в три года
и потом доложим по пунктам. И этот оратор вызвал веселое оживление в зале.
Поставить галочку о проведенном мероприятии - вот цель подобных совещаний.
А там хоть трава не расти.
   Подобное  говорение  очень  напоминает  передачи  веряевской  рации   -
"Говорит "Браслет-16". Главное - сказать, а что  сказать,  кому?  Услыхали
тебя или нет? Это, мол, неважно.  Нет,  разговор  по  односторонней  связи
здесь не годится; надо, чтобы разговор шел  и  начистоту,  и  на  деле,  а
главное, чтоб были звуки и отзвуки. Ведь от того, как мы  будем  обсуждать
Продовольственную программу, как будем  добиваться  исполнения  неотложных
задач и требований, зависит в конечном итоге и претворение в  жизнь  самой
программы, а следственно - быть полному достатку или не бывать ему.

   1982



        ПЕТЬКА БАРИН

   Как-то поздней осенью заехал я в Тиханово  зайцев  погонять  по  первой
пороше. У Семена Семеновича Бородина,  моего  дальнего  родственника,  был
отличный гонец костромской породы, а у Гладких, второго секретаря райкома,
русская гончая - пегий кобель, рослый, как телок. Собаки давно спарились в
работе и вдвоем куда хочешь выгоняли и зайца и лису.
   Володя Гладких был моим приятелем, и я запросто зашел к нему в  кабинет
под вечер, чтобы поговорить насчет завтрашней охоты. В приемной  застал  я
директора Мещерского совхоза, с которым был едва знаком. Мы поздоровались.
Это был сухой погибистый человек средних лет с темным, сумрачным  лицом  и
белыми залысинами, отчего выглядел каким-то болезненным.
   - Что, очередь? - спросил я.
   Он замешкался, потянул со стола к себе под мышку желтую кожаную папку и
сказал уклончиво:
   - У меня тут дело такое, что не к спеху... Так что давай проходи,  -  и
как-то жалко улыбнулся.
   - Я тоже вроде не тороплюсь.
   - Нет, проходи ты, - настойчивее сказал директор.
   Я прошел. В  кабинете  секретаря  застал  я  какого-то  тощего  старого
просителя в армейском зеленом пиджаке и в резиновых сапогах. Он  держал  в
руках рыжую телячью шапку и упорно глядел на Гладких красными  слезящимися
глазками:
   - Дак пензию дадите мне али как?
   Гладких сидел за столом, скрестив  руки  на  груди,  с  тем  выражением
безнадежного отчаяния, которое вызывает разве что затяжная зубная боль.
   - Ну, милый мой! Я ж  тебе  десять  раз  говорил:  не  имею  права.  Не
занимаюсь я начислением пенсий. На то райсобес имеется.
   - Райсобес отказался.
   - Я ж тебе пояснил почему... При тебе звонил туда. Говорят, что бумаг у
тебя нет. Справок, которые подтверждают трудовой стаж. Понял?
   - Дак бумаги Федька не дает.
   - Не Федька, а Федор Иванович. А он говорит,  что  ты  мало  в  колхозе
работал.
   - А колько позовут, столь и работал.
   - Но откуда ж я знаю? Я-то не состоял в вашем колхозе.
   - Ну да... Я вот состоял, а пензию не дают.
   - Тьфу ты! Опять двадцать пять, - Володя громыхнул стулом и  повернулся
ко мне: - Вот, поговори с ним.
   Старик  тоже  поглядел  на  меня,  часто  заморгал,  зашмыгал  носом  и
заплакал:
   - Бог с ними... Дадут - дадут, а не дадут - и не надо, - он утер шапкой
лицо и горестно вздохнул.
   - Вы откуда будете? - спросил я его.
   - Из Петуховки я... Самохвалов.
   - Кто ж поступил с вами несправедливо? На что вы жалуетесь?
   - Мне не то обидно, что не работал, а то, что бумаг, говорят, нету.
   - Так ведь только  бумага  подтверждает,  что  вы  работали,  -  сказал
Гладких.
   - Небось, когда работал, бумаги  не  требовали.  Ступай  на  работу,  и
все... Я, бывало, и на бакчи еду, и в лес за дровами. Мне говорят - иди  в
кавхоз, лошадь дадим.
   - А вы что, безлошадником были? - спросил я.
   - Когда лошади не было, я на крахмальном заводе работал.
   - А в колхозе по доверенности работали или как? - спросил Гладких.
   - Нет, я на труддень. Сани починю, тырлы... Кавхозник я.
   - Да у тебя даже книжки колхозной нет, - сказал Гладких. - Ты в райтопе
работал, и в лесничестве, и на кирпичном.
   - Куда пошлют, там и работал. Получал колько дадут. Мне больно  обидно,
что все получают пензию, а я нет. А  еще  больно  грубо  сказал  секретарь
Федька: от меня, мол, все зависит. Хочу - дам бумагу, хочу - нет. А я  без
работы не могу. Болею я от этого. Охо-хо-хо!  Мало  работал?  Да  я,  брат
родной, сидеть не могу. На  быке  шкуры  возил  в  войну.  А  мосты  через
Петравку развалились. Это как сказать? Телега без наклесток... Не телега -
дроги. Шкуры с нее плывут... а я по  реке  их  ловить.  По  брюхо  в  воде
плавал. Бумаг, говорит, нету. Это не доказывает. У  меня  свидетели  есть.
Кто хочешь подпишет, что дядя  Васька  работал.  Эхе-хе-хе!  Как,  вы  мне
поясните, сделать-то? Что я в кавхозе работал.
   - Надо такую бумагу, чтоб свидетели подписали... хотя бы два  человека.
Понял? - пояснил Гладких. - Голошеий так сказал.
   -  Голошеий...  Какой  Голошеий?  Федька,  что  ли?  Дак  он  не  хочет
подписывать.
   - Да что тебе дался Федька?  -  взорвался  Гладких.  -  Пусть  подпишут
свидетели, которые знают, что ты работал.
   - Ну да... Подпишут - подпишут, а не подпишут - и не надо.  Мне  больно
то обидно, что бумаги, говорит, нет.  Когда  работать  надо  -  бумаги  не
просят... а пензию - дай бумагу. Охо-хо-хо... -  Он  натянул  глубоко,  по
самые брови, шапку, расправил уши и пошел.
   - Наконец-то, - с облегчением сказал Гладких и,  дождавшись,  пока  тот
вышел,  спросил:  -  Как  думаешь,  бестолочь,  или  придуривается?   Если
придуривается, то неплохо играет.
   - Небось есть захочешь - заиграешь.
   - Нет, ты чудной! Что у нас тут, богадельня,  что  ли?  Кто  ему  велел
бегать с места на место? Порастерял все... А теперь и штанов не соберет.
   Володя был еще молодым человеком - чуть за тридцать перевалило, - судил
обо  всем  строго.  Я  только  пожал  плечами  и  вздохнул,  как  давешний
проситель...
   - Тебя там директор ждет, из Мещерского совхоза, - перевел я разговор.
   Он вдруг рассмеялся с каким-то предвкушением потехи и даже руки потер:
   - Пусть посидит.
   - Да неудобно. Может, позвать?
   - Он не войдет... При тебе - ни за что не войдет!
   - Что у вас за секрет?
   Володя достал из ящика письменного стола сколотую булавкой машинописную
рукопись и кинул передо мной на стол:
   - Читай!
   Я  прочитал  заглавие:  "Письмо  директору  совхоза  "Мещерский"  Петру
Емельяновичу Проскурякову"...
   - Личное письмо? - спросил я, отодвигая рукопись.
   - Да ну, личное! Вроде вызова послал директору,  как  раньше  на  дуэль
вызывали. Самым честным  поступком  вашим,  говорит,  было  бы  сейчас  же
написать заявление об уходе. Не ваше это дело - быть директором, -  Володя
рассмеялся. - А, каково выдал?
   - Кто этот судья?
   - Да есть у нас один строптивый... Рабочий совхоза... тракторист.
   - Простой рабочий?
   - Ну, не совсем простой. Наш изобретатель Ступин. Слыхал?
   - Это что в газетах пишет?
   - Он. Съездил бы к нему. Интересный мужик...
   - А что у него с директором?
   - Как тебе сказать... Тут нашла коса на камень. Шерстит он директора  и
на собрании и в печати. А тот  прижал  Ступина  на  горючем.  Приказал  за
пережог дизельного топлива удержать со ступинского звена. Ну  и  высчитали
по тонне с каждого. Ступин  ему  письмо:  за  что?  Что  у  вас,  трактора
неисправны? Топливо течет? Или на свои нужды гоняем трактора? По чьей вине
пережог? Да по вашей. Летом солому возим на санях,  а  зимой  на  телегах.
Возле фермы непроходимые болота - за уши трактора таскаем... Мы и так мало
зарабатываем по вашей милости, а вы с нас за  пережог  еще  берете?  Ну  и
пошла писать губерния... Другой бы получил  такое  письмо  -  в  сейф  его
запрятал. А этот в райком прислал: примите меры,  говорит,  подрывает  мой
руководящий авторитет.
   - Кто же из них виноват?
   - Виноват тот, кто поставил бывшего коновала директором  совхоза,  -  с
обычной своей резкостью заметил Володя. - Был плохой ветеринар в  районной
ветлечебнице. Куда его девать?  А  пошлем-ка  зоотехником  в  совхоз.  Там
единица. Послали. Проходит года  два,  умирает  директор.  Кого  на  место
директора? А там же есть зоотехник... в заместителях ходит. Вот  и  пускай
старается. Он с  дипломом.  Совхоз-то  животноводческий.  Ему  и  карты  в
руки... Да что там говорить... -  Гладких  поглядел  на  письмо,  полистал
страницы. - И ведь вот хитрец этот Ступин.  Чует  слабую  струну  и  сечет
прямо под самый корень. Вот слушай, что пишет:  "Личное  командование  без
совета и звания дела в наше время выглядит как  уродливое  шарлатанство  и
обыкновенная наглость..." - Гладких поглядел на меня с вызовом: -  Каково?
- Стал пояснять: - Этот машину конструировал по разбрасыванию удобрений. А
директор запретил: "Нам не нужна такая машина!" А Ступин  ему:  "Кому  это
вам? Инженеру и агроному нужна. Мне,  механизатору,  тоже.  Кому  же  вам?
Очевидно, следует понимать - мне,  директору.  Мне  так  показалось,  мне,
директору, так захотелось; мне, директору, нет дела до  того,  что  думают
другие. Вот это  и  есть,  говорит,  волюнтаризм,  то  есть  хулиганство".
Ха-ха-ха! Так и написал... вот, смотри! - он ткнул  пальцем  в  строчку  и
прочел: - "Хулиганство".
   - Ну, и что ж ты скажешь директору?
   - Что ему скажешь... Хочешь послушать? -  он  озорно  повел  глазами  и
занес палец над кнопкой на торце стола. - Сейчас позову.
   Я вспомнил, как директор при моем  появлении  поспешно  взял  со  стола
желтую папку (видно, там был  второй  экземпляр  этого  письма),  с  какой
готовностью  уступил  мне  очередь  в  кабинет,  как  услужливо  кланялся,
улыбался виновато: "Проходи, мол, ради бога... только не со мной..."
   И не мог пересилить себя.
   - Неловко, - ответил я. - Лучше съезжу к Ступину.
   - Ну, как знаешь.


   Поездка моя в совхоз "Мещерский" случилась неожиданно скоро. На  другой
день с утра поднялась такая метель,  что  не  видать  было  домов  на  том
порядке улицы. За  двое  суток  немыслимой  крутоверти  намело-насугробило
столько снегу, что мой Семен Семенович забастовал: "Куда в такую  непогодь
на охоту? В снегу вымокнешь по самую ширинку". У Гладких открылся какой-то
семинар, и ему не до охоты. Я было загрустил совсем.
   - Ты, кажется, к Ступину хотел съездить? - спросил меня  Гладких.  -  У
нас подвода туда идет. Секретарь застрял в лесничестве. Поезжай.
   И я поехал. Совхоз "Мещерский" лежит  в  лесной  полосе  километров  за
двадцать от Тиханова. Туда и в обычную пору проехать было нелегко, а уж  в
распутье да в зимние заносы на автомобиле и не суйся.
   Не доезжая до  Еремеева,  мы  встретили  странную  подводу.  Гусеничный
трактор тянул грубо сколоченные  сани,  на  которых  стояли  две  железные
бочки, валялись толстые  оцинкованные  тросы,  лопаты,  и  в  самом  задке
прижались две бабы, закутанные в клетчатые шали, да мужик в тулупе.
   - Куда они снарядились? - спросил я своего возницу.
   - В Пугасово, за горючкой.
   - За пятьдесят верст на тракторе? - удивился я.
   - А на чем же еще? Грузовики не ходят: то ростепель, то заносы. Лошадей
нет.
   - Но они же и за сутки не обернутся?
   - По два дня ездят. С ночевой.
   - Какой смысл гонять трактора в такую даль?
   - Нужда..