хозяйкой встретили их возле забора, у калитки.  Настя  была  в
толстой пуховой кофте и в цветном платке - с красными бутонами по  черному
фону. Зуев стоял в сером пиджачке и  в  голубой  рубахе  нараспашку.  Всем
своим праздничным видом они как бы подчеркивали, что рады гостям.
   Но рассмотрев наконец своими близорукими глазами  гостей,  узнав  Ингу,
Настя побледнела; как с перепуга,  невнятно  сказала  всем  "здрасьте"  и,
диковато озираясь, стада потихоньку отступать  к  дому.  Зато  Зуев  пошел
навстречу гостям, улыбаясь во все  лицо,  широко  распахнув  руки,  словно
обниматься хотел. Это его показное радушие удивило Конькова, и он подумал,
что смена настроения у Зуева, должно быть, неспроста.
   - Проходите, гости дорогие, проходите в избу! - говорил Зуев. -  Мы  уж
прямо заждались. И стол давно накрыт. Все остыло.
   Возле порога стояла Настя, теперь уже спокойная, и степенно,  с  легким
поклоном, приглашала гостей в дом. Но Коньков заметил,  что  смотрела  она
как-то вкось и в глазах ее все еще таился тот первоначальный испуг.
   Инга на одно мгновение задержала на ней свой быстрый  рысий  взгляд,  и
ноздри ее крошечного носа дрогнули и округлились.  "Ну,  быть  потехе",  -
подумал Коньков, наблюдая с крыльца за обеими соперницами.
   Посреди  горницы  Зуевых  был  накрыт  стол:  белая  скатерть,  красные
помидоры, грибки маринованные, яйца и  огромная  жаровня  с  медвежатиной,
дышащая еще парком. А по  концам  стола  стояли  две  бутылки  водки,  два
графина с медовухой и бутылка красного вина в центре.
   - Да вы как к свадьбе приготовились, - сказал  с  усмешкой  Коньков.  -
Только вот кого женить будем?
   - А может, поминки собрали? Все-таки человек был вроде бы не  чужой,  -
съязвила Инга, поглядывая на хозяйку.
   - Нет, мы без особой цели, - покраснела Настя, пряча глаза. - Садитесь!
Дорога дальняя, на воде. Озябли, наверно.
   - За сколько  часов  доберемся  до  Улахе?  -  спросил  Коньков  Зуева,
присаживаясь к столу.
   - Часа за два, за три. К ночи доедем.
   - А вы сами не видали этого тигра? Живым  не  возьмем  его?  -  спросил
опять Коньков Зуева.
   - Самому не приходилось. Но Калганов говорил, что старый. Так что этого
живым не возьмешь, - усмехнулся Зуев.
   Сели за стол. Зуев налил вина и водки в рюмки и поднял свою.
   - За удачную охоту! - сказал он.
   - И за счастье в этом доме, то есть за  любовь,  -  добавила  Инга,  не
притрагиваясь к своей рюмке.
   У Насти дрогнула рука, плеснулось красное вино на белую скатерть.
   - Как кровь на белье, - сказала Инга,  глядя  гневно  на  Настю.  -  Не
похоже?
   Настя зарделась, как бутон на ее черном платке, и поставила рюмку.
   - Прошу выражаться культурнее, - Зуев смерил сердитым взглядом Ингу,  и
верхняя губа его с рыжими усиками гневно дернулась. - Все  ж  таки  мы  за
обеденным столом сидим, а не в перевязочной.
   Инга только фыркнула и ответила  не  ему,  а  Насте,  не  сводя  с  нее
упорного взгляда:
   - Кто сидит, а кто и лежит.
   - Я не понимаю, что вы имеете в виду? - сказала Настя  и  обернулась  к
ней, все лицо ее выражало теперь не смущение, а глубокую печаль.
   - Ах, вы не понимаете? - нервно усмехнулась Инга. - Я тоже не  понимаю,
как можно пировать после того, что произошло в трех шагах отсюда?
   Настя только горестно вздохнула и снова  уставилась  в  белую  скатерть
прямо перед собой.
   А Зуев сказал:
   - Наш стол здесь ни при чем.
   - Конечно! - подхватила Инга. - И жена ваша ни при чем.
   - К чему весь  этот  разговор?  Мы  собрались  выпить.  Или  нельзя?  -
обратился он с усмешкой к Конькову.
   Тот пожал плечами и вынул пачку папирос, стал закуривать.
   - Кому нельзя, а мне можно, - сказал Кончуга.  -  Я  озябла.  За  рулем
сидел! - Взял свою рюмку и выпил.
   Его поддержал Зуев:
   - Молодец, Кончуга! В самом деле, развели канитель. На здоровье!  -  Он
тоже выпил и стал закусывать. - Мертвый, как говорится, в  гробе  спит,  а
живой пользуйся жизнью. Веселись то есть. А ему теперь постом не поможешь.
   - Зато он  любил  помогать  кое-кому...  при  жизни,  -  сказала  Инга,
обернувшись к Зуеву. - Вы не слыхали?
   Зуев поперхнулся:
   - Кх-хэ! Кх-ха-а! Кыххх! - Он закрылся рукой и вышел из-за стола.  -  Я
си-ичас... - просипел он и выбежал за дверь.
   - Это недостойно! Вы не имеете права! - гневно сказала Настя.
   - Значит, я не имею  права?  А  вы  какое  имели  право  встречаться  с
Калгановым? - крикнула Инга. - Теперь невинность изображаете? Но  кто  его
сюда завлек? Вы! И погиб он здесь из-за вас!
   - Я... я не виновата... ни в чем! - Настя закусила губу и всхлипнула. -
Это ложь!
   - Ложь! - У Инги тоже зарделись скулы и недобро заблестели  и  сузились
янтарные глаза. - Тогда я прямо скажу: вы  были  в  ту  ночь  в  лагере  у
Калганова!
   Настя открыла рот и подняла руку, словно заслоняясь от удара.
   - И не смейте возражать! - кричала Инга. - Я точно это  знаю.  И  следы
возле него были ваши. И кеды ваши. Я могу это доказать.
   Настя закрыла лицо  руками,  зарыдала  и  быстро  вышла  из  горницы  в
бревенчатый пристрой, отгороженный толстой стеной.
   - Чего так шуми? Выпей немножко -  сразу  спокойнее  будешь,  -  сказал
Кончуга племяннице.
   - Я в этом доме кружки воды не выпью!
   Инга вышла в сени, хлопнув дверью.
   - А я, понимаешь, озябла. Мне  можно?  -  спрашивал  Кончуга  Конькова,
наливая себе водки.
   - Пей на здоровье! - Коньков встал из-за  стола  и  прошел  к  Насте  в
бревенчатый пристрой, плотно затворив за собой дверь.
   Настя лежала на диване, уткнув лицо в подушку, и глухо рыдала.
   Коньков присел возле нее на  стул,  оглядел  обстановку  этой  комнаты,
похожей на спальню. В углу стоял комод, рядом с  кроватью  платяной  шкаф,
трюмо на подставке, и перед ним зеленый бархатный пуф.
   - Успокойтесь, Настя. - Коньков стал утешать ее:  -  Быть  в  лагере  у
Калганова той ночью еще не значит  совершить  преступление.  Но  имейте  в
виду, если вы будете запираться, придется взять вас под  стражу...  А  там
перекрестные допросы, улики... Свидетели!  Докажут.  Но  тогда  вас  будут
судить за укрывательство преступления.
   Настя встала, все  еще  всхлипывая,  оправила  волосы,  потом  накинула
крючок на дверь.
   - Я хочу, чтобы нас никто не слышал.
   - Понятно! Будем говорить тихо, - согласился Коньков. - Итак, вы  знали
Калганова?
   - Да.
   - Когда вы с ним познакомились?
   - Года два назад. Я в школе в Красном селе работала.
   - Какие у вас были с ним отношения?
   - Мы встречались...
   - Как?
   - Ну... - Настя повела плечом и замялась.
   - У вас была любовь?
   - Была.
   - Почему же вы не поженились? Он не захотел или вы?
   - Он меня держал в неопределенности.
   - Каким образом?
   -  Говорил,  что  он  прирожденный  холостяк.  Что  замужество  -   это
предрассудок. Что  замужество  убивает  любовь,  что  любовь  должна  быть
свободной. Ну и все такое... Теперь это модные взгляды... - и потупилась.
   - Н-да. - Коньков помолчал, потом спросил: - Вы переписывались?
   - Он не любил писать письма. Говорил, что это тоже предрассудок.  Уехал
в экспедицию куда-то в Якутию. Я потеряла с ним связь и с  год  ничего  не
знала о нем.
   - И вы решили выйти замуж за другого?
   - Да... В прошлом году.
   - А с Зуевым вы давно знакомы?
   - Давно. Раньше, чем с Калгановым.
   - Он что, в Красном жил?
   - Нет, он в райцентре жил. Работал экспедитором  торговой  базы.  Часто
приезжал к нам. Потом перешел в лесничество. Мы поженились, жили  у  меня,
при школе. Но тут приехал  Калганов,  познакомился  с  Ингой...  И  мне  в
отместку стал крутить любовь у  всех  на  глазах.  Инга  понимала  это,  и
ненавидит меня.
   - А вы любили Калганова?
   - Да.
   - Зачем же вышли за Зуева?
   - Куда же деваться? Деревня,  глушь...  Четыре  года  одна  прожила,  и
никакой надежды...
   - А Зуев знал о вашей связи?
   - Конечно. Когда приехал Калганов, он стал меня ревновать.
   - Скандалил?
   - Всякое было. Из-за этого и ушел сюда и меня увез. Говорил - временно.
Мол, подыщем что-нибудь получше - переедем, станешь опять работать.
   - Понятно. А теперь скажите, что было в ту ночь?
   Настя опять  всхлипнула.  Потом  с  минуту  молчала,  подавляя  в  себе
приступы плача. И заговорила ровным голосом:
   - Дня за три до этого Калганов с Кончугой заезжали к нам.  Вели  мирные
застольные разговоры... А на другой  день  все  уехали.  Ивана  вызвали  в
район, а Калганов с Кончугой подались в тайгу.
   - И что ж? Зуев спокойно поехал в  район?  Он  же  знал,  что  Калганов
остался поблизости.
   - Знал... Предупреждал меня, что нагрянет... Я его успокоила. Говорила,
что возврата к прошлому не будет. Ну... и все в таком плане...
   Она вдруг попросила:
   - Дайте мне папироску.
   - Вы ж не курите!
   - Бросила. Когда-то курила... С Калгановым.
   - Пожалуйста! - Коньков протянул ей пачку.
   Она затянулась раза два глубоко и жадно, потом продолжила рассказ:
   - В тот же день, по  отъезде,  Калганов  пришел  ко  мне  и  стал  меня
уговаривать уехать с ним. Я заплакала, говорю ему - поздно! А он свое - я,
мол, все понял, что был свиньей... Что не может без  меня  жить...  -  Она
вдруг  часто  стала  всхлипывать,  и  плечи  ее  затряслись,  потом  опять
пересилила себя. - Мы  встречались  с  ним.  И  в  ту,  последнюю  ночь  я
согласилась с ним уехать. Вот только, говорю, Зуев приедет. Стыдно  бежать
как ворам.
   - Значит, были в ту ночь у него в лагере?
   - Была... Он отправил куда-то Кончугу... Уже под утро он проводил  меня
лесом до пожни. Мы расстались, как нам казалось,  ненадолго.  Он  пошел  к
себе в лагерь, а я домой. Подхожу к дому, смотрю - дверь в сени растворена
и собака лежит на пороге. У меня ноги  подкосились,  я  поняла,  что  дома
Иван. Я хорошо помнила, что закрывала дверь на замок  и  ключ  положила  в
условленном месте, где мы обычно прячем его. Смотрю на этот черный дверной
проем и не могу шага ступить. Оперлась о забор и чую,  что  сердце  готово
разорваться... Тут выбежал Иван, растрепанный, с бешеными глазами. И слова
не дал мне выговорить - ударил в висок. Я упала. Он стал бить меня  ногами
и скверно ругался...  И  вдруг  на  реке  раздался  выстрел.  Иван  словно
остолбенел, поглядел туда со страшным  испугом.  Потом  сказал  мне:  если
скажешь кому, что я был ночью здесь, убью. И бросился бежать к реке.
   Она опять сделала несколько глубоких затяжек и потом сказала:
   - Я еле встала... Отдышалась немного. И пошла туда,  в  лагерь.  Сердце
мое билось и ныло нестерпимо вот здесь, - указала  она  на  ключицу.  -  Я
чуяла недоброе. Пришла в лагерь - там пусто. Вышла на косу и увидела  его,
убитого... Вот все, что я знаю...
   - Спасибо, Настя! - Коньков положил на ее руку  свою  ладонь  и  слегка
пожал пальцы. - Спасибо!
   - Вы сейчас арестуете Ивана? - спросила она.
   - Ни в коем случае! И прошу вас ничего об этом не говорить. Мы едем  на
облаву. Благодарю вас! - Коньков первым вышел из пристроя.
   В горнице за столом сидели  Кончуга  и  Зуев.  Зуев  был  насторожен  и
спросил:
   - Ну, что будем делать?
   - Настя успокоилась... Так что давайте собираться на охоту.
   - Да мы готовы! - с заметным облегчением сказал Зуев. - Вы бы поели  да
выпили.
   - А я это сделаю в дороге. Поехали! - сказал Коньков.



        18

   Лодки Зуева и Кончуги еще засветло дошли до Медвежьего ключа.  Тут,  на
песчаной косе в самом устье ключа, поджидал  их  рослый  бородач  с  двумя
рыжими широкогрудыми амурскими лайками. Это был  егерь  Путятин;  поначалу
Коньков не узнал его -  он  стоял  в  разосканных  под  самый  пах  яловых
сапогах,  в  брезентовом  плаще  нараспашку  и  в  башлыке   с   опущенным
накомарником.
   Он откинул с лица накомарник  и  степенно  поздоровался  со  спутниками
Конькова.
   - Вы прямо  к  ужину  угодили,  на  готовое,  -  гудел  он,  добродушно
посмеиваясь. - Значит, удачливые.
   - Тигр-то не убежал? - спросил Коньков.
   - Охотники Дункая сказали, что здесь, в распадке.  Значит,  от  нас  не
уйдет.
   - Вы его что, на привязи держите? - спросил Коньков Дункая.
   - Я бы привязал, да ремня лишнего нет, - отшучивался Семен.  -  Брючной
тоненький - ненадежный. Вот у тебя надежный ремень -  милицейский.  Может,
уступишь?
   - Э, нет! - усмехнулся Коньков. - Когда идешь на  тигра,  ремень  нужно
туже затягивать. Не то штаны спадут.
   - А где же ваш ужин? - спросил Кончуга. - Я озябла, понимаешь.
   - Там, на берегу ключа, - махнул егерь рукой. - Там и палатки стоят.
   - Аким Степанович, а охотников развели по пикетам? - спросил Коньков.
   - Да... Вдоль всего Медвежьего ключа... Теперь тут мышь  не  проскочит.
Ну, пошли ужинать!
   - Почему пошли? Поедем на лодках! - сказал Зуев.
   - Нет, лодки оставим здесь, - сказал Коньков.
   Зуев с недоумением поглядел сперва на Конькова, потом на Дункая.
   - Почему? - спросил Дункай Конькова.
   - Так нужно, - ответил тот уклончиво. Потом  с  улыбочкой  обернулся  к
Зуеву: - Мало ли какой казус может выйти? Мы тигра на ключе караулим, а он
вдруг вздумает по реке от  нас  уйти,  вплавь.  Говорят,  и  среди  тигров
хитрованы водятся. Тут нам  и  пригодятся  лодочки.  Так  что,  Батани,  -
обернулся Коньков к Кончуге, - оставь собак здесь, при лодках. А  сам  иди
за нами. Айда!
   Надев за спину рюкзаки, взяв карабины, они пошли за егерем.  Не  прошли
они по берегу ключа и две сотни метров, как увидели егерский бивак: стояли
две палатки, горел костер на воле, кипел котел на треноге, а вокруг костра
лежало с дюжину загонщиков.
   - Здорово, охотнички до ухи! - сказал Коньков.
   - Привет кашеедам, - отшучивались те.
   - Возьмите в компанию. У нас и орудии при себе, - Коньков  вынул  ложку
из-за голенища и потянулся к костру.
   - На чужой каравай рот не разевай!
   - Она у нас архиерейская, уха-то. А у тебя звание не  соответствует,  -
наперебой острили загонщики и шумно гоготали.
   - Какая архиерейская уха? Это еще  что  за  религиозная  пропаганда?  -
строго спросил Коньков.
   - Вон главный шаман, с него и спрашивай, - кивнули на егеря.
   - Пока еще только утки варятся,  -  сказал  Путятин.  -  Трех  на  реке
подстрелили. А рыба вон, в ведре, ждет очереди.
   Возле костра стояло конное ведро, полное чищеных ленков и хариусов.
   - Это как же? И рыбу, и уток в один котел? - спросил Коньков.
   - Вот это и есть архиерейская уха. Сварятся утки, потом в бульоне будем
варить рыбу, - смачно причмокивая, пояснял егерь. - Погоди, вот поспеет  -
язык проглотите.
   - Ну что ж, пока язык на  месте,  давай,  рисуй  обстановку,  -  сказал
Коньков егерю.
   Они вдвоем с егерем пошли в палатку. Здесь на  раскладном  столике  они
расстелили карту. В палатке было уже сумеречно.  Они  засветили  фонарями,
склоняясь над картой.
   - Тигр, по приметам охотников,  находится  сейчас  в  этом  районе,  по
правую сторону ключа. По ключу, как и договаривались, расставлены  пикеты.
И здесь пикеты и флажки, чтобы не пошел вверх, - указал Путятин карандашом
на верховье ключа. - Отсюда, с высот, пойдут загонщики. Забросил  их  туда
по реке утром. Где сам станешь? Где ставить Зуева, Кончугу?
   - Зуев останется при мне. А место я выберу.  Дай  мне  поколдовать  над
картой.
   - Ну что ж, колдуй! А я пойду рыбу запускать в котел. - Путятин вышел.
   А Коньков, обшарив глазами все высотки и впадины  на  обширном  зеленом
пространстве, решил, что если кто-то и скрывается здесь, то держится  либо
неподалеку от реки, либо поблизости от ручья. Ручей перекрыт, думал он,  а
вот река? Кого  туда  поставить?  Самому  нельзя  -  Зуев  может  за  ночь
натворить дел. Кончугу?  Тоже  нельзя.  Все-таки  на  подозрении.  Семена?
Начальник ведь, заснет еще... Н-да...
   Так и не решив  этого  вопроса,  Коньков  вышел  из  палатки.  Начинали
сгущаться сумерки, и звончее, навязчивее зудели комары. Отмахиваясь от них
фуражкой, Коньков поскорее подсел к спасительному костру. Загонщики, среди
них Дункай, Зуев, Кончуга, Путятин - все были здесь. А Инги  нет.  Коньков
встал и сходил заглянул в другую палатку. И там ее не было.
   - Где Инга? - спросил он Кончугу.
   - Она, понимаешь, на речку пошла. Накомарник в лодке оставался.
   - Странная забывчивость, - сказал Коньков и быстро  пошел  в  темнеющие
лесные заросли по направлению к реке.
   Инга сидела в лодке. Увидев подходившего Конькова, насмешливо спросила:
   - Боитесь, что сбегу?
   - Вы что здесь делаете?
   - Мечтаю.
   - Почему не у костра?
   - Шума не люблю.
   - Вы неподходящее время выбрали для шуток.
   - А я не шучу. Вот  сижу  и  думаю  как  раз:  когда  же  настанет  это
подходящее время?
   - Смотря для чего и для кого?
   - Для всех... Когда, например, люди станут людьми, а не зверями?  Когда
порядочные будут жить и  работать  как  совесть  подсказывает,  а  негодяи
сидеть где положено? Когда любить будут и не обманывать?.. - У  нее  вдруг
задрожали губы, она отвернула лицо  и  сказала,  немного  помолчав:  -  Да
вам-то  что  до  этого?  Вы  ведь  допрос  пришли  снимать.  Так  давайте,
допрашивайте.
   - Вы теперь жалеете, что поехали с нами?
   - Я не умею жалеть. И меня никто  не  жалел.  Так  что  спрашивайте  уж
напрямую.
   - Хорошо. Вы были в ту ночь на реке?
   - Была.
   - Когда вы оказались на месте происшествия?
   - Сначала вечером... поздно. Но на стоянке никого не  было.  Я  решила,
что они на пантовке. Я поехала  на  верхние  солонцы.  Но  там  никого  не
оказалось. Тогда я решила, что они охотятся в Гнилой  протоке.  Там  много
водяного лютика, изюбры и сохатые любят там  пастись.  Добралась  туда  за
полночь. Но встретила там только дядю. Он мне  сказал,  что  Калганов  под
вечер привел в лагерь Настю, а что Зуев в городе. Тогда и решила, что он у
нее. Поехала домой... И тут увидела на стоянке его, убитого.  А  рядом  ее
следы. Эти кеды я на ней раньше видела. Синенькие.  Было  уже  утро,  хотя
солнце еще не  встало...  Больше  я  ничего  не  знаю,  -  глухим  голосом
закончила она.
   - А как вы думаете, в момент убийства Калганова  Настя  была  вместе  с
ним? Рядом?
   - По следам этого не скажешь. У него след размашистый. Чувствуется,  он
бежал к реке навстречу опасности.  Навстречу  своей  смерти.  А  ее  следы
мелкие, частые. Чувствуется, она шла, немея от  ужаса.  Наверное,  слышала
выстрел и пришла позже.
   Они долго молчали. Коньков курил, а Инга смотрела на бегущую воду реки,
возле  берега  темную,  как  конопляное  масло,  а  на  стрежне   играющую
мертвенно-желтым переблеском в вялом свете взошедшей луны.
   - А вам никто не встречался на реке?
   - Нет.
   - И шума мотора не слыхали?
   - Солонцы слишком далеко от того места, а Гнилая  протока  еще  дальше.
Ничего я не слыхала.
   - Понятно... - Коньков помедлил и потом заговорил с заминкой: -  Может,
вы и сами догадались, что меня и следователя не столько  тигр  интересует,
сколько этот тип, который где-то прячется  в  здешних  местах.  Ваши  люди
говорят.
   - Знаю.
   - И... у меня есть опасения, что ночью  к  нему  попытается  проникнуть
кто-либо из возможных сообщников, чтобы  увести  его  отсюда,  либо...  Вы
понимаете?
   - Понимаю.
   - Медвежий ключ надежно  перекрыт.  Если  он  пойдет  сверху,  его  там
схватят. Но если он предупрежден кем-то насчет засады... Если он опытный и
рисковый, то может двинуться туда вдоль реки, по берегу, именно  по  этому
берегу.
   - Понятно. Человек прячется где-то на этом берегу.
   - Но он может и по реке пойти.
   - Как, по открытой реке, на моторе? - удивилась Инга.
   - Зачем на моторе? Вдоль берега, отталкиваясь шестом. В тени  деревьев.
Луна будет как раз светить справа... Значит, тот берег  будет  освещен,  а
этот в тени. Я бы сам здесь продежурил всю ночь. Но не могу оставить Зуева
одного. С ним сесть здесь -  тоже  не  могу.  Он  исхитрится  каким-нибудь
сигналом предупредить об опасности. Он у меня на сильном  подоз