перь, через это и в душу плевать?
   - Эх, грех! Мало бьют вас, дураков... Вот в чем грех-то, - сказала  она
с какой-то злобной горечью и пошла к выходу.
   За ней посеменил Усков. Возле двери она обернулась к нему  и  процедила
сквозь зубы:
   - Не ходи за мной... Тошно мне, понимаешь, тыквенная голова.
   Она быстро вышла, хлопнув дверью перед самым носом Ускова.
   На следующий день Коньков и Сережкин сопровождали  Рябого  в  тайгу  на
поиски вещей. До переправы они добрались уже в сумерках. На той стороне их
поджидал грузовик из Переваловского. Шофер лежал на фуфайке  под  машиной,
оттуда торчали его сапоги.
   - Эй, шофер! - крикнул  Коньков.  -  Машину  готовь!  -  Но  сапоги  не
пошевелились. - Спит, каналья, - беззлобно выругался Коньков.
   Молчаливый и строгий, как  бронзовый  бог,  Арсе  усадил  их  в  бат  и
оттолкнулся сначала шестом, потом взял весло.
   Рябой, ехавший всю дорогу ссутулившись, в бату ожил и зорко посматривал
на противоположный берег На середине реки он неожиданно навалился на  один
борт, ухватился за другой руками, и бат мгновенно перевернулся.
   Первым вынырнул Арсе;  маленький,  с  угловатым  черепом  и  жиденькими
белыми волосами, он был похож на старого  водяного  духа.  Ухватившись  за
корму опрокинутого бата, он крутил головой, фыркал и никак не мог  понять,
что произошло. Коньков не умел плавать, он тоже держался за  бат,  высунув
из воды свое острое лицо, и сокрушенно ахал:
   - Ах, черт! Очки-то мои, очки! Как же я буду теперь без них?
   К берегу, вымахивая черными рукавами рубахи, плыл Рябой. За ним в  пяти
метрах Сережкин.  Поодаль  мирно  колыхались  на  волнах  две  милицейские
фуражки.  Течение  уносило  их  от  плывущих.  Рябой  первым  достал  дно.
Разбрызгивая воду, он бежал к берегу  Вот  он  уже  выпрыгнул  на  зеленый
откос, а там в десяти шагах и тайга... Но в  это  время  грохнул  выстрел.
Рябой обернулся и застыл. Сережкин стоял по грудь в воде с  наведенным  на
него пистолетом.
   -  Правильно,  -  говорил,  приближаясь  к  нему,  старшина.  -   Зачем
рисковать?
   - Ну что ж, твоя взяла, - сказал Рябой.
   - Моя всегда берет, - ответил Сережкин.
   - М-да, - протянул Рябой и усмехнулся.
   Выстрел разбудил шофера, он стоял теперь возле машины и тупо смотрел на
происходящее. Это был молодой парень в облезлой сиреневой майке.
   - Что смотришь? - окликнул его Сережкин. - Видишь, бат уплывает. Помочь
людям надо.
   - Это можно, помочь-то, - тихо сказал  парень  и  стал  неловко,  будто
стесняясь, раздеваться. Затем нагим забежал  по  берегу  напротив  бата  и
медленно пошел в воду, сводя лопатки.
   Наконец бат вытащили. Коньков, весь мокрый, худенький, без очков,  стал
сразу меньше и теперь сильно смахивал на подростка в форме.
   - Ты мне, сукин сын, ответишь за эту баню! - кричал  он  на  Рябого.  -
Смотри, не вздумай еще чего учинить. Башку сниму!
   Он сел с шофером в кабину. Сережкин с Рябым в кузов.
   - Машину в тайге не останавливай,  кто  бы  ни  встретился,  -  наказал
Сережкин шоферу. - Понял?
   Тот согласно кивнул головой, включил зажигание, и поехали...
   Из-за помутневших в белесой пелене вечернего  тумана  сопок  выкатилась
огромная красная луна.  Она  замелькала  в  ветвях  придорожных  деревьев,
словно хотела заглянуть и получше рассмотреть, что же это за машина? Рябой
сидел у  кабинки  и  посматривал  по  сторонам.  Сережкин  подпрыгивал  на
корточках возле борта. Под каждым из них  натекли  и  поблескивали  черные
лужицы.
   - Держись крепче, старшина, а то, не ровен час, на  ухабе  выбросит,  -
мрачно сострил и усмехнулся Рябой.
   Сережкин уловил в  позе,  в  жестах  Рябого  какую-то  настороженность,
ожидание чего-то важного, внезапного.  Эта  настороженность  передалась  и
Сережкину, взвинтила нервы, обострила внимание.
   Когда переезжали мелкий серебристый поток Каменушки, Рябой  вскочил  на
ноги и крикнул шоферу:
   - Щука, щука на дороге!.. Останови!
   Действительно, на каменистой дороге, возле самой воды, лежала  огромная
щука, будто сама выпрыгнувшая из воды.
   Шофер притормозил машину. И Сережкин вдруг  увидел,  как  в  прибрежных
кустах промелькнули тени, четко на луне холодным стеклышком блеснул  ствол
ружья.
   - Гони! - гаркнул он на шофера и, выхватив пистолет,  выстрелил  поверх
кустов.
   Машина, взревев, рванулась прямо  на  кусты,  в  которых  была  засада.
Сережкин осадил Рябого и, припав к борту, отчетливо крикнул:
   - Уложу первого, кто двинется!
   Машина стремительно шла на засаду, тени в кустах  скрылись...  Секунда,
две, три... но впереди все еще маячит этот проклятый  куст.  Как  медленно
движется и время и машина! Кровь в висках стучит так,  что  заглушает  рев
мотора,  и  Сережкину  кажется,  будто  машина  стоит  на  месте,  а  куст
отдаляется и становится маленьким. "Когда-то я уже испытывал  все  это,  -
мелькнуло у него в сознании. - Но где?"
   - Трусы! - прошипел Рябой. - Будьте вы прокляты!
   Машина уже разбрасывала колесами последний галечник прибрежного откоса.
Вот она  выскочила  на  лесную  травянистую  дорогу  и  понеслась.  Засада
осталась позади.



        7

   Всю ночь Сережкин просидел в стане сплавщиков, охраняя Рябого. Коньков,
потеряв очки в Бурлите, сказал: "Я теперь все равно что обезоружен",  -  и
ушел еще с вечера спать в палатку.
   На рассвете лениво подошла к костру закутанная в шаль Нюрка. Присела.
   - Что, не спится? - спросил ее Сережкин.
   - Вот посмотреть пришла на  вожачка,  -  усмехнувшись,  сказала  она  в
сторону Рябого. Тот отвернулся.
   - Кто ж его избрал вожаком-то?
   - Глупость наша да трусость, - ответила  она,  глядя  в  костер  широко
раскрытыми глазами. - А подлость поддержала... Как  же!  Каждому  хотелось
поближе быть к вожачку-то, позаметнее. - Она горько усмехнулась, встала  и
поплелась в палатку.
   Варлашкин с компанией появились только утром. Они шли  гуськом  хмурые,
молчаливые. Видно было по лицам, что они перебранились и были сильно не  в
духе.
   - Сложите ружья! - приказал им Сережкин.
   Они равнодушно положили ружья, даже не посмотрев ни на  Рябого,  ни  на
Сережкина. Старшина указал им место  у  костра  рядом  с  Рябым,  сам  сел
напротив.
   Приятели Варлашкина были  крупные,  как  на  подбор,  детины.  Особенно
выделялся светлобородый Ипатов, с лицом упрямым, но добродушным. Когда  он
запрокидывал от дыма лицо, шея троилась - такие  бугристые  сильные  мышцы
были у него.
   Сережкин вдруг начал  испытывать  чувство  крутой  горячей  злости.  Он
вспомнил свой приход сюда,  их  равнодушные  уклончивые  лица.  Представил
себе, как они с ружьями протопали за ночь двадцать  с  лишним  километров.
Ради чего? Ради мести ему,  старшине?  Нет,  к  Сережкину  они  не  питали
никакой злобы. Это видно было и по их лицам и по тому, что  они  не  стали
стрелять. Ведь легко могли бы застрелить его  из  кустов,  оставаясь  сами
невредимыми. Значит, у них не было к нему злобы. Но что же тогда заставило
их идти скандалить в село, чтобы помочь Рябому обворовать магазин и теперь
вот пытаться освободить его? Что?
   - Ну как, неудачной охота на Сережкина оказалась?  -  спросил  старшина
Ипатова.
   - Какая там охота! - ответил тот. - Просто  попугать  хотели,  да  сами
испугались.
   - А рыбу где такую крупную взяли? Ту, что на дороге положили.
   - Вон, Варлашкин достал,  -  ответил  второй  парень  и  усмехнулся.  -
Приманочка, говорит, клюнет, мол, Сережкин - тут мы его и накроем.
   - Что ж вы, Ипатов, друзья с ним, что ли? - указал старшина на Рябого.
   - У меня среди трусов нет друзей, - ответил за него Рябой, презрительно
сплевывая.
   Ипатов молчал, но Сережкин заметил, как заходили его узловатые желваки.
"Эге, брат, ты как бык - грозен, да ленив", -  подумал  Сережкин  и  решил
расшевелить парня.
   - Ну, может, были с ним друзьями?
   - Нет, - угрюмо ответил Ипатов.
   - Может, он тебе платил за помощь? - допытывался Сережкин.
   - Он те заплатит! - криво усмехнулся Ипатов. - Да и не  нужна  мне  его
плата.
   - Так что же ты, из интересу пошел скандалить на село?
   - Пошел... просто так... - Ипатов помолчал и добавил: - Как все, так  и
я.
   - Эх!.. - воскликнул Сережкин и выругался, скорее от удивления, чем  по
злобе. - И ты тоже пошел на село, как все? - спросил он Варлашкина.
   - А то что ж, - ответил тот. - Приказано было...  Ну  мы  и  палили  по
верхам.
   - Да кто же приказал-то?
   - Рябой.
   - Зачем же слушался?
   - А как же не слушаться? У него сила...
   - А у вас? Вот у него, у него, - показывал Сережкин на сидящих. - Разве
у вас нет силы? Неужто послабее Рябого будете?
   Рябой грыз ветку  и  смотрел  на  них,  прищурившись.  Ипатов  по-бычьи
исподлобья смерил его ответным  взглядом  и  сказал,  больше  обращаясь  к
Рябому, чем к Сережкину:
   - Наша-то сила не мерена...
   Помолчали.
   - Он вас гнул, а вы терпели, - снова заговорил Сережкин. - Так неужто ж
вам нравилось его самоуправство?
   - Не нравилось, - ответил Ипатов. - А если  терпели,  значит,  свернуть
ему шею время не подошло... не накипело.
   - Под защитой старшины-то все  вы  смелые,  -  сказал  Рябой,  поджимая
тонкие губы.
   Ипатов  снова  исподлобья  посмотрел  на  Рябого,  но  только   глубоко
вздохнул.
   - Так что ж, он сам расправлялся с теми, кто не подчиняется? -  спросил
Сережкин.
   -  Нет,  больше  все  вот  этот,  Варлашкин,  -  раздался  голос  сзади
Сережкина.
   Он обернулся. За ним стояли  еще  человек  семь  сплавщиков,  незаметно
подошедших к костру.
   - Этот холуй продался Рябому, - пояснили из толпы.
   - Нет, постой, постой, я скажу, - расталкивая  людей,  вырвался  вперед
узкоплечий мужичок в расстегнутой фуфайке. Сережкин признал в нем Фомкина.
- Он же, паразит, по отдельности нам бока мял. Дай-кась я  ему  в  ломаную
переносицу хрясну! Хоть разок! - рванулся он к Варлашкину.
   - А что, и стоит пощупать их с Рябым-то, - поддержал его кто-то.
   Толпа загудела и стала обступать Рябого и Варлашкина.
   Варлашкин беспокойно заерзал, бросая из-под  лохматых  нависших  бровей
опасливые взгляды. Рябой не шелохнулся,  все  так  же  покусывал  веточку,
словно никого и не было.
   - Вот паразит! Он еще и не замечает нас! Бей его, ребята!
   - Стой! - крикнул Сережкин и поднял руку. - Осади назад! Храбрецы!
   - Как же так получается? - обратился к ним старшина.  -  Вас  много,  и
ничего сделать с Рябым не могли, а я один - и вот обезвредил его...
   - Так на то вы и власть!
   - Вам положено.
   - Мы что? Мы - посторонние, - раздались возгласы из толпы.
   - Значит, не накипело, - снова угрюмо пробасил Ипатов.
   - Эх вы, люди-головы! - воскликнул Сережкин и почесал затылок.



        8

   Поздно ночью сильно постучали в окно избы милиционера Сережкина.
   Татьяна вскочила с постели в одной рубашке, подошла к окну и,  приложив
ладони козырьком к щекам, стала всматриваться через стекло.
   - Никак, Вася! - радостно воскликнула она и пошла открывать дверь.
   - Ну, слава богу! - лепетала она сонным голосом через минуту, зажигая в
чулане лампу. - Неделю не был дома. Ну, что там у тебя?
   - Обыкновенно, порядок наводил, - ответил Сережкин, с  трудом  стягивая
волглые сапоги. Он не любил расписывать дома о своих делах.
   - Навел порядок-то? Ну и хорошо. Поужинаешь?
   - Нет, молочка, пожалуй, выпью.  Отнеси-ка  мой  портупей  на  стол,  -
сказал он, подавая Татьяне снаряжение. - Эх, хоть высплюсь! - Он аппетитно
потянулся.
   Татьяна поставила на стол глиняный горшок молока, сама ушла в  соседнюю
комнату.
   Сережкин выпил залпом молоко,  погасил  лампу,  постоял  с  минуту  над
кроватью сына.
   - Спит, кочедык, - ласково пробасил он и положил  на  подушку  мальчика
горсть нешелушеных лесных орехов.
   А через минуту всю избу заполнил громкий затяжной  храп  Сережкина,  от
которого тихо и жалобно тренькали оконные стекла.

   1954