ядочивает время, а мелодия
льнет к "столпу, фонтану, пирамиде" -- вехам, которые расставил поэт на
своем пути по миру и по жизни.

		Я пил из этого фонтана
		в ущелье Рима
		Теперь, не замочив кафтана,
		канаю мимо.

___
			Примечания

*	1. Речь идет об эмиграции из СССР. -- Здесь и далее примечания составителя.

*	2. Карл Проффер (1938-1984) -- литературовед и издатель, основатель -- вместе с женой Эллендеей Проффер -- издательства "Ардис" в Анн Арборе, штат Мичиган, сыгравшего важнейшую роль в восстановлении разрыва в русском литературном процессе, публиковавшего запретные в СССР произведения авторов прошлого и современности.

*	3. Дословно "поэт по месту пребывания" -- почетная должность с жалованьем, существующая в ряде америкаиских учебных заведений.

*	4. Известный российский переводчик англо-американской поэзии, друг И. Б.

*	5. Кафедра славянских языков и литератур.

*	6. Магазин военной и военно-морской одежды и снаряжения.

*	7. Музыка ретро -- 30-60 годов.

*	8. Способы приготовления кофе по-итальянски: знак европейского стиля.

*	9. Мыс на Атлантическом побережье, в штате Массачусетс, дословно -- Тресковый мыс.

*	10. Андрей Басманов -- сын И. Б. и Марианны Басмановой (см. комм. к "На Виа Джулиа"), родился в 1967 г., живет в Санкт-Петербурге.

*	11. Улица, на которой с 1975 по 1993 гг. И. Б. жил в Нью-Йорке.

*	12. Колледж Маунт Холиок (Mount Holyok) в штате Массачусетс, в городке Саут Хедли (South Hadley), где И. Б. преподает в течение многих лет.

*	13. Виктория Швейцер -- литературовед, критик, профессор Амхерст колледжа в Массачусетсе.

*	14. Осенью 1993 г. И. Б. с семьей жил на Искии (см. комм. к "Иския в октябре").

*	15. "Эклога 4-я (зимняя)" и "Эклога 5-я (летняя)" у И. Б. есть.

*	16. Индейское лето (англ.).

*	17. Восточная часть Манхэттена, респектабельный район.

*	18. Улица, проходящая параллельно реке Гудзон, неподалеку от дома И. Б. на Мортон стрит.

*	19. Роберт Лоуэлл (1917-1977) -- американский поэт.

*	20. Территориально Вашингтон с пригородами (один из них -- Александрия) располагается на землях округа Колумбия и штатов Мэриленд и Вирджиния.

*	21. Карл Проффер (см. комм. к "В Озерном краю") лечился в этой больнице от рака, ставшего причиной его ранней смерти.

*	22. С мая 1991 по май 1992 гг. И. Б. занимал почетный пост поэта-лауреата США, что требовало его частого присутствия в столице.

*	23. Среднезападный выговор, считающийся основным диалектом Америки.

*	24. Автомат для продажи сигарет.

*	25. Марии Моисеевие и Александру Ивановичу Бродским не разрешили выехать к сыну, как не разрешили И. Б. приехать в Ленинград на похороны матери (1985) и отца (1986).

*	26. Мексиканский поэт и эссеист, лауреат Нобелевской премии 1990 года.

*	27. Один из наиболее известных современных поэтов США.

*	28. Американская поэтесса (1911-1979).

*	29. Период бурных гражданских беспорядков в Мексике, вплоть до вооруженных столкновений.

*	30. Евгений Рейн -- поэт, друг И. Б.

*	31. "Стансы на смерть отца" испанского поэта Хорхе Манрике (1440-1478).

*	32. Надломлен, сломлен (англ.).

*	33. Лондонские друзья И. Б., специалисты по русской литературе.

*	34. Часовня, достопримечательность Лондона.

*	35. Уистан Хью Оден (1907-1973) -- выдающийся англо-американский поэт, одним из первых на Западе оценивший творчество И. Б.

*	36. Городок Килренни и Анструтер (Kilrenny & Anstruter).

*	37. Чеслав Милош -- выдающийся польский поэт, живущий в США, лауреат Нобелевской премии 1980 года.

*	38. Совершенно доподлинно, строго аутентично (англ.).

*	39. Изящных искусств (нем.).

*	40. Интернационал поэзии (англ.).

*	41. Сравнение архитекторов-функционалистов с нацистской авиацией встречается у И. Б. и в прозе: см. "Путешествие в Стамбул".

*	42. Первый город, в который прибыл И. Б., покинув СССР. См. комм. к "В Озерном краю".

*	43. Район Петербурга-Ленинграда.

*	44. Государственный музей искусств в Амстердаме.

*	45. Йохан Хейзинга (1872-1948) -- выдающийся нидерландский историк культуры.

*	46. Специалистка по античной литературе, профессор Сорбонны, друг И. Б.

*	47. Дань уважения (франц.).

*	48. Французский поэт эпохи Возрождения (1522-1560).

*	49. Одна из первых представительных конференций, в которой принимали участие русские литераторы из СССР и эмиграции.

*	50. Июль-август 1992 года.

*	51. Острова вокруг южного побережья Швеции, где заходится Стокгольм.

*	52. Мария Бродская -- жена И. Б.

*	53. Характерное для И. Б. наименование Ленинграда-Петербурга. Таким же образом он предпочитает называть СССР-Россию -- отечеством.

*	54. Имеется в виду известный суд над И. Б. в 1964 году в Ленинграде.

*	55. Лев Лосев -- поэт, литературовед, живет в США, друг И. Б.

*	56. Томас Венцлова -- поэт, литературовед, живет в США, друг И. Б.

*	57. Итальянский поэт (1883-1987).

*	58. Геннадий Шмаков (1940-1988) -- критик, искусствовед, переводчик, друг И. Б.

*	59. Сюзан Зонтаг -- американская эссеистка, прозаик, друг И. Б.

*	60. Дерек Уолкот -- англоязычный поэт, уроженец Карибских островов, живет в США, лауреат Нобелевской премии 1992 года, друг И. Б.

*	61. Альфред Брендель -- пианист, живет в Англии, друг И. Б.

*	62. Образ из стихотворения Анны Ахматовой "Венеция".

*	63. Жена И. Б., см. комм. к "Пристань Фагердала". *(52)

*	64. Арест и расстрел коммунистического диктатора Румынии Николае Чаушеску в декабре 1989 года.

*	65. Дом Данте (итал.).

*	66. Парк в Риме.

*	67. Крупный политический деятель Италии, в 1978 году похищенный и убитый террористами Красных бригад -- сенсация того времени.

*	68. Каламбур, основанный на латинском изречении "memento mori" -- "помни о смерти".

*	69. Фонтан черепах (итал.).

*	70. См. комм. к "Прилив" *(38).

*	71. См. Гете, [Римские элегии], V.

*	72. Итальянский историк, культурфилософ, критик (1868-1952).

*	73. См. комм. к "В Италии".

*	74. Маргерит Юрсенар (1903-1987) -- французская писательница, автор романа "Воспоминания Адриана".

*	75. Адрианов вал -- древнеримская стена, пересекающая Северную Англию от моря до моря.

*	76. Вибия Сабина, внучатая племянница Траяна, жена Адриана.

*	77. Марианна Басманова, адресат многих стихотворений И. Б. и сборника "Новые стансы к Августе".

*	78. Итальянское название одного из семи римских холмов -- Яникулума.

*	79. Район Рима за Тибром.

*	80. Известная итальянская сценаристка и кинорежиссер.

*	81. И. Б., его жена Мария и дочь Анна.

*	82. Остров в Тирренском море, недалеко от Неаполя.

*	83. Одену посвящено стихотворение "Йорк" из цикла "В Англии".

*	84. После эмиграции из СССР, см. комм. к "В Озерном краю".

*	85. "Прощание с Югом" (англ., итал.).

*	86. Джанни Буттафава -- см. комм. к стих. "Вертумн".

*	87. Дом Мальковати (итал.).

*	88. Белые грибы (итал.).

*	89. Ссылки на Стравинского здесь не случайны. В его творчестве обнаруживается целый ряд параллелей Бродскому -- возможно, больше, чем у кого-либо из русских деятелей культуры XX века. Для обоих петербуржцев, осевших и развернувшихся в Америке, характерна тяга к классическим формам, виртуозное владение всеми приемами ремесла, жанрами и стилями, контрастные сочетания сакрального и профанного, архаики и новаций, экстатического порыва и трезвого расчета.

*	90. Возможная модель -- просвещенный скепсис Монтеня. "Я обнимаю поляка столь же искренне, как француза, отдавая предпочтение перед национальными связями связям всечеловеческим и всеобщим. Я не нахожу мой родной воздух самым живительным на всем свете".

*	91. Улица Пестеля в Ленинграде, Мортон стрит в Нью-Йорке -- адреса Бродского в разные периоды жизни.


___
			Петр Вайль. Гений места

*	"Иностранная литература", N2, 1998

		Босфорское время

		Стамбул -- Байрон, Стамбул -- Бродский

		Базар Евразии

	Стамбул издали очень современен. Минареты на расстоянии кажутся телевышками --
и эти острия протыкают время, сводя сегодняшний Стамбул с доисламским
Константинополем и еще более древним Византием. Главный храм христианского
мира -- Айя-София -- стал образцом не только для церквей, особенно
православных (вспомним Софии -- киевскую, новгородскую, вологодскую), но и для
мечетей. Поставленные по четырем углам константинопольской церкви минареты
превратили ее в мусульманский храм, и началось клонирование -- мечеть
Сулеймана, мечеть Султана Ахмета, мечеть Баязида... Некоторые красивее, почти
все грациознее поруганной Софии, но у истоков -- она, и все на нее похожи.
Становится понятно, как внушителен был и безминаретный Стамбул. Нынешний
пассажир эгейского круиза испытывает, входя в Босфор, те же ощущения, что
крестоносец Жоффруа де Виллардуэн восемь веков назад: "Многие из смотревших на
Константинополь даже помыслить не могли, что может быть в мире столь богатый
город, и вот увидели они сии высокие стены и богатые башни, оградившие город,
и высокие церкви, и было их всех столько, что невозможно поверить, когда бы не
расстилались они перед глазами... Не нашлось столь бесстрашного человека, кто
не затрепетал бы при сем зрелище..."
	Впечатляет и сама идея: единственный город на двух континентах. Единственный
великий город с тремя именами. Ну, разве Рыбинск-Щербаков-Андропов или
Юзовка-Сталино-Донецк. На что у Стамбула найдется русский ответ: четвертое имя
-- Царьград.
	Вид города с воды внушал и внушает трепет и почтение: мало на свете
рукотворных ландшафтов величественнее. Другое дело, когда прибываешь по
воздуху и из аэропорта на такси режешь углы от Мраморного моря к бухте Золотой
Рог, сразу погружаясь в базар, который есть город. Байрон приплыл в Стамбул на
фрегате, Бродский прилетел самолетом. Думаю, это важно.
	Однако корабль тоже рано или поздно пристает к берегу, и базара не миновать.
Пассажирские причалы -- на европейской стороне. А главный парадокс Стамбула
таков: Азия тут -- это Европа, а вот Европа -- самая что ни на есть Азия.
Карту хочется перевернуть вверх ногами -- впрочем, еще и потому, что Эгейское
море по отношению к Черному в культурно-политическом смысле -- север.
	Пересекаешь узкую полоску Босфора -- и оказываешься в чистом, респектабельном
европейском городе, оставляя позади, в географической Европе, бессонный,
шумный, грязный азиатский базар, кружащийся наподобие дервиша вокруг ядер
конденсации -- мечетей и дворцов. Кружение усиливается хаотичным мельканием
машин: светофоры либо отсутствуют, либо не работают, либо игнорируются.
Разносчик чая со своей хрупкой подвесной конструкцией из подноса и восьми
стаканчиков в безумной отваге мчится на автомобильный поток, перекрывая криком
клаксоны; машины с визгом тормозят, водители высовываются по пояс и машут
одобрительно руками.
	На азиатской же стороне, чуть дальше аккуратного ближнего КадыкЈя --
фешенебельные районы Фенербахче, Бостанджи, ГЈзтепе: тут-то и селится солидный
средний класс. Здесь горят огни на перекрестках, здесь следят, чтобы не
рушились дома и не замусоривались улицы, -- на это есть время, поскольку нет
одержимости идеей продажи и показа, никто не дергает пришельца за фалды,
предлагая путеводитель, шашлык, бумажные салфетки, штаны, древний камень.
Здесь живут для себя, и в том, что для себя живут лучше, чем для чужеземцев,
-- серьезное отличие Турции от северного соседа.
	Скоропалительный турист сюда не добирается, ограничиваясь босфорской прогулкой
на катере и пересечением моста, связавшего два континента, чтобы испытать
действительно волнующее чувство. "До свиданья, дорогая, уезжаю в Азию и
последний раз сегодня на тебя залазию" -- в Стамбуле это не песня о разлуке, а
гимн похотливости: до Азии двадцать минут по воде или пять по мосту.
	В стамбульской Европе гуляет торговля. Известный всему миру Большой базар --
как раз цивильное место, вполне пристойный торговый центр, просто громадный.
Настоящий базар -- за его пределами: повсеместный, беспрерывный. Вечером у
Новой мечети прямо из высокой кучи на асфальте выбирают рубашки пастельных
тонов -- в полной темноте. По ресторанной улице на Галатасарайском рынке
бродят среди столиков продавцы погремушек, статуэток дервишей, цветов,
портретов Ататюрка, лотерейных билетов; всех замучил старик с потертой лисьей
шкурой. Дама в балахоне с бледным накрашенным лицом разворачивает аккордеон:
"Дунайские волны". Сейчас войдет Чарнота. В районе Лалели бродят недешевые
"наташки". По набережным Золотого Рога -- рыбная торговля под присмотром
безбоязненных свиноподобных чаек: сардины, скумбрия, пеламида с рекламно
вывороченными пурпурными жабрами. Жареную скумбрию продают прямо с качающихся
лодок. Картина инфернальная: в лодке жаровня, пламя то и дело взметается,
охватывая продавцов, они ругаются, хохочут и протягивают на берег вложенную в
булку рыбу.
	В мавзолее Сулеймана Великолепного настойчиво предлагают сделать взнос на
поддержание гробницы султана и его русской жены Роксаны. Квитанцию за номером
0255207 серии D13 храню: как еще обернется жизнь.
	Туризм -- тоже торговля. Только сам товар -- поскольку это недвижимость под
охраной государства -- продать нельзя, так что торгуют любознательностью.
Твоей. Ты -- одновременно покупатель и товар. Странное шизофреническое
ощущение, когда тебе назойливо и агрессивно продают тебя -- хочется сказать,
лучшую часть тебя, одну из лучших по крайней мере.
	На асфальте у воды -- что-то накрытое брезентом с огромной надписью: "Тетрать
-- 1 kg -- $2". Изводишься от любопытства, но тут приходят вялые брюнеты и
стаскивают брезент: штабеля тетрадей для продажи на вес российским оптовикам.
Местные торговцы сносно объясняются по-русски -- благо масса общих слов. Балык
-- по-турецки "рыба"; обидно: выходит, любая тюлька -- для нас деликатес. Зато
мы отыгрались на сарае, который у них -- дворец, и на алтыне, который --
золото. Спорт -- спор: как правильно. Ластик -- шина. Я обедал на речке Чай,
пил чай в местечке Чердак. Секулярная революция Ататюрка реабилитировала
алкоголь: вина пока неважные, все пьют анисовую ракию и более привычное, с
фонетически безупречным написанием -- votka, kanyak. Стакан по-ихнему --
бардак, тарелка -- табак. Родная лингвистика: водки бардак да селедки табак.
	Восток вообще роднее, чем запад. Европе в русском языке как раз не повезло.
Прежде всего -- с единственной известной к этому слову рифмой. И еще: в слове
"Европа", особенно в его производных, так явственно слышен другой чуждый
корень, и на слух патриота какой-нибудь "Евросоюз" только и может быть союзом
масонов. Язык определяет идеологию: "евроремонт" -- само существование этого
слова есть сильнейший аргумент в пользу азиатскости России. Не говоря уже о
том, что евроремонтом в Москве занимаются турки.
	"Москва, Астрахань, Персия, Индия" -- в этой мечтательной бунинской цепочке
явно пропущен Стамбул: по соображениям картографической прямоты, вероятно.
Жизнь откорректировала классика бойким сообщением по маршрутам Сочи -- Трабзон
и Новороссийск -- Стамбул.
	У причалов КаракЈя выстроилась русская кафедра: "Профессор Щеголев",
"Профессор Зубов", "Профессор Хлюстин"; профессорские матросы выходят на
сухопутный торговый промысел. В Лалели полно русских вывесок: "Центр кожи",
"Переговорный пункт", "Молдова --Кишинев, Одесса--Херсон". В КаракЈе -- ряд
кабачков: "Дедушка", "Почувствуйте разницу, Ј-моЈ!". Чувствуешь, сидя у окна:
под тобой рыбный рынок, перед тобой Золотой Рог, за ним -- Айя-София. і-моЈ!
	Наконец-то! Исполнилась многовековая мечта. Победой прославлено имя твое, твой
счет на вратах Цареграда.

		Слеза на ветру

	На базаре начинаются занимающие 284 октавы стамбульские похождения
байроновского Дон Жуана. В него, попавшего в плен к пиратам и выставленного на
продажу с другими рабами, влюбляется жена султана и покупает его. Переодетого
женщиной Дон Жуана приводят в гарем, но он султанше отказывает: "Любовь -- для
свободных!" Манифест имеет по-английски и дополнительный смысл: "Любовь
бесплатна", -- говорит Байрон, заплативший высокую цену вечной разлуки за
свою любовь к сестре Августе.
	Рыночная тема любви возникает на невольничьем рынке, откуда русский переводчик
убрал русских: "...Доставив на большой стамбульский рынок / Черкешенок,
славянок и грузинок". В оригинале -- Russians. Чуть дальше, уже среди
рабов-мужчин -- снова отсутствующие в переводе Russians. Невыносима, что ли,
была мысль о пленении и продаже русских, а так -- может, это и полячишки.
Русские переводы, не только Байрона -- волей-неволей, а иногда и прямо волей
-- идеологичны. Еще хуже -- когда откровенно неряшливы. В "Плавании в
Византию" Йейтса, которое обыгрывает Бродский в английском варианте своего
эссе "Путешествие в Стамбул" -- "Бегство из Византии", -- фигурирует рыба.
Откуда взялись в переводах "тунцы" и того пуще -- "осетр" (это в Черном-то
море!)? У Йейтса яснее ясного: "mackerel" -- макрель, или, по-нашему,
скумбрия, справились бы напротив, в Одессе. Спросишь -- скажут, мелочи,
главное -- дух, но ведь оригинал почему-то точен. (Это еще к тому, что почти
все байроновские фрагменты -- из дневников, писем и даже стихов -- приходится
переводить заново.)
	Байрону -- как Йейтсу, как Шекспиру, как очень многим -- у нас не повезло: он
куда резче, корявее, современнее, чем в переводах. Изумляешься, сопоставив с
подлинником, -- во что превратились простые байроновские образы под пером
байронических его перелагателей. Один из персонажей Джейн Остин говорит о
расхожем романтизме: "Я назову холм крутым, а не гордым, склон -- неровным и
бугристым, а не почти неприступным, скажу, что дальний конец долины теряется
из вида, хотя ему надлежит лишь тонуть в неясной голубой дымке". Довольно
точное описание метаморфозы Байрона в русском переводе. В переводе не только
буквальном, но и в идейном. Тот же остиновский герой: "Добротный фермерский
дом радует мой взгляд более сторожевой башни, и компания довольных, веселых
поселян мне несравненно больше по сердцу, чем банда самых великолепных
итальянских разбойников". Перед нами -- прозаический пересказ стихотворения
Лермонтова "Родина": "полное гумно", "изба, покрытая соломой", "пляска... под
говор пьяных мужичков". Но таков самый поздний Лермонтов -- каким он толком не
успел стать. Лермонтов же как властитель дум -- это поэтика "гордых холмов" и
"неприступных склонов": нет, не Байрон, а другой -- [байрон].
	Слишком известно, как много у нас было [байронов], -- достаточно сказать, что
того не избежал даже Пушкин. Значение Байрона в России -- больше, чем
где-либо, что объяснимо: Европе идея [личности] была уже знакома, в России она
тогда и началась. "Отважный исполин, Колумб новейших дней, / Как он предугадал
мир юный, первобытный, / Так ты, снедаемый тоскою ненасытной / И презря рубежи
боязненной толпы, / В полете смелом сшиб Иракловы столпы..." -- Вяземский.
	Бертран Рассел в своей "Истории западной философии" выделил Байрона в
специальный раздел, поставив его, таким образом, в один ряд с Кантом, Гегелем,
Шопенгауэром, хотя ясно, что никакой философской системы у Байрона нет. Зато
есть модель жизни. Мировоззрение, точнее -- мироощущение. Не "мир и я", а "я и
мир". То, что внутри, не уступает по богатству и сложности тому, что снаружи,
и главное -- важнее и значимее. После Ницше, Фрейда, экзистенциалистов тезис
выглядит трюизмом, но первым это постулировал Байрон. Причем в наиболее
доступной художественной форме: увлекательными стихами.
	Сопоставимость несопоставимого, превосходство над превосходящим, нарушение
элементарных законов арифметики и физики во имя торжества человека над
человечеством -- вот что получило зауженное и, по сути, нелепое имя
"романтизм". Радикальнее открытия в людской истории не было. У истоков
романтизма -- того способа отношения человека с жизнью, который продолжается
по сей день, -- стоят три имени: Наполеон, Бетховен, Байрон. Один показал, на
что способна волевая личность, второй задал темп и ритм освоения мира, третий
явил образец поведения и облика.
	Байрон "расширил сферу интимного до немыслимых