меня приняла.
   - А вы, - говорит, - товарищ подполковник, почему не на уроке?
   - А я на часах, - отвечаю.
   Поднес к ее уху звонок да как ахну. Она и присела...
   Я этот разговор к чему веду? А к тому, что с той работы все и началось.
Днем между звонками подремлю малость, а ночь подойдет - не могу заснуть, и
шабаш! Хоть глаза выколи. Дома от нечего делать с Маруськой поругаешься. А
здесь тишина... Ну,  прямо  вши  от  скуки  дохнут.  И  книжки-то  из  рук
вываливаются, потому что мысли одолевают. "А что, - думаю, - дай-ка я  про
наше село Брехово книжку напишу. Ведь другие пишут. А я чем хуже?" Был  со
мной на охоте один писатель. Разговорились - а  он  не  знает,  что  такое
дерево, которым сено в возах утягивают. Я ему:
   - Как же это вы пишете книжки про деревню, а сами не знаете, что  такое
дерево?
   - Ну, - говорит, - деревья бывают разные: и дуб, и  ясень,  и  осина...
Всех не упомнишь.
   - То дерево на корню, - отвечаю, - а это в  деле.  Разница!  Без  этого
дерева сена не привезешь. Оно у каждого народа по-своему называется. У нас
одно дерево, а вон татары называют его бастрык. Татарин и то знает,  а  вы
не знаете. А еще книжки про мужиков пишете.
   Может быть, я чего и  не  учту  по  художественному  уровню,  пусть  уж
критики на меня не обижаются. Но зато я не перепутаю  дерева  на  корню  с
деревом в деле. А историй про село Брехово я знаю  много.  Начну-ка  я  их
записывать. Как ночь, так история. Ну, точен в  точен  как  в  книжке  про
тысячу и одну сказку. Только я сам себе и царевна и персидский шах.



        ПОЧЕМУ НАШЕ СЕЛО НАЗЫВАЕТСЯ БРЕХОВО?

   История для села - это одно и то же, что  автобиография  для  человека.
Как человеку нужна автобиография для службы, так  и  селу  для  колхозного
строительства, для районных справок, донесений, так и далее нужна история.
Но сказать по правде, настоящая история села Брехова началась  только  при
советской власти. А до  революции  какая  была  история?  Одни  пьянки  по
религиозным праздникам, да по будничным дням работа. И потом  другое  надо
учесть - ни сельсовета, ни колхоза не было.  Какая  же  могла  быть  общая
история у села? Никакой общей истории быть не могло, потому что село  было
разбито на единоличные хозяйства. А если писать про  отдельные  хозяйства,
то получится несколько отдельных историй, ну  вроде  рассказок.  И  больше
ничего - никакой политики. А настоящая история всегда с политикой связана.
Это надо уяснить каждому со школьной скамьи.
   Таперика надо написать - почему наше село называется Брехово?  Если  вы
бывали в наших местах, то заметили, наверное, хоть  из  Прудков,  хоть  из
Корабишина, хоть из Самодуровки бреховский  бугор.  Старики  рассказывают,
что раньше, может, лет двести, а может, и  триста  тому  назад  съезжались
сюда баре на охоту. На самом у горе стояла  псарня  помещика  Брюхатова  и
псари его жили. Вот от этих псарей и пошло наше село. А Филипп  Самоченков
рассказывал мне, якобы в жены им привозили дворовых девок из  Самодуровки;
которую, значит, обрюхатит барин или кто из его  помощников,  присылают  в
Брехово. Но наперед заставят ее липу посадить, а потом уж за  псаря  замуж
выдают. Так и выросла под Бреховом целая  липовая  роща.  И  название  она
имеет - Приблудная.
   Село наше большое,  торговое.  Раньше  к  нам  на  базар  приезжали  из
райцентра Тиханова и даже из города Пугасова.  И  все  улицы  нашего  села
по-базарному назывались: Сенная, Конная, Горшечная, так и далее. А в  годы
нэпа было два трактира,  три  чайных,  две  булочных,  одна  колбасная  да
двенадцать лавок. Все это исходило от  нашего  бескультурья.  Таперика  от
этого наследия прошлого не осталось и следа. Есть  у  нас  клуб,  магазин,
школа-десятилетка. А все улицы называются  по-современному:  Пролетарская,
Максима Горького, имени Луначарского, -  последняя  сокращенно  называется
"Имначас". Но это для неофициальных разговоров.
   Есть у нас еще пережиток от старого прошлого - село с  селом  ругается.
Например, корабишинских мы зовем талагаями, а они нас - каменными сдобами.
Ругательское слово "талагай" ничего не  означает  по-русски.  Узнал  я  от
заезжего писателя (который не мог отличить дерево на  корню  от  дерева  в
деле), якобы талагай  -  слово  латышское,  вроде  бы  по-нашему  означает
странник, далеко зашедший. Пожалуй, в этом есть правда. Почему?  А  потому
что в Корабишине, по старому  говоря,  жила  литва  некрещеная.  Будто  их
какой-то  князь  в  карты  проиграл  и  перевезли  их   к   нам   в   лес.
Доказательством  нерусского  происхождения  служит  еще  и   то,   что   у
корабишинских избы строились без сеней - прямо к избе шел  впритык  лапас,
то есть крыша двора. Они даже квашню с квасом держали на дворе. Еще мы  их
дразнили за это:
   - Акулька, что там булькает?
   - Сивый мерин в квашню с... (многоточие означает непечатное слово).
   А прудковских, например, прозывали козозвонами. У энтих  коза  в  набат
ударила...
   Паслась она в церковной ограде. А веревка с пожарного колокола  свисала
очень низко и привязывалась к березе. Кто увидит пожар - подходи и  дергай
за веревку, звони  -  собирай  народ.  Ну,  коза  рогом  и  зацепилась  за
веревку... Дернула головой - "Дон"! Она в сторону - опять:  "Дон!"  Она  с
перепугу метаться, - то туда, то сюда... а на колокольне: "Дон! Дон! Дон!"
Набат! Все село  и  сбежалось  на  потеху...  С  тех  пор  их  и  прозвали
козозвонами. Оно прозвище-то вроде бы и случайное,  а  причинность  все  ж
таки имеет. Народ прудковский непутевый, пустозвонный...
   А почему нас прозвали "каменными  сдобами"?  Раньше  у  нас  на  базаре
тихановские  торговали  черепенниками,  а  наши,  бреховские,  пышками  да
самодельными пряниками. Вот они-то и назывались сдобами.
   - Черепенники с пылу, с жару! Ай, черепенники! - кричали тихановские.
   А наши, бреховские, им вперебой:
   - Сдобы, сдобы! Купи сдобы!..
   Какой-то озорник купил одну сдобу, будто зубами ее не  раскусил.  Зашел
он сзади да как шарахнет по  спине  торговку  этой  сдобой.  Она  еле  дух
перевела:
   - Ой! Явол! Кой-то  мне  по  спине  каменюгой  заехал.  Чуть  ребро  не
перешиб.
   - Это не каменюгой, а твоей сдобой...
   С тех пор и прозвали нас "каменными сдобами".
   Но это все приметы старого прошлого. А таперика мы имеем самодеятельный
хор и  частушки  собственного  производства.  На  районном  смотре  так  и
объявляют:
   - Выступает бреховский хор со своими частушками. Музыка Глуховой, слова
Хамова (это наши сочинители).
   Колхоз у нас хороший. Петр Ермолаевич Звонарев, последний председатель,
авторитетом пользуется, - народный депутат, Герой Социалистического Труда.
А первый председатель нашего колхоза Филипп Самоченков работает таперика у
меня, то есть конюхом при школе. Я тоже был в свое время председателем, но
об этом расскажу потом.
   А народ у нас трудовой, артельный. Работает  дружно.  Но  уж  коли  кто
сопрет бочку или, допустим, фару отломает на комбайне из озорства  -  убей
не допытаешься. Корабишинские, те наоборот  -  один  цыпленка  украдет  на
курятнике, а пятеро донесут на него. И, между прочим, воруют у них  поболе
нашего. А у нас с доносчиками строго поступают,  -  на  сенокосе  надевают
котел на голову и бьют в него палками, пока тот не оглохнет. Мы,  говорят,
народ музыкальный. Пусть запомнит нашу музыку.  Озорники!  Недаром  у  нас
каждый на селе прозвище имеет. А Иван Косой даже стих про это написал. Еще
в двадцать девятом году на сходе в бывшем трактире огласил:
   - А таперика я вам, - говорит, - проповедь прочту.
   И пошел... подряд по всему селу:
   - Клеща Дранкин, Пихтиряй  Назаркин,  Кабан  Луговой,  Карась  Большой,
Михаил Тырчек, Тимофей Сверчек, Алексей Кривой и Андрей Простой...  так  и
далее.
   "Простой" - это не фамилия, а прозвище. Так зовут у нас всех  дурачков.
Кстати, Андрюша Простой, по фамилии Гвоздиков, недавно погиб при следующих
обстоятельствах: шел он из Мыса Доброй Надежды  (это  название  одного  из
наших сел), крепко набрамшись.  Там  был  козырный  праздник  Ильин  день,
по-старому Престол. Андрюша знал наперечет, в каком селе какой престольный
праздник. И уж обязательно Посетит.
   Значит, посетил он... напился. Надавали ему кусков: одна  сума  у  него
спереди висит, это для кусков пирога, другая - сзади, та для  хлеба.  Идет
он, бывало, с праздника враскачку, - какая сума перетянет, туда и  упадет.
Или на спину опрокинется, или носом запашет. Тут же  и  заснет,  прямо  на
дороге. Шел он, значит, на Ильин день и заснул на дороге.
   А в этот самый час, под вечер, ехал  Васька  Бондарь  в  Свистуново  на
тракторе за водкой. У них, в Корабишине, магазин не работал. А был он тоже
выпимши. И черт его понес на обочину...
   На суде он говорил: по траве вроде бы помягче ехать.
   - Едем мы, - говорит, - с Иваном выпимши. Вдруг - стук! Тряхнуло  вроде
нас... Что такое? Иль на бревно наехали? Посмотрели - а это,  оказывается,
Андрюша...
   Ну и переехали его.
   Извиняюсь, я отошел в сторону. Значит, я сказал, что каждый  у  нас  на
селе прозвище имеет. И все с умыслом. Дранкиным дали, к примеру,  прозвище
- "клещи". За жадность и скупердяйство. Мишка Тырчек и Тимошка  Сверчек  -
эти еще по комсомолии отличились. Моими секретарями были. Бывало,  вызовет
нас Филипп Самоченков и скажет: "А ну, комса, давай на боевое  задание..."
Мы и даем.
   Да, пишу я эти строки, а сам думаю:  приказал  бы  таперика  Самоченков
Тырчку да Сверчку.  Тырчек  целой  областью  заворачивает,  а  Сверчек  по
торговле большой начальник. За границей бывает и по  месяцу  там  живет  и
более. Вот тебе и комса! Комса - по-старому значит -  комсомольцы.  И  вот
что поразительно - способности к загранице у Тимофея выявились  еще  в  те
годы. Все он книжки иностранные читал и песни пел заграничные: "Плыви, моя
гондола, озарена луной. Раздайся бар каролы над сонною волной..."
   Гондола - это лодка по-итальянски,  а  "бар  каролы"  -  это  по-русски
значит - "звон гитары раздавайся". Я думаю: таперика вы и сами  догадались
- карола это есть гитара.
   Между прочим, мое прозвище на селе было Дюдюн.



        ПРО САМОГО СЕБЯ

   Сел я про самого себя сочинять и задумался...  До  чего  же  моя  жизнь
удивительная! Вот я все над своей Маруськой смеюсь - темнота! А  сам-то  я
каким был? Таперика я - персональный пенсионер, иногда  парторга  замещаю.
Людей уму-разуму учу, сочиняю. А раньше? Верите или нет - до двадцати  лет
ни разу в городе не был. Железной дороги не видал.  Да  что  город?  Часов
настоящих и то не видел. Ну смотрел на ходики в сельсовете.  Дак  там  все
просто: время подойдет - выглянет  кукушка  и  прокукует,  сколько  часов.
Только считай. А вот настоящих часов,  с  римскими  цифрами  не  видел.  И
читать по ним не умел.
   Иным хоть на раскулачивании повезло - и на часы насмотрелись, и  кольцы
золотые видели. А нам кулаки захудалые  попались:  псаломщик,  да  Васютка
Мокрая, родственница барина Корнеева, да мельник Галактионов. У псаломщика
в избе хоть шаром покати - один самовар отобрали. Пока  несли,  -  у  него
дудка отвалилась. У Васютки Мокрой отобрали три корзины рюмок разноцветных
да тарелок. А часы, говорит, в починку свезла, в Пугасово. У  мельника  не
токмо что часов, порток крепких не было. Скотины полон двор да одиннадцать
человек детворы. Они стаканы и те пококали - одни кружки жестяные...
   Так и не увидел я часов до самой  армии.  Из-за  этого  со  мной  очень
забавная история приключилась. Я вам расскажу ее, а вы сами судите - кем я
был и кем стал. Но для соблюдения формы сперва напишу свою  автобиографию,
то есть кто такие мать и отец.
   Зовут  меня   Петром   Афанасиевичем   Булкиным.   В   моей   служебной
автобиографии    записано,    что    я    сын    пострадавшего,    убитого
контрреволюционерами в 1919 году.
   Сказать по правде, Булкин Афанасий не отец мне, а отчим. И  никакой  он
не пострадавший. Нанялись  они  с  приятелем  гнать  скот  из  Касимова  в
Пугасово. В дороге бутылью череп сшибли купцу. Взяли деньги, наган. Но  их
разоблачили и отправили в ссылку на бессрочную каторгу. Мать  вышла  замуж
за другого и против закона прижила с ним  меня  и  брата  моего  Леванида.
Таперика, моего отца взяли на германскую войну, и там он пропал без вести.
А после революции  возвратился  Булкин  Афанасий,  забрал  жену  с  обоими
детьми. Озоровать начал - пил да насильничал. Его и кокнули... Время  было
неспокойное, поди разберись - кто?
   Остались мы одни с матерью, -  хата  в  три  окна  да  лошаденка.  Я  в
работники пошел, пас коней, а брат мой Леванид - баранов.
   Писать про эту жизнь неинтересно:  материал  бедный.  Потом  вступил  в
комсомол, стал активность проявлять:  неграмотность  ликвидировал  свою  и
чужую... И  вот,  за  эту  активность,  взяли  меня  в  Красную  Армию.  А
председатель Бреховского колхоза Филипп Самоченков  выдал  мне  по  такому
случаю  премию:  десять  холстин,  пять  полотенцев  с  петухами  да   три
разноцветных поневы.
   Ну вот, гонят нас в Пугасово, на станцию. А я все думаю: "Что  же  есть
такое железная дорога? Это должно быть жестью все устлано. Едешь по ней, а
грязи нет". Пригнали нас на станцию - нет никакой жести. Смотрю я - что-то
ползет к нам. Ящики не ящики, и на телегу  не  похожи.  Но  на  колесах...
Останавливается перед нами - двери настежь.
   - Погружайся! - кричат.
   А это, оказывается, товарняк. Залезли мы - и опять вроде бы поезда  нет
никакого. А что-то на избу похоже: полати, скамейки. Мы залезли на полати,
расположились... и уснули.
   Просыпаемся ночью. Что такое? Перекидывает нас с боку на  бок,  как  на
ухабах. Все скрипит, грохочет... Кто-то как заорет:
   - Едем! Едем!!!
   Мы к окну. Поглядели - дорога узкая,  а  рядом  глубокий  ров.  И  всем
боязно стало: а ну-ка да опрокинет?
   Но ничего... Доехали благополучно.  Куда-то  за  Киев  увезли  нас.  На
киевском вокзале мне еще показали на часы:
   - Смотри, Петро, какие часы! Стрелка за штаны заденет - повиснешь.
   Я  смотрел,  смотрел  и  ничего  не  понял.  Какие-то  палки  по  кругу
раскиданы, да две больших стрелки посредине.
   Ну, ладно. Приняли меня в кавалерийскую школу. Получил  коня...  И  вот
надо же такому случиться - экземой заболел, и место самое неподходящее,  в
промежности, извиняюсь.
   Пришел я в лазарет, а лепком смотрит эдак подозрительно и спрашивает:
   - Ты что, за кобылой, что ли, ухаживаешь?
   - Нет, - отвечаю, - у меня конь.
   - Ко-онь! - передразнил он меня. - Ах ты поросенок паршивый.
   Сел за стол, записал чего-то в книгу и говорит мне:
   - Тебе, голубчик, в госпиталь надо ехать, в Днепропетровск. Приедешь на
вокзал, там спросишь трамвай  номер  четыре.  Он  тебя  довезет  прямо  до
госпиталя. Вот тебе пятачок на трамвай.
   Сижу я на политзанятиях и думаю: "Ну, как я поеду?  А  вдруг  меня  там
посадят, как заразного?.."
   Название болезни я не мог  никак  запомнить.  "Ежели  меня  так  далеко
отсылают, - думаю, - значит, зараза  опасная.  У  нас  в  Брехове  однажды
застрелили лошадь с сибирской язвой и закопали за селом. А  что,  ежели  у
меня такая страшная болезнь?.."
   Вдруг приходит в класс посыльный и кричит:
   - Булкин!
   - Ен самый...
   - Надо отвечать - "Я"! В штаб вызывают.
   И повел меня впереди, как под конвоем. Что делать?  Надо  идти.  Иду  и
думаю: "За что?"
   Входим в какой-то кирпичный дом. Он открывает дверь и  в  кабинет  меня
швырь. Осмотрелся я - нет ни решеток, ни охраны  с  винтовками.  Сидит  за
столом молоденький красноармеец и спрашивает, эдак улыбаясь:
   - Вам чего, товарищ красноармеец?
   - Не знаю. Меня привели сюда.
   - Как ваша фамилия?
   - Булкин.
   - А-а! Вот ваши документы. Получайте и езжайте в Днепропетровск.
   - А кто охранять меня будет?
   - Один поедете.
   Ну, значит, не страшно. Зараза невелика.
   Дал он мне целую пачку всяких бумажек и говорит:
   - Запомните, поезд отходит сегодня, в двенадцать часов ночи. Вот билет.
   Я поужинал. Хлеб и сахар завязал в узелок, да  в  карман.  И  пошел  на
вокзал. "Ну, когда, - думаю, - будут они, эти двенадцать часов?"
   Пришел на вокзал - стемнелось. Спрашиваю дежурного:
   - Сколько времени?
   - А вон часы.
   Он показал на стенные часы. Смотрю  -  такие  же,  как  и  на  киевском
вокзале, - круглые, только палочки и стрелки поменьше. Потоптался я  возле
них, поморгал глазами - и пошел  на  перрон.  Там  стоял  какой-то  поезд.
Думаю, спросить надо - куда идет. Забыл название  города,  в  который  мне
ехать. Выну командировку, подойду к фонарю, прочту  -  Днепропетровск.  От
фонаря отойду - опять позабуду. Ладно,  вошел  в  вагон.  Он  и  поехал...
Смотрю я - темно, и ни одного человека. Куда едем?.. Прошел в другой вагон
- никого. В третий - пусто. Что такое? Неужели меня одного везут?
   Идет вожатая с фонарем, я к ней:
   - Гражданочка, скажите, куда я еду?
   - А вам куда надо?
   - Не знаю.
   - Как не знаешь?! - Она посветила мне в лицо и  эдак  строго:  -  Билет
есть?
   - Тут он, в кармане... Да в темноте не видно.
   Ну, прочла она и говорит:
   - Правильно, в Днепропетровск. Только  в  Хмельницке  пересадка  будет.
Смотри мимо не прокати.
   Доехали до Хмельницка. Слез, спрашиваю:
   - Когда поезд на Днепропетровск?
   - В девять часов.
   Подошел к часам, смотрю и думаю:  "Ну,  когда  они  будут,  эти  девять
часов?" Тут, спасибо, муж с женой оказались. Такие вежливые, и все  промеж
себя: "Ту-ту-ту..." Я их спрашиваю:
   - Когда поезд на Днепропетровск?
   - В девять часов.
   - Это я знаю, но когда?
   Они переглянулись и с опаской чуть отступили от меня.
   - А вы кто такой? Чей будете?
   - Я бреховский.
   Они опять переглянулись.
   - Куда же вы едете?
   - В Днепропетровск.
   - Как же вы без продуктов едете?
   - Да у меня есть... Вот! - я вынул из кармана узелок с хлебом-сахаром и
показал им.
   Они засмеялись.
   - А сколько времени тебе ехать, ты знаешь?
   - Нет.
   - Двое суток.
   - Ох, беда! - я только головой покачал.
   - А деньги есть у тебя? Документы?
   - Денег только пятачок. А документы есть.
   Я протянул им все свои бумажки. Они прочли и говорят:
   - Голова, у тебя же здесь и  аттестат  продовольственный.  На  два  дня
продукты выписаны. Надо было получить.
   - Где?
   - На складе.
   - Ох, беда!
   Ну что делать! Дали они мне хлебца да селедочки. Сахарок вынул. Поел я,
попил чайку, залез на верхнюю полку в вагоне и двое суток проспал.
   Просыпаюсь - смотрю в окно: станция Днепре. Ого, это ж  моя  остановка!
Вскочил я, натянул сапоги и выбежал из вагона. На станции вынул из кармана
свое командировочное, читаю: "Днепропетровск". Вроде бы не  соответствует.
Спрашиваю дежурного в красной фуражке:
   - Днепре значит по-русски Днепропетровск, что ли?
   - Нет. Днепропетровск на том берегу реки.
   Я глядь - а поезд уже тронулся. Я бежать... Еле догнал последний вагон.
Прыгнул, да нога сорвалась. Чуть под поезд не угодил.
   Ну, ладно. Таперика, приехал я в Днепропетровск вечером. Вокзал высокий
да красивый - век такого  не  видывал.  А  на  часах  под  цифрами  всякие
зверюшки бронзовые блестят. Стою, смотрю. Кто-то сзади спросил:
   - Чего засмотрелся? Сыграть хочешь?
   Оборачиваюсь - парень. Кепчонка на затылке, папироска в зубах.  Веселый
да приветливый. Ну, прямо как из той песни: "покоритель сердец чернобровый
красавец Андрюшка...", в которого влюбилась Катя-пастушка.
   - Часы, - говорю, - интересные.
   - А ты что, под часами свидание назначил?
   - Я приезжий. Мне в госпиталь надо. В восемь часов утра.
   - Ну и что?
   - Да вот хочу отгадать - под какими зверюшками будут стрелки, когда мне
идти надо.
   - Ваня, милый! Ты по часам не понимаешь? - засмеялся парень.
   Хоть и стыдно мне было, но я все же признался.
   - Только я не Ваня, а Петя.
   - Это ничего! - он меня хлопнул по плечу. - А когда тебе надо идти?
   - В восемь часов