е строгача. А потом уполномоченные зачастили. Первым  нагрянул
к нам секретарь по животноводству. Целый  лагун  медовухи  выпил.  Красный
сделался, глаза выпучил и все приглядывается - за что бы зацепиться. Идет,
ноги в стороны расставляет, вроде  бы  у  него  промежность  распирает.  А
навстречу по селу конюх наш на жеребце едет, все с галопа  осаживает  того
на рысь... Тут секретарь и зацепился.
   - Кто дал право ездить на производителе? - спрашивает меня.
   - Это не езда, а проминка.
   - Кто же проминку делает галопом?
   - Где же ты видишь галоп? Это рысь!
   - Не рысь, а галоп!
   - Может, иноходь тоже галоп?..
   Ну, шире - дале. Заходим в кабинет - он на меня:
   - Тебе, - говорит, - не  токомо  что  людей  -  производителя  доверять
нельзя. Сдавай дела!
   Ну, меня и взорвало - я тоже лагун выпил. Хватаю свою  печать,  обмочил
ее чернилами и шлеп ему в будку:
   - На, руководи!..
   Щеки у него пухлые и потные. Печать моя смазалась, и потекло ручьями по
щекам.
   - Ах, так! - он схватил чернильницу - да в меня.
   Я ей на лету ладонь подставил - все брызги опять  в  него.  Он  хватает
телефонную трубку и прокурору:
   - Прошу, - говорит, - арестовать Булкина. Он руку  поднял  на  районную
инстанцию, на меня то есть.
   А тот его и спрашивает: на бюро, мол, разбирали? Нет? Тогда обождем...
   И вот вызывают меня на бюро.  Я  нарочно  надел  тот  самый  китель,  в
котором сражался с секретарем по животноводству, -  когда  он  запустил  в
меня чернильницей - рукав у меня залило.
   - Как же, - говорю, - так выходит? Я его якобы  избил  чернильницей,  а
чернила на меня полетели?
   - А кто тебе дал право ставить служебную печать на руководящее лицо?  -
спрашивает Мотяков.
   Я было насчет производителя заикнулся, но  меня  и  слушать  не  хотят.
"Тут, - говорит Мотяков, - дело не в жеребце, а  в  политике...  Дать  ему
строгана!" И записали мне двенадцатый по счету выговор.  А  про  себя  они
постановили - проверить мою черную кассу и отдать меня под суд. Но кто  не
имел в тую пору черной кассы?
   Накануне этого бюро авария у нас случилась. Дали нам  за  молоко  новый
ГАЗ-51. А шофера нет. Тут как раз из  армии  пришел  племянник  Сморчкова,
счетовода нашего. У меня, говорит, есть права. Вызвали мы его на правление
и решили ему дать новую машину. Оказалось, что эти права он где-то спер  и
подделал. Поехал он на другой день в город и врезался в  МАЗ.  Звонят  мне
оттуда - выезжай, забирай свою телегу! Едем с Сашкой на конях  в  область.
Двести километров за сутки покрыли. Являюсь в рембазу.  "Выпиши,  говорят,
наряд". - "Когда машину исправите?" - "Через полгода". - "Брат родной?!  А
на чем урожай вывозить?" - "Это дело нас не касается..." - "Поедем, Сашка,
в Пугасово..."
   Взяли мы бочку меду, мешок муки. Ходы  знакомые...  Заехали  сначала  в
Тиханово, по фляге меду -  литров  по  сорок  завезли  начальнику  милиции
Змееву и прокурору Абрамкину. Приняли... Ну, значит,  тормоза  поставлены.
Таперика газуй до поворота - шламбалка открыта.
   Заехали мы на Пугасовскую автобазу, показали кому  надо  свое  добро...
Ну, что ты? За это самое не токмо что машину починить - кишки  тебе  новые
поставят. Через неделю загудела моя  машина,  только  куры  разлетаются  с
дороги.
   А мед и муку списали мы по черной кассе, якобы за ремонт.  Вот  на  эту
свежую раструску они и побежали, как мыши...
   Приезжает ко мне не кто иной, как сам начальник милиции Змеев:
   - Петр Афанасиевич, я к тебе на случай  выявления  хулиганства.  Братья
Хамовы с Дранкиными подрались.
   - Чего их выявлять? Забирай и тех и других. Все они виноватые.
   - Так-то оно так, но мы все ж таки  власть.  Нельзя  забирать  огульно.
Надо выявлять по очереди.
   - Ну, выявляйте.
   Поселился он у меня. Пьет, ест, на улицу глаз не кажет. А мне не жалко.
Живи! Чего у меня не хватало? Одних баранов было  двадцать  штук,  да  две
свиньи. Пей, Змеев, ешь! И я вроде бы ничего не замечаю. А он нет-нет да и
сходит в бухгалтерию. Выбрал там документы насчет меда и муки и  уехал.  А
на прощание сказал Якову Ивановичу: "Смотри у меня, Булкину ни  слова.  Не
то вместе с ним загремишь".
   Но Яков Иванович напился у меня и все рассказал.  "Подлец  я,  говорит,
иуда-предатель. И хуже того - сотрудник. Привлек он меня на свою  сторону.
Хочешь - мне сейчас плюй в рожу,  хочешь  погоди.  Но  все  равно  я  тебя
уважаю..." Признается он, а сам плачет. Перепили мы.
   На другой день поехал я в район. Захожу в магазин - Змеев как раз там:
   - Здорово! Ты где остановился?
   - У приятеля.
   - Нет уж, давай ко мне. Располагайся, как дома.
   - Это где? - спрашиваю. - В камере, что ли?
   Он и остолбенел.
   - Спасибо, - говорю, - Змеев, что не побрезговал моей хлеб-солью.  -  И
пошел прочь.
   А он мне вслед:
   - Ты вот как заговорил... Ну, погоди, ты у меня запоешь по-другому.
   Не успел я до своих дойти, как догоняет меня наш милиционер Тузиков:
   - Петр Афанасиевич, срочно в кабинет Змеева.
   Прихожу. Он с улыбочкой приглашает к столу, на "вы", якобы незнакомого.
Сажусь.
   - Прокурор приказал арестовать вас насчет кражи и следствия.
   - Вам, - говорю, - виднее. Вы - люди при исполнении обязанностей.
   - Напишите, товарищ Булкин, объяснение. Куда вы бочку меда дели?
   Я написал - сто двадцать литров на ремонт ушло, сорок литров  начальник
милиции взял, тов. Змеев, а сорок литров прокурор Абрамкин.  И  подаю  ему
тоже с улыбочкой; обращаюсь на "вы", якобы незнакомы.
   - Здесь, товарищ начальник, все расписано.
   Он прочел и ногтем свою фамилию подчеркнул:
   -  А  это  зачем?  Сними  мою  фамилию.  Я  же  к  тебе   по   душевной
откровенности, вроде бы предупреждаю тебя.
   - Спасибо за вашу заботу, а вычеркнуть не могу.
   - Это еще доказать надо. Я у вас не брал.
   - Точно, - говорю. - Я вам лично не давал. Брала  ваша  жена  от  моего
кучера. Мы порядок тоже знаем.
   - Шельма! А ежели я тебя посажу?
   - На то вы и состоите при исполнении обязанностей.
   Так он меня обнюхивал, обнюхивал, а  взять  боялся.  Но  тут  случилась
история - на место Мотякова прислали нового секретаря Демина.  А  я  попал
под кампанию: кто из председателей не окончил ЦПШ, ШКМ или хотя бы  ШКШ  -
увольнялись. Новый секретарь Демин привез в  Брехово  нового  председателя
Петю Долгого. А мое увольнение пошло в зачет - растраченный мед покрыло.
   Сноска: читателям, которые не знают, что такое ЦПШ, ШКМ, ШКШ,  объясню:
ЦПШ - есть сокращенно церковно-приходская школа; ШКМ - школа  крестьянской
молодежи, а ШКШ значит школа кройки и шитья.



        ПЕТЯ ДОЛГИЙ

   Я все логически себе воображаю: почему Петя Долгий  поднял  колхоз?  На
этот вопрос ответил мой брат Леванид. Дурак, говорит, тот  коммунист,  кто
хочет построить коммунизм своими собственными  руками.  Надо  строить  его
сообща, в том числе и руками врагов. И вот я логически себе  воображаю:  у
нас есть  руководители,  которые  не  токмо  что  врагов  не  приобщают  к
строительству светлого будущего, но  даже  мужикам  не  доверяют.  Да  что
мужикам! Отцу родному не доверит.
   Помню, на другой день, как меня сняли, Петя Долгий сказал:
   - Петр Афанасиевич, может, ты за ферму возьмешься?
   - Пустое дело, - говорю. - Там никто не работает.
   - А ты попроси.
   - Да я уж просил.
   - Кого?
   - Всех.
   - Ну с кем вы говорили персонально? К кому ходили?
   - Да по совести сказать, ни к кому. Я ведь их и так, паразитов, знаю  -
не пойдут.
   - Вам, товарищ  Булкин,  надо  идти  не  по  руководящей  линии,  а  по
командной. Переходите в сельсовет, пока не поздно. Не то еще посадят.
   И верно. Тут как  раз  ходили  слухи,  будто  на  меня  снова  материал
написали. И ведь помог же мне устроиться председателем сельсовета. А  иной
пустил бы меня по линии врага народа.
   Я  прошу  не  путать  врага  обыкновенного  с   врагом   народа.   Враг
обыкновенный   временно   недопонимает   наших   преимуществ,   вроде   бы
заблуждается. Его надо перевоспитывать и  привлекать  к  работе.  Враг  же
народа все понимает. Находится  он  в  нашей  среде  и  вредит  от  своего
бессилия. Его надо изобличать, изолировать  от  общества  и  привлекать  к
суровой ответственности, то есть репрессировать в тюрьму.
   Таперика опишу вам Петю Долгого. Человек он еще  молодой,  но  женатый,
детей имеет. А на должность заступил совсем юнцом - и  тридцати  годов  не
было. Но росту здоровенного, через  иную  лошадь  перешагнет.  Кулаки  что
кувалды. А с лица смирен, белобрысенький, вроде  бы  подслеповатый  -  все
прищуркой смотрит.
   Приехал к нам с одним чемоданом, как тот студент - в белом костюме и  в
босоножках.  Поселил  я  его  к  старухе  Бухрячихе.  Спрашиваю  ее  через
недельку:
   - Ну, как, баб Васюта, не пьет новый председатель-то?
   -  Не  пьет,  кормилец,  не  пьет.  Я  уж  ему  и  лагушок  ставила,  и
самогоночки... В рот не взял. Только вот ходит в подштанниках.  И  ботинки
на нем с боков худые - на одних ремешках держатся. А  намедни  спрашивает:
"Бабушка, трусов у вас в магазине не продают?" - "Нет,  говорю,  до  такой
срамоты еще не доходили". - "Как же мне быть? Белья-то я не взял с собой".
А я ему вроде бы со смехом: "У меня есть Ванюшкины  кальсоны.  На".  И  он
принял... Надел, а они ему по колено. Долгий, как столб телеграфный.
   С той поры и прозвали его Петей Долгим. И пошло гулять по селу:
   - Вот так председатель! В Ванюшкиных кальсонах ходит.
   - Поизносился, бедный, в дороге-то.
   - Зато у нас оперится. Должность прибыльная.
   - Мужики, не верьте ему. Он хитрит. Деньги у него есть. Он вроде бы  из
этих тридцатитысячников. Ведь как-никак, а тридцать тысяч ему  сунули  для
чего-то.
   - Известно для чего... завлекать нас начнет на работу этими тысячами.
   И вот он первым делом объявил:
   - С нового года станем платить не трудоднями, а деньгами.
   А ему Корней Иванович Назаркин:
   - У бога новых годов много...
   А Петя Долгий свое:
   - С января колхозники переходят на зарплату. Каждый месяц аванс  будете
получать.
   Собрание проводили в школе; народу привалило полным-полно - и в классе,
и в коридоре, и на крыльце.
   - А если дохода не будет, чем заплатите? - спросил Парамон.
   - Свиноферму продадим - а заплатим,  -  ответил  Петя  Долгий.  -  Буря
пшеницу положит, вода кукурузу зальет, но ваша  зарплата  будут  стоять...
как у рабочего класса.
   - А как быть с минимом? - спросили его.
   - А миним, - говорит, - отменяется.
   Тут ему окончательно не поверили. Посмеиваются мужики. У нас  ведь  как
было с трудоднями? Установлен миним в сто тридцать пять трудодней. Ты  его
отработал - и делай что хочешь. Можно, к примеру,  на  лесозаготовки  идти
или кирпич бить в Тиханово. Но ежели у тебя минима  нет,  ты  вроде  бы  в
зависимости: во-первых, никуда на заработки не  пустят;  во-вторых,  могут
обложить двойным  налогом  в  размере  одна  тысяча  семьсот  рублей,  как
единоличника. Раньше брали налог с коровы, с  овцы,  даже  с  козы  шерсть
брали. Хоть и нет на козе шерсти, но отдай. Где хошь бери. Чего посеял,  с
каждой сотки - опять налог. А ежели минима нет - все  в  двойном  размере.
Вот мужики и смеются: "Как же так? Ежели ты отменишь миним, все на сторону
уйдут".
   А ежели он платить станет и в самом деле?  Но  чем?  Денег  на  текущем
счете ни копейки - одни долги. А что и появляется, все  идет  в  погашение
или в неделимый фонд, государству то есть.
   - Я вам вот что скажу, мужики,  -  подмигивал  Корней  Иванович,  -  те
тридцать тысяч, что ему дали в городе, он пустит в оборот. Половину из них
он, поди, уж проездил да проел. А половину нам отдаст. Кто  его  проверит?
Потом сядет да уедет. А у нас коров поведут. Нет, денег этих брать нельзя.
   Упорный был старик этот, Корней Иванович. Когда в январе и в самом деле
платить стали на трудодни, он сперва  послал  в  правление  внука  своего,
Максимку:
   - Сходи-ка, сходи... Да посмотри, чем платят. Може, облигациями?
   Но вопрос с закорюкой в том, как  Петя  Долгий  изловчился?  Откровенно
сказать вам - ни за что не поверите.
   А дело было так. На нашей лесопилке заготовлены  были  доски  на  новый
свинарник. Вот эти доски он и пустил в оборот. Вызвал пильщиков и говорит:
   - Распилите мне все эти доски на штакетник.
   Ваша команда - наше исполнение... Распилили.  Вот  тебе,  он  по  радио
объявление делает.
   - Кому нужен штакетник, приходите  в  контору,  покупайте  за  наличный
расчет.
   И народ валом повалил в правление. Огороды, пожалуй, с единоличной поры
не огораживались, потому что равнение держали на общественный сектор. Пока
мы темпы давали, бабы поразвели коз: рога и копыта  есть,  а  молока  нет.
Скотина эта нахальная и очень зловредная насчет огородов. Собака в дыру не
проскочит, а эта пролезет. Дуры бабы! Не  учли  такого  оборота.  Сами  же
потом плакались.
   Вот бабы и слетелись в правление за штакетником, как куры на  просо.  И
такой гвалт устроили - прямо друг на дружку лезут, давятся.  Боялись,  что
всем не хватит. Тут к ним вышел Петя Долгий и говорит:
   - Успокойтесь, дорогие хозяюшки! Штакетнику всем  хватит.  А  ежели  вы
хотите иметь новые заборы, записывайтесь в очередь у Якова  Ивановича.  Мы
создадим бригаду строителей и  все  ваши  огороды  по  шнурочку  огородим.
Деньги вносить сразу, по пятерке за погонный метр.
   Бригаду такую создать - плевое дело. Кто не охоч до своих же огородов?
   Петя Долгий сам разбивку сделал; не  успел  как  следует  проверить,  -
глядь - приезжает "газик". Уполномоченный из райкома!
   - Хорош председатель! - кричит из кабинки. - Предвыборная  кампания,  а
он огороды городить. Наглядной агитацией заниматься надо.
   А Петя Долгий ему:
   - Вот я и занимаюсь наглядной агитацией.
   - Нет! Это мы тебе покажем наглядную агитацию... на бюро!
   - Это когда еще будет, а я вам сейчас покажу.
   Петя Долгий пошел к машине и указал своей пятерней на околицу:
   - Вон, видишь дорогу! Ну и катись, пока не поздно.
   - Я приехал на помощь! - кричит уполномоченный.
   - Тогда вылезай из машины, бери молоток, гвозди и прибивай штакетник.
   - Вы что, издеваться? Ладно!..
   Нашего уполномоченного только и видели.
   - Ну, Петр Ермолаевич, - говорят ему мужики, - за этот самый забор  они
вас и упрячут.
   - Вот и давайте поскорее огородимся. Навались, пока видно, чтоб  другим
было завидно! - посмеивается Петя Долгий.
   И огородился! А к концу месяца колхозники деньги внесли за  ограду.  Он
этими деньгами с ними же расплатился.
   - Что это выходит, мужики? - говорит Корней Иванович. - Он нашим  салом
нам же по сусалам.
   И скажи ты на милость! Пошли в феврале колхозники на работу...  Интерес
появился. А более все оттого, что хотелось знать - как  же  он  вывернется
вдругорядь. Подошел конец месяца, он вызывает бухгалтера:
   - Яков Иванович, сколько у нас дохода поступило за молоко и мясо?
   - Тысяч сто тридцать.
   - Поезжайте в банк и все их снимите.
   - Как - все? Для чего?
   - Зарплату будем выдавать колхозникам...
   - Все деньги на зарплату? А неделимый фонд?
   - Осенью у нас денег будет много, тогда и в неделимый фонд отчислим.  А
пока он может подождать.
   - Хорошо... Но надо бы согласовать.
   - Соберем собрание и согласуем...
   - Да нет! Надо с районом.
   - Яков Иванович, мы сами хозяева.
   - Слушаюсь...
   И на этот  раз  вышло.  Но  когда  весной  Петя  Долгий  до  свинофермы
добрался,  тут  уж  приехал  Семен  Иванович  Мотяков.  Актив  собрали,  и
сцепились они с Петей Долгим.
   - Авторитет себе дешевый зарабатываешь! -  кричал  Мотяков.  -  Подачки
бросил  колхозникам...  Как  же,  зарплату  выдал!   Все   это   идет   от
теоретической беспечности.
   А Петя Долгий с улыбкой:
   - Правильно! И Маркс  был  беспечный  человек.  Он  еще  сказал:  "Если
производителю не дать всего необходимого для жизни, он все  равно  добудет
это иными путями".
   Мотяков только головой мотнул и продолжал свое:
   - Нам ли заигрывать  с  колхозниками?  Зарплатой  трясти  перед  носом?
Период агитации за колхозы давно окончен. Работать надо, враз и навсегда!
   - Вот мы и работаем, - отвечает Петя Долгий.
   - Нет, вы развалом занимаетесь! Свиноферму распродаете.
   - Зато укрепляем молочную ферму. У меня луга заливные, а вы мне  свиней
суете. Зачем?
   - Затем, что они в  плане.  А  план  есть  государственное  задание,  -
напирал Мотяков.
   - План составляете вы, а вы еще не государство.
   - Зато я смогу запретить вашу антигосударственную практику!  -  Мотяков
выпил стакан воды, взял свой портфель и уехал.
   Думали, на этот  раз  снимут  нашего  Петю  Долгого.  Но  тут  посевная
приспичила, народ на работу валит - колхоз передом идет...
   Как тут снимать председателя! Ладно, строгача  ему  дали.  Авось,  мол,
одумается.
   А он опять за свое. "Хлебороб, говорит, у хлеба живет. Так пусть  он  о
хлебе не думает. Дадим ему хлеба вволю!"
   И вот решили на правлении: ежели ты имеешь двадцать три выхода в месяц,
то кроме  заработанных  денег  дадут  тебе  по  пуду  хлеба  на  едока  по
государственной цене, то есть почти даром. А ежели ты вдова,  то  хлеб  на
всех твоих едоков идет бесплатно. Куда с добром! Повеселел народ. Прямо не
работа пошла, а песня с пляской. Сочинять стали:  музыка  Глуховой,  слова
Хамова, так и далее.
   Но не успел еще урожай созреть, нам - бац! Из района  новое  задание  -
сдать три плана. Брат родной! Восемнадцать тысяч центнеров! Мы подсчитали:
выходит тютелька в тютельку  -  сколько  уберем,  столько  и  сдадим.  Под
метелочку. Петя  Долгий  уперся:  половину,  говорит,  сдам,  а  остальное
колхозникам и на семена. Тут я должен  сказать,  он  проявил  политическую
безграмотность.  Настоящий  коммунист  как   должен   поступать?   Ты   за
колхозников переживай, а государству все отдай сполна,  что  потребуют.  И
правильно ему Мотяков сказал: "Ты колхозников ставишь на первое  место,  а
государство на второе. Отстраним!"
   Приехали в колхоз трое, во главе с Мотяковым:
   - Собери массу! Говорить будем.
   Ладно, собрались на собрание...
   - Товарищи! - выступает Мотяков. - Вы знаете,  что  все  мы  переживаем
очередную трудность... Засуху и недород.
   - Она, засуха-то, больно чудная, - говорят мужики. - Вон через  дорогу,
в Прудках, засушило, а у нас нет. Вроде бы одна  небесная  канцелярия  над
нами.
   - Небо одно, да молитвы другие, - крикнули с места, и все засмеялись.
   -  Товарищи,  не  будем  ссылаться  на  объективные  трудности.  У  вас
уродилось лучше, вы и должны пример показать. Откликнемся на призыв партии
- сдадим нашему государству двадцать тысяч центнеров!
   А кто-то из зала:
   - Зачем двадцать тысяч? Давайте сдадим тридцать! Вот это по-нашему.
   - Правильно! - Мотяков аж руками потер. - Не то  некоторые  маловеры  и
скептики отказываются, - он покосился на Петю Долгого. - Ничего,  трудовой
народ поставит их на место, враз и навсегда.
   А Петя Долгий как бы ни в чем не бывало подымается и говорит:
   - Ну что ж, товарищи колхозники, давайте считать - что у нас уродилось.
   Считали хором - все поля наперечет знали, а Мотяков записывал. Считали,
считали, - и двадцати тысяч не набрали.
   - Извините, - говорят Мотякову, - чего не можем, того не можем. Сами вы
считали.
   - Вы что? Посмешище из меня делать! - рявкнул Мотяков. - Не советую:
   Вышел с собрания, не попрощавшись. А на другой  день  вызвали  на  бюро
Петю Долгого. И навалились на него сообща:
   - Что?! Народ настраивать? Да это ж саботаж! Проси прощения! На колени!
   А Петя Долгий:
   - На колени перед вами становятся те, которые работать не умеют, да еще
бездипломники. А я академию окончил. Для меня работа всегда найдется.
   Резолюцию  вынесли  -  снять!  Но  будто  бы  первый  секретарь   Демин
заступился: "Без колхозного собрания не имеем права". У нас, говорит,  эта
самая - демократия.
   Ладно... Демократия демократией, но все ж  та