алось, что они плывут, только локтями  отчаянно  махали  и
каждый придерживал рукой кепку на голове.
   - Останови! - тронул Севку за плечо Николай Иванович.
   Когда верховые вылетели на дорогу, в ногах у лошадей оказались еще  две
косматых собаки. Они с хриплым лаем завертелись возле машины,  подпрыгивая
и злобно заглядывая в стекла кабины. Николай Иванович высунулся в дверцу:
   - Ну что?
   - Николай Иванович, погоревские стадо запустили на наши  луга.  Сено  в
валках потравили! - верховые  говорили  вдвоем  сразу,  обступив  с  обеих
сторон машину.
   Николай Иванович узнал в одном  из  них  объездчика  по  прозвищу  Петя
Каченя. Это был громоздкий и сырой малый лет тридцати с припухшими веками,
с красным не то от солнца, не то от водки лицом. Он сидел охлябью в мокрых
штанах и босой.
   - А ты чего без седла ездишь, печенег? - сердито  спросил  его  Николай
Иванович.
   - Да не успел оседлать.
   - Что, бреднем рыбу ловили? А в седле за водкой кто-нибудь уехал?
   - Да ее и рыбы-то нету, - Петя Каченя уклончиво косил глаза.
   - Лазаешь тут по озерам, а у тебя луга травят! Где потрава?
   - На Липовой горе.
   - Акт составили?
   - Да я еще не видал. Вон,  Васька  сказал...  Подпасок  с  Пангюхинской
мэтэфэ, - Каченя кивнул на своего напарника.
   Васька, конопатый подросток, сидел так же в мокрых штанах и босой.
   - Хороши сторожа! Мокроштанники! К вечеру чтоб акты на потраву  были  в
правлении. Иначе я  вас  самих  оштрафую.  Поехали!  -  обернулся  Николай
Иванович к Севке.
   Собаки снова залились злобным лаем и частым поскоком долго бежали возле
передних колес "Волги".
   До Пантюхина председатель так и  не  добрался.  Возле  самой  "лавы"  -
длинных дощатых мостков, в болоте лежал на боку трактор "Беларусь".  Видны
были только колеса - переднее маленькое и заднее огромное; они лежали  как
спасательные круги на  мутной  воде.  Рядом,  уткнувшись  лицом  в  кочку,
наполовину в воде валялся тракторист. Кто его вынул из затопленной кабины?
Сам ли выбрался и дальше отползти не хватило силы? А  может,  изувечен  до
смерти при падении трактора?.. Нашлись добрые люди, оттащили в сторонку да
и оставили в воде. Не все ли равно, где лежать ему теперь?!
   Николай Иванович и Севка вылезли из  машины,  невольно  остановились  в
скорбном  молчании.  Вдоль  Пасмурки  от  лугов  ехала,  стоя  на  телеге,
широкоплечая баба в подоткнутой юбке, с  оголенными  мощными  икрами.  Она
крутила над головой концом вожжей и настегивала лошадь.
   - Вот и за трупом едут, - сказал Николай Иванович.  -  Куда  его  черти
несли?
   Трактор оставил грязный след на старой дорожной эстакаде,  обрывавшейся
в болоте сгнившим мостиком. След затейливо извивался, как две ползущие  из
болота черные змеи.
   - Эх, дьявол, зигзагом шел! - с восторгом заметил Севка.
   - Надо посмотреть, наш, что ли? - сказал Николай Иванович.
   Севка зашел по воде к  передним  колесам,  засучил  по  локоть  рукава,
поболтал руками в воде - номер хотел нащупать.
   - Нет, не могу определить.
   - Может, тракториста узнаем? - Николай Иванович  взял  грязную  тяжелую
руку тракториста, стал нащупывать пульс.
   - Да он курит! - крикнул Севка. - Вот бегемот!
   Николай Иванович даже вздрогнул и руку выпустил:
   - Брось шутить! Нашел место...
   - Да ей-богу курит. Смотри!
   В углу рта у тракториста, прижатая к кочке, торчала папироска.
   - Отверни ему рожу-то! Дай посмотреть - наш, что ли? - крикнула баба  с
телеги, остановившись возле болота.
   Николай Иванович приподнял обеими руками голову  тракториста.  Это  был
совсем еще молодой, перепачканный грязью и мазутом парень.
   - Погоревский!  -  разочарованно  махнула  рукой  женщина  и  повернула
обратно лошадь. - Но!
   - Да подождите! - крикнул Николай  Иванович.  -  Может,  на  станы  его
свезти надо. Сам-то не дойдет.
   - Проспится - придет. Пить поменьше надо, - сказала баба.
   - Да что за черти занесли его сюда?
   - В Пантюхино за водкой ехал, - ответила женщина.
   - Здесь же дороги нет.
   - Ему теперь везде дорога... Море по колено...
   Николай Иванович взял тракториста за плечи и сильно потряс.
   - Мм-э-эм, - коротко промычал тот и открыл розовые глаза.
   - Ты как сюда попал? - спрашивал Николай  Иванович,  стараясь  удержать
тракториста в сидячем положении.
   - Обы-ыкновенно, -  ответил  тракторист  и  посмотрел  так  на  Николая
Ивановича, словно забодать его решил.
   - Оставь его, - сказал Севка.
   Николай Иванович выпустил пьяного, и тот снова уткнулся носом в кочку.
   - Вот она, молодежь-то нынешняя... С чертями в болоте ночует! - Женщина
стегнула лошадь, закрутила концом вожжей над головой. - Н-но, милай! - и с
Грохотом покатила прочь.
   - Сто-ой! Вот шалопутная... Чего ж с  ним  делать?  -  спросил  Николай
Иванович.
   - Да ну его к черту! Поехали, - сказал Севка.
   Но сюда, уже заметив председательскую "Волгу", шли  от  дальних  стогов
пантюхинские бабы. Шли без граблей, с закатанными по локоть рукавами,  все
как одна в платках, и  на  некоторых,  несмотря  на  смертную  жару,  были
натянуты шерстяные носки. Николай Иванович пошел к ним навстречу.
   - Что ж вы, горе не беда? Человек в воде  валяется,  а  вы  и  ухом  не
поведете? - сказал Николай Иванович, подходя к бабам. -  Хоть  бы  трактор
вытянули.
   - А он не наш... Погоревский!
   - На чем его вытащить, на кобыльем хвосте, что ли?
   - У них, видать, спросу нет на трактора-то... Намедни один  их  трактор
неделю проторчал в затоне.
   - Они рыбу ловить приезжали на тракторе.
   - Жарынь... Кому работать хочется?
   - Это что! Вчера на пожарной машине прикатили  на  рыбалку.  Перепились
все... У них и сети стащили.
   Бабы обступили председателя полукругом, и наперебой корили погоревских,
Николай Иванович посмеивался, подзадоривал их:
   - Поди, сами вы и стащили сети. Не побоялись подолы-то замочить.
   - Пастухи! - радостно всплеснув руками, подсказала проворная старушка в
облезлом мужском пиджачке. - Эти "шумел камыш"  играют,  а  те  на  другом
берегу в кустах сидят. Эти наигрались да уснули. Те сети стащили, а  колья
от сетей в костер погоревским положили. Пусть, мол, погреются на заре.
   - Смеху что было!..
   - Озорники, вихор их возьми-то!
   Смеялись  дружно...  В  Пантюхине  воровство  сетей  считается  простой
шалостью. Потом все бабы враз заговорили о деле, ради чего они и побросали
грабли, увидев председателя.
   - В столбовской бригаде вчера ячмень давали?
   - Давали, - ответил Николай Иванович.
   - По сколько? По два пуда на едока?
   - По два.
   - А нам когда дадут?
   - Чем Пантюхино хуже Столбова?
   - Завтра и вы получите.
   - А чего-то говорят, будто из района запрет поступил?
   - Не давать, мол, колхозникам ни грамма зерна, пока с  государством  не
рассчитаются!
   - Значит, столбовским дали, а нам нет?
   - Тогда пускай они и работают.
   - А мы и на работу не пойдем!
   Николай Иванович поднял руку, и шум утих. "Вот тебе и  бабье  радио!  И
когда только  узнать  успели?"  -  подумал  он.  Запрет  на  выдачу  зерна
колхозникам и в самом деле поступил  от  Басманова.  Но  Николай  Иванович
запер эту бумагу в сейф. И все-таки выдали "секрет".
   - Я вам сказал, что завтра получите. А  нет  -  наплюйте  мне  тогда  в
глаза.
   - Ой, Николай Иванович! Смотри, нас много... Заплюем!
   - А може, слюна у кого ядовитая? Глаза лопнут.
   - Никола-а-ай Иванови-и-ич! - вдруг, покрывая бабий гвалт, ухнул кто-то
со стороны речки хриплым басом.
   Все оглянулись; там,  на  дощатой  "лаве"  стоял  Терентий,  сторож  со
скотного двора, и махал рукой. За разговором никто не заметил, как  прошел
он всю "лаву" и теперь стоял на  самом  конце,  широко  расставив  ноги  в
резиновых сапогах, как будто в лодке плыл. Терентий был стар и худ,  синяя
распоясанная рубаха просторно висела на нем, как на колу.
   - Ну, чего машешь? - крикнул ему председатель.  -  Иль  сам  не  можешь
подойти?
   - Не могу! Далее поручня нет! Боюсь оступиться... Упора в ногах нету-у.
   - Говори оттуда! Чего тебе?
   - Басманов тебя разыскивает... В правлении сидит!
   - Кто тебе сказал?
   - Мяха-аник! Из клуба... Послал за тобой.
   - А что он сам не прибежал?
   - Грит, некогда. Аппарат разбирает.
   - Я ему ужо разберу. - Николай Иванович длинно и затейливо выругался. -
Ну, ладно, бабы, работайте! - и повернул к машине.
   Но перед ним выросла сутулая широкоспинная баба Настя Смышляева. На ней
был темный, в белую горошинку платок, повязанный плотно и низко, по  самые
глаза.  Глядя  куда-то  в  ноги  председателю,  она  глухо  и   безнадежно
спрашивала:
   - Как же насчет паспорта, Николай Иванович? Иль моя девка пропадать  на
ферме должна?
   - Пока у нас на фермах никто еще не пропал. И черти  вроде  не  таскают
людей. Вы вот до старости дожили. И ничего! Крепкая.
   - Обо мне-то уж Арина мало говорила, -  сказала  баба  Настя.  -  А  ей
двадцать один год. Пожить хочется.
   - Ну, кто ей не дает? Пусть живет себе на здоровье.
   - Ей замуж пора. А за кого она здесь выйдет? Небось других  отпустил...
Вон Маньку Ватрушеву.
   - Так у Маньки аттестат, голова! Она среднюю школу окончила. В институт
поступила. А твоя дочь прошла четыре класса да пятый коридор.
   - А чем она хуже других? Дай паспорт! Хоть на фабрику устроится.
   - Да не могу же я  всех  отпустить  из  колхоза!  Кто  же  тогда  землю
останется обрабатывать? Небось вы-то недолго продержитесь.  Вон,  посмотри
на своих подружек-то.
   - Настя! Ну что ты человеку дорогу загородила? Отойди прочь! -  крикнул
кто-то из толпы.
   - А мне что, подружки? Мне дите устроить надо, - упорно стояла на своем
баба Настя. - Дай паспорт!
   - Да не могу я, голова! Прав у меня таких нет. Севка, заводи машину!  -
Николай Иванович обошел бабу Настю и крикнул бабам на прощанье: - Вы  хоть
из болота вытащите тракториста.
   И уехал.
   - А зачем его тащить? - сказала Дуня-бригадирша. - Он в воде-то  скорее
проспится. Чай, не зима.
   - И то правда. Пошли, бабоньки!


   Басманов был всего на три года моложе Николая Ивановича, но  На  вид  в
сыновья ему годился. Этот был и сед, и лыс, оттого брил голову, а Басманов
еще черноволос, подтянут, с жарким взглядом  желтых  монгольских  глаз  на
широком скуластом лице. Обоим им перевалило за сорок; но Николай  Иванович
и телом раздался, и осел на месте, а Басманов круто шел в гору.
   Десять лет назад  и  тот,  и  другой  начинали  свой  руководящий  путь
председателями колхозов. Николай Иванович был до этого директором школы, а
Басманов инструктором райкома. Упряжка-то была у них одинаковая, да  тягло
разное. Если Николай Иванович тянул битюгом,  упорно  глядя  под  ноги,  в
землю, то Басманов сразу рысью пошел и ноздри держал по ветру. Он первым в
области кормокухни построил. Первым коров обобществил...  Первым  построил
кирпичные силосные башни. И хотя потом коров снова роздали по колхозникам,
а кирпичные  башни  за  ненадобностью  растащили  по  кирпичику  на  печи,
Басманов был уже далеко. За новые  прогрессивные  методы  был  выдвинут  в
председатели райисполкома. Он шел рысью, не сбиваясь, как хороший бегунец.
И та пыль, которая поднималась за ним, не достигала  и  хвоста  его.  Пыль
опадала на дорогу да на обочины, а Басманов шел вперед. Он отличился и  на
должности председателя РИКа - три с половиной плана по мясу  сдали.  Орден
повесили на грудь Басманову, повысили в секретари райкома. В  новый  район
послали - поднимать, подтягивать. А в тот район, где он хозяйничал, спустя
полгода тоже новых руководителей прислали  "поднимать  и  подтягивать".  И
Басманов "поднимал"... Первым в области  травополье  уничтожил,  все  луга
распахал.  А  когда  начался  падеж  скота,  трех  председателей  колхозов
поснимали с работы, Басманова же послали на учебу.
   Теперь он возвратился дипломированным, получил самый большой район... И
все говорили, что Басманов здесь не засидится... К прыжку готовится.
   Николай Иванович и раньше сталкивался с  Басмановым.  Года  три  назад,
когда тот был секретарем соседнего райкома,  они  сцепились  на  областном
активе. Басманов выбросил лозунг: "Поднять  всю  зябь  в  августе!"  И  на
соцсоревнование всех вызвал.
   - Ну, какую же зябь поднимет Басманов в августе? - спрашивал с  трибуны
Николай Иванович. - Кукуруза еще растет. Свекла тоже... И картошку  копать
рано. Овса теперь нет, а  проса  -  кот  наплакал.  Из-под  чего  же  зябь
собирается поднимать Басманов?
   Но  Николая   Ивановича   осудили   за   "демобилизующее"   настроение.
Предложение Басманова  было  принято  и  объявлена  кампания  "по  раннему
подъему зяби".
   Теперь Басманов вроде бы и не напоминал  о  той  стычке,  но  руки  при
встрече не подавал Николаю Ивановичу - здоровался кивком головы.
   Николай Иванович застал Басманова в правлении. Несмотря на жару, на нем
был серый дорогой  костюм  и  белая  рубашка  с  галстуком.  Он  сидел  за
председательским столом и сердито отчитывал стоявших перед  ним  Тюрина  и
Брякина.
   - Наконец-то! - перевел Басманов взгляд на вошедшего Николая Ивановича.
- Вас целый день собирать надо... Расползлись, как овцы  по  выгону.  Тоже
мне руководители! Никто не знает, где прячетесь.
   - Нам не от кого прятаться, - сказал Николай Иванович, проходя к столу.
   Он сел с торца  и  заметил,  как  недовольно  дернулись  широкие  брови
Басманова и сдвинули бугор на переносье. "Думал, что и я навытяжку  встану
перед ним, - догадался Николай Иванович. - Но уж это - отойди проць!"
   Басманов  был  настолько  сердит,  что  даже   и   кивком   головы   не
поздоровался.
   -  Кто  вам  позволил  разбазаривать  государственный  хлеб?  -  теперь
Басманов глядел только на председателя.
   - Мы таким делом не занимаемся.
   - Как то есть не занимаемся? А кто вчера выдавал ячмень колхозникам?
   - Мы выдавали.
   - Вот это и есть прямое разбазаривание государственного хлеба.
   - Пока он еще не государственный, а наш, колхозный.
   - Когда рассчитаетесь с государством... Что останется, будет вашим.
   - Рассчитаемся! Можете быть спокойны.
   - А вы меня не успокаивайте!  -  повысил  голос  Басманов.  -  Пока  не
рассчитались с государством, не имеете права выдавать хлеб на сторону!
   - Колхозники не посторонние.
   - Да вы понимаете или нет, что в этом году неурожай?  Погодные  условия
плохие!
   - Это вон у погаревских. У нас урожай неплохой.
   - Значит, на соседей вам наплевать?
   - У них своя голова. Пусть она и болит от неурожая.
   - Я знаю, психология у вас индивидуалистов. Но  колхоз  не  единоличное
хозяйство. И если вы не хотите считаться с интересами страны,  то  мы  вас
заставим.
   - Считаемся с интересами страны... Потому и выдаем зерно.
   - Выдавайте, когда положено. Вы подаете дурной пример другим. Понятно?
   - Мы сами определяем, когда это положено.
   - А не много ли вы на себя берете?
   - Ровно столько, сколько законом позволено... И постановлениями партии.
   - Вон вы как понимаете дух последних постановлений! Может  быть,  вы  и
руководящую роль партии теперь не признаете?
   - Партию оставьте в покое.
   - В таком случае, от имени райкома партии я  запрещаю  вам  производить
преждевременную выдачу зерна!
   - У нас выдача своевременная. Примите это к сведению.
   - Хорошо! Тогда решим на бюро, какая у вас выдача -  своевременная  или
нет. Сегодня извольте явиться к пяти часам в райком. А теперь ответьте еще
на один вопрос: почему вы не жнете пшеницу?
   - Рано... Да и комбайны на ячмене.
   - Все в округе половину в валки уже уложили, а  у  вас  -  рано.  Район
позорите! Из-за вас в хвосте плетемся. И потом - раздельный  метод  уборки
еще никто не отменял.
   - А у нас жаток лафетных нет.
   - Но я же вам прислал одну жатку. Почему она не работает?
   Николай Иванович посмотрел на Брякина  и  Тюрина;  те  в  свою  очередь
переглянулись, и Тюрин чуть заметно подмигнул председателю. "Ох и  жулики!
Уже успели", - подумал Николай Иванович не без удовольствия и сказал:
   - У нее колеса нет.
   - Как нет? Я же ее только вчера прислал!
   - Не знаю. Говорят, по дороге отвалилось.
   - Но уж это слишком! - Басманов встал. - Покажите мне жатку!
   Через минуту две палевых "Волги", по-утиному переваливаясь на  дорожных
ухабах, подымая пыль, катили в поле.
   Николай Иванович еще издали определил по тому, как задрался один  конец
лафета, что жатка без колеса. Он вылез из машины  и  вместе  с  Басмановым
подошел к жатке. Колесо было отвинчено второпях - даже две гайки  валялись
тут же. К дороге шел  широкий  в  клетку  след  от  колеса.  "Вот  идиоты!
Приподнять колесо не смогли!" - выругался про себя Николай Иванович.
   Басманов сразу определил, что колесо было  не  потеряно  по  дороге,  а
отвинчено здесь, на месте. Да и трудно было не определить этого.
   - Все ясно! -  сказал  он,  сумрачно  глядя  на  Николая  Ивановича.  -
Сработано с умыслом. Но мы выясним, чьих рук это  дело.  Завтра  же  пошлю
сюда следователя и участкового...
   Не попрощавшись, сел в машину и крикнул на ходу:
   - Не забудьте на бюро!
   Николай Иванович достал из широкого кармана широких серых брюк платок и
стал деловито, сосредоточенно обтирать  голову.  Севка  осмотрел  след  от
снятого колеса и сказал:
   - Сам Тюрин с Брякиным и снимали.
   - Почему?
   - Рубах побоялись замарать, потому и катили колесо по земле.
   - Дураки! - устало выдохнул Николай Иванович.
   - Куда теперь? - спросил Севка в машине.
   - Крой домой! Только не мимо правления, а  с  нашего  конца  въезжай  в
село. Не то меня еще кто-нибудь подцепит.
   Но  и  на  "собственном"  конце  села  Николаю  Ивановичу  не   удалось
проскочить    беспрепятственно.    Неподалеку     от     крайнего     дома
Панки-почтальонши, обочь дороги в колхозной картошке  паслась  здоровенная
свинья. Со двора, из-за  приотворенной  калитки  выглядывала  тетка  Вера,
Панкина мать.
   - Останови машину!
   Николай Иванович растворил дверцу и поманил тетку Веру:
   - Ну, ты чего выглядываешь? Иль в прятки с кем играешь? Иди сюда!
   Тетка Вера, позабыв бросить прут, умильно улыбаясь, пошла по  картошке.
На ногах у нее были короткие валеные коты. Зацепившись за  высокую  ботву,
один кот спал с ноги. Тетка Вера нагнулась за ним и только тут заметила  в
руке прут. Она присела, украдкой  поглядывая  на  председателя,  незаметно
положила прут в борозду, а коты взяла  в  руки  и,  босая,  легкой  рысцой
потрусила к машине. Так, прижимая коты к груди, остановилась между свиньей
и председательской машиной. Поздоровалась, слегка поклонившись:
   - Здравствуйте, Николай Иванович!
   - Чья свинья? - спросил председатель.
   - А кто ж ее знает! - бойко ответила тетка Вера. -  Сама  вот  гляжу...
Дай-ка, думаю, выгоню с картошки. А тут вот и ты как раз подоспел.
   - Значит, не твоя свинья?
   - Ни, ни! Моя  же  ма-а-хонькая.  Вот  такая,  -  тетка  Вера  присела,
показывая ладонью на вершок от земли. - А эта ж вон какая зверина. Черт-те
знает откелева!
   - А не врешь?
   - Ей-богу, правда! Не моя... Знала бы - и сказала. Я ж тебя люблю,  как
сына. А вот Тюрина терпеть не могу. Это ж не человек, а самый  что  ни  на
есть боров. Своих свиней на колхозную картошку выгоняет, а моего поросенка
и на траву не велит.
   - Последний раз спрашиваю - чья свинья?
   - Аж честное слово, не ведаю.
   Севка ткнул Николая Ивановича в бок:
   - А вот мы определим.
   Он вынул из-под сиденья ружье, вылез из машины:
   - Сейчас застрелю ее к чертовой бабушке... тогда и хозяин найдется!
   Севка остервенело крутнул на себе кепку,  сбил  козырек  на  затылок  и
приложился, наведя ружье на свинью.
   - Ой, стойте!.. Сто-ойте!.. - тетка Вера бросила коты и, раскинув руки,
побежала было к свинье, но обернулась и так же, с  раскинутыми  в  стороны
руками, пошла на Севку. - Стойте!
   Севка опустил ружье. Тетка Вера повернулась к избе:
   - Па-анка! Па-а-анка!
   В избе открылось окно