иемной Зеленин тронул Воронова и Дубинина:
   - Смотрите, Синельников!
   Главный инженер сидел возле стола и что-то на ухо нашептывал  сухопарой
секретарше. Она вытягивала к нему шею  из  широкого  воротника,  точно  из
хомута, и как-то заливисто, по-лошадиному, взвизгивала и смеялась. Заметив
своих сослуживцев, Синельников даже  бровью  не  повел  -  продолжал  свое
нашептывать. И они прошли мимо него, не окликнув, не поздоровавшись...
   - Ну, а теперь и по маленькой пропустить не грешно, -  сказал  Воронов,
беря под руку Дубинина и Зеленина. - Пошли в гостиницу!
   - Не с чего веселиться, - возразил Дубинин. - Мне, по крайней мере.
   - Чего это вы нос повесили, Михаил Титыч?
   - Видал, как Мясников посмотрел на меня, когда узнал, что я не инженер,
- сказал Дубинин. - То-то и оно. А мне совестно: сидишь как  чучело.  Ведь
это мое дело разбирать - кто прав, кто виноват. И где поселок строить, где
не строить... Но у меня багаж не  тот.  А  на  одном  старании  далеко  не
уедешь. Того и гляди, шею сломаешь и себе, и другим. Вот так-то.  Ступайте
пейте. А я  в  крайком  схожу,  в  промышленный  отдел.  Попрошусь,  чтобы
освободили... С меня хватит!
   - Но ведь мы вас избирали, - сказал Зеленин.
   - Ничего, переизберете. - Дубинин насупился и тяжело, грузно  пошел  на
выход.
   - Черт возьми! - развел руками Воронов. - Товарищи называются. Неужто и
ты мне не составишь компанию? Ведь это законное торжество... как фронтовые
сто граммов. Мы их взяли с бою...
   - Погоди веселиться. Смотри не  прослезись,  -  сказал  Зеленин.  -  Не
нравится мне этот Пилипенко.



        17

   Комиссия была создана на другой же день под председательством Пилипенко
и немедленно выехала  на  рудники.  Делом  этим  заинтересовалась  краевая
газета, и к  работе  комиссии  подключился  ее  собственный  корреспондент
Терехин.
   Лукашин потребовал от Воронова письменного объяснения о причине простоя
на  рудниках.  Воронов  подал  ему  рапорт.  В  нем  написал  он   и   про
горнорудничный поселок, и про массивы-гиганты, доказывал, что  наблюдаются
непроизводительные резервы и что отставание  жилищных  объектов  ничем  не
оправдано. Синельников окрестил это заявление поклепом на весь коллектив и
требовал строго наказать Воронова. Поговаривали, что сам Пилипенко остался
очень недоволен  резкостью  Воронова.  Корреспондент  Терехин  вернулся  с
рудников, прочел вороновский рапорт и явился к Лукашину.
   - Здравствуйте, Семен Иванович! - шумно приветствовал  он  Лукашина  от
самого порога и, размашисто пройдя через кабинет, журавлем перегнулся  над
столом, с улыбкой выкинул руку.
   Лукашин слегка приподнялся.
   - Привет, привет советской печати! Садитесь. Чем могу служить?
   - Да вот очерк собираюсь написать о вас, - сказал Терехин, усаживаясь в
кресло. - Вы на счету, так сказать, примерного руководителя.
   - Ну, что вы, деятель! Какой я примерный руководитель?  Так,  стараемся
по малости.
   - Как у вас с планом в этом месяце?
   - В целом неплохо. Но участок Воронова не выполняет.
   - Воронова? - удивленно спросил Терехин. - Вот оно что! А я только  что
читал его заявление о неполадках на стройке. Что вы об этом думаете?
   - А что же тут думать?  Я  начальник...  Вы  послушайте,  что  об  этом
говорит коллектив.
   В кабинет неслышно вошел предупрежденный секретаршей Синельников.
   - Петр Ермолаевич! - сказал Лукашин Синельникову. -  Вот  корреспондент
интересуется заявлением Воронова.
   - Заявлением Воронова? - переспросил Синельников.
   -  Да.  Это  интересно  и,  по-моему,  важно!  -  воскликнул   Терехин,
поздоровавшись. - Вы можете сказать что-либо поподробнее об этом?
   Синельников отошел на два шага в  сторону,  заложил  руки  за  спину  и
озабоченно потупился.
   - Видите ли, я в этом деле, так сказать, лицо заинтересованное, - начал
он, смущенно улыбаясь. - Мне трудно быть  объективным,  но  я  постараюсь.
Воронов - человек новый в нашем коллективе, и вполне понятно,  что  многое
видится ему в  ином  свете.  Это  -  нормальное  явление.  Было  бы  более
странным, если бы все непривычное  для  него  он  принимал  безоговорочно.
Ну-с, ближе к делу. Воронов решил, что мы быстрее можем двинуть жилье.  Он
отжал кое-какие резервы, попросил еще техники. Мы  дали.  Пожалуйста,  как
говорится, ему и карты в руки! Но эффект получился  не  тот.  Он  распылил
людей и, попросту говоря, не выполнил плана. Вы понимаете, разумеется, что
не можем мы по примеру Воронова снимать людей с основных  производственных
объектов и ставить на жилье. Мы просто оголим участки и завалим план.
   Терехин сделал несколько пометок в блокноте.
   - Собственно, Воронов на этом и настаивает в  своем  заявлении.  Судите
сами!
   - Да, интересно... Ну, а насчет рудничного поселка? -  Терехин  смотрел
на Синельникова.
   - Несколько месяцев управление  совнархоза  и  мы  -  проектировщики  -
выбирали  место  для  рудничного  поселка.   Чем   мы   руководствовались?
Естественно,  близостью  к  рудникам,  а  стало  быть,  малыми  затратами,
связанными с перевозкой рабочих. А Воронов предлагает вернуться к  старому
проекту. За  пятнадцать  километров  возить  горняков  на  работу!  И  это
называется создать удобства! А с какими расходами будут связаны перевозки?
Они в копеечку будут обходиться государству.  Тут,  видите  ли,  еще  одно
обстоятельство следует учесть: около рудников  условия  для  строительства
более трудные, чем в Солнечном. Воронов столкнулся с грунтовыми водами, ну
и забил тревогу.
   - А что вы скажете о массивах-гигантах?
   - Здесь Воронов прав в том, что мы пошли  на  сооружение  дорогостоящих
коробов. Но зато потом, при бетонировании головы пирса, мы не будем делать
опалубки, и эти короба нам позволят на десять дней сэкономить  время.  Как
видите, расходы окупаются.
   - Да.  Интересно.  Еду  к  Воронову.  -  Терехин  встал  и  пожал  руку
Синельникову. - Увидимся еще, - сказал он  Лукашину.  -  До  вечера!  -  И
стремительно вышел.
   Лукашин снял трубку телефона.
   - Зеленин?  Сделали  подсчет  выполнения  плана  по  участку  Воронова?
Занесите ко мне.
   - Я посмотрел твой  доклад,  -  сказал  Лукашин  Синельникову,  положив
трубку. - Обдуманно составлен.
   - Стараюсь, Семен Иванович.
   - Заметно.
   - Ничего не поделаешь, таков уж я. Терпеть не могу людей  без  такта  и
меры.
   - Говорить ты умеешь, деятель.
   Синельников  вопросительно  посмотрел  на  Лукашина  и  сказал,  словно
оправдываясь:
   - Жизнь учит.
   В кабинет вошел Зеленин.
   - Давай сводку! - протянул к нему руку Лукашин.
   Зеленин подал.
   - Итак, девяносто два процента, - заявил Лукашин, просматривая  сводку.
- На восемь процентов не дотянули. Причины?
   - В суммарном выражении Воронов дал больше, чем остальные, стало  быть,
фактически...
   Синельников перебил его:
   - Спрашивают о причинах невыполнения плана!
   - Воронов рассчитывал на вашу помощь, а вы ему пристегнули  рудники.  -
Не дожидаясь возражений, Зеленин вышел.
   - Слишком много он стал брать на себя, - заметил Синельников, глядя ему
вслед.
   - Жизнь учит, - сказал Лукашин.
   Синельников уловил скрытую иронию и спросил:
   - А вы подготовили доклад для комиссии?
   - Нет.
   - Как же так?
   - А вот так. Достаточно и твоего.
   - Да?
   - Да, деятель.
   - Ну что ж, пока.
   "Заюлила старая лиса. Трусит",  -  думал  Синельников,  идя  к  себе  в
кабинет.
   Еще во время спора с Вороновым он почувствовал шаткость своего проекта.
Если он проиграет дело с рудничным поселком - ему конец.
   Но когда он прочел заявление Воронова, то воспрянул духом. Глупец  этот
Воронов! Все свалил в одну кучу: и рудничный поселок, и резервы, и  планы,
и жилье. Синельников рассчитывал, что это вызовет и раздражение  Лукашина,
и протест начальников участков. Но главное - это взбесит Пилипенко... Чего
это Воронов суется один за всех решать? К тому же сам не выполнил план.  В
такой обстановке Синельников сможет разбить  Воронова,  а  комиссия  среди
прочих вопросов похоронит дело и о рудниках.
   Терехин зашел к Зеленину, отозвал его в сторону и спросил:
   - Как дела у Воронова?
   - Неважно. А что говорит комиссия? Пилипенко?
   - Будут отстаивать свой проект... Экономия  государственных  средств  -
прежде всего. А наледь  и  силикоз  -  это,  говорят,  временные  явления.
Устранятся.
   - Понятно... Как бы не пала тень на Мясникова.
   - И я так думаю.
   - Значит, у Воронова - дело табак. Отсюда его ударят и за  невыполнение
плана.
   - Свезите меня к нему, - попросил Терехин.
   Они нагрянули в Рыбный порт на лукашинской "Победе".
   - Вот ты где засел, Аника-воин! - воскликнул Терехин, входя в  контору.
- Да это настоящий дот! Смотри - не окна, а бойницы, щели!
   -  Читал  поклеп  на  коллектив,  как  теперь  называет  мое  заявление
Синельников? - спросил Воронов, тиская руку Терехина.
   - Читал.
   - Ну?
   - Все это надо доказать.
   - Люди докажут, - сказал Воронов.
   - Ишь ты какой! Хорош, хорош... - покачал головой Терехин.
   - Милый, люди бывают разные, - сказал Воронову с обычной своей усмешкой
Зеленин. - А если ты окажешься в меньшинстве? Что тогда?
   -  Это  пустая  формальность.  Истина  не  знает  ни  большинства,   ни
меньшинства.
   - Ну, а если ты  все-таки  не  сумеешь  доказать  ни  Синельникову,  ни
Лукашину?
   - Ну, это уж пусть они мне докажут, что я не прав, - горячился Воронов.
   - Нет, он законченный борец, - важно сказал Зеленин.
   - Да, конечно... - кивнул Терехин. - Он  могуч...  Ну  кто  тебе  будет
доказывать, если комиссия  решит  не  в  твою  пользу.  Надо  подчиниться.
Дисциплина!
   -  Дисциплина?!  Тот  дисциплинирован,  кто  добивается  правды,  а  не
безмолвствует лукаво ради служебных выгод.
   - Да пойми ты, голова! Надо не только воевать за свою правду, но еще  и
уметь слушать противника. Понимать его, - сказал Терехин.
   - Это кого, Синельникова, что ли?
   - Хотя бы его.
   - Я давно его понял. Он - фокусник.
   - Ну, фокусниками ты никого не удивишь. А я вот слушал недавно  его,  и
говорит он, между прочим, убедительнее тебя.  И  комиссия  больше  к  нему
прислушивается, а не к тебе.
   - Да! - крикнул Воронов. -  В  таком  случае  нам  не  о  чем  с  тобой
разговаривать. - Он замолк и, сердито нахохлившись, сел за стол.
   - Чего ты на меня  набросился?  -  сказал  Терехин.  -  Я  же  тебе  не
Синельников. Может быть, ты и прав. Но ты не  видишь  -  позиция  твоя  не
прочная. И не лезь ты на рожон.
   - В предостережениях не нуждаюсь, - сердито пробурчал Воронов.  -  И  в
сочувствии тоже.
   - Ну, ладно, ладно, - похлопал его по плечу Зеленин. - Поехали с  нами.
Остынешь немного, а там заправимся... Потолкуем.
   - Не хочу и не могу.
   - Бирюк! - беззлобно выругался Терехин. -  Ну  и  оставайся,  дьявол  с
тобой. Счастливо тебе шишек  набить!  -  крикнул  он  с  порога.  -  Авось
поумнеешь, трезвенник.
   В машине Зеленин сказал.
   - Сейчас ему можете помочь только вы.
   - Каким образом?
   - Выступить в газете, защитить его.
   - Интересно! Работает целая комиссия,  выводы  складываются  не  в  его
пользу. И нате вам! Местный  корреспондент  -  великий  специалист  -  все
опрокидывает вверх дном...
   - Но ведь вы ему друг!
   - А при чем тут друг?
   - То есть как при чем?!
   - Это совсем другое, - уклончиво ответил Терехин. - Дружба  дружбой,  а
служба службой...
   - Да... Встречаются и такие, кто дружбу на службу  меняет.  Ну  что  ж,
поезжайте, служите...
   Зеленин тронул за плечо шофера, попросил  остановить.  Тот  затормозил.
Зеленин открыл дверцу.
   - Куда вы? - спросил Терехин.
   Но Зеленин не ответил; он вылез из машины и пошел по откосу,  поросшему
кустарником, в сопки, напрямик, домой.



        18

   - Ну-с, деятель,  комиссия  работу  окончила.  Внесла,  как  говорится,
полную ясность. Спорить больше  не  о  чем.  Будем  трудиться,  -  говорил
Лукашин вызванному с участка Воронову.
   Выводы Пилипенко Воронов прочел в производственном  отделе,  на  вопрос
Зеленина: "Что будешь делать?" - только поскреб небритую  щеку  и  мельком
взглянул на Катю. Она улыбнулась ему виновато и жалостливо... Что  делать?
Он и теперь еще не знал,  сидя  в  кабинете  Лукашина  и  слушая  ласковый
успокоительный тенорок начальника. Шуметь, доказывать, что они  не  правы?
Но перед кем шуметь? Кому доказывать? Лукашину? Снова крутить карусель? Но
дело-то не должно стоять. Строить поселок надо... Тут уж  Лукашин  медлить
не станет.
   - Как вы сами смотрите на выводы комиссии? -  спросил  наконец  Воронов
Лукашина.
   - А  что  ж,  деятель!  Не  глупо...  Перебазировать  жилой  поселок  в
Солнечное - хлопотно. Много времени потеряем. А у  нас  и  так  планы  под
угрозой... Твои замечания частично учтены - детские ясли, школа  выносятся
на солнечный склон.  Поставим  фуникулер.  Реку  возьмем  в  трубу.  Денег
добавят. Что еще нужно?
   - Вы говорите как производственник. А я вас  по-человечески  спрашиваю:
как жить в таком поселке? Вы бы туда переселились? Вместе с женой, детьми!
   - Пустой вопрос... При чем тут я? Мы с вами строители. Наша обязанность
- делать то, что нам заказывают. Мы строим по проектам. А проект для нас -
приказ. За приказ отвечают вышестоящие инстанции, а мы  обязаны  выполнять
его.
   - Нет уж, извините. Отвечает не только тот, кто приказывает, но  и  кто
исполняет.
   - Не собираюсь спорить с вами на отвлеченные темы.  Извольте  выслушать
мое распоряжение: с сегодняшнего дня вы являетесь начальником  участка  на
рудниках. Вы лучше всех изучили этот участок - вам и карты в руки.  Отныне
программа его увеличивается втрое. Деньги отпущены. Сдавайте  Рыбный  порт
Забродину и переселяйтесь на рудники.
   - Строить самому то, что я считаю ошибочным?! Спасибо!
   - В таком случае вы будете уволены.
   - Я сам уйду.


   К вечеру они уехали вместе с Катей... Уехали из Тихой  Гавани  налегке,
как уезжают для того, чтобы вернуться...

   1959



        Борис Можаев. Падение лесного короля

   -----------------------------------------------------------------------
   В кн.: "Собрание сочинений в четырех томах. Том первый".
   М., "Художественная литература", 1989.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 25 June 2002
   -----------------------------------------------------------------------



        1

   Следователь районной милиции капитан Коньков вызван был ни свет ни заря
в прокуратуру. Звонил сам начальник: седлай, говорит, Мальчика и поезжай к
прокурору. Он тебя ждет.
   Утро было дождливым  и  по-осеннему  зябким.  Пока  Коньков  сходил  на
колхозную конюшню, где стоял его Мальчик, пока ехал по глинистой скользкой
дороге в дальний конец  районного  городка  Уйгуна  в  прокуратуру,  успел
промочить макушку - фуражку пробило; и брюки  промокли,  снизу,  на  самом
сиденье, вода подтекала с плаща на седло. Вода была холодной,  это  почуял
Коньков ляжками. И от шеи лошади начал куриться парок.
   Коньков привязал  гнедого,  потемневшего  от  дождя  мерина  под  самым
навесом крыльца и говорил ему виновато, будто оправдываясь:
   - Ты, Мальчик, не сердись на меня. Такая у нас с тобой работа -  машины
не ходят, а мы - топай. Ни дворов  для  тебя,  ни  коновязей.  Анахронизм,
говорят, пережиток прошлого. А вот приспичит - давай,  мол,  седлай  этого
чудо-богатыря.
   Лошадь, словно понимая сетования  хозяина,  согласно  мотнула  головой.
Капитан очистил от глинистых ковлаг сапоги об железную  скобу  и  вошел  в
прокуратуру.
   Районный прокурор Савельев, крупный носатый мужчина лет за тридцать, из
молодых, как говорится,  но  решительных,  встретил  Конькова  по-братски,
вышел из-за стола, тискал его за плечи, басил:
   - Да ты вымок до самых порток! Снимай плащ, погрейся вон у печки. Ну  и
льет! Каналья, а не погода.
   - Что у тебя приспичило? Тормошишь ни свет  ни  заря!  -  Коньков  снял
плащ, кинул его на широкий клеенчатый диван, а сам подошел  и  прислонился
руками к обитой жестью печке.  Он  был  в  форменной  одежде  и  в  яловых
сапогах; высокий и  поджарый,  в  просторно  свисающем  сзади  кителе,  он
выглядел юношей перед массивным Савельевым, хотя и был старше его  лет  на
десять.
   - Звонил твоему начальству. Говорю, Коньков нужен, срочно! А он мне - у
тебя что, своего следователя нет? Мне, говорю, спец нужен по лесным делам.
Коньков у нас один таежник.
   - А чего в такую рань?
   - Глиссер ждет у переправы. Почту везет к геологам и тебя подбросит.
   - Что за пожар? Куда ехать?
   - На Красный перекат.
   - Эге! За двести верст киселя хлебать. Да еще в такую непогодь.
   - Глиссер крытый. Не течет, не дует.
   - Так до глиссера, до той самой переправы, ни один  "газик"  сейчас  не
доплывет. Дороги - сплошная глина да болота. Вон что творится! - кивнул на
окно.
   - Поэтому и вызвали тебя на лошади.
   Коньков поглядел на свои мокрые брюки, вздохнул.
   - Спасибо за доверие, - и криво усмехнулся. - Что там стряслось? Тайга,
чай, на месте, не провалилась?
   - Чубатова избили. Говорят, не встает.
   - Какого Чубатова?
   - Того самого... Нашего лесного короля.
   - Ну и... бог с ним. Отлежится. Сам хорош.
   - Я слыхал, ты его недолюбливаешь?
   - А мне что с ним, детей крестить?
   - Вроде бы на подозрении он у тебя, - не то спрашивал, не то  утверждал
Савельев.
   - Слухи об этом несколько преувеличены, как говаривал один мой знакомый
журналист. Просто знаю, что он сам не одну потасовку учинял. Девок  с  ума
сводит.  Все  с  гитарой...  Менестрель!  Ни  кола  ни  двора.  По-вашему,
романтик, а по-моему, бродяга.
   - Ты ему  вроде  бы  завидуешь.  Сам  ходил  в  писателях,  -  хохотнул
Савельев.
   - Да пошел ты со своими шутками!
   Коньков и в самом деле работал когда-то в  Приморском  отделении  Союза
писателей шофером и в газетах печатался. Даже песню сочинили на его стихи:
"Горят костры над черною водой".
   В то далекое время он поступил на юридический факультет и  уволился  из
милиции. Кем  он  только  не  работал  за  эти  долгие  годы!  И  газетным
репортером, и рабочим в геологических партиях, и даже городским мусорщиком
-  шофером   на   ассенизаторской   машине.   Повеселился,   помыкался   и
вернулся-таки на круги своя, в милицию. Во искупление первородного греха -
непослушания,   был   отправлен   в   глухой   таежный   угол   участковым
уполномоченным, в самый захолустный район. Отстал от своих сверстников  по
училищу и в должности, и  в  звании,  к  сорока  годам  все  еще  ходил  в
капитанах.  Наконец-то  перебросили   его   в   большой   районный   центр
следователем. К репутации въедливого милиционера прилепилось еще  прозвище
"чудик".  На  это,  собственно,  и  намекнул  Савельев  этим   насмешливым
выражением - "ходил в писателях".
   - А что? У Чубатова есть песенки - будь здоров! Сами на язык  просятся,
- продолжал подзадоривать его Савельев.
   - Паруса да шхуны, духи да  боги...  Новая  мода  на  старый  манер,  -
покривился Коньков. -  Дело  не  в  песнях.  Гастролер  он  -  прописан  в
Приморске, живет здесь. Не живет, гуляет.
   - Это ты брось! Он еще молодой -  пусть  погуляет.  А  парень  деловой,
авторитетный.
   Коньков хмыкнул.
   - Артист-гитарист... Поди, из-за бабы подрались-то?
   - Не думаю. По-видимому, коллективка. Избиение мастера.
   - Мастера-ломастера, - опять усмехнулся Коньков.
   - Это ты напрасно, Леонид Семеныч. Что бы там ни было,  а  для  нас  он
золотой человек.
   - Что, дорого обходится?
   - Ты привык в тайгах-то жить и лес вроде не ценишь. А  мы  -  степняки,
каждому бревнышку рады.  Старожилы  говорят,  что  у  нас  до  Чубатова  в
райцентре щепки свежей, бывало, не увидишь. Не только  что  киоск  дощатый
сбить - кадки не найдешь. Бабы огурцы в кастрюлях солили. Вроде бы и тайга
недалеко - полторы сотни  километров,  а  поди  выкуси.  Сплав  только  до
железной дороги, а тому, кто живет ниже, вроде нас, гр