рении.  То,
что он ночью был там, я теперь не сомневаюсь. Но нам нужны его  сообщники.
Иначе вывернется. Он скользкий, как угорь.
   - То есть вы хотите, чтобы я  осталась  здесь,  в  засаде?  -  спросила
Ингани.
   - Да. Вы любили Калганова. И вы должны помочь нам уличить его убийцу.
   - Я согласна, - ответила без промедлений. - Вон, на самом юру  под  тем
ильмом натяну полог. Меня с реки не  заметят,  я  же  смогу  увидеть  даже
плывущее бревно. Только заберите от меня собак.
   - Собак заберу. А  лодки  останутся  здесь.  Если  кого-либо  заметишь,
останови. Будет уходить - стреляй! А в  лодке,  по  реке  захочет  уйти  -
стреляй не в лодочника, а в лодку. Мы прибежим и пойдем вдогонку. У  лодки
Зуева мотор сильный. От нас не уйдет.
   - Я вас поняла. Буду всю ночь сидеть как сова.



        19

   Два выстрела с коротким промежутком раздались  с  реки  в  первом  часу
ночи. После сытной ухи и легкой выпивки загонщики уже  спали  в  палатках.
Возле костра сидели только Путятин, Коньков да  Кончуга.  Зуев  с  Дункаем
храпели под небольшим пологом, натянутым возле самого ручья, где  поменьше
комарья. Сырости они не боялись - для подстилки  прихватили  с  собой  две
больших медвежьих шкуры.
   Эти выстрелы всполошили только собак да Зуева с Дункаем, а загонщики  в
палатках и не почухались.
   Коньков, как спринтер  после  знака,  поданного  стартовым  пистолетом,
рванулся в таежную темень за собаками, далеко оставив всех позади себя. Он
поспевал за собаками огибать буреломную заваль и выворотни, словно  держал
их на невидимой шлее, и, не успев даже запыхаться, через  какую-то  минуту
выбежал на бугор к тому ильму, где был натянут полог. Коньков сунулся было
в полог, но там никого не было.
   Инга покрикивала внизу, от реки:
   - Лодку вытащи насухо! Так, а теперь брось шест и не  вздумай  вильнуть
или побежать... Уложу как зайца. Подымайся на берег!
   Коньков сам хотел спуститься вниз, но за спиной услышал хруст валежин и
тяжкое пыхтение. Он посветил фонариком - Зуев! "Ах,  сволочь!  Не  спал  и
даже не раздевался..." - успел подумать Коньков.
   - Что здесь за стрельба? - спросил Зуев, щурясь и заслоняясь руками  от
света.
   - Сейчас узнаем.
   Пока Инга вела по откосу какого-то здоровенного мужика сюда,  к  ильму,
подоспели и Дункай, и Кончуга, и Путятин.
   Задержанный шел сутулясь, низко опустив голову, за ним  -  Инга,  держа
его под прицелом; оплечь висел у нее второй карабин с раздробленной ложей.
Коньков высвечивал их обоих фонариком. Задержанный наконец поднял  голову,
и все увидели его скуластое, блестевшее от пота лицо,  мертвенно-синее  от
страха.
   - Кузякин! - удивился Коньков. - Ты что, с неба свалился?
   - Шел вдоль берега, на шесте, с выключенным мотором, - сказала Инга  за
Кузякина. - Я его окликнула. Он развернул лодку и стал заводить  мотор.  Я
выстрелила в мотор. Тогда он поднял со дна лодки карабин. Я  выстрелила  в
карабин. Вот, ложу раздробила, - Инга сняла с плеча  карабин  и  протянула
его Конькову. - Я крикнула ему, если  не  причалит  к  берегу,  продырявлю
голову, как пустую банку. Он понял, что с ним не шутят. Вот и причалил.
   - У кого вы взяли карабин? - спросил Коньков Кузякина.
   - Зуев дал, - ответил тот, глядя себе под ноги.
   - Врет он! - крикнул Зуев.
   - А вы помолчите! - строго сказал ему Коньков и опять Кузякину:  -  Как
вы здесь оказались? Куда шли?
   Кузякин мотнул головой, как притомленная лошадь, и опять уставился себе
на ноги.
   - Кашевара Слегина шли выручать? Отвечайте! - повысил голос Коньков.  -
Зуев вас послал?
   - Да. Сегодня утром...
   - Сволочь! - крикнул Зуев.
   - А мясо у кого брали? Тоже у Зуева?
   - Да.
   - Врет же он! Врет! - надрывался Зуев.
   - Да чего уж там? - глянул на него виновато Кузякин. - Не все ли  равно
теперь?
   - Дубина! - сказал Зуев и отвернулся.
   - Где брали мясо? - спросил Коньков.
   - Тут недалеко есть тайник.  -  Кузякин  кивнул  на  Зуева:  -  Он  сам
покажет.
   - Ладно... - зло покривился Зуев. - Я покажу... Но имей  в  виду  -  ты
сейчас сам себя приговорил к смерти.
   - Разговорчики! - прикрикнул на Зуева Коньков. - И Слегин там прячется?
   - Там, - ответил Кузякин.
   - Значит, ты шел, чтобы вывезти отсюда Слегина?
   - Да!
   -  Врешь,  мерзавец!  Ты  шел,  чтоб  его  зарезать.  Убрать,  чтоб  не
проболтался, - сказал Зуев со злобным азартом.
   Коньков посмотрел на Зуева, потом на Кузякина и спросил:
   - Так кто же из вас троих стрелял в Калганова?
   - Не знаю, - ответил Кузякин.
   - Х-хе! Он не знает! - усмехнулся Зуев и кивнул на Кузякина:  -  Да  он
же, он убил Калганова.
   - Это еще надо доказать, - исподлобья посмотрел Кузякин на Зуева.
   - Идемте. Я докажу... - Зуев пошел впереди по речному берегу.
   - Идите! - сказал Коньков, подталкивая Кузякина. - Разберемся...
   Тайник оказался совсем неподалеку.
   В полуверсте по реке вверх от устья Медвежьего ключа и метров на сто  в
глубь тайги стоял могучий тополь Максимовича, эдак обхвата в три. К нему и
подвел всех Зуев и сказал:
   - Здесь он.
   Коньков осветил фонариком  лесные  заросли  вокруг  тополя,  в  надежде
увидеть какую-нибудь избушку на курьих ножках. Но ничего такого не увидел.
   - Где же тайник? - недовольно спросил он.
   Зуев подошел к тополю и стукнул три раза  по  шершавой  коре.  И  вдруг
дерево открылось - дверь была врезана  в  ствол  и  замаскирована  искусно
набитой  на  доски  корой.  Из  тополя  выглянула  испуганная  физиономия;
высвеченный фонарем, парень заслонился ладонью и спросил хриплым спросонья
голосом:
   - Это ты, что ли, Иван?
   - Выходи давай! - сказал ему Зуев и, обернувшись, пояснил Конькову: - В
тополе большое дупло. Я устроил в нем избушку.
   Парень был маленький, шустрый; он вылез и таращил испуганные  глаза  на
Конькова.
   - Не ждал нас? - усмехнулся Коньков. - Вы - Слегин Иван?
   - Ага! - с готовностью отозвался тот.
   Коньков заглянул в дверь: в избушке, устроенной  в  дупле  исполинского
дерева, стоял топчан,  столик,  табуретка  и  даже  "буржуйка",  труба  от
которой  отходила  вверх,  в  дыру,  невидимую  за  огромным   суком.   На
перекладине над топчаном висели копченые окорока, а под ним и  под  столом
лежали перебинтованные панты.
   - Шесть пантов! - пересчитал их Коньков и сказал  Зуеву:  -  А  у  тебя
здесь промысел налажен.
   Зуев промолчал.
   - Как ты здесь оказался? - спросил Коньков  Слегина.  -  Тебя  же  тигр
слопал?
   - Какой тигр? - испуганно переспросил парень и глянул  на  Зуева.  -  Я
это... Иван меня сюда послал...
   - Когда?
   - Да вроде четыре дня назад. Я уже здесь и дни-то перепутал.
   - А ты вспомни, и поточнее! -  строго  сказал  Коньков.  -  Скажи  все,
подробнее. И не врать!
   - А чего мне врать? Я мясо не крал. Я покупал его. Вот у них, -  указал
он на Зуева и Кузякина.
   - Как ты здесь оказался? Почему ушел из бригады?
   Зуев хотел было что-то сказать, но Коньков прикрикнул на него.
   - Молчать! - и Слегину: - Говорите.
   - Дак ночью, значит... Они шли на лодке вверх. А я еще не спал, на косе
сидел. Вот  мы  и  договорились:  обратно  пойдут  -  мяса  мне  продадут.
Возвращались они на рассвете. Я вышел на косу. Дали мне  мяса  и  говорят:
мол, теперь сматывайся.  Почему?  А  потому,  говорят,  что  шухер.  Утром
приедет сюда Калганов, он по нашим следам идет, и станет пытать тебя  -  у
кого ты мясо покупал? А я говорю - не скажу. Тут мне Зуев говорит: "Дурак!
Вы вторую  неделю  изюбрятину  варите.  Ведь  кто-то  же  проговорится  из
рабочих. Да они уж,  поди,  сказали  ему.  Он  же  тут  околачивается".  Я
испугался. А Зуев еще добавил: "Он тебя потянет в  милицию  за  незаконную
покупку дичины. Там все скажешь. И получишь срок вместе с нами". Я чуть не
заплакал: что ж мне теперь делать, говорю. А Зуев мне сказал: "Заблудись в
тайге дней на пять. Пройди на Медвежий  ключ  и  поживи  в  моем  тайнике.
Возьми с собой хлеба. Остальное все там  есть.  Не  отощаешь.  А  Калганов
уедет - я дам знать. Вернешься к себе на стан. Скажешь:  плутал".  Сейчас,
говорю, хлеба возьму и дам деру. Но Зуев меня остановил: "Куда, - говорит,
- ты, дурень? Сперва мясо свежее спрячь. Положь его в большую кастрюлю  да
прикопай возле воды, не то пропадет". Это я все сделаю, говорю. И хотел за
кастрюлей бежать. А Зуев меня опять остановил: "Вот еще что, - говорит.  -
На Кривом Ручье свежие тигриные следы. Тут, мол, какой-то приблудный  тигр
появился. Кинь свою кепочку возле следа, а сам по ручью, по воде, топай на
перевал. Оттуда спустишься к  Медвежьему.  Пусть  думают,  что  тебя  тигр
слопал. Так будет  вернее.  Когда  придешь  в  стан,  еще  посмеешься  над
своими". Я все  так  и  сделал.  А  насчет  того,  что  мясо  покупал,  не
отказываюсь. Виноват, судите.
   - А кто убил Калганова? - строго спросил Коньков.
   - Как убили? Калганова? - испугался Слегин. - Когда?
   - В то утро, когда ты бежал из стана.
   - Я? Калганова?! Да что вы, товарищ лейтенант? - Слегин осекся  голосом
и всхлипнул: - Да я разве замахнусь на такого человека? Я ж совсем  ничего
не знаю!
   - Ну? Так кто же из  вас  убил  Калганова?  -  спросил  опять  Коньков,
поочередно глядя то на Кузякина, то на Зуева.
   - Не знаю, - сказал Кузякин.
   - Зато  я  знаю,  -  с  ненавистью  смерил  его  взглядом  Зуев.  -  Мы
возвращались с мясом. Возле Бурунги, на косе, остановились. Я пошел домой,
за женой приглядеть. А он в лодке остался. Пока я выяснял там с  ней  свои
отношения, Калганов накрыл Кузякина. Он его и кокнул.  Я  слыхал  выстрел.
Когда прибежал - все было кончено...
   - И тут выкручивается! - гневно сказала Инга.
   - Чем докажете? - спросил его Коньков.
   - Человек я запасливый. - Зуев прошел в свою избушку и вышел оттуда  со
вставным стволом, и, подавая его Конькову, сказал: -  Убили  Калганова  из
этого ствола. Проверить не трудно. Ствол нестандартный,  пуля  хранится  у
вас.
   - Как он у вас оказался? - спросил Коньков, оглядывая этот вкладыш.
   - Кузякин вынул его из своего дробовика и в реку бросил. А я  уж  потом
достал его. Благо что вода неглубокая и светлая. Авось, думаю, пригодится.
   - Какой негодяй! А  сам  вроде  бы  и  ни  при  чем?  Негодяй!  -  Инга
всхлипнула и вдруг сорвала свой карабин с плеча.
   - Инга! Не смейте! - крикнул на нее Коньков.
   - Таких стрелять надо, как бешеных собак! - завизжала она, передергивая
затвором.
   Кончуга схватился за ствол и с трудом вырвал из ее цепких рук карабин.
   Она зарыдала, забилась в истерике и упала на землю лицом вниз.
   - Она  больной  немножко,  -  сказал  извинительно  Кончуга,  передавая
карабин Конькову. - Она целую неделю не спит... Вот какое дело.
   - Инга, успокойтесь! - сказал  Коньков,  наклоняясь  над  ней.  -  Ведь
слезами горю не поможешь. Вставайте! Пора идти.
   Она не ответила, только рыдания стали судорожнее и  ходуном  ходили  ее
плечи.
   - Пускай плачет, - сказал Кончуга. - Легче будет, такое дело. Вы идите.
Все. Я здесь оставайся.
   - Заберите панты, дверь тайника заприте, - сказал  Коньков  Путятину  и
Дункаю. - И пойдем к лодкам.
   - А как насчет облавы? - спросил егерь.
   - Облава отменяется. Как видите, тигр не виноват. Так что все по домам.
   И они двинулись гуськом по тайге, все дальше уходя от  лежавшей  ничком
на земле Инги и от Кончуги, сидевшего возле нее с трубочкой  во  рту  и  с
карабином на коленях.

   1969



        Борис Можаев. История села Брехова, писанная Петром Афанасиевичем Булкиным

   -----------------------------------------------------------------------
   В кн.: "Собрание сочинений в четырех томах. Том третий".
   М., "Художественная литература", 1990.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 5 July 2002
   -----------------------------------------------------------------------


                             На лествице, по  которой  разум  человеческий
                          нисходить долженствует во тьму заблуждений, если
                          покажем  что-либо  смешное  и  улыбкою  соделаем
                          добро, блаженны наречемся.
                                                                 А.Радищев


        ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

   Однажды Петр  Афанасиевич  Булкин,  с  которым  я  был  хорошо  знаком,
попросил меня отвезти его рукопись в какой-нибудь  толстый  журнал.  Выбор
пал на Ивана Боборыкина, редактора популярного журнала "Красное семя".
   - Кем он доводится тому Боборыкину, который написал про Китай-город?  -
спросил Петр Афанасиевич.
   - Кажется, внуком, - ответил я.
   - Тогда ему отдайте. Эти не подведут - наши люди. Хорошей фамилии.
   Однако знаменитый критик наш огорчил  Петра  Афанасиевича.  Он  написал
ему:
   "Дорогой тов.  Булкин!  Вам  еще  рано  браться  за  перо:  Вы  человек
необразованный.  Рекомендую  поступить  в  народный  университет,  активно
посещать лекции по литературе и искусству. Во-первых, Вы пишете  только  о
том, что прошло, а нам нужно про сегодняшний день. Во-вторых, у Вас нет ни
сюжета, ни характеров, ни языка. И по мысли путано, народ не примет  такую
книгу и не поймет. Вот Вы, например, пишете - "гепат". А ведь такого слова
нет в природе. Есть слово "гомеопат". И т.д. и т.п.
   На что Петр Афанасиевич ответил  ему  длинным  письмом,  в  котором  не
трудно заметить и ум, и находчивость, и литературную осведомленность.  Вот
отрывок из этого письма:

   "Многоуважаемый тов. Боборыкин!
   Не стану спорить насчет образования, а также насчет  того,  нужно  Ваше
образование писателю или нет. Я, например, видел писателей  (в  Брехово  к
нам приезжали), которые говорят "етта" и  "булхактер",  а  нужно  говорить
"это" и "булгахтер". Ну и что? А пишут они, между прочим, не хуже  Вашего.
И Вы их сами печатаете. Или Вы упрекаете меня насчет отсутствия сюжета?  А
знаете  ли  Вы  такого   знаменитого   современного   писателя   Владилена
Золотушкина? Между  прочим,  он  занимательно  доказал,  что  его  фамилия
происходит не от золотухи  -  детской  болезни,  а  от  золотых  приисков,
которые хотели открыть в их деревне на речке Пискаревке, потому что  нашли
золотой самородок в помете гуся. Правда, когда капнули в  городе  на  этот
самородок кислотой, он зашипел и оказался стертой медной бляшкой.  А  ведь
про это книга написана, да еще какая. Вы ее читали? У нее есть сюжет? Нет.
И не нужен. Золотушкин доказал, что сюжет - пережиток прошлого.
   А таперика возьмем слово "гепат".  Вы  пишете,  якобы  правильно  будет
"гомеопат". Может, у Вас так и говорят. Не спорю. Но давайте посмотрим, от
чего произошло это слово? Ясно же, от аптеки, из которой гепат  выписывает
свои лекарства. А из какой аптеки он выписывает? Только  из  гепатической.
То есть из той, которая стоит у  Вас,  в  Москве,  на  Колхозной  площади.
Неужели Вы не слыхали? Мы в Брехове и то знаем про эту  аптеку.  Даже  мой
брат Леванид туда ездил за лекарством. Вот таперика и объясните мне -  что
такое грамотность и как ее следует понимать.
   Очень странный вопрос Вы мне задали  и  насчет  того,  про  какой  день
писать: про вчерашний  или  про  сегодняшний?  Интересно,  как  же  я  мог
написать про сегодняшний день, когда он еще  не  прошел?  Во-первых,  надо
подождать, пока он  пройдет,  и  посмотреть  -  что  из  этого  получится.
Во-вторых, надо еще написать... А на это потратишь не один только день  и,
может, не один год...
   Даже Владилен Золотушкин не успевает  написать  про  сегодняшний  день.
Недаром читают его и говорят: "А-а! Это уже было..."
   Увы, дорогой читатель! Этот интересный спор так и не  окончился:  Петра
Афанасиевича не стало. Прошлой зимой поехали они вместе с братом за  сеном
в луга. Дорога дальняя... Наняли  шофера-левака  из  соседней  ЛМС,  взяли
водки и  поехали  на  ночь  глядя.  На  беду  разыгрался  ветер,  перемело
дорогу... Они и застряли, до лугов не добравшись. Куда идти в такую пору?!
Выпили водки и уснули. Петр Афанасиевич прямо в кузове, а шофер с Леонидом
в кабине. Утром нашли их... те, что в кабине, обморозили руки да  ноги,  а
Петр Афанасиевич замерз до смерти. Вот и пришлось мне брать  на  себя  все
хлопоты по изданию его рукописи. Я ее  почти  не  тронул,  только  добавил
кое-где знаков препинания. При всем моем уважении к Ивану Боборыкину, я не
могу согласиться с его  приговором:  "Эту  книгу  народ  не  примет  и  не
поймет". Примет ли, нет ли - не знаю. Но что поймет - уж в этом я уверен.



        С ЧЕГО НАЧАЛОСЬ

   Вчера мы ходили с председателем колхоза Звонаревым Петром Ермолаевичем,
прозванным в селе Петей Долгим, в новую школу. Такая она большая,  столько
в ней всяких перегородок - заблудиться можно. Входим в одну комнату  -  на
каждом столе лампочка под цветным колпаком, как гриб  торчит.  Полы  серым
матерьялом покрыты, под названием линолим.  Идешь  по  нему  -  а  каблуки
шлеп-шлеп, как по воде, только брызг нету. А вдоль стен все книжные  шкафы
стоят.
   - Что ж это за комната такая? - спрашиваю.
   - Это читальный зал, - отвечает Петя Долгий.
   "Эх, брат родной! Таперика, - думаю, - и помирать здесь буду". Люблю  я
книжки читать. В одной книжке про одно написано, в другой - про другое.  И
все-то они разные. Хорошая книжка всегда  писана  с  секретом,  как  ларец
потайной. Чтобы открыть секрет, голову на плечах иметь надо, а не  вареную
тыкву. Оглядываю это я книжные шкафы и говорю Петру Ермолаевичу:
   - Веришь или нет, но моя жена Маруська ни одной книжки не прочла.
   - А какое у нее образование? - спрашивает он.
   - Да никакого. Ни бум-бум.
   - Как же она станет читать, если неграмотная? Она не  может,  -  сказал
Петя Долгий.
   А я отвечаю:
   - Не то беда, что не может, а то, что не вникает. Я многое чего не мог,
да вник. И никто меня не учил. А таперика вот и книги  читаю,  и  сочинять
умею.
   У меня даже стихотворение в  районной  газете  напечатали  про  Седьмое
ноября:

   С деревьев листья падают,
   И дождь, как из ведра.
   Но нас погода радует -
   Мы вышли изутра.

   Я человек заслуженный - персональный пенсионер. Мне  платят  шестьдесят
рублей областной пенсии. И по случаю праздника Петя Долгий пригласил  меня
выступить перед школьниками - как мы раньше жили и как сейчас живем.
   - Товарищи пионеры! - сказал я. -  Строй  раньше  был  угнетенный...  В
школу не ходили, уровень свой не повышали. Я сам только две  зимы  учился.
Да как учился? Снег поглубже выпадет - дома сижу. Валенок не было  -  одни
опорки. А в опорках куда итить по глубокому  снегу?  Но  сейчас,  товарищи
пионеры, чего не жить? Мы живем лучше, чем при коммунизме. Лечат бесплатно
и учат вас бесплатно. И все равно общество не должно стоять на месте.  Оно
движется вперед, как земля вертится. Но я вам,  товарищи  пионеры,  не  то
хотел сказать. Надо слушаться мать с отцом. Не то  вы  совсем  разучитесь,
как моя Валька. Только бы она пудрилась да наводилась...
   Речь моя всем очень понравилась, а Петя Долгий сказал:
   - Может быть, ты, Петр Афанасиевич, станешь в школе работать?
   - Кем работать?
   - Да вроде завхозом...  Ночью  охранять  здание,  а  днем  за  порядком
следить - звонки вовремя давать. Мы тебе от  колхоза  положим  зарплату  -
пятьдесят рублей в месяц.
   - И за лошадью мне смотреть?
   - Для этого у нас конюх имеется. А  ваша  солидность  нужна  здесь  для
порядка.
   А что ж, думаю, для порядка надо постараться. И деньги хорошие. К  моей
пенсии да еще пятьдесят рублей - жить можно. Отчего ж не пойти? Все  равно
я по ночам не сплю, как сыч корабишинский. (Корабишино - это у нас  лесное
село, я про него потом напишу.)
   И согласился. Достал из сундука белый китель из чесучи, который  носил,
когда еще  председателем  колхоза  был,  брюки  диагоналевые,  темно-синие
галифе, сапожки опойковые... Шляпу свою соломенную достал. Встал,  как  на
вахту. И не то что ученики,  учителя  замирали  передо  мной.  А  завроно,
старушка Семкина, сослепу за военрука