ила Надя.
   Лесин медленно улыбнулся.
   - Да кто ж со мной так разговаривает? Мне твердят: садись  на  комбайн,
не то плохо будет. Срывать,  мол,  уборочную  решил!..  Под  суд  отдадим.
Чудаки!..
   - Садитесь на комбайн. И трактор вам возвратим, - сказал Песцов.
   - Где уж там! У Бутусова не отберешь...
   Лишь только  вышли  за  порог  лесинской  избы,  как  Матвей  заговорил
возмущенно:
   - Что это  за  Бутусовы?  Что  за  сила  у  них?  То  они  бездельников
покрывают, этих Бочагова и Треухова, то  трактор  отобрали  у  инвалида...
Почему же вы молчите?
   - Формально Бутусовы всегда правы, - сказала Надя.  -  Начался  сев,  а
трактор простаивает. К тому же новый. Непорядок. Вот и отобрали.
   - Вы говорите так, словно оправдываете их.
   - Нет, просто я их хорошо знаю.
   Уже вечером, возвращаясь домой вместе с Песцовым, она оглянулась назад,
словно боясь, что их подслушают, и тихо сказала:
   - Они меня все за девчонку принимают, а ведь мне двадцать шесть  лет...
- И, немного помедлив, вздохнув, добавила: - Трудно, когда тебя  в  расчет
не берут... Не та, мол, сила.
   - Вы по желанию сюда или назначение получили?
   - Родина моя здесь... Родители намаялись  -  в  город  сбежали.  А  мне
запало в душу деревенское детство... И все  сюда  тянуло,  как  в  сказку.
Метель послушать зимним  вечером...  при  лампе,  а  еще  лучше  -  совсем
погасить свет. И сидеть у окошка. А то сходить во  льны...  Хорошо  звенят
они в жаркий полдень. Словом, у каждого есть свои глупости.
   - А на целину не хотелось? - с улыбкой спросил Песцов.
   - Нет. Я знала, куда еду. Предвидела все...
   - И это одиночество?..
   - Ну?! Знать бы, где упасть...
   - А что? Мужа прихватили бы с собой?
   - Брак по нужде... - рассмеялась Надя. - На это храбрость нужна.
   Они шли по вечерней пустынной улице. В  небе  истаивало  чистое  сияние
лимонной зари. Некоторые избы тускло светились сквозь  лиственные  заслоны
палисадников освещенными окнами. Стояла тишина,  и  где-то  далеко-далеко,
как на краю вселенной, раздавался одинокий собачий брех.
   Песцов невесело усмехнулся.
   - А я знаю одного чудака, который однажды женился с благими  помыслами:
хотел воспитать из нее своего двойника... духовного, так сказать.
   - И не смог?
   - Просто она оказалась сильнее и упрямее. И потом, всегда была  уверена
в своей правоте.
   - Я понимаю. Значит, по уставу жила...
   - Вроде бы!
   Песцов взял ее впервые под руку и проводил до крыльца.
   - Пойдемте завтра утром рожь посмотрим?
   Надя согласилась и быстро пошла к двери, стуча каблуками  о  деревянные
ступени.



        20

   На другой день их отвез Лубников на  дрожках  верст  за  пятнадцать,  к
речке Су, - "в степя", как говорили в Переваловском.
   - Вот вам и рожь. Только любоваться нечем, - сказал он и укатил.
   Рожь оказалась жидкой, малорослой, с огромными черными плешинами.  Надя
срывала тоненькие серо-зеленые стебли и, подавая Песцову, говорила:
   - Видите, как вытянулась? Это от зимы, морозная худоба.
   - По-моему, от озимой ржи надо отказаться.
   - Но она в плане. Вы же сами его  утверждали...  Заставляли...  -  Надя
засмеялась.
   - Допустим, я лично не заставлял...
   - Ну какая разница - кто именно? От вас писали, что посев озимых -  это
нечто новое в здешних краях. Все за новым гоняемся, да старое забываем.  А
вы знаете, как занимались наши  предки  скотоводством,  ну  -  тысячу  лет
назад?
   - Летом пасли скот, а зимой - в стойле... Вроде  бы  так,  -  улыбнулся
Песцов.
   - А мы все по-новому норовим -  и  беспривязное  содержание  и  зеленый
конвейер... Но, между прочим, у наших предков мясо было, а у нас его мало.
Почему? Ведь все эти новшества разумны?!
   - Значит, мы плохо стараемся.
   - О, нет! Порой мы  очень  стараемся,  да  пропадают  наши  старания...
Уходят, как вода в песок. Надо, чтоб  они  старались,  колхозники.  Они  с
землей связаны. Все дело в них. Надо сделать так, чтобы они  сами  хватали
эти новшества. А не навязывать их.
   - Послушайте,  Надя,  а  что  бы  вы  сделали,  если  б  вас  назначили
председателем?
   Она внимательно посмотрела на него и сказала с чуть заметной усмешкой:
   - Во-первых, сделала бы вас заместителем. Вы человек покладистый.
   - Ну что ж, я согласен, - Матвей подал ей руку.  -  Похвастайтесь,  чем
богаты.
   Надя весело улыбнулась.
   - Пойдемте!
   Взявшись за руки, они поднялись на пологий откос сопки, густо  поросшей
лещиной и высокой травой с яркими вкраплинами цветущих огненных саранок  и
синих касатиков. Отсюда далеко-далеко видны были синеватые холмы, распадки
и поблескивающая на солнце  серебристая  спираль  реки.  Совсем  крошечные
лепились где-то внизу, у речного берега, бревенчатые бараки станов, а  еще
дальше видны были стада.
   - Это наши отгонные пастбища, - сказала Надя.  -  Здесь  и  работают  и
живут... Особый мир.
   Возле реки, в небольшом укромной озерце, Песцов увидел огромный розовый
цветок - он поднимался на высокой ножке, как журавель над водой. А под ним
распластались по воде два зеленых плотных листа с чуть  загнутыми  краями,
величиной с добрый поднос каждый. Песцов засучил штаны, снял туфли и пошел
в воду. Но вода оказалась глубокой.  "Ух  ты,  черт!  Вот  так  болото..."
Песцов погрузился по пояс, вскинув от неожиданности руки кверху. Вылез  он
мокрый, но счастливый:
   - Лотос... наш, дальневосточный.
   - У нас его зовут нелюмбией, - сказала Надя.
   - Чудесно! - Песцов положил сорванный цветок на громадный лист и  подал
ей, как на блюде.
   Откуда-то из-за прибрежных зарослей тальника и жимолости донесся  плеск
воды и заразительный девичий хохот. Надя и Песцов вышли к берегу и увидели
стайку купающихся доярок.
   - Надюша, в воду! Девочки, хватайте ее! - закричали со всех сторон, но,
увидев Матвея, на мгновение смолкли, придирчиво разглядывая его.
   Наконец одна, маленькая, конопатая девчушка, находившаяся ближе всех  к
Песцову, разглядев его мокрые брюки, закричала:
   - Девочки, а будущий председатель-то ухажеристый!
   - И храбрый, - заметила другая, - штанов не побоялся замочить.
   - Черт знает что, - смущенно пробормотал Песцов, оглядывая свои брюки.
   - А вы не  обращайте  на  них  внимания,  -  сказала  Надя.  -  Давайте
купаться.
   Она непринужденно сняла через голову кофточку, потом расстегнула юбку и
не  опустила,  а  как-то  вылезла  из  нее,  вышагнула...  Вместе  с  этой
кофточкой, с  юбкой  куда-то  исчезла  и  ее  худоба.  И  вся  она  стояла
ослепительно-белой в черном купальнике;  и  длинные  ноги  ее,  неожиданно
сильные в бедрах, и открытая гладкая спина, и плечи, и шея  -  все  теперь
выглядело совершенно  иным,  волнующим.  Песцов  опустил  глаза  и  тяжело
засопел, развязывая шнурок.
   - Что же вы? Скорее! - нетерпеливо покрикивала она,  стоя  возле  самой
воды.
   Наконец Песцов разделся и в трусах, длиннорукий,  поджарый,  как  волк,
побежал за Надей.
   В воде на него тотчас налетели  со  всех  сторон  девчата  с  визгом  и
хохотом и начали  обдавать  его  тучей  брызг.  Он  неуклюже  отмахивался,
наконец вырвался из кольца и поплыл на глубину, шумно отфыркиваясь.
   Купались долго.  Потом  побывали  в  стаде,  заходили  на  станы,  пили
холодное, поднятое со дна реки молоко.
   Возвращались поздно. Молоковоз подбросил их под самое село, до протоки.
Извилистая тропинка, раздвигая высокие, кустистые заросли пырея и мятлика,
привела их к переходу. Через протоку было перекинуто  неошкуренное  бревно
ильма. У невысокого, но крутого берега Матвей с Надей остановились.
   - Не боитесь? - спросил он.
   - Нет.
   - Дайте мне руку! Так будет лучше.
   - Нет! - Она отступала от него, смеясь, и быстро побежала по бревну.
   Но на середине протоки Надя оступилась,  отчаянно  закрутила  руками  и
упала в воду. Матвей спрыгнул к ней. Протока была  неглубокой,  чуть  выше
колен. Он взял мокрую, испуганную Надю  за  руки,  вывел  ее  на  берег  и
почему-то продолжал стоять, не выпуская ее рук. Мокрая  юбка  облепила  ее
ноги. Лицо ее, чуть запрокинутое, было близко, и синие глаза  смотрели  на
Матвея удивленно. Он притянул ее к себе.
   - Ой, что вы! - вдруг Надя словно очнулась. - Пустите меня. Что  вы!  -
Надя оттолкнула Матвея и пошла по  тропинке  торопливо,  молча  до  самого
села.
   Песцов шел за ней и против воли смотрел на ее ноги, облепленные  мокрой
юбкой. На краю села Песцова и Надю остановил Бутусов. Он стоял  у  калитки
своего  пятистенного   дома,   обнесенного   высоченным   забором,   щурил
зеленоватые глаза, приветливо улыбался. Белый,  сетчатый  тельник  обнажал
его волосатую грудь.
   - Привет завтрашнему председателю!  -  Бутусов  развел  руками,  словно
хотел обнять Песцова. - Слыхал? Стогов к нам собирается на твои выборы. Уж
выберем тебя, никуда не уйдешь теперь.
   - А я и не хочу уходить, - ответил Матвей в тон Бутусову. -  Мне  здесь
нравится.
   Из сеней вышла Мария  Федоровна,  жена  Бутусова,  директор  семилетки.
Внешне она мало походила  на  педагога:  широкоплечая,  дюжая,  с  крупным
обветренным лицом, в  какой-то  белесой  кофте  с  закатанными  по  локоть
рукавами и в клеенчатом переднике, - она скорее смахивала на повариху.
   - Уж нет, так вас не отпустим, - говорила она ласково,  нараспев.  -  В
гости не заходите - на дороге словим.
   Со двора выбежала тощая легавая  сука.  Извиваясь  всем  телом,  словно
приветствуя Матвея, она подошла к нему  и  уткнула  в  колени  коричневую,
угловатую, точно вырезанную из полена, морду.
   Песцову тоже захотелось сказать что-либо приятное хозяевам.
   - Хорошая собака у вас, но больно худа.
   Бутусов усмехнулся.
   - Собака не поросенок, что ж ее кормить.
   - Проходите в избу, - пригласила Мария Федоровна.  -  Что  это  вы  все
обходите нас?
   - Да нет уж, не стоит, -  возразил  Песцов.  -  Мы,  знаете,  рожь  вот
осматривали.
   - Оно и прогуляться не грешно, - подхватила Мария Федоровна.
   - Конечно, дело молодое. - Бутусов внимательно  осмотрел  Надю,  цветок
нелюмбии в руках и растворил калитку. - Проходите хоть во двор.
   Песцову подали ящик из-под улья. Бутусов сел на чурбак, Мария Федоровна
- на маленькую скамеечку. Надя осталась стоять возле калитки и чувствовала
себя крайне неловко под косыми  многозначительными  взглядами  хозяев.  От
смущения она теребила глянцевитые лепестки лотоса.
   - Значит, к нам, председателем, - говорила весело  Мария  Федоровна.  -
Это хорошо, и нам легче будет. Вы свой человек, школьные нужды  знаете.  А
то мне приходится самой дрова заготавливать и рабочих держать.
   - Это кого же? Треухова с Бочаговым? - спросил Песцов.
   - Да, их. Это опора моя.
   Песцов  слышал,  что  директорша  школы  дружно  живет  с   Торбой,   и
простодушно спросил об этом.
   - Мы все здесь дружим, - уклончиво ответила Мария Федоровна. -  Село  -
что семья большая.
   - Вот и надо заготовкой дров заниматься всей семьей, - сказал Песцов. -
Кстати, как вы оплачиваете Треухова с Бочаговым?
   - По нарядам.
   - А осенью и зимой что они делают?
   - Охотятся, рыбу ловят.
   - Кто же они? Колхозники или рабочие?
   - А шут их знает! Да мало ли таких ходит здесь. Это дело не мое.
   Мария  Федоровна  беспокойно  задвигалась  на  скамейке  и   неожиданно
предложила:
   - Может, медку хотите?
   - С градусами?
   - Самая малость.
   - Ну, тогда давайте.
   Хозяйка ушла в избу.
   - А я, знаете, давно к вам собирался, - признался  Песцов  Бутусову.  -
Потолковать хотел.
   - Это можно,  -  с  готовностью  отозвался  Бутусов,  но  в  его  умных
зеленоватых глазах застыла настороженность.
   - Как же это вы трактор отобрали у инвалида Лесина?
   - Я не отбирал. Так правление решило.
   - Почему?
   - Потому что трактор простаивал.
   - Да-а... Кажется, у вас среднее образование?
   - Автодорожный техникум окончил.
   - А почему же по специальности не работаете?
   - Война помешала. Сразу по окончании техникума на фронт попал. За  пять
лет войны да службы все позабыл. Теперь хоть снова берись за книжки, да уж
старость подходит. Проживу и так.
   - А я для вас место подходящее подыскал...
   Из избы вышла Мария Федоровна с кринкой в руках.
   - Из подполья. Хороший медок! - говорила она, наливая  мутновато-желтый
медок в алюминиевый ковш. Ковш покрылся снаружи, словно  бисером,  мелкими
капельками - запотел.
   - Пейте на здоровье! - подала она ковш Наде.
   Та отказалась. Песцов, не отрываясь, выпил терпкий медок.
   - Хороша мальвазия, хозяйка!  -  шутливо  воскликнул  он  и,  подмигнув
Бутусову,  сказал:   -   Хватит   на   пасеках   отсиживаться.   Берите-ка
строительство.
   - Нет, я не смогу, - мрачно отрезал Бутусов.
   - Что вы, какой он работник! - сказала хозяйка. - Он больше лечится...
   - А что у вас?
   - Желудком маюсь. Катар.
   - Беда невелика. Вместе его изгонять  будем.  Значит,  приготовьтесь  к
собранию. Буду предлагать.
   В зеленоватых глазах Бутусова блеснул огонек раздражения. Он  покосился
на Надю и холодно произнес:
   - Ну что ж, приготовлюсь.
   Когда они отошли от Бутусова, Матвей спросил:
   - Какого черта они стерегли нас? Зазывали... Зачем?
   - Не знаю... не нравится мне эта встреча.
   Бутусов стоял возле калитки и долгим взглядом провожал Песцова и Надю.
   Они шли рядом, плечо в плечо. Их ноги  погружались  в  мягкую  глубокую
дорожную пыль. Она поднималась золотистыми клубами и повисала в  густом  и
вязком вечернем воздухе. Повсюду на  холмах,  на  берегу  протоки,  тяжело
опустив ветви, застыли настороженные  ильмы,  словно  в  ожидании  чего-то
важного и значительного. И даже вечно беспокойный маньчжурский орех  замер
в оцепенении, как слепой, растопырив свои чуткие  длинные,  точно  пальцы,
листья.



        21

   - Ну, видела? Она уже к рукам его  прибрала,  -  сказал  Бутусов  жене,
отойдя от калитки. - Это ж не человек, а ехидна. Тихой сапой действует.  И
удовольствие справляет и к власти добирается.
   Бутусов  понимал,  что  с  приходом  нового   председателя   налаженная
спокойная жизнь, катившаяся, точно хорошо смазанная телега, без стука, без
скрипа, могла свернуть на кочки и ухабы. Легко сказать - идти в строители!
По утрам людей расставлять  на  работу.  День-деньской  топором  махать...
Спорить до хрипоты в правлении. А заработок?  Какой,  к  черту,  у  них  в
колхозе заработок! Нет, эта статья не для него. Он доволен своей  судьбой:
сидит возле меда. Как-никак - бригадир пчеловодов... И член правления!
   Конечно, если председатель  окажется  толковым,  он  не  станет  рубить
сплеча свою же опору - членов правления. Но в  том-то  и  беда,  что  этот
Песцов уже теперь сквозь Надькину кофту  смотрит.  А  она  давно  бы  всех
порасшвыряла, дай ей только верх. Известно, Батманов  выкормыш.  Раньше  с
таким  разговор  другой  был:  скрытая  контра  -  и   точка!   А   теперь
распустились...
   "Надо к Семакову сходить, - решил Бутусов. -  Тут  первым  делом  линию
выработать... Что ж это выходит? Просчитались мы! Хотели Волгина убрать, а
Семакова поставить. Хоть и дурак, да свой... надежный. А вылезает Селина с
дружком. Эти не чета Волгину. С ними запоешь не тем голосом. Да, метили мы
в галку, а попали в ворону... Впору хоть переигрывать..."
   Бутусов верил, что в  райкоме  выдвинут  именно  Семакова.  Человек  он
политически подкованный. И прислан был когда-то райкомом, поди, не просто,
а с прицелом. Но нашелся козырь повыше.
   Да и сам Семаков надеялся наверняка на  свой  партийный  авторитет,  на
стаж. Уж в чем ином, а в партийной работе Семаков не видел себе равных. До
пятьдесят шестого года ходил капитан Семаков  в  инструкторах  политотдела
бригады. Мечтал до полковника дослужиться, до начальника политотдела...  И
вдруг все рухнуло  -  расформировали  бригаду.  И  пришел  капитан  запаса
Семаков в райком  по  месту  службы,  к  Стогову:  "Трудоустройте!"  Куда?
Образования нет, ни профессии, ни ремесла... "Возьмите в  инструкторы".  -
"Всех не можем". Инструктором взяли Бобрикова, бывшего секретаря  партбюро
дивизии. А Семакову предложили парторгом в  колхоз,  да  вот  завхозом  по
совместительству. Поехал. Куда ж  деваться?  Правда,  Семаков  мечтал  еще
выбиться в председатели. Волгин долго не протянет, свалится. Он ждал этого
дня, надеялся... Но и тут  его  обошли.  Последние  недели  Семаков  ходил
глубоко обиженным, и разговор с Бутусовым пришелся как нельзя кстати.
   Бутусов застал его на огороде, он мотыжил картошку.
   - Отдохни, труженик! Чай, не на бога работаешь.
   - Присаживайся. - Семаков бросил мотыгу в густую высокую траву  и  сел,
приваливаясь спиной к плетню.
   Закурили.
   -  Ты  замечаешь,  как  агрономша  спарилась  с   этим   кандидатом   в
председатели? - спросил Бутусов с наигранной веселостью.
   - Еще бы! - Семаков жадно затянулся дымом. - Вчера  уже  водила  его  к
одному обиженному.
   - Это к кому же?
   - К Лесину. Наверно, всласть наговорились там. Пока молчат...
   - Уже проговариваются. Заходили ко мне. Я вот о чем, Петро, - ходят они
везде в обнимку. Нынче возвращаются с  поля,  а  у  нее  спина-то  мокрая.
Стыдок!
   Семаков едко усмехнулся.
   - На любовной основе колхоз хотят строить... Ни стыда, ни совести!  Что
за люди?
   - Это твое дело, - сказал Бутусов. - Ты парторг.
   - Твое! Все должны смотреть за этим... Это наше, общее дело...
   - Да, мы можем остаться на бобах, - Бутусов бросил окурок и вдавил  его
каблуком в землю. - Понимаешь, Петро, по-моему,  такого  председателя  она
может  к  рукам  прибрать...  А  потом  все  здесь  вверх  дном  поставит.
Председатель нужен не ей, а нам - колхозу.
   - С Кругловым поговорить надо. С другими членами правления. Как бы  она
его в свою земельную авантюру не вовлекла.
   - Все может быть...
   - Одного я не понимаю, - угрюмо сказал  Семаков.  -  Неужто  из  нашего
огромного села нельзя было кандидата в председатели подобрать?
   - Сами-то мы не  понимаем,  что  к  чему,  -  сострадательно  улыбнулся
Бутусов. - Нам подавай варягов. А они плюют на нас.  Блудом  занимаются  у
всех на глазах. Видать, и за людей нас не считают.
   - Ладно, я займусь этим.
   - А я с народом поговорю. Пока!
   Вечером Бутусов зашел к Треуховым и, посмеиваясь, рассказал, что  видел
Песцова с агрономшей.
   - С поля возвращались... В обнимку. А у Надьки спина-то была мокрая.
   - Да ну? Что ты говоришь? - подхватила Торба. - Эх ты, не  побереглись,
сердечные! Вот так приспичило!
   И она хохотала, сотрясаясь всем телом.
   А на следующий день в магазине Бутусов уже сам  слушал,  как  маленькая
конопатая бабенка  Чураева,  работавшая  на  ферме  телятницей,  торопливо
рассказывала сельским девчатам  гульнувшую  с  его  легкой  руки  забавную
историю про любовь Нади с Песцовым.
   - Пусть глаза мои лопнут, если вру!  -  поминутно  восклицала  она  под
прысканье и хохот девчат.
   - И спина была у нее мокрая? - торопливо переспрашивали ее.
   - И спина, и все как есть отпечаталось, - отвечала Чураева,  помаргивая
от удовольствия своими круглыми куриными глазками. - И следы на  спине  от
травинок, все зелененькие да в елочку... Глаза лопнут, если вру!..
   Надю  с  того  дня  стали  встречать  многозначительными  улыбками,  то
притворными  вздохами,  то  игривыми  частушками  да  песенками.  Особенно
старались девчата. Но эти намеки были  безобидными,  произносились  они  в
шутку и с легкой завистью. Однажды возле школьной ограды  Надю  остановили
бабы. Они сидели на скамейке,  грызли  семечки.  Среди  них  были  Фетинья
Бочагова и Торба. По красным пятнам на  остром  птичьем  лице  фельдшерицы
Надя определила: пьяные.
   - Что мимо проходишь? Присядь, потолкуем, - пропела Фетинья.
   - Некогда, тороплюсь очень.
   - Девка скорая, - сказала Торба, - быстро ты отыскала себе полюбовника.
Хоть  бы  место  посуше  выбирала,  а  то  вся  любовь  на   твоей   спине
отпечаталась.
   - Как вам не стыдно!
   - А то рази! Твой г