Необходимо достать ему переводы.

		[24/X 65:]
	Вчера была телеграмма от Копелева, что рекомендация наконец
выслана. Гора с плеч. Сегодня в городе я позвонила -- рекомендация
получена; Грудинина клянется, что тучи рассеиваются. Мальчики ходили к
Гранину, рассказали о капкане; Грудинина -- к Дудину. Кетлинская, нынешний
председатель Комиссии по работе с молодыми, взялась очень горячо и устроила
скандал той бабе из Группкома, которая затевала провалить его. Авось 26-го
все обойдется.

		[31/X 65:]
	Была на днях и Наташа Долинина*(46) -- тоже человек из Фридиной жизни,
тоже тревога.
	Сообщила мне Нат. Грудининой и Рунины*(47) идеи насчет того, что "дело
Бродского" погубило Фриду и что я виновата, послав Фриду на суд.
	Фрида всю жизнь занималась спасением других. Я -- нет. И не мне
было втягивать Фриду в дело Бродского. Я сама втянулась в него поначалу
только из желания помочь Фриде, разделить ее тяжесть. Ко времени 2-го суда
она была в Малеевке. Ей туда позвонил кто-то из ленинградцев. Она приехала
в Москву. Тут восстали родные: не пускали ее. Вечный аргумент: ты ничем не
поможешь, а сама... Мне позвонила Саша, спросила совета. Я ответила:
	-- Маме надо ехать, Сашенька. Она очень глубоко уже вошла в это
дело, она уже любит Иосифа, и если она не поедет -- она съест себя.
	Она поехала. И совершила свой подвиг.
	Если бы она не поехала -- она все равно продолжала бы за него
драться, но у нее не было бы оружия -- записи суда -- того оружия, которое
в конце концов сокрушило стены его тюрьмы.
	И неправда, что дело Бродского было для нас только мукой и болью.
Сколько друзей, помощников, соратников принесла ей запись! какую она
почувствовала силу -- силу своего слова.
	Сколько людей помогали ей -- в деле Бродского она секунды не была
одна.
	Да, забыла записать главное: 26-го Иосифа приняли в Местком.
По-видимому он теперь для милиции недоступен. Теперь надо ему уезжать,
уезжать, чтобы здешние Лернеры не учинили какой-нибудь провокации.

		[3/XI 65:]
	Был Панич. (Я теперь друзей зову к 6-ти.)
	Гуляли, разговаривали. Я прочла ему стихи К. о стихах и дивные
Иосифа -- о Малой Охте, которыми я просто заворожена, которые я послала
деду.

		[I/XII 65:]
	Время бежит под откос. Скоро Москва.
	Я живу здесь очень интенсивно: работаю, гуляю, лежу, пишу письма --
день набит до отказа. Еле успеваю написать письмо, выстирать платки.
	Была мечта: кончить о Фриде числа 5-го, а потом 10 дней жить
вольно, отдыхать. Но нет. Хотя работаю ежедневно и много, вижу, что и к
15-му еле кончу.
	Глина размялась, потеплела, лепится, и это дает счастье и чувство
полета. Но хорошо ли то, что слеплено? Имеет ли оно хоть отдаленное
сходство с нею, чей голос я слышу, очи вижу? Не знаю.
	Вчера утром вдруг -- Иосиф. Был у Гитовича, который отбирает с ним
его стихи для книги. Чудеса! На днях он с успехом выступал в Союзе на
семинаре молодых; все хвалили; Кетлинская ("она всегда на 2 шага впереди
прогресса", -- говорит о ней Дар) в восторге и обещает напечатать стихи.
Ездил он в Москву, видел трижды в больнице АА, и получил множество
переводов -- в Прогрессе и Гослите. Все, казалось бы, хорошо. Но он
грустен, темен, тяжел, невнятен. Два раза его слова полоснули меня по
сердцу. Я позвала его обедать. Мы вообще-то всегда в складчину кормим всех
гостей -- жен Гладкова и Ляленкова, Наташу Долинину и пр. А тут был обед
уехавшего Дара. Так что я звала Иосифа уверенно. Он пошел -- по двору шел
очень лихо, руки в брюки, свистал. И вдруг на крыльце:
	-- А меня там никто не унизит?
	За столом быстро познакомился с Гладковым, поговорил с ним о
Цветаевой... Вернулся в комнату, сел. И вдруг:
	-- Если бы меня хоть через день кормили таким обедом, я бы перевел
все на свете...
	Когда он поднялся, я стала предлагать ему денег -- нет.
	Обещал приехать завтра.
	Пойти бы к Фридочке на могилу, рассказать бы о нем ее холмику.
	Из того, как развивается дело Синявского видно, что наша борьба за
Бродского принесла большую пользу.

		[11/XII 65:] Еще Комарово
	Читаю.
	Полторак "Нюренбергский процесс".
	Вглядываюсь в лица негодяев. Убийцы, палачи -- все это только
слова. Что это? Как это случилось с человечеством -- лагеря -- это?
	Природа фашизма до конца, до дна непонятна мне.
	И тут же лица обвинителей, судей.
	Руденко (не помню, что он делал при Сталине?)
	Л. Н. Смирнов.
	Это им 1 1/2 года мы без успеха писали об Иосифе, с ними говорил КИ
-- от них мы ждали помощи...
	Слушаю, слушаю о Синявском и Даниэле. Ловлю каждое слово.
	Шолохов попал под это дело, как под трамвай.
	Поехал получать Нобелевскую премию -- и должен скрываться от
международных писательских петиций.
	Отвечает о Пастернаке, что его стихи -- бред, а сам БЛ --
внутренний эмигрант... И отказывается заняться делом Синявского, хотя он
член правительства.
	И воображает себя патриотом (не любя Пастернака!), защитником мира
(не защищая арестованных).
	Сидел бы в Вешенской.

		[17/XII 65:] Москва
	Последние дни в Комарове были трудны. Я думала, 3 последних дня
буду только гулять, читать, слушать музыку. Но вышло не так.
	В понедельник 13-го утром я прочитала статью о Фриде приехавшим
специально Эткинду и Наташе. Накануне не спала с 6 часов. Читала час и от
этого как-то вся распухла. Они сделали много замечаний, я записала. Еле
стояла на ногах, хотела лечь.
	Стук в дверь -- Иосиф.
	К счастью, они уехали, и он ушел к Гитовичу, обещав вернуться в 6.
Я легла. Спать не могла (срок), но хоть уняла сердце лежанием. В 6 ч пришел
Иосиф, я позвала Дара, Гладкова; приехали Тата*(48) и Яша -- Иосиф читал
стихи.
	Очень громко, почти крича.
	14-го надо было потихоньку укладываться и гулять, а я села делать
поправки и правила до 11 ч вечера.

		[20/XII 65:]
	Главное, я уже знаю, как напишу о Фриде -- в стол.
	О том, что она к гражданственности шла от материнства, от обороны
человека. Не из задора.

		---

	[Для этой публикации отобраны записи Лидии Чуковской о Бродском и о
Вигдоровой -- за конец 1963 -- 1965 годы. Знаки купюр опущены, а
собственные имена, которые у автора обозначены буквами и сокращены, здесь
развернуты полностью без квадратных скобок. В нескольких случаях оставлены
упоминания Лидии Чуковской о судьбе ее повести "Софья Петровна", об
исключении Ю. Г. Оксмана из СП СССР, о деле Синявского-Даниэля, о
конфискации архива А. И. Солженицына. Все эти обстоятельства существенны
для понимания того, на каком идеологическом фоне развертывалось дело
Бродского.
	В Дневнике упоминаются многочисленные участники происходивших
событий. Подробные сведения об этих лицах можно найти в книге Лидии
Чуковской "Записки об Анне Ахматовой", в отделе "За сценой". Там же в т. 3
"Записок" помещены все дневниковые записи Лидии Чуковской об участии Анны
Ахматовой в заступничестве за Бродского.
	Ниже приводим краткие примечания к дневниковым записям:]

*	1. [Черноуцан] Игорь Сергеевич, заместитель заведующего отделом культуры ЦК КПСС.

*	2. [Статья.] -- Имеется в виду статья А. Ионина, Я. Лернера и М. Медведева "Окололитературный трутень" ("Вечерний Ленинград", 29 ноября 1963). Авторы статьи в грубой и бездоказательной форме обвинили И. Бродского в "паразитическом образе жизни" и назвали его "окололитературным бездельником". Статья послужила увертюрой к начавшейся травле Бродского, завершившейся судом.

*	3. [Анна Андреевна, Найман.] -- Анна Андреевна Ахматова и Анатолий Генрихович Найман, исполнявший обязанности ее секретаря.

*	4. [Эткинд] Ефим Григорьевич, специалист по французской и германской литературе, переводчик, профессор.

*	5. [АА] -- так для краткости в дневнике записано имя Анны Ахматовой.

*	6. [Сурков] Алексей Александрович, поэт, секретарь Союза писателей СССР.

*	7. [Ардов] Виктор Ефимович, писатель. Ахматова издавна была дружна с его женой Ниной Антоновной Ольшевской и, приезжая в Москву, чаще всего останавливалась у Ардовых на Ордынке.

*	8. [Толстиков] Василий Сергеевич, первый секретарь ленинградского обкома.

*	9. [Лернер] Яков Михайлович, деятель "народной дружины" Дзержинского района, работавший в институте Гипрошахт на хозяйственной должности. Осенью 1963 года было решено расправиться с Бродским именно руками "народной дружины". За спиной Лернера стоял Комитет госбезопасности в лице следователя Идеологического отдела КГБ П. П. Волкова.
*	Вот какую характеристику Лернеру, "спровоцировавшему дело Бродского", дает Н. И. Грудинина (см. о ней примеч. 23): "...вылавливал фарцовщиков и от отдельных следователей КГБ получил оценку "полезного человека"... Лернер задерживал не только фарцовщиков... Пользуясь правами дружинника, он останавливал "подозреваемых лиц", производил личные обыски, отбирал документы и записные книжки, запугивал и шантажировал задержанных. Затем он заносил фамилии этих людей в картотеку и, спустя полгода или год, рассылал по месту их работы компрометирующие письма... Кроме того, Лернер вербовал из числа задержанных им тунеядцев и фарцовщиков личную агентуру, которую заставлял следить за интересовавшими его лицами.
*	От знающих Лернера лиц мы слышали такую его характеристику: это, мол, человек, глубоко неудовлетворенный своей работой хозяйственника, рвущийся к власти и усмотревший в правах дружинника возможность добиться этой власти. Он завязывал знакомство с милицией, прокуратурой, партийными работниками и следователями КГБ, оказывая им подчас ценные услуги... По характеру склонен к дешевой детективщине, к провокации. Подозрителен и честолюбив". (Архив Л. К. Чуковской.)
*	Позже Лернер был дважды осужден за мошенничество (в 1973 и 1984 годах).

*	10. [Алена Чайковская] -- Ольга Георгиевна Чайковская, журналистка.

*	11. [Самуил Яковлевич] -- Маршак.

*	12. [хуже Ионесяна] -- в декабре 1963 года в Москве появился убийца, который проникал в квартиры, выдавая себя за служащего "Мосгаза". Если ему открывали, он топором убивал свою жертву. 13 января 1964 года газеты сообщили о поимке этого убийцы. Им оказался Владимир Ионисян, актер Оренбургского театра музыкальной комедии. 1 февраля 1964 года он был расстрелян.

*	13. [Клара] -- Клара Израилевна Лозовская, секретарь К. И. Чуковского.

*	14. [Юля, Толя, Ника, Надежда Марковна] -- Юлия Марковна Живова, сотрудница Гослитиздата, специалистка по польской литературе; А. Г. Найман (о нем см. примеч. 3), Ника Николаевна Глен, специалистка по болгарской литературе, сотрудница Гослитиздата; Надежда Марковна Гнедина, переводчица, жена Е. А. Гнедина.

*	15. [Евгений Александрович] -- Гнедин, журналист.

*	16. [Чаковский] Александр Борисович, главный редактор "Литературной газеты".

*	17. [Сарра Эммануиловна] -- Бабенышева, критик, преподавательница Литературного института.

*	18. [Руденко] Роман Андреевич, генеральный прокурор СССР.

*	19. [Миронов] Николай Романович, член Центральной ревизионной комиссии КПСС, заведующий отделом административных органов ЦК КПСС.

*	20. [Копелевы, СЭ] -- Лев Зиновьевич Копелев, германист, его жена Раиса Давыдовна Орлова, специалистка по англо-американской литературе. СЭ -- С. Э. Бабенышева (см. примеч. 17).

*	21. [Тикунов] В. С., министр охраны общественного порядка РСФСР.

*	22. [Юля и Раиса Давыдовна] -- Ю. М. Живова и Р. Д. Орлова (о них см. примеч. 14 и 20 ).

*	23. [Грудинина] Наталия Иосифовна, поэтесса, переводчица, руководительница литературного объединения молодежи при заводе "Светлана".

*	24. [Воронков] Константин Васильевич, секретарь правления СП СССР.

*	25. [Ильин] Виктор Николаевич -- оргсекретарь Московской писательской организации.

*	26. [Лесючевский] Николай Васильевич, директор издательства "Советский писатель". В литературной среде было хорошо известно о причастности Н. В. Лесючевского к аресту Н. Заболоцкого и Б. Корнилова. В конце 80-х годов сведения о деятельности Н. В. Лесючевского в 30-е годы в качестве "консультанта" НКВД попали в печать.
*	Издательство сперва заключило договор и одобрило повесть Лидии Чуковской "Софья Петровна". Но позже договор был расторгнут, Л. К. подала на издательство в суд и выиграла дело. Однако "Софья Петровна" была напечатана в России лишь четверть века спустя -- в 1988 году.

*	27. [идти к Ивановой] -- речь идет о Тамаре Владимировне Ивановой, переводчице, вдове писателя Всеволода Иванова.

*	28. [Поликарпов] Дмитрий Алексеевич, заведующий отделом культуры ЦК КПСС.

*	29. [Юлиан Григорьевич] -- Оксман, историк литературы, специалист по XIX веку. Гонения на него в 1964 году начались из-за его переписки с американским славистом Г. П. Струве. Переписка касалась исключительно историко-литературных вопросов, однако одно из писем Оксмана к Струве, переданное через американку Кэтрин Фойер, было выкрадено у нее в гостинице. КГБ передал дело Оксмана в Союз писателей. [Анисимов] Иван Иванович, директор Института мировой литературы, [Антонина Петровна] -- жена Ю. Г. Оксмана, от которой он поначалу скрывал свои неприятности.

*	30. [Шура] -- Александра Иосифовна Любарская, писательница.

*	31. [Савельева] Е. А., судья.

*	32. [Ира Огородникова] -- Ирина Федоровна Огородникова, переводчица с румынского, сотрудница Иностранной комиссии Союза писателей.

*	33. [Логунов] П., зам. директора Эрмитажа по хоз. части, до этого -- инструктор РК Дзержинского района. Свидетель по делу Бродского.

*	34. [Распоряжающийся Арий.] -- Имеется в виду Арий Давыдович Ротницкий, сотрудник Литфонда, который занимался организаций похорон писателей.

*	35. [Косолапов] Валерий Алексеевич, директор Гослитиздата.

*	36. [Семичастный] Владимир Ефимович -- председатель Комитета государственной безопасности при СМ СССР.

*	37. [Демичев] Петр Нилович, секретарь ЦК КПСС.

*	38. [Моя речь] -- Л. К. имеет в виду свою речь в день похорон Ф. А. Вигдоровой. Эту речь она закончила словами: "без нее продолжать борьбу за ту судьбу, за которую она боролась" (Лидия Чуковская. Открытое слово. М.: IMApress. 1991. c. 7).

*	39. [Марина] -- Марина Николаевна Чуковская, жена Николая Корнеевича Чуковского.

*	40. [Румянцев] Алексей Матвеевич, экономист, главный редактор газеты "Правда", академик.

*	41. [Саша] -- дочь Ф. А. Вигдоровой.

*	42. [наша старушка] -- вероятно, речь идет об Анне Моисеевне Глузман, сотруднице аппарата Верховного Суда. В другой записи (17.V.65) Л. К. называет ее "наш друг Анна Моисеевна".

*	43. [Мелентьев] Юрий Серафимович, сотрудник отдела культуры ЦК КПСС.

*	44. [Павлов] С. П., первый секретарь ЦК ВЛКСМ.

*	45. [Яша] -- Яков Аркадьевич Гордин, писатель, приятель И. Бродского. В 1989 году он опубликовал "Дело Бродского": История одной расправы по материалам Ф. Вигдоровой, И. Меттера, архива родителей И. Бродского и по личным впечатлениям автора" ("Нева", 1989, N 2, сс. 134 -- 166).

*	46. [Наташа Долинина] -- Наталья Григорьевна Долинина, прозаик, педагог.

*	47. [Руня] -- Руфь Григорьевна Зернова, писательница.

*	48. [Тата] -- Наталья Леонидовна Рахманова, переводчица, жена Я. А. Гордина.

		[Публикация и примечания Елены Чуковской]

___
			Из повести Лидии Чуковской "Фрида"

		"Звезда", No. 1, 1997

	"Боль, испытываемая Бродским, сделалась для Фриды живою,
собственной болью, ни днем, ни ночью не покидавшей ее. Бессознательно и
постоянно она требовала от каждого из нас - не словами и не слезами, а
чем-то более властным, как может требовать поющая в оркестре скрипка -
чтобы и мы, не отвлекаясь и не уставая, испытывали сосредоточенную и
неутолимую боль. Оттуда же, из Малеевки, она писала мне, что поехала она
туда напрасно, что ей и лыжи не в лыжи, и работа не в работу, и тишина и
лес ни к чему, что всюду перед ней этот деревянный загон, этот
беспомощный и сильный человек, эта стража... Сейчас я говорю не о сути
дела, а о тех мелочах, в которых проявлялось личное отношение Фриды к
Иосифу, мне они кажутся более существенными для понимания ее душевного
облика, чем даже та звонкая, смелая борьба за него, которую она с таким
упорством вела.
	Она собирала его стихи, переводы, вчитывалась, вдумывалась в
них, раздобыла где-то его портрет. Расспрашивая о нем друзей, она
радовалась благородным чертам в характере своего подзащитного. Кто-то
рассказал ей, что Бродского незадолго до ареста вызвали в райком
комсомола и пытались "воспитывать". "Кто ваши любимые поэты?" - спросила
у него дама-секретарь. "Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Пастернак", -
ответил Иосиф. "А ведь ему легко было ответить: Маяковский, Твардовский,
- говорила мне Фрида. - И не придерешься. И дело с концом... А он
ответил правду. Почему эти воспитатели не ценят такую редкую черту:
правдивость?" Когда совершился второй суд, когда чудовищно
несправедливый приговор был приведен в исполнение и Бродский по этапу
выслан в Коношу, - все мы, желая утешить и ободрить его, отправляли туда
телеграммы. Фрида, отправив свою, спросила меня, что думаю
телеграфировать я. "Пришлите список книг... - сказала я неуверенно. -
Ведь ему зимовать там..." - "Ну, что вы! - огорчилась Фрида. - Получив
такую телеграмму, он подумает, что вы с его изгнанием примирились. Что
ему теперь остается только книги читать, а нам - только посылать ему
книги". Я обещала придумать другую телеграмму. И когда я прочитала Фриде
новый текст, что-то вроде: "никогда не перестану опровергать клевету",
Фридочка так прыгала вокруг меня, так радовалась и так дивилась этому
нехитрому тексту, словно я у нее на глазах создала новый сонет Шекспира.
"Мне бы так никогда не придумать, - наивно повторяла она, - какая вы
умница, как я вас люблю. Интересно бы знать, сколько часов идет туда
телеграмма? Получил он уже вашу или нет?" Узнав, что у Бродского нет
пишущей машинки, она с нарочным послала в Коношу свою, уверив меня,
будто у нее есть другая. И только после Фридиной кончины Галя рассказала
мне, что никакой другой машинки у Фриды не было, эта была единственная,
и подарили ее ей девочки, Галя и Саша, ко дню рождения на свой первый
заработок...
	Видя, как Фрида мается, как страдает от неудачи всех наших
попыток, я пробовала утешать ее, в сотый раз перечисляла все добрые
предзнаменования, а потом говорила:
	- Фридочка, будет ли Иосиф свободен или нет, вы, своей записью,
именно вы и именно этой записью, этим замечательным художественным
документом, сделали неизмеримо много. Не только для него, для его
освобождения. Вы первая из наших писателей докричались до мира, и ваш
голос услышали все, кто жив еще. "Зову живых!" Сами вы рассказываете,
как незнакомые люди на улицах пожимают вам руку. Запись, сделанная вами,
благодаря художественной силе своей, заставляет каждого пережить этот
суд как оскорбление, лично ему нанесенное, и сделаться вашим союзником.
	И вот тут-то снова поднимал голову наш постоянный спор.
	- А мне этого и не надо, - сердито, упрямо, а иногда и со
слезами в голосе повторяла Фрида. - Никакого этого значения в литературе
или общественной жизни. Мне надо одно: чтобы мальчик был дома. И раз я
этого не добилась, я испытываю только неловкость, когда люди невесть за
что с благодарностью пожимают мне руку. Этой записью я надеялась спасти
его. И не спасла.
	Я повторяла ей опять и опять, что если Бродский будет спасен, то
именно благодаря ее записи, что кроме четырех-пяти людей в Ленинграде,
кинувшихся ему на выручку с самого начала травли, да четырех-пяти в
Москве, которые тоже начали действовать сразу после гнусной статьи в
газете, - все остальные, а их десятки, мобилизованы именно ее записью. Я
пыталась объяснить ей, что запись - литературный шедевр, что она так же
отличается от стенограммы, как живопись мастера от плохой фотографии;
это портрет каждого свидетеля - отчетливый, незабываемый, резко
очерченный; портрет судьи, общественного обвинителя; и, наконец, больше:
это портрет самого неправосудия. Я делала опыты: показывала запись тем,
кто сам присутствовал на суде, кому все было известно и без нее. Они
читают и видят пережитое по-новому, и плачут и гневаются, как не плакали
тогда. Такова власть искусства: воспитательная, познавательная,
несокрушимая.
	Фрида слушала меня неохотно, хмуро, без интереса. О, конечн