- отвяжитесь, думаю. А посеял гречиху только недели  через  две,
да и то в другом месте. И что ж ты думаешь? Приходит ко мне  эдакой  косой
дьявол - Яшка Сизов - и  говорит:  "Иван,  дай-ка  мне  подводу  на  базар
съездить?" - "Ты что, в уме? В разгар посевной  и  за  двадцать  верст  на
базар!  И  не  проси!"  -  "Кабы   пожалеть   не   пришлось!   Что-то   ты
самовольничаешь, Иван? Все без правления норовишь... Гречиху не посеял,  а
сводку дал..." - "Ступай, я не из пугливых!.." Донес ведь, стервец! И  вот
ко мне нагрянул сам председатель рика на пару с  каким-то  полувоенным.  В
тарантасе, на тугих вожжах! "Садись! Поехали к ольхам".  Подъезжаем.  "Где
гречиха?", "Когда посеял?", "Ах, два дня назад?!  Займись!"  -  сказал  он
этому полувоенному да уехал. Тот и спрашивает  меня  очень  даже  вежливо:
"Как же вы, дорогой товарищ, решились на  такой  шаг?  Директиву  рика  не
выполнили?" Я ему пытаюсь объяснить, что гречиха тепло любит,  а  он  мне:
"Не возражаю. Но почему вы директиву не выполнили?"  -  "Вы  крестьянством
занимались?" - спрашиваю. "Никогда в жизни". - "Откуда вы,  извиняюсь?"  -
"А с Красной улицы". - "Понятно". - "Ну, раз вам  понятно,  тогда  зайдите
завтра к нам. Один придете, раз вы такой понятливый". И просидел я  у  них
две недели. На мое счастье, вся  гречиха,  посеянная  другими  по  холоду,
пропала. А моя как  на  опаре  поднялась.  Меня  и  выпустили.  "Извините,
говорят, производственная ошибка. Можете работать". Я на  другой  же  день
собрал свои манатки и уехал вместе с женой и ребенком.
   - По шахтам, по леспромхозам мотался... А после  войны  опять  к  земле
потянуло. Что ни говори, крепко она держит нашего брата, за самую душу.
   Прилег Иван Черноземов уже за полночь в сенях на деревянной кровати.  И
приснился ему дивный сон. Будто на всей  Руси  хлеба  поспели.  И  по  его
родной Земетчине, вдоль всего сельского порядка от  избы  к  избе  старики
пошли. Возле каждой избы останавливаются, стучат  подожками  в  наличники,
окликают: "Эй, Иван, не спишь? Жать пора!" - "Не сплю, тятя!" - отзывается
Иван. И вот будто входит к нему в сени отец в белой рубахе, босой. Садится
на край  кровати:  "А  ну-ка,  покажи,  что  за  хлеб  уродился  на  твоем
Косачевском мысу? Вставай, пойдем!" - "Да ведь это далеко, тятя...  Аж  на
Дальнем Востоке, на краю земли". - "Раз далеко,  вставать  пораньше  надо.
Чего ж ты прохлаждаешься?" - "Да я и не сплю вовсе". - "Идем!"
   И вот вышли они вместе с отцом в поле... А кругом такая  благодать!  Во
все стороны лежит степь, вся светло-желтая от созревшей пшеницы, от жухлой
поникшей травы; струится  сквозь  легкую  синеватую  испарину  земли  этот
мягкий солнечный свет, и кажется издали, что  это  вовсе  не  подкрашенный
солнцем парок, а тихо падающие на землю золотистые зерна. И  не  видно  ни
дымных заводских труб,  ни  сел,  ни  одиноких  путников.  Только  дорога,
бесконечная, как степь, дорога, и куда ни глянешь,  все  падает  и  падает
золотистая пороша зерна. "Видишь, какое добро приспело, а ты спишь...  Эх,
Иван!"
   Черноземов очнулся, как от испуга; с минуту приглядывался: не светит ли
сквозь щели солнце? Потом  высунулся  в  дверь  -  зябко  обдало  утренней
прохладой. "Роса сильная, значит, денек будет хороший, - отметил  радостно
Черноземов. - Солнце еще  не  встало.  Успею".  В  избе  возле  печки  уже
суетилась хозяйка.
   - Собери-ка мне чего поесть в сумку. Я в момент обуюсь и пойду.
   - Господи! - всплеснула та  руками.  -  В  эдакую  рань-то!  Подожди...
Позавтракаешь, а там на машине подбросят.
   - Не велик барин на машинах-то разъезжать. Небось и пешком дойду.
   Черноземов сердито засопел, натягивая сапоги. Перечить было бесполезно,
и хозяйка, печально вздохнув, стала укладывать дневную провизию в сумку.


   Утром после разнарядки Песцов и сам поехал туда,  на  Косачевский  мыс,
верхом на Буланце. В  лощине,  возле  Солдатова  ключа,  он  встретился  с
Лубниковым. Тот пас табун. Увидев Песцова, Лубников еще издали крикнул:
   - Покурим, Матвей Ильич?
   - Давай!
   Лубников лихо подскакал:
   - Моего самосаду. До печенок продирает.
   Свернули по цигарке.
   - Далече путь держите? - спросил Лубников.
   - На Косачевский мыс. Там ячмень подошел. Думают нынче жать.
   - Это поле Черноземова... Он там дневал и ночевал.
   - Один, что ли?
   - Подручный у него, тракторист. А теперь вот еще и Лесина взял к себе в
звено.
   - А почему от комбайна Бутусова отказывался?
   - Бутусов не той породы... Этот все напоказ любит.
   - А Черноземов?
   - О, энтот мужик лют - он теперь за  кажным  колоском  гоняться  будет.
Отрыжка капитализма, как сказал Семаков.
   - Уразумел! За лошадьми поглядывай... В овсы поперли. - Песцов хлыстнул
Буланца и помчался прочь.
   Поле Косачевский мыс лежало на горбине высокого увала. Песцов  поднялся
по распадку, заросшему мелким шиповником, и выехал на дорогу.
   "А места здесь в  самом  деле  косачиные,  -  думал  Песцов,  оглядывая
одинокие стога, разбросанные вдоль распадка; за  ними  начиналось  желтое,
широкое поле ячменя. - И зерно есть, и главное - стога, где тетерева любят
табуниться. Надо осенью сюда заглянуть с ружьецом".
   С краю поля, у дороги, выстроились три комбайна, два  самоходных,  один
прицепной, с трактором; тут же сидели тракторист и комбайнеры,  среди  них
Лесин, Черноземов -  плотный  широкоскулый  мужчина  в  гимнастерке,  Петр
Бутусов и тракторист - молоденький паренек в ковбойке.
   - Ну как? - спросил Песцов, спешиваясь. - В чем задержка?
   - Роса была сильная...  Влажновато  малость.  Плохо  вымолачивается  по
росе-то, - сказал Черноземов.
   - Ишь вы какие разборчивые! - усмехнулся Песцов. - Небось раньше  и  по
дождю жали.
   - Так то раньше.
   - Все ж когда думаете приступить?
   - Думаем двинуть, - отвечал  за  всех  Черноземов,  вороша  колосья.  -
Спелый...
   Песцов вошел в ячмень, потрогал колосья:
   - Да, косить можно. Когда третий комбайн подогнали?
   - Только что.
   - Вы же не хотели его брать?
   - А кто нас слушает, - хмуро ответил Черноземов.
   - Значит, вы вроде на помощи у соседа? - спросил Песцов Бутусова.
   - Мне все равно... Где бы ни работать.
   - А где ваш копнильщик? - обернулся Песцов к Лесину.
   - Без него обойдусь, - ответил Лесин.
   - Как? На вашем комбайне, с прицепным копнителем?
   - А я  приспособился,  -  Лесин  застенчиво  улыбнулся  и  заковылял  к
комбайну. - Гляди! Изготовил я две тяги... Первой сбрасываю солому.  Р-раз
- и готово! А вот этой тягой закрываю копнитель.
   - Ну, ребятки, двинули! -  весело  сказал  Черноземов.  -  Бутусов,  ты
начинай с этого краю. А ты, Лесин, в тот конец давай. А я начну отсюда.
   Черноземов вытянулся, как ротный на смотру, и сказал торжественно:
   - Ну, Матвей Ильич, с хлебом!
   - С хлебом! - сказал Песцов.
   Потом взревели моторы, застучали, застрекотали ножи и побежали  колосья
по транспортерам.
   Целый день мотался Песцов в седле;  был  и  в  пойме,  и  на  кукурузе,
которую подкармливали звеньевые, с пастухами обедал на отгонах,  часа  три
метал стога. Пропотевший, усталый, но довольный и хорошим днем  -  началом
жатвы, и погодкой безоблачной, и работенкой, от которой лопатки  на  место
встали, Песцов возвращался домой.
   Переходя Солдатов ключ, Буланец остановился и начал  пить.  К  переезду
подкатил грузовик с полным кузовом ячменя. Шофер высунулся из кабины:
   - Матвей Ильич! Там у Черноземова на поле скандал.
   - Что такое?
   - Звеньевой с Бутусовым не поладил. С поля гонит его.
   - Что за черт! - Песцов заторопил Буланца.  Тот  упрямился,  не  шел  в
обратную сторону. Песцов огрел его плеткой  и  рысью  свернул  в  знакомый
распадок.
   Поле Черноземова отсюда, от дороги, словно полысело  теперь,  и  сквозь
желтизну жнивья проглядывала  серая  земля.  Сжато  было  много,  но  один
комбайн стоял в стороне. К нему-то и направился  Песцов,  а  от  дальнего,
тоже остановившегося комбайна бежал Черноземов.
   - Что случилось? - спросил Матвей Петра Бутусова.
   - Он, сукин сын, половину зерна в землю втаптывает! - кричал, подбегая,
Черноземов. - Чешет на полной скорости, как на пожар. Смотри, какое жнивье
высокое.
   - Так ведь показатели давать надо, - пытался оправдаться Бутусов.
   - На черта мне твои показатели! - крикнул  опять  Черноземов.  -  Он  с
этими рекордами колхоз без зерна оставит, а меня - без зарплаты. Не  нужен
мне такой помощник. Смотри, что он делает! Смотри! - обращался  Черноземов
к Песцову и показывал на жнивье.
   - Дело ясно, - сказал Песцов. - Я позову  агронома.  Завтра  утром  она
определит потери. Платить будет он.
   - А не рано ли распоряжаетесь? - угрюмо спросил Бутусов.
   - Не рано, а поздно!.. За подобные рекорды давно уже надо бить.
   - Утром будет у вас агроном. Обязательно! -  сказал,  прощаясь,  Песцов
Черноземову.
   "От такого  геройства  я  постараюсь  избавиться,  -  думал  Песцов  на
обратной дороге. - И тут выходит - закрепление полей  необходимо.  Снимешь
большой урожай со всего поля - и  получишь  больше.  Пусть  они  и  ломают
голову. Быстро слишком жать - не доберешь, потери большие; медленно жать -
перестоится хлеб, начнет осыпаться... Вот и думай, кумекай, как жить? Хоть
раздельным  способом,  хоть  прямым  комбайнированием.  Какой   для   тебя
выгодней, тот и есть передовой. Соображай, работай головой. Хватит на дядю
рассчитывать".
   В распадке у Солдатова ключа Песцов встретил Лубникова  с  табуном.  Он
спешился и передал повод Буланца Лубникову:
   - Забери его.
   - А ты как же, Матвей Ильич? Пешком?
   - Подожду на дороге вечернего молоковоза. Мне на отгоны съездить надо.
   - Что так? Аль седалище натер?
   - Лошадь утомилась. А туда километров десять, не меньше.
   - Ну, знамо. В машине оно  способнее,  чем  в  седле...  Там  подушечки
мягче.
   - Давай без комментариев.
   - Я это вам к тому, чтоб вы ноги не слишком раскидывали в стороны после
седла-то. По-нашему, по-деревенски, это называется враскорячку  ходить.  А
то девки засмеют на отгонах.
   - Иди ты к черту!
   -  Есть!  Малина  вам  в  рот...  -  Лубников   приложил   к   козырьку
растопыренную  пятерню  и  лихо  поскакал,  уводя  в  поводу  заседланного
Буланца.
   Песцов пошел к дороге и вдруг почувствовал странную  расслабленность  в
коленях, словно оттуда выпали какие-то пружины и ноги  теперь  сами  собой
подгибались и трудно было  устоять.  Он  присел  на  придорожную  кочку  и
поморщился от неожиданной боли.
   - Ну и казак! - усмехнулся он. - Наверно, в самом деле  смешно,  как  я
танцую на полусогнутых...
   Он лег на спину, вскинул ноги на  кочку  и  приятно  почувствовал,  как
становились они легче, невесомее, как отходили ступни, словно сняли с  них
деревянные колодки. Он пытался уверить себя, что едет на отгоны по важному
делу - разыскать Селину, послать  ее,  чтоб  замерила,  определила  потери
зерна. После того вечера она исчезла из  села;  говорили,  что  ночует  на
отгонах. И теперь Песцов ждал встречи с ней и волновался.



        25

   На отгоны Песцов приехал на закате солнца.  На  станах  было  пусто,  -
доярки ушли на дойку. Двери в длинном бревенчатом бараке заперли на щепки.
Он заглянул в окно  и  увидел  Надин  велосипед,  прислоненный  к  стенке.
Значит, где-то здесь и сама хозяйка.
   Неподалеку от бревенчатого барака, на берегу озера трое пастухов -  два
мальчика и дед Якуша - лежали возле  костра.  На  закопченной  перекладине
висел котел, в нем крупными пузырями булькал  суп.  Мальчишки  шуровали  в
костре, ломали и подкладывали сучья. Дед Якуша, босой и в драной  фуфайке,
не снимавший ее даже в лютую жару, посасывал короткую трубочку и сплевывал
с обрывистого берега прямо в озеро.
   Огненно-бурая,  косматая  амурская   лайка,   вскинув   острую   морду,
требовательно смотрела на подходившего Песцова.
   - Селину тут не видели? - спросил Песцов.
   - Там, - указал старик трубкой в сторону прибрежного дубняка.
   Собака вскочила, поглядела в ту сторону,  залаяла  и  стала  пружинисто
раскидывать траву короткими сильными ногами.
   - Замолчь! - Один парнишка выхватил головешку и запустил ее  в  собаку.
Та взвизгнула, мгновенно  улеглась,  но  сердито  и  напряженно  провожала
Песцова своими желтыми немигающими глазами.
   - Ступайте, ступайте! Во-он к той рощице! - кричал ему вслед старик.
   Зеленая кипень невысокого дубнячка подступала к  самому  озеру.  По-над
берегом вилась, прижатая к воде, узенькая тропка. На обочинах ее в  густой
и высокой траве мельтешили красные  в  черных  точках  саранки,  откуда-то
снизу доносилось тихое неясное пение.
   Песцов спрыгнул с обрывистого берега к озеру, за ним посыпались комья в
воду. Здесь он увидел певиц; они сидели под берегом в лодке, возле высокой
стенки камыша. Одной из них оказалась Надя,  второй  -  приемщица  молока,
грузная  пожилая  украинка  в  расшитой  полотняной  кофточке  с  широкими
рукавами.
   - Здравствуйте, Матвей Ильич! - сказала Надя.
   - А мы  туточки  спиваемо.  Сидайте  до  нас!  -  Приемщица  приветливо
смотрела на Песцова, который нерешительно переминался с ноги  на  ногу.  -
Эх, дура я, дура старая!  -  всполошилась  она  вдруг.  -  Мени  ж  молоко
принимать пора. - Она неожиданно легко  выпрыгнула  из  лодки.  -  Ну,  до
побачення! - И скрылась в кустарнике.
   - Прошу, Матвей Ильич!
   Надю нисколько не удивило неожиданное появление Песцова;  она  смотрела
на него чуть насмешливо, как будто знала заранее, что он  придет.  На  ней
была красная  в  крапинку,  под  стать  саранкам,  косынка  и  пестренький
сарафан, открывавший ее прямые плечи.
   "Даже не спрашивает, как нашел ее... Неужели ждала?" Песцов  прыгнул  в
лодку, потянулся к веслам.
   Но Надя перехватила их:
   - Помните, как вы меня  катали  на  "газике"!  А  теперь  моя  очередь.
Садитесь, прокачу!
   Песцов сел на корму и тихонько запел, весело поглядывая на Надю:

   Поедем, красотка, кататься!
   Я долго тебя поджидал.

   - И часто вам приходится поджидать? -  насмешливо  спросила  Надя.  Она
гребла с замахом, резко выбрасывая весла, отчего лодка шла рывками.
   - Увы... А чего это вы на меня злитесь?
   - А вы не догадываетесь?
   - Понятно... Неосторожно поступаю. Но, помилуйте, господа присяжные!  -
Песцов посмотрел в небо и вскинул руки. - Кроме всего  прочего,  я  еще  и
человек. И представьте себе, у меня могут быть даже настроения...
   Надя засмеялась.
   - Значит, вы пришли по настроению?
   - Скорее по необходимости. Почему вы не появляетесь в селе?
   - Необходимо отвечать?
   - Как хотите.
   - Не думала, что вы приедете сюда.
   - Вы меня осуждаете?
   - Нет, благодарю...
   - Спасибо. К тому же у меня небольшое дело к вам. Сегодня  начали  жать
ячмень на Косачевском мысу...
   - Знаю.
   - Черноземов с Бутусовым поссорился. Требует, чтоб с того  удержали  за
потери зерна. Вам надо подсчитать потери... Завтра утром. Я им обещал.
   - А где Волгин?
   - В район уехал. Оставил  меня  за  себя.  Догадываюсь,  что  с  целью.
Проверить хотят, как я хозяйствую...
   - И вы на радостях сразу на отгоны подались... На лодке кататься? Хорош
борец за народную справедливость!..
   Песцов извинительно развел руками:
   - Во-первых, у меня дело...
   - Да, конечно. Я завтра  утром  съезжу  на  Косачевский  мыс,  определю
потери.
   - А во-вторых, вам нужно быть в селе.
   Надя положила весла и вопросительно смотрела на него. Лодка врезалась в
камышовые заросли и остановилась.
   - Да, да!.. Нужно! Наверно, вслед за Волгиным приедет Стогов.  В  любую
минуту я должен быть готов к собранию. А мне и посоветоваться  не  с  кем.
Мой главный советчик сбежал из села... Вы не смейтесь! Даже  на  заседание
правления не пришли. А ведь я говорил там о закреплении земли...
   - Об этом уж все село толкует... Еще  о  том,  что  вы  хотите  огороды
отобрать у колхозников.
   - Но это неправда! Придирка... Я сказал,  что,  если  закрепить  землю,
урожаи станут высокими, как у Егора Ивановича, - тогда и огороды не  нужны
будут. Сады рассадим.
   - Если бы да кабы... Поймите же, люди сыты по горло этими "если"...
   - Но вы же сами говорили о необходимости закреплять земли!
   - На одном закреплении земли далеко не уедешь.
   - И то правда...
   - Видали на Косачевском мысу ячмень?
   - Хороший!
   - Черноземов его  вырастил...  А  убирать  послали  Петра  Бутусова.  И
половина зерна на стерне осталась. Зато косят быстро, Семаков сводку  даст
- рекорд!
   - За такой рекорд да по мягкому месту...
   - Учтите и другое - за этот ячмень  мы  обещали  премиальные  выплатить
Черноземову. Но мы не то что премии, трудодни оплачиваем с грехом пополам.
   А если мы не выдадим обещанных  премий,  тот  же  Черноземов  или  Егор
Иванович в глаза нам наплюют. И работать в будущем году не станут.  А  где
взять деньги?
   - Все же как вы оказались в таком безденежье?
   - Мы?! А кто нам планировал озимую рожь? Вы!.. Планировали и знали, что
она вымерзнет. Кто запланировал нам кукурузу? Семьсот гектаров! Знали, что
нам не под силу и половина этого. Знали и  планировали  сеять.  Да  еще  в
пойме, на лучших землях. А свеклу?
   - Общая установочка, - усмехнулся Песцов.
   - Во-во! Вы общую установку выполняете, а мы разоряемся.  Поглядите  на
того же Волгина. Он же задерган этими установками да планами,  как  старый
конь удилами. И все исполняй и докладывай. Он усвоил одну истину:  угодишь
секретарю - все в порядке, а мужик стерпит. Вот  и  старается.  Но  трудно
стало  угождать  -  годы  не  те  и  возможности   обрезаны.   Раньше   он
приторговывал - то луком, то ранними огурцами, то рисом...  Изворачивался,
покрывал неразумные расходы. А теперь и торговлю обрезали  -  как  хочешь,
так и живи.
   - Что и говорить, советчик вы не веселый.
   - Порадовать, извините, нечем. - Надя взяла весла.
   Лодка стояла в затончике, укрытая камышовой стеной от озерного плеса.
   - Дайте-ка я сяду на весла! Давно  уж  я  не  занимался  этим  флотским
ремеслом.
   - Ага! И порезвимся на озере. Благо, что  и  покрасоваться  есть  перед
кем: доярки как раз возвратились на станы. - Надя загребала одним  веслом,
другим табанила, поворачивала лодку к берегу.
   Песцов привстал, потянулся к веслам.
   - Не надо, Матвей Ильич...
   - Подвиньтесь!
   - Не надо, - она крепко держала весло, которое пытался отобрать Песцов.
   Вдруг он покачнулся, выпустил весло и, потеряв равновесие, схватил Надю
за плечи. Она откинулась на  локти  и  смотрела  на  него  настороженно  и
пытливо. Потом быстро и крепко обняла его за шею...
   - Эх ты, горе мое! - прошептала она наконец.
   Потом как-то выскользнула из его объятий и спрыгнула на берег.
   - Куда же ты?
   - Не вздумайте бежать за мной... Ухажер.
   -  Ладно,  ладно...  Перестраховщица,  -  Песцов  шутливо  погрозил  ей
пальцем.
   Она оттолкнула от берега лодку и быстро пошла к станам.
   Песцов появился  на  станах  позже,  доярки  встретили  его  привычными
шутками:
   - Говорят, вы к нам в подпаски нанимаетесь, Матвей Ильич?
   - Кнут таскать... А то дед Якуша обессилел.
   - Вот я вам, просмешницы... Кнутищем вдоль спин-то, - сердито ворчал от
костра дед Якуша.
   - Молчи, старый тарантас!.. Взял бы хоть одного мужчину на весь стан...
Для духу. А то у нас моль развелась.
   Доярки покатывались со смеху, они расселись вокруг непокрытого дощатого
стола шагах в десяти от костра - кто  ужинал,  кто  вязал,  кто  гадал  на
картах.
   Надя смеялась вместе со всеми и часто поглядывала на Песцова.  На  этот
раз и он не смущался от шуток, вступал охотно в словесную перепалку:
   - Я бы пошел приглядывать не за телятами, а за доярками...
   - Дед Якуша, принимай нас к себе в стадо!..
   - Девчата, кто переходит на телячье положение, поднимай руки!
   - Пусть он своих подпасков, то  бишь  подсосков,  уберет...  А  то  они
мешать будут.
   - Ха-ха-ха!
   - Сами вы подсоски! К