ись в лучший мир, а туда  мне
как раз отправляться совершенно не хотелось.  Зато  она  припомнила,  что  у
моего дедушки оставались родственники в Окуловке, но тут же призналась,  что
сама не решилась бы к ним сунуться.
   Тетка имела подругу в Рязани, но у нее, как на грех, только  что  родился
ребенок, то есть не у нее, а у ее старшей дочери, но так как  жили  они  все
вместе, то это было одно и то же. Все вместе - это  младшая  дочка  подруги,
муж, муж старшей дочки, сама старшая дочка и ее ребенок. А еще были  бабушка
и дедушка мужа, которые пока  что  жили  вместе  с  детьми  в  двухкомнатной
квартире. Услышав про это, я сама отказалась  ехать  в  Рязань  и  попросила
тетку подумать еще немного. Она напряглась и предложила поехать на турбазу в
Лосеве. Турбазу я отбросила сразу же; по моему мнению, турбазы -  это  самые
что ни на есть рассадники криминальных типов вроде моего  киллера.  Убийства
на природе меня с детства не привлекали, вероятно, вследствие  того,  что  я
понимала:  незнакомым  людям  придется  куда-то  меня  перевозить,  вызывать
машину, бежать звонить на почту, договариваться с властями, в  общем,  брать
на себя кучу хлопот. Моя природная деликатность запрещала мне поступить  так
с незнакомыми и ничем мне не насолившими людьми.
   Потом я позвонила папе, но у него родственники нашлись только на Кавказе.
С одной стороны, это было неплохо, но, на беду, именно в том  местечке,  где
жили его родственники,  шли  боевые  действия,  и  добраться  туда  не  было
возможности. Разве что меня сбросили бы с самолета  на  парашюте  под  видом
гуманитарной помощи. Мама сразу же предложила поехать в несколько  мест,  но
сама предупредила, что больше недели меня там не  вытерпят.  Васю  я  сумела
выловить только поздним вечером, и он предложил мне отправиться  в  какую-то
глухую деревню, где  у  его  приятеля  имелся  домик.  Приятель  жил  в  нем
несколько дней в году, так как имел еще несколько домиков в  более  приятных
местах, поэтому я могла пользоваться им сколько моей душе угодно. Правда,  в
деревне не было магазина и телефона, а горячая вода имелась только  в  бане,
если ее предварительно истопить, но это - не очень страшно.
   - Вскопаешь огород, посадишь картошку, сейчас самое время  для  этого,  -
заявил Вася. - Там все ее сажают. И еще капусту, редиску и репу. Иначе  есть
будет нечего, в магазине там только хлеб и шоколадные  батончики  продаются.
Причем хлеб не каждый день.
   Про огород он зря сказал, я несколько приуныла, потому что копать землю -
вовсе не мое призвание.
   Но, на худой  конец,  сгодилась  бы  и  деревня.  Вася  пообещал  навести
справки, а я поплелась собирать вещи, которые могли мне пригодиться  в  моей
дальнейшей жизни. Оказалось, что ничего из  того,  что  я  привыкла  считать
ценным, мне не пригодится. Духи и косметика,  модные  тряпки  и  современная
техника могли спокойно оставаться дома. Тащить их за тридевять земель с тем,
чтобы они там пылились  в  уголке,  у  меня  охоты  не  было.  Неожиданно  я
вспомнила,  что  Инка  мне  так  и  не  перезвонила.  Обругав   Наташку   за
забывчивость, я сама набрала номер. Но к телефону подошла все та же  Наташка
и, печальная, сообщила: Инна еще не возвращалась, а пельмени она  так  и  не
сумела сварить, они почему-то прилипли к кастрюле, и по  квартире  почему-то
разнесся подозрительный чад.
   - Так и должно быть? - поинтересовался бестолковый ребенок.
   Я ее заверила, что она делала все правильно, только пусть теперь  возьмет
другую кастрюлю и перед тем, как поставить ее на огонь, пусть нальет  в  нее
воды до половины, а через десять минут  (засечь  по  часам)  положит  в  нее
пельмени. Я обещала перезвонить и проконтролировать ситуацию. Через  полчаса
Наташка сказала, что она наконец-то сыта и Люся тоже, а Инки до сих пор дома
нет. Я посоветовала ей снять кастрюлю с  плиты  и  ложиться  спать,  оставив
старшей сестре записку возле телефона, чтобы она позвонила мне сразу же, как
появится.
   Затем  я  пошла  взглянуть  на   новую   дверь,   которую   папа   ставил
собственноручно.  Папа  у  меня   башковитый,   чертит   всякие   инженерные
сооружения, и они стоят десятилетиями, но, честное слово,  дверь  ему  лучше
было бы поручить кому-нибудь другому. Ставил он ее уже часов пять, шум стоял
на весь дом, а дверь все упрямилась, новые замки  тоже  проявляли  норов.  К
полуночи дверь все-таки была установлена, но при этом между  ней  и  косяком
образовались странные щели, в которые при желании можно было засунуть  ломик
или даже подложить бомбочку. Последний факт меня смущал более всего.  Но  мы
все дружно решили, что Слава вернется с ночной смены и  все  исправит,  хотя
папе мы, понятное дело, об этом не сказали.
 
*** 
 
   А с Инкой было неладно. В два часа ночи она все еще домой не вернулась, в
три и четыре - тоже. Зато в пять часов  мне  позвонили  и  поинтересовались,
знаю ли я ее. Я сказала, что знаю, потому что  меня  всегда  учили  говорить
правду.
   - Она просила вам позвонить, - вещала  в  трубку  какая-то  взволнованная
женщина. - Мы нашли ее на Мурманском шоссе, она лежала  на  дороге,  а  ваши
телефоны были у нее в записной книжке.
   Затем в трубке послышались какие-то помехи, и связь  прервалась.  За  это
время я успела сообразить: если  Инка  просила  мне  позвонить,  то,  скорее
всего,  она  жива.  Иначе  было  бы  странно.  После   этого   я   почему-то
заволновалась еще сильней и  с  трепетом  начала  ждать  повторного  звонка,
который бы мне объяснил, почему Инка ранним утром разлеглась на шоссе вместо
того, чтобы спать у себя дома. Звонка не последовало,  и  через  полчаса  до
меня дошло, что Инка, похоже, пострадала из-за наших с ней проделок.  Думать
так было очень неприятно, и чем дольше я думала, тем неприятнее становилось.
К тому времени, как рассвело, я окончательно пришла к выводу, что  мне  надо
сматываться из города. Но сначала  неплохо  было  бы  повидать  Инку,  чтобы
забрать ее с собой, если это возможно. Все-таки вдвоем веселей.
   Я тут же принялась обзванивать больницы, чтобы выяснить,  в  какой  лежит
Инка. Но не успела я  обзвонить  и  половину  списка,  как  Инка  объявилась
собственной персоной у меня на пороге.
   - Меня с того света вытащили, - сообщила она.
   Для вернувшейся с того света выглядела она неплохо,  только  голова  была
обмотана толстым слоем бинта. И  вот  с  этой  головой  у  нее  явно  что-то
случилось, потому что прямо с порога  она  предложила  мне  ехать  с  ней  в
монастырь.
   - Куда? - вытаращилась я на подругу.
   - В монастырь, - с невозмутимым видом повторила Инка. - Куда во все  века
стремились обиженные и скорбящие.
   - Ну хоть в мужской? - с надеждой спросила я,  но  Инка  сурово  покачала
головой.
   В мужской она ехать отказывалась, потому что греха боялась.  С  ней  явно
что-то произошло.
   -  Может,  перед  монастырем  ты  немного  подлечишься?  -   нерешительно
проговорила я.
   - Я много думала и поняла, что все мои несчастья от  мятущегося  духа,  а
его в больницах не лечат, - поведала Инка и добавила:
   - К тому же в больнице меня мигом найдут.
   В этом уже был какой-то смысл, но все-таки я спросила:
   - А как же Наташка и Люся?
   - Люсю можно взять с собой, а Наташку пристроить к кому-нибудь  из  наших
одноклассников. Я уже почти договорилась со Светкой. У нее у самой  ребенок,
так что ей все равно. А из города мне уехать срочно надо.
   У меня была та же ситуация. Я поведала подруге о своих проблемах,  а  она
поделилась своими. В общем,  мы  поняли,  что  монастырь  -  самое  для  нас
подходящее место. Оставалась, правда, маленькая неясность: пустят ли  нас  в
этот монастырь, который нам  так  нужен?  Но  этот  вопрос  Инка  предложила
урегулировать на месте.
   - Не смогут они нас выгнать на ночь глядя, - твердила Инка. - Им их  вера
не позволит.
   Я высказалась в том смысле, что на ночь глядя, может быть, и не  выгонят,
а вот с утра пораньше - вполне могут.
   - А мы скажем, что денег у нас нет. Женщины знаешь какие  экономные,  они
не захотят дать нам денег на  дорогу  просто  так,  а  потребуют,  чтобы  мы
отработали, а мы уж постараемся растянуть эту отработку подольше, - развеяла
мои сомнения Инка.
   Оставалась лишь проблема дороги. Экскурсия, какие в избытке предлагают  в
храмах нашего города, отпадала. Там стоимость обратного  проезда  входила  в
билет, и всех экскурсантов заталкивали в автобус  по  счету.  Но,  с  другой
стороны, мы знали не так уж много женских монастырей, хотя  и  предполагали,
что в Иерусалиме должен быть хотя бы один, но туда - далековато. В итоге  мы
сошлись на Пюхтинском женском православном монастыре, который располагался в
Эстонии. Вообще-то он находился почти на границе, но только  почти.  Поэтому
мы решили ехать туда на автобусе вместе с паломниками,  но  в  монастырь  не
идти, вернее, идти, но после окончания  экскурсии  спрятаться  где-нибудь  и
дождаться отъезда нашего автобуса.
   - Надо сходить на подворье, и там нам расскажут про ближайший автобус,  -
сказала я.
   Инка вытаращилась на меня, и стало совершенно ясно: слова "подворье" в ее
словаре не было, а если оно и имелось, то в каком-то ином значении.
   - И где это? - осведомилась Инка.
   - На Петроградской стороне, на берегу  речки  Карповки,  -  просветила  я
подругу. - Что-то типа  филиала  монастыря  в  больших  городах  или  просто
городах.
   - А-а... - с облегчением вздохнула Инка, сообразив,  что  не  надо  ехать
куда-то за город и разыскивать там  среди  весенней  распутицы  таинственное
подворье. - Теперь понятно. Ты и сходишь.
   Идти мне решительно не хотелось, но пришлось, так  как  я  понимала,  что
Инкина  забинтованная  внешность  вызовет  ненужные  вопросы  и  подозрения.
Встретили меня там ласково, билеты  продали  и  время  отправления  автобуса
сказали. Ехать предстояло на следующий день. Мы бы поехали сразу же, но  все
места оказались заняты.
 
*** 
 
   Тем временем толстячок-майор,  наш  хороший  знакомый,  сидел  у  себя  в
кабинете, ел булочку с сосиской и размышлял о  том,  как  бы  ему  похудеть.
Собственно, худеть ему вовсе не хотелось, но страшно хотелось повышения, а в
этом, он был уверен, ему страшно мешала его внешность и фамилия. Собственно,
внешность плавно вытекала из фамилии - Жирков. Из-за нее процесс  знакомства
всегда представлял для майора настоящую  муку.  Словами  не  описать,  какие
страдания доставляла ему эта фамилия. Вечно его дразнили "жирдяем", а то еще
и похуже; и  даже  ласковые  прозвища,  которыми  его  одаривали  влюбленные
девушки, а потом и жена типа: "пончик  мой  жирненький",  "поросеночек"  или
"пухлячок",  заставляли  бедного  майора  ежиться.  И  на   службе   Жиркову
приходилось  постоянно  ловить  на  себе  взгляды  начальников,  в   которых
явственно читалось следующее: такую морду не  отъесть  на  одну  милицейскую
зарплату...
   Сегодня к обычным неприятностям майора прибавилась  еще  и  необходимость
создать видимость хоть  какой-нибудь  деятельности  по  раскрытию  убийства,
произошедшего у него на  участке.  Майор  занимался  им  уже  пятый  день  и
чувствовал, как постепенно начинает ненавидеть всех, кто  был  к  нему  хоть
как-то  причастен.  Но  больше  всего   майору   доставалось   от   семейки,
обнаружившей труп. Все  они  несли  полную  околесицу  и  вдобавок  изводили
просьбами приставить охрану к их дочери, внучке и племяннице.  Делать  этого
майору не хотелось по двум причинам: во-первых,  он  не  верил  ни  в  каких
киллеров у себя на подведомственной территории; а во-вторых,  в  отличие  от
своих коллег, был убежден, что это чисто бытовое  убийство.  Однако  бытовые
преступления расследуются легче всего, когда имеется много действующих  лиц.
Кто-нибудь обязательно проговорится, но в этот раз  майору  не  повезло,  он
наткнулся на глухую стену непонимания. Да, убитую все дружно ненавидели,  но
убивать ее тем не менее, по словам очевидцев,  в  ближайшие  годы  никто  не
собирался.
   - Руки марать о такую противно, - выразила общее мнение бойкая  старушка,
доводившая майора до умоисступления своими бесконечными просьбами обеспечить
охрану внучке.
   К тому же единственная свидетельница, с которой бедный майор мог общаться
без нервного колотья в боку и резей в желудке, заявила,  что  она  вынуждена
выехать на неопределенное время из города, якобы по служебной  командировке.
Майор, понятное дело, навел  справки.  В  институте,  где  работала  главная
свидетельница, подтвердили ее слова, но она там была вторым человеком  после
директора, попробовали бы они не подтвердить, живо бы с работы вылетели.
   В конце концов майор решил, что ее  поездка  -  очень  даже  полезна  для
следствия. Вдруг эта дамочка, доктор наук, на самом деле никакой  не  доктор
наук, а маньячка. Может, именно теперь, по весне, она и начнет  приканчивать
всех направо и налево? Ведь всем  известно,  что  в  весенне-осенний  период
родственникам психически больных людей  следует  остерегаться  ухудшения  их
состояния. Конечно,  ученая  дамочка  не  производила  впечатления  больного
человека, наоборот, она выглядела самой нормальной в семье, но именно это  и
настораживало майора. Поэтому он  позвонил  в  Пензу  и  попросил  тамошнего
своего знакомого сообщить ему незамедлительно, если тот  обнаружит  какие-то
загадочные события в своем городе за то время, что там будет  пребывать  эта
командированная дама.
   Отъезд дамы положил начало повальному бегству свидетелей. И  если  первая
хотя бы сочла нужным  объявить  о  своем  отъезде,  то  остальные  старались
слинять незаметно и, что  хуже  всего,  в  неизвестном  направлении.  Второй
исчезла племянница отбывшей в Пензу ученой дамы. На  все  попытки  выяснить,
куда именно она отправилась и когда ее  можно  ждать  обратно,  родственники
отвечали обвинениями: мол, майор, ничего не сделал для охраны их  сокровища;
и еще намекали, что неплохо было бы  оплатить  расходы  за  установку  новой
двери и замка. Последнее расстраивало больше всего: платить за чужие  двери,
которые к тому же он не ломал, майор  не  любил.  К  счастью,  расстрелянная
дверь случилась не в его дежурство, и он мог злорадно потирать руки, в  душе
только завидуя, что там обошлось без трупов, а стало быть, и особо  крупного
расследования по поводу двери проводить никто не собирался.
   Третьим исчез сын убитой.
   - Просто не представляю, что на него  нашло!  -  горестно  восклицал  муж
убитой и отец сбежавшего. - Он мне ничего не говорил.
   Это выглядело тем более странно, что у сына - они с  отцом  жили  душа  в
душу - были на носу экзамены в институте,  от  которых  он  избавился,  взяв
"академку", и похороны матери, от которых он уж  никак  не  мог  избавиться.
Поэтому на кладбище его еще видели, а потом он исчез, не сказав даже родному
отцу, куда отправляется и где  его  искать.  Оставил  только  объяснительную
записку, адресованную невесте; причем объяснения были  настолько  туманными,
что материалиста майора они никак не могли  удовлетворить.  Жирков  прочитал
записку несколько раз, но ничего не понял. Разве что убедился в том,  что  в
этом деле чокнутых гораздо больше, чем преступников.
   - А вам ваша жена в день убийства не говорила, куда она собирается  пойти
вечером? - спросил майор у мужа убитой, и это был весьма резонный вопрос.
   - Почему же не говорила? Говорила! - воодушевился  муж.  -  Сказала,  что
пойдет на деловой ужин, что провожать ее не надо, она возьмет машину. Только
никакой машины она не брала, я потом заглянул в гараж, Верина машина  стояла
на месте.
   - А с кем у нее был ужин?
   - Как с кем? У Веры были обширные знакомства по бизнесу, вот с кем-нибудь
из них она и встречалась, - ответил супруг, наливая себе  пятую  (только  за
время разговора с майором) стопку янтарного коньяка.
   В итоге майор остался наедине с многочисленными деловыми знакомыми убитой
и  смог  вплотную  заняться  их  проработкой.  Для   всякого   другого   они
представляли  бы  богатый  урожай,  почти  за  каждым  наверняка   числилось
какое-нибудь правонарушение, но - увы! - майор не  занимался  уклонением  от
налогов и прочими экономическими преступлениями. И все же копать среди  них,
стараясь найти привязку к пистолету или киллеру, стали бы многие, но  только
не майор. Он не славился среди своих коллег прытью, зато  когда  требовалось
чутье, то ему не было равных.
   И это  самое  сыщицкое  чутье  твердило  майору:  убийство  совершено  не
профессионалом, а дилетантом, которому  просто  чудовищно  повезло,  поэтому
искать среди деловых людей почти бесполезно, они с дилетантами  не  знаются.
То есть кое-что накопать можно, но сил на это уйдет многовато, а  силы  свои
майор понапрасну тратить не любил.
   В итоге Жирков сосредоточился на  сыне  убитой  и  ее  муже.  По  отзывам
знакомых, которые в личной жизни убитой разбирались  немногим  хуже,  чем  в
своей собственной, муж у нее был полным тюфяком, сын - тоже, так что вертела
ими она, как хотела. И майор воодушевился,  он  по  опыту  знал,  как  легко
затюканные сыновья попадают под влияние своих волевых подруг  и  как  быстро
происходит эта замена. Требовалось одно: чтобы  нашлась  девушка  с  сильным
характером и чтобы эта девушка захотела заняться маменькиным сынком. В итоге
майор откопал среди Лешиных сокурсников девушку, которую  звали  Светлана  и
которая отвечала всем требованиям за исключением  одного:  она  отказывалась
признать, что у нее имеется хоть капля интереса к Леше.  Тем  не  менее  все
сокурсники утверждали, что частенько видели их вместе.
   Светлана не была красавицей - подбородок у нее для девушки был тяжеловат,
а нос слишком длинный, зато имелись длинные густые локоны, которые роскошной
пелериной рассыпались  по  ее  плечам.  Холодные  же  серые  глаза  Светланы
внимательно изучали собеседника, пока он пытался наладить с ней контакт.
   - Как же так?  -  пытался  урезонить  майор  строптивую  девушку.  -  Все
уверяют, что вы с Лешей постоянно вместе, а вы говорите совсем другое...
   - Не нужен он мне, -  проронила  девушка.  -  Вы  больше  слушайте  наших
сплетников, они и декана с первокурсницей поженят, если увидят, как она  его
ждет возле деканата. И напрасно  бедняжка  будет  объяснять,  что  зашла  за
ведомостью. А с Лешей иногда было интересно поговорить, в том смысле, что он
умел слушать. Мама, должно быть, приучила.
   - А вы и с мамой его знакомы? - с невинным видом поинтересовался майор.
   Но девушка взглянула на него так, словно удивлялась:  как  это  некоторые
умудряются дожить почти до сорока лет и дослужиться  до  майора,  а  ловушки
ставят так неуклюже?
   - Маму я его видела несколько раз.  Она  неожиданно  появлялась  рядом  с
нами, когда мы сидели в институтском  скверике.  Всякий  раз  она  при  этом
страшно удивлялась неожиданной встрече, а мне  казалось,  что  она  за  нами
долго подглядывала, прежде чем появиться. Но я сразу поняла, что Леша у  нее
полностью под каблуком, мне его даже жалко становилось -  таким  он  делался
при ней маленьким и тихим, но маму очень любил. Думаю, что ему  пришлось  бы
тяжело, если бы он решился жениться, мама точно бы начала искать ему невесту
по своему вкусу.
   - А у вас, стало быть, никогда не возникало желания выйти замуж за  Лешу?
- поинтересовался майор.
   Светлана подозрительно покосилась на него, пожала  плечами  и  неожиданно
засмеялась:
   - Да вы что! Меня его мама возненавидела с первой же минуты.  Она  ничего
не говорила, но, знаете, женщины такое  чувствуют.  У  меня  даже  мелькнула
мысль позлить ее и закрутить с Лешкой настоящий роман,  но  потом  подумала,
что пострадает в первую очередь он, а его мне обижать не хотелось.
   - Вы ответьте, - настаивал майор, - если бы у Леши не было такой мамы, то
вы бы согласились за него выйти?
   - Неловко как-то об этом говорить с милицией, но у нас с Лешей ничего  не
было. Я подозреваю, что он вообще с девушками