.  А  я   отказалась,   -   с
достоинством отвечала кассирша. - Тогда она сама выписала.  А  ей  за  это
начет сделали. Да уж если говорить начистоту, беззаконие здесь  на  каждом
шагу. - Она наконец поняла, что от нее требуется, и разошлась. - Здесь все
держится на сделках. Курилова держит на работе сторожем бывшего начальника
станции, а деньги выплачивает его дочери, потому что ему не  положено,  он
полный пенсионер. А возле  главного  пути  совхозные  построили  незаконно
склад. У них документов на разрешение постройки нет. Я все  знаю!  Бывшего
начальника  они   за   это   угостили   водкой,   а   Курилова   с   ихним
десятником-строителем вроде за жениха с невестой. Он ей и столбы поставил,
уж наверно за что-нибудь, не задаром же. А я честный человек,  я  скрывать
ничего не стану.
   Косяк быстро записывал и согласно кивал головой.
   - Интересно очень... Спасибо вам, спасибо, - сказал он, потирая руки. -
А не смогли бы вы пригласить ко мне того строителя из совхоза? Ну, скажем,
после работы.
   - Отчего ж нельзя? Приглашу. Он придет. - Верка, довольная и радостная,
встала из-за стола. - Курилова замуж думает за него выйти! Но  по  секрету
вам скажу ничего у нее не выйдет.  Да!  Она  тут  во  время  пожара  такую
истерику закатила. Обзывала всех,  и  его  тоже,  с  кулаками  лезла.  Так
неинтеллигентно! Он с той поры на глаза ей  не  попадается.  Я  все  знаю,
все...
   - Так, так, - кивал головой Косяк, любезно провожая свою посетительницу
до двери.
   Он вызывал к себе и Крахмалюка, и Шилохвостова, и Кузьмича  -  всех,  и
даже глухую Полю. Но неожиданно для себя он не встретил  со  стороны  этих
людей активной поддержки своего расследования; они либо  отвечали  нехотя,
одними и теми же фразами: "Нет, не видал...", или - "Чего не знаю, того не
могу сказать...", либо вовсе отмалчивались.
   А Кузьмич даже стал  доказывать;  что  вокзальный  барак  загорелся  от
проходящего поезда - искры вылетели из паровозной трубы и попали на крышу;
крыша-то ветхая, на ней не щепа - солома, ну  и  загорелось,  стало  быть.
Чего же тут винить Курилову? Да и барак ветхий, отстоял свое...  Грош  ему
цена.
   Косяк сделал Кузьмичу строгое внушение за то, что  тот  безответственно
относится к государственному имуществу, и, выпроваживая его, подумал: "Уже
успела обработать своих подчиненных". Потом он  вызвал  Саню.  Он  нарочно
разложил по столу исписанные листки и, встречая Саню, сказал:
   - Ну вот, товарищ Курилова, в основном картина  ясна.  Скажем  прямо  -
трудовая дисциплина на станции хромает. А там,  где  нет  дисциплины,  там
чепе неизбежно. - Он сделал внушительную паузу и с  особенной  ласковостью
добавил: - Да и вы, надо сказать, подразложились.
   - А что, пахнет? - хрипло спросила Саня.
   - Вы напрасно идете на обострение, - не повышая голоса, заметил  Косяк.
- Вы еще молоды, впереди у вас большая жизнь, и не надо затруднять...
   - Оставьте мою молодость в покое, - прервала его Саня. - А облегчений я
от вас не жду...
   - Напрасно вы начинаете со мной разговор в таком тоне.
   - А нам и не о чем с вами  говорить:  у  вас  ведь  все  уже  записано,
согласно показаний... Вы,  не  говоря  со  мной,  уже  определили,  что  я
разложилась.
   - Ну что  ж,  товарищ  Курилова,  в  таком  случае  разрешите  уточнить
некоторые факты?
   - Пожалуйста, спрашивайте.
   - Воду из цистерны вы разрешили расходовать?
   - Я.
   - Пиво было привезено по вашему заказу?
   - По моему.
   - Так. Во время пожара отсутствовали?
   - Да.
   - Не скажете ли, где были?
   - А что, вам еще не успели сказать?
   - Товарищ Курилова!
   - Не кричите, я вас не боюсь. На танцах я была. Запишите себе, если еще
не записали. И кончайте допрос; вы не следователь, а я не подсудимая.
   Косяк встал.
   - Хорошо. Покажите мне разрешение на  постройку  склада  возле  главной
колеи.
   - У меня нет такого разрешения.
   - Кто же построил этот склад?
   - Совхозные строители.
   - А столбы вам выдали тоже они?
   - Что вы имеете в виду?
   - Ничего особенного. Просто хочу выяснить,  кто  же  все-таки  разрешил
строительство склада у главной колеи.
   - Разрешение было дано устно бывшему начальнику станции.
   - Вы так полагаете? -  Косяк  вышел  на  порог  и  позвал  поджидавшего
неподалеку Сергункова.
   Тот вошел, тяжело ступая по скрипучим половицам, и, шумно выдохнув, сел
возле стола, не глядя на Саню.
   - Вы работаете, товарищ Сергунков?
   - Нет, я на пенсии, - ответил тот, не поднимая головы.
   - А кто же у вас является сторожем? - спросил Косяк Саню.
   - Числится его дочь, а работает он, - ответила Саня.
   - С вашего согласия?
   - Да.
   - Понятно.
   Сергунков мотнул головой, видимо желая что-то сказать, но  на  него  не
обратили внимания, и он опять тяжело вздохнул.
   Вошла без стука Верка и, смерив  уничтожающим  взглядом  Саню,  сказала
Косяку звонко, с какой-то внутренней радостью:
   - Казачков из совхоза приехал. Позвать?
   - Да, да, пожалуйста.
   Верка ушла.
   - Остается выяснить одно обстоятельство.
   - С меня достаточно. - Саня встала и направилась к выходу,  но  в  этот
момент отворилась дверь и на пороге появился Валерий. Он аккуратно прикрыл
за собой дверь и прошел мимо Сани так, словно ее здесь не было.
   "Ах, вот как!" - Саня резко сунула  руки  в  карманы  и  повернулась  к
столу, туда, где теперь стоял Валерий, готовая схватиться  с  ним,  как  в
драке, лицом к лицу.
   Поздоровавшись, Косяк сухо спросил:
   - У вас есть разрешение на постройку склада возле колеи?
   - Нет, - весело отвечал Валерий, - но  я  строил  по  разрешению  обоих
начальников станции.
   -  Значит,  нынешний  начальник  станции  знал,  что  документации   на
отчуждение территории под склад у вас нет? - спросил Косяк, удовлетворенно
улыбаясь.
   - Разумеется, знал, - уверенно отвечал Валерий.  -  У  нас  здесь,  так
сказать, взаимопомощь... Я в долгу не остался.
   Кровь бросилась Сане в лицо, пудовым молотом ударило в виски, зазвенело
в ушах...
   - Подлец! - тяжело произнесла она и вышла, не закрыв за собой дверь.
   За ней выбежал и Сергунков.
   - Дочка, дочка! - кричал  он  за  ее  спиной.  -  Прости  меня,  прости
окаянного!..
   - Уйдите, Николай Петрович!  Уйдите  от  греха!..  -  устало  и  хрипло
ответила Саня.
   - Как же это все свелось-то? Дочка! Эх! - он остановился  и,  с  минуту
потоптавшись на месте, крикнул: - Ну я ж ее! - и бросился домой.
   Семья Сергункова в это время в полном сборе  пила  за  кухонным  столом
чай. Он  вырос  на  пороге,  как  разъяренный  бык,  огромный,  черный  от
заслоненного света, тяжело пыхтевший.
   - Ты что  сопишь,  ай  воз  на  тебе  везли?  -  спросила  невозмутимая
Степанида. Она сидела с угла и громко отхлебывала чай с блюдечка.
   - А ты и впрягла бы... Лишь бы  тебе  на  двор  привез...  -  Он  тучей
надвигался на жену, и голос его, полный затаенной угрозы, все нарастал:  -
Тебе  все  мало!  Моей  крови  мало!  За  других  принялась.  Курилову  на
беззаконие подбила!
   - Ты что, белены объелся? Молчать! - грозным басом рявкнула Степанида.
   - Нет, хватит, отмолчался! - Сергунков с маху треснул кулаком по  столу
перед самым носом Степаниды.
   Пыхнул,  словно  от  испуга,  самовар,  загремела  посуда,   заголосили
девчата. Но Степанида быстро  выхватила  из-под  себя  табуретку  и  ловко
ударила ею по загорбку Сергункова. Он было бросился за  ней,  но  раздался
такой силы рев застольных, что Сергунков оторопел и отступил.
   - Ах, так! Все против меня, все... Ну хорошо!..
   Он убежал в соседнюю комнату, снял  с  себя  ремень,  быстро  встал  на
табуретку, привязал его  за  крюк  в  потолке  для  зыбки,  сделал  петлю,
захлопнул ногой дверь и торжественно крикнул:
   - Будь ты проклята, кровопийца!
   Затем он услышал, что к двери бежали, с грохотом оттолкнул табуретку  и
только в это мгновение сообразил, что дверь замкнулась на английский замок
и что ключ был с этой стороны.
   - Спаса-а!.. - закричал он, захрипел и забился в конвульсиях,  повиснув
в петле.
   Зять  несколькими  ударами  выбил   дверь,   схватил   поперек   живота
задыхающегося  Сергункова  и,  напрягшись,   приподнял   его.   Степанида,
побледневшая как полотно, всхлипывая, точно от ожога, бегала вокруг и  все
приговаривала:
   - Ой, батюшки! Да что же  такое  деется,  отцы  родные!  Головушка  моя
горькая...
   - Ремень, ремень режьте! - кричал на нее зять, красный от натуги.
   Наконец обрезали ремень, положили притихшего Сергункова на кровать.  Он
стал медленно розоветь, открыл глаза. Степанида сидела возле  него  и  все
еще плакала:
   - Да что ж это ты учинил-то, отец? Нешто я тебе лиходейка какая... Ведь
для семьи стараюсь.
   - Ладно уж, будет, надоело, - равнодушно произнес зять и, посмотрев  на
руку,  с  досадой  заметил:  -  Часы  вот  разбил...  Ишь  как   циферблат
раскурочил. Здорово брыкался! -  Он  с  минуту  послушал  часы.  -  Стоят.
Придется в город везти в починку. Вот жалость...



        9

   На четвертый день после отъезда  Косяка  начальник  проходящего  поезда
вручил Сане повестку на товарищеский суд. Читая ее, Саня  вдруг  вспомнила
фразу Валерия: "Вам нужна товарищеская помощь" - и  невесело  усмехнулась.
Оставив вместо себя, согласно распоряжению, Сергункова, она отправилась  в
город. На главной магистрали  к  ней  в  купе  подсел  начальник  соседней
станции Васюков.
   - А, именинница!  -  радостно  приветствовал  он  ее.  -  Что  это  так
позеленела?
   - Позеленеешь, дядя Вася.
   - Не горюй, мы тебя в обиду не дадим.
   Это был седоусый большеносый веселый человек; на  его  маленькой  сухой
голове просторно, как на колу, висел картуз, длинная жилистая шея вылезала
из черного хомута шинели, словно картофельный росток из подполья.  Было  в
нем что-то от балаганного Петрушки: лукавое, добродушное и очень забавное.
Сане он давно уж полюбился, и она звала его запросто дядей Васей.
   - Значит, вокзал у тебя сгорел?
   - Сгорел, дядя Вася.
   - Ну, туда ему и дорога.
   - Да дело-то не в вокзале.
   - А в чем же?
   - Приезжал ко мне с ревизией...
   - Кто ж такой? - перебил ее Васюков.
   - Косяк.
   - Этот вездесущий!
   - Ну, и допрос учинил. А я возмутилась.
   - А-я-яй! - закрутил головой и защелкал языком Васюков.
   - И все обернулось, дядя Вася, против меня.
   И Саня стала рассказывать ему  о  том,  как  вел  расследование  Косяк.
Васюков очень живо реагировал: то снимал и снова надевал картуз, то хватал
Саню за руку.
   - Обожди-ка маленько! Значит,  и  женишка  твоего  приплел?  Эх,  силен
бродяга!
   Он настолько увлекался рассказом, с таким  восторгом  произносил  свое:
"Силен бродяга!", что Сане трудно было решить: сочувствует ей Васюков  или
он целиком на стороне Косяка.
   - Следственный дар Косяк имеет, - заключил Васюков. - Выходит,  Санька,
на таких, как мы с тобой, дураках люди талант раскрывают. А то и повышение
по должности получают.
   - Вот и не знаю, дядя Вася, что мне теперь  будет,  -  грустно  сказала
Саня.
   - А ничего и не будет. Поговорят, поговорят да на том и разойдутся. Это
не впервой. Всех нас в свое время судили.
   - Ну уж Косяк так просто не отступит.
   - Подумаешь, Косяк! - взъерошился Васюков, как кочет. -  А  мы-то  что,
лыком шиты? - И он сердито нахлобучил по самые уши картуз.  -  Небось  без
нас ни одно решение не состоится. - И,  подавшись  всем  корпусом  вперед,
торжественно заявил: - Ты, Санька, положись на меня,  я  тебя  в  беде  не
оставлю. Я выступлю. Я ему покажу! - И  Васюков  потряс  в  воздухе  своей
сухой, как скалка, рукой.
   Уже в сумерках они приехали в город.
   - Значит, дело наше будут разбирать в  восемь,  -  Васюков  потянул  за
ремешок из глубокого кармана часы. - И, выходит, у  нас  больше  часа  про
запас. Теперь самый раз в буфет бы зайти, пропустить горяченького.
   - Пойдемте, - охотно согласилась Саня.
   В буфете, усаживаясь за столик, Васюков крякнул в кулак и  заметил  как
бы между прочим:
   - Оно бы и выпить немножко не мешало.
   - Я не стану, - отказалась Саня. - Может, вам заказать?
   - Да, да. Мне стаканчик водочки. Норма,  хе-хе!  -  У  Васюкова  весело
блеснули глаза. - Я,  знаешь  ли,  насчет  деньжат  просчитался,  маловато
прихватил! Ну да мы свои. А насчет суда ты не беспокойся, я уж постараюсь.
   - Ладно об этом, дядя Вася. - Сане становилось  не  по  себе;  она  уже
пожалела, что так разоткровенничалась с Васюковым.
   - А что же тут такого? Сказано: брат за брата, око за глаз. Или  мы  не
люди?
   Васюков долго и тяжело тянул водку, а ел быстро, тарелку за тарелкой, с
большим аппетитом. Под конец, когда Саня уже рассчитывалась, он поймал  за
руку официантку и попросил еще стаканчик.
   - Дядя Вася! - укоризненно произнесла Саня.
   Он виновато улыбнулся.
   - Это я на свои, для храбрости.
   - Ну как хотите, я пошла.
   - Я сейчас, сейчас! - крикнул ей вслед Васюков.
   У входа в правое крыло вокзала, где помещалось отделение  дороги,  Саню
встретил сам Копаев.
   - А, проказница! Ну-ка, заходи в кабинет.
   Но в  кабинете  начальник  отделения  дороги  сразу  перешел  на  сухой
официальный тон, и у Сани тревожно заныло на душе.
   - Что вы там натворили? Я читал докладную записку Косяка. Ведь  это  же
развал! Просто не верится.  -  Он  в  упор  посмотрел  на  Саню  смоляными
навыкате  глазами.  Тяжелый,  широкоплечий,  он  производил   внушительное
впечатление; и эти черные с синевой прямые волосы, и крупный желтый, как у
грача, нос, и эти глаза... они просто гипнотизировали. И Саня, сжавшись  в
комочек, робко молчала.
   - Пожалуйста, не отмалчивайтесь, - уже мягче добавил он.  -  Расскажите
мне все до мелочей.
   И Саня стала рассказывать, сначала сбивчиво, путано, а потом разошлась;
она рассказала и о стычке с кассиршей, и о том, какая  неприятность  из-за
Сергункова вышла, и о цистерне с водой, и о незаконной постройке склада, и
о том, что установку столбов под электричество приняли за  сделку.  Только
про свою неудачную любовь она ни словом не обмолвилась.
   - Это все? - строго спросил Копаев, когда она кончила рассказывать.
   Саня потупила взгляд и тихо сказала:
   - Все.
   Копаев встал.
   - Ну что ж, идите на суд.  Да  держитесь  как  следует.  Я  обязательно
приду.
   Прибывшие начальники станций, диспетчеры всех трех кустов, руководители
отделения дороги - все собрались в красном уголке. На повестке дня  стояло
два вопроса: итоги работы за месяц и суд чести.
   Производственное совещание проводил  начальник  службы  движения.  Саня
забилась в самый угол и была очень довольна, что о  ней  не  упомянули  ни
слова. "Вот так бы и позабыли про меня. Как хорошо было бы!" - думала она,
и ей хотелось, чтобы совещание шло и шло, не прекращалось всю  жизнь.  Она
плохо слушала выступавших; ей казалось, -  где-то  далеко-далеко  от  нее,
словно в фокусе, рождался тонкий противный звон, затем он все  усиливался,
нарастал и горячей волной захлестывал ее.  Временами  Сане  чудилось,  что
кто-то горячо дышит ей в уши,  будто  хочет  сказать  нечто  важное  и  не
решается. Она зябко вздрагивала и невольно озиралась.  "Что  это  со  мной
творится?" - спрашивала себя Саня и прятала подбородок в  мягкий  воротник
шерстяной кофточки, связанной Настасьей Павловной. И только когда по всему
телу хлынула мелкая безудержная дробь, а по  потолку,  по  стенам  поплыли
разноцветные светящиеся шары, Саня поняла, что у нее жар.  "Этого  еще  не
хватало!" - испугалась она и, крепко ухватившись за стул,  пыталась  унять
дрожь.  Из  противоположного  угла,  от  черной   глянцевитой   печки   ей
старательно подмигивал  Васюков:  мол,  держись!  Видно,  тепло  от  печки
окончательно укрепило его блаженное расположение духа, и в  доказательство
тому густо полиловел его рыхлый пористый нос.
   Перед судом вошел Копаев и сел сбоку к столу. Теперь за столом остались
трое выборных: судья -  председатель  месткома  Серпокрыленко,  -  женщина
квадратного телосложения и, несмотря на свои  пятьдесят  лет  и  тучность,
очень подвижная; заседатели - начальник локомотивного отдела,  подтянутый,
щеголеватый, с пышными светлыми усами, и уже хорошо знакомый  Сане  Косяк.
Пришли на суд и все члены комсомольского бюро, бывшие  Санины  подопечные.
Они стайкой расположились вокруг нее и замерли в напряженном ожидании.
   Серпокрыленко встала из-за стола, постучала рукой о графин  и  спросила
Саню:
   - Курилова, у вас есть отвод к членам суда?
   - Нет, - хрипло ответила Саня.
   - В таком случае товарищеский суд чести объявляется открытым. Пишите, -
заметила она секретарше Копаева. - Слово имеет заседатель товарищ Косяк.
   Косяк заранее написал свою речь  и  теперь  неторопливо  и  старательно
зачитывал ее.
   -  Товарищи,  так  же,  как  в  мире  нет  ничего  необъяснимого,   все
взаимосвязано и взаимно обусловлено, так и в жизни - возникновение  всяких
чепе надо искать в поведении ответственных за это товарищей, в отклонениях
от норм и законов социалистического общежития.  -  Косяк  сделал  короткую
передышку и, мельком взглянув сначала на  начальника  отделения,  сумрачно
сидевшего   у   стола,   потом   на   публику,   настороженно   притихшую,
удовлетворенно продолжал: - Пожар  произошел  по  неизвестным  причинам  и
обстоятельствам,  но  вокзал  сгорел,   товарищи,   по   причинам   вполне
определенным; они слагаются из отсутствия трудовой дисциплины  на  станции
Касаткино, а также из морального разложения Куриловой. В доказательство  я
приведу вам несколько фактов. Вдумайтесь в них, товарищи.
   Косяк начал по  пунктам  перечислять  все  Санины  нарушения,  подробно
останавливаясь на каждом. А пунктов этих оказалось великое множество:  тут
было и нарушение государственных интересов - история с  Сергунковым,  -  и
незаконные операции по  выписке  билетов,  и  ротозейство  -  расходование
цистерны воды, а потом уход  на  танцы,  -  и  даже  потворство  низменным
интересам массы - две бочки пива.
   Саня слушала его, волнуясь, сдерживая все усиливающийся озноб  и  новые
приливы сильной дрожи. В глазах временами появлялись огненные  наплывы,  и
тогда Косяк отдалялся, становился совсем маленьким, но  голос  его  звучал
над Саниным ухом резко и сухо, как выхлопная труба.
   - Она, товарищи, вступила даже в сделку со своим ухажером и за  столбы,
а может, за другие услуги, разрешила построить склад возле главной линии.
   - Вы лжете! Лжете! - крикнула наконец Саня, не выдержав.
   Серпокрыленко постучала по графину и с минуту строго отчитывала Саню за
нарушение порядка. Косяк, опустив руки, снисходительно ждал, и на лице его
было написано: за  правду  я  готов  и  пострадать.  Свое  выступление  он
закончил требованием понизить Курилову в должности.
   По тому, как все притихли, Саня  почувствовала,  что  заявление  Косяка
подействовало, и ничего хорошего она не ждала.
   Затем попросил слова Васюков. Поднимаясь, он уронил стул и, нагнувшись,
долго гремел им.
   -  Вы  скоро  там  справитесь  со  стулом?  -  не   выдержала   наконец
Серпокрыленко.
   - Один момент!  -  бойко  ответил  Васюков.  -  Вот  так.  А  теперь  и
поговорить можно. Да. - Он стоял, опираясь плечом  о  печку,  и  блаженная
улыбка заливала все его лицо.
   Саня только теперь поняла, какая неожиданная неприятность грозит ей  от
выступления Васюкова, и со страхом ждала, что он скажет.
   - Хорошую речь произнес Косяк, ничего не скажешь. А почему?  -  Васюков
покрутил головой и нагнул  лоб,  словно  хотел  боднуть  кого-то.  В  зале
раздался смешок. - А потому, что  все  записано,  честь  честью.  Сказано:
слово не воробей - вылетит, не  поймаешь.  А  зачем  его  ловить?  Ты  его
запиши, оно и само никуда не денется.
   - Ближе к делу, - прервала его Серпокрыленко.
   - К делу и есть, - невозмутимо продолжал Васюков. -  Сказано,  слово  к
делу не подошьешь. А  Косяк  подошьет,  потому  -  понятие  имеет.  Насчет
Куриловой растолк