м  на  работу,  мы  вместе
набросаем небольшой планчик - идет?
   Это Наталья  Порохова,  известная  тележурналистка,  рыжеволосая  дива  с
силиконовым бюстом, ее передача  "Первое  лицо"  занимает  одну  из  верхних
строчек рейтинга; для того, чтобы поболтать  с  Пороховой  в  прямом  эфире,
гранды российской культуры и политики выстраиваются в  длинную,  на  полгода
вперед, очередь.
   - И скажите, - Порохова понизила голос и, доверительно взяв под  локоток,
отвела в сторону. - Когда ожидается ваше повышение?
   Она доброжелательно улыбалась, но взгляд не соответствовал улыбке: он был
пронзительным и хищным.
   - Мне бы хотелось, чтобы вы не замыкались рамками
   Москвы, а говорили о борьбе с преступностью в масштабе всей страны...
   - Ну что вы, что вы...
   - Не скромничайте, не надо...
   От теледивы пахло дорогими  духами,  но  ее  взгляд  вызывал  у  генерала
неприятное ощущение - будто она прознала про него что-то очень стыдное, хотя
и молчит до поры до времени. Может, до прямого эфира...
   - Извините, Наталья Владимировна, но я могу отвечать  только  за  себя  и
говорить об обстановке только в Москве. Не больше!
   Все время, пока Миролевич отвечал на вопросы, поигрывая чашкой  остывшего
кофе в руке, Ирину Алексеевну обхаживал  сам  Григорий  Григорьевич  Коржов.
Ирина вернулась веселая и возбужденная, на губах играла загадочная улыбка.
   - Как нога? - спросил Николай Петрович.
   - Я о ней и забыла, Коля, честное слово.
   Миролевич наклонился к ее маленькому уху, тронул губами  пахнущий  горной
маргариткой завиток волос.
   - Наш дорогой Григорий  Григорьевич  случайно  не  подбирается  к  твоему
инструменту? - полушутя спросил он. - Надеюсь, ты сказала, что на нем  играю
только я?
   Ирина Алексеевна со смехом запрокинула  голову.  В  ее  глазах  Миролевич
прочитал любовь и желание. Ради этого выражения он и  продал  душу  дьяволу.
Нужна  была  хорошая  квартира,  соответствующий   ремонт,   приличествующая
обстановка, новая дача, дорогая одежда... Наверное, и так она его любила, но
по мере того, как все это появлялось, любовь становилась сильнее, а  желание
- откровеннее...
   - Дорогая...
   - Продолжим, друзья! -  объявил  Коржов,  приглашая  гостей  вернуться  к
основному столу.
   Едва открылась дверь, из банкетного  зала  донеслись  залихватские  звуки
семплированных гармошек, а усиленный мощными динамиками скрипучий тенорок  -
известный  на  всю  Россию  тенорок,  -  проскандировал:  "С-ДНЕМ-РОЖДЕ-НЬЯ!
С-ДНЕМ-РОЖ-ДЕ-НЬЯ!"
   - Вот оно, - тихо сказал Николай Петрович Миролевич, сжимая руку жены.
   Ирина Алексеевна без лишних слов поняла его.
   Вот оно...
   Есть такая тоненькая, незаметная  черта.  Пока  ты  стоишь  перед  ней  -
неважно, как  далеко:  за  полтора  километра,  за  метр,  за  десятую  долю
миллиметра, - тебя не замечают,  ты  никто.  Ты  относишься  к  бесконечному
множеству простых натуральных чисел. Но стоит только переступить эту  черту,
сделать крохотный шажок, ровным счетом ничего не меняющий  в  твоей  сути  и
почти никак не влияющий на размер твоего оклада -  и  вдруг  оказываешься  в
дамках. Сотни высокопоставленных глаз начинают  одобрительно  поглядывать  в
твою сторону, будто им только  что  навели  резкость.  Секретарши  в  обитых
лосиной кожей кабинетах ни с того ни с сего начинают кокетничать с  тобой  и
подают уже не обычный растворимый "Нестле", а настоящий кофе, приготовленный
из смолотых в ручной мельнице зерен.
   Но главное в том, что большие боссы приглашают тебя на свои  вечеринки  и
утренники: "... Сегодня по-простому,  Петрович,  без  затей,  в  тапочках  и
подтяжках". Или: "Сегодня Сам придет, будем в смокингах напиваться".  И  вот
ты принят в элитный клуб, где раз в неделю появляется знакомая  всей  стране
фигура с неестественно приподнятыми плечами, и ты жмешь дряблую обессиленную
руку, с которой на тебя осыпается золотая волшебная  пыльца.  И  ты  стоишь,
весь в этой пыльце, и  отныне  все,  что  ты  ни  сделаешь;  -  ты  сделаешь
правильно. Вот оно. То самое...
   - Вас к телефону, Николай Петрович, - проговорил выросший из-под  паркета
помощник. Он чуть наклонился, демонстрируя почтительность, и протянул трубку
сотового телефона. Майор светился готовностью быть полезным. Часы ожидания в
вестибюле не оставили на румяном лице ни тени  усталости  или,  упаси  Боже,
недовольства. Впрочем, ждать в вестибюле ресторана "Президент-отеля" гораздо
спокойней, чем чистить наркоманские притоны или поджидать в засаде убийцу.
   - Кто? - барственно бросил Миролевич. Вопрос был задан по  инерции:  этот
номер знали только несколько человек.
   Майор виновато пожал плечами.
   Николай Петрович взял трубку.
   - Миролевич у аппарата.
   Некоторое  время  он  молча   слушал,   по   инерции   продолжая   жевать
фаршированную анчоусом оливку, затем встал из-за стола и, кивнув Ирине, мол,
я сейчас, прошел в соседний  зал.  Здесь  ярко  горел  желто-зеленым  светом
огромный, во весь потолок плафон, у дальней стены сидели телохранители особо
важных персон, в углу взад-вперед вышагивал кто-то из  гостей;  он  прижимал
плечом к уху трубку и бубнил туда скучным голосом: "Ну ты же  понима-а-аешь,
ты прекрасно все понима-а-аешь..."
   Миролевич уселся в кресло, с  трудом  проглотил  оливку  и  отжал  кнопку
паузы.
   - Ладно, Кирилл. Теперь спокойно и внятно повтори мне,  что  там  у  тебя
стряслось.
   - Не у меня стряслось, - внятно произнесла трубка. - У тебя.  Только  что
ко мне заходил Давыдов из городской прокуратуры, мы с ним вместе учились.  А
теперь слушай в оба уха, что он мне сказал... В январе их  ребята  раскопали
труп в бойлерной на улице Электрозаводской. Это был человек из команды  Папы
Басманного, кличка - Севрюгин. Его, как потом оказалось, дружок пристрелил -
какой-то там давний спор у них был, обида. Во время обыска на квартире этого
Севрюгина, кроме всего прочего, изъяли видеотеку: мало ли  там  что  у  него
может отыскаться. И на одной кассете...
   - Ну? - тяжело выдохнул генерал.
   - ...Короче, Давыдов сказал: там, на этой кассете, компра на тебя.  Очень
серьезная компра. Я толком не понял, что именно, Давыдов говорил о  какой-то
книге про проституток, о каких-то страницах. Пятьсот  страниц,  восемьсот...
Что за херня, Коля, - ты сам-то улавливаешь что-нибудь?
   Плафон опустился и придавил Миролевича к полу. Глаза застил желто-зеленый
туман.
   - Ничего не улавливаю, Кирилл, - сказал он. - Ошибка какая-то.
   - Тебе виднее...
   - Если бы я смог просмотреть эту компру,  как  ты  ее  называешь,  тогда,
возможно, что-то и прояснилось бы.
   - Я, конечно, могу попытаться снять копию для тебя, и  Давыдов  будет  не
против, только...
   - Что?
   - Прежде чем я обернусь, ты сможешь увидеть все по телевизору.
   Николай Петрович обнаружил, что крахмальный воротничок сорочки, купленной
накануне  в  салоне  "КарденПалас",  удавкой  сжимает  ему  шею.  Он  рванул
пуговицу.
   - Греб твою мать! Что ты такое несешь?
   Кирилл подышал в трубку, видно, собираясь с мыслями.
   - Эта рыжая п... зда Порохова сунула в  лапу  прокурору-а  может,  он  ей
сунул куда-нибудь, не знаю. Только копия у  нее,  это  точно.  И  она  хочет
тиснуть ее в свою ближайшую программу, это будет пятнадцатого, на  следующей
неделе. Алло, ты слышишь меня, Коля? Алло?.. Ты где, Николай? Алло! Алло!!
   Холодный день в Подмосковье.
   Завидовский заповедник, сторожка Голощекинская.
   16 февраля 1995г.
   На  краю  заснеженной   поляны   -   большая   ель,   усыпанная,   словно
конфета-трюфелька, белой пудрой. Из окна сторожки нельзя разглядеть ее  всю,
такая она большая. Время  от  времени  с  какой-нибудь  из  веток  срывается
снежный ком и летит вниз. День  сегодня  безветренный,  почему  срывается  -
непонятно.
   Один ком, другой.
   Третий.
   Срывается только потому, что срывается. Закон подлости...
   - Гадом он  оказался,  Иван  Федорович,  что  толку  о  нем  говорить,  -
отвернулся от окна Коржов.
   - Интересно получается, - голос президента прозвучал жестко, с  оттяжкой.
- Недавно ты твердил  совсем  другое!  Настоящий  мужик,  честный,  сильный,
преданный, надо его ставить министром, он наведет порядок! Лучший из лучших.
Так было?
   - Да. Он и был лучшим. Был. Но кто мог знать...
   Снизу, из кухни, доносился аромат  жареных  бекасов.  Ахмет  топил  их  в
кипящем масле из кубанского подсолнечника, потом доставал, пересыпал  своими
хитрыми кавказскими травками и оставлял догоняться в духовом  шкафу.  Ничего
вкуснее в своей жизни Коржов не ел, пальчики оближешь. И  невзыскательный  к
пище премьер Богомазов всегда нахваливал Ахметкиных бекасов - хотя  во  всем
остальном ни хрена собачьего не понимал. И Полунин, начальник администрации,
с его двенадцатиперстной язвой и вечным несварением - даже  он,  возвращаясь
из Голощекинской сторожки, каждый раз прихватывал с собой в пакетике  дюжину
золотистых хрустящих тушек: для дома, для семьи.
   Богомазов, Коржов и Полунин - вот  три  совершенно  разных  и  совершенно
несимпатичных друг другу человека, которых  объединяет  лишь  общая  служба,
общий Президент и ни с чем не сравнимые  Ахметкины  бекасы.  Сейчас  премьер
отстранение протирал  очки,  а  язвенник  озабоченно  вытряхивал  на  ладонь
какие-то таблетки из стеклянной трубочки. Подставились не они, а Коржов.
   - Ну, что молчишь? Все газеты  расписали,  что  он  кандидат  в  министры
внутренних дел! С твоей подачи?
   Коржов хотел сглотнуть. В горле совсем пересохло, он сдержанно  кашлянул.
Хотелось холодного пива, но сейчас это не ко времени...
   - С моей...
   - И что теперь? Начальник ГУВД столицы, без пяти минут министр  живет  на
содержании бандитов - это, потвоему, хрен с ним?! А что народ будет говорить
обо мне?! Не о тебе, а именно обо мне?!
   - Жил, - тихо уточнил Коржов.
   - Что?..
   - Он застрелился вчера вечером. Прямо во время передачи. Вышел в ванную и
выстрелил себе в рот.
   - Наталья Порохова  заявила  на  пресс-конференции,  что  начальник  ГУВД
пытался оказать на нее давление, - вмешался Богомазов.  -  Даже  угрожал.  А
накануне передачи, четырнадцатого числа, когда Порохова была на  работе,  ее
машину взломали прямо на стоянке. Не исключаю, что взломщики действовали  по
указанию Миролевича - искали кассету.
   - Глупости, - громко сказал Полунин. - Не такой он дурак. Порохова за все
это время могла отпечатать несколько тысяч копий и торговать ими вразнос...
   Президент метнул в него хмурый взгляд из-под седых бровей.
   - Слава Богу, в этой стране еще есть такие люди, как Порохова, - произнес
он тоном, предполагающим что-то большее. - Люди, идущие до конца.
   Возможно, подумал Коржов. Именно до конца.
   В его личном архиве наряду  с  другими  интересными  материалами  имелась
запись свидания  звезды  российской  тележурналистики  Натальи  Пороховой  с
питерским наркобароном Жорой Синявским, застреленным в  июле  92-го.  Коржов
прекрасно знал, что на момент съемки  Наталье  Пороховой  исполнилось  всего
двадцать два, что Жора Синявский в глазах всей страны еще не  был  бандитом,
через  руки  которого  проходит  несколько  центнеров  героина  в  год  -  а
всего-навсего  председателем   правления   "КАП-Банка",   флагмана   молодой
российской рыночной экономики. Да и легла-то с ним Порохова лишь потому, что
первую свою  передачу  "Лица"  хотела  снять  именно  о  Синявском,  молодом
удачливом бизнесмене, очень на тот момент популярном. Видимо, так просто  он
не соглашался.
   Да и не согласился, судя по всему. Передача сорвалась. А вот "увертюра" к
ней осталась.  И,  надо  признать,  в  Наташке  Пороховой  умерла  (или  еще
продолжает умирать) настоящая российская Чиччолина.  Ее  ягодицы  на  записи
походили на щеки Пантагрюэля, который играется  с  макарониной,  втягивая  и
выталкивая ее.
   Архив  начальника  СБП  хранил  немало  волнующих  сюжетов  и  о   других
представителях  второй  древнейшей;  здесь   были   и   известные   маститые
журналисты, и те, что еще только обещают стать таковыми, и  те,  что  вообще
ничего не обещают. Коржов собирал все, что было можно -  впрок,  про  запас.
Случай с Миролевичем лишь подтвердил, что делает он это  не  зря.  Можно  не
брать взяток, можно не играть в покер с законом, можно  ходить  по  струнке,
спать только с женой положенные два раза в месяц - но это  еще  не  гарантия
против компры.
   Компру можно сделать из ничего. Даже несложный графический  редактор  для
обработки видеоизображений позволит пририсовать тебе рога, хвост,  копыта  и
пятак - и они будут смотреться как натуральные. Окончательно  распоясавшиеся
журналюги растиражируют уродливый портрет в миллионах  экземпляров,  да  еще
напридумывают правдоподобные комментарии... Не только вся страна,  все  твои
друзья и родственники поверят, что ты черт в натуре. Сам  поверишь  в  конце
концов. Посмотришь раз, другой, третий - и поверишь.
   Следовательно - что?  А  то,  что  единственная  штука,  которая  поможет
обезопасить тебя на все случаи жизни, - это контркомпромат. На кого  угодно.
И слава Богу, что Порохова такая, какая она есть: красивая сексуальная баба,
которая во всем идет до конца. Такой никогда не завалить Коржова...  Хотя...
Как бы она себя повела, оказавшись в положении, в которое сотни раз  ставила
других? Стреляться или вешаться рыжая не  станет,  это  точно.  А  может,  и
вообще не испугается: мол,  показывайте,  дело-то  естественное,  стесняться
нечего, а народу посмотреть приятно! Да, совсем люди утратили стыд...
   ...Молодой человек  в  просторном  костюме-двойке  постучал  и  несколько
секунд вежливо потоптался перед дверью, прежде чем войти.
   - Стол накрыт, - объявил он.
   Богомазов, Коржов и Полунин молча подождали, пока Президент выставит свои
кости в вертикальное положение, и только тогда поднялись. Ивана  Федоровича,
похоже, раздражало это молчание. Сегодня все его раздражало - и все казалось
подозрительным.
   Разговор  продолжился  в  столовой,  здорово  напоминающей  какую-то   из
декораций к "Сибириаде",  -  не  хватало  только  больших  рыжих  тараканов,
шныряющих под нестругаными лавками. Любовь Ивана Федоровича ко всему истинно
русскому в последнее время  разливалась  шире  и  шире,  нередко  выходя  из
берегов.
   - ...Вы понимаете,  я  собрал  вас  троих  не  для  того,  чтобы  сказать
несколько исторических фраз, - проворчал Президент, разламывая  птицу  вдоль
грудины. - "Отечество в опасности" и  все  такое...  Прежде  чем  перейти  к
общему, надо разобраться с частным. Частное в данном случае - это  полковник
Миролевич, продавшийся с потрохами нашим... да, нашим врагам. Он  предатель.
Не первый и не последний случай. И далеко не единственный. Но  один  из  вас
его протежировал, другой - соглашался с первым, а третий -  смотрел  на  все
это и моргал. Что прикажете думать мне сейчас?..
   - Но Иван Федорович!.. - на всякий случай воскликнул  Богомазов,  который
пока что не располагал другими, более удачными мыслями.
   - Или это обычная некомпетентность, - продолжал Президент, -  или...  Что
это?
   "Заговор", - продолжил про себя Полунин. Заговор всей страны,  две  трети
обитателей которой считают подержанный "Форд" цвета обезьяньей жопы символом
высшего успеха, а годовой доход  в  пятнадцать  тысяч  долларов  -  поистине
дьявольским соблазном, от которого их не удержат ни закон, ни мораль. Да что
там...  Приходи  и  соблазняй  на  здоровье!  Вечная  история  о  мужике  из
чеховского рассказа, уворовавшем болт на железной дороге. Заговор собаки, ни
разу не наедавшейся досыта, - против кило сарделек.
   - Я думаю, это общая  наша  беда,  с  которой  надо  бороться  вместе,  -
произнес Богомазов вслух.
   -  Общая?  -  Президент  поднял  брови.  -  Подбор  членов  правительства
осуществляет его председатель. А вы были полностью согласны  с  кандидатурой
насквозь коррумпированного генерала!
   Богомазов удрученно замолк. Покорность смягчала Хозяина.
   -  Это  не  первый  случай!  -  изуродованная  рука  хлопнула  по  столу.
Подпрыгнули тарелки, звякнул хрусталь. - Пока речь шла о членах лицензионных
комиссий, о директорах предприятий, руководителях информационных компаний  и
спортивных тренерах,  эту  напасть  еще  можно  было  пытаться  лечить,  так
сказать, "амбулаторно".  Но  когда  очаг  заражения  распространяется  и  на
правоохранительные органы... По-моему,  хирургическое  вмешательство  просто
необходимо...
   Богомазов и Полунин  кивнули,  соглашаясь.  Теперь  следовало  поддержать
Хозяина конкретным дельным предложением, но сделать этого  они  не  могли  и
ожидающе повернулись к Коржову. Тот был докой в подобных  делах  и  блестяще
оправдал ожидания коллег.
   -  Надо  разработать  специальную  долголетнюю  программу  по  борьбе   с
коррупцией. Пусть ФСБ внедрит своих  агентов  в  правоохранительные  органы,
преступные группировки, коммерческие структуры - везде, куда  только  можно!
Это позволит получить полную картину коррумпированных связей на всех уровнях
и провести показательные процессы по всей стране!
   Богомазов и Полунин  внимательно  следили  за  реакцией  Президента.  Тот
одобрительно кивнул.
   - Хорошая мысль, - солидно прогудел премьер. - А назвать программу  можно
так: "Чистые руки".
   - Правильно, - лицо Президента разгладилось.  -  Именно  чистые  руки.  И
холодное сердце. Или голова?
   Не  высказался  один  Полунин.  Получалось,  что  он  вроде  не  одобряет
рассматриваемую идею, во всяком случае, у Президента вполне могло  создаться
такое впечатление. Этого допускать нельзя.
   - Только как бы на местах не похерили все эти разоблачения...
   Полунин озабоченно почесал за ухом.
   - Такая опасность есть, - согласился Коржов. - Поэтому надо взять  работу
агентов под строгий контроль. Пусть копии их сообщений поступают в Москву, а
сотрудники центрального аппарата регулярно выезжают на места для контрольных
встреч. Координацию программы я могу взять на себя.
   - Бери! - разрешил Президент и улыбнулся. - А бекасы сегодня хороши!
   Атмосфера разрядилась, и обед прошел совершенно замечательно.

   * * *

   Тиходонск,
   17 мая 1996г.
   Разувшись, Денис спрятал туфли в шкафчик, достал шлепанцы и запер дверцу.
У Джоди дурная привычка грызть обувь и носки; отучить  ее  от  этого  можно,
только вложив однажды внутрь носка ручную гранату.
   - Я не опоздал? - крикнул Денис.
   - Нет, - отозвалась с кухни мама. - У меня еще не готово...  С  чем  тебя
можно поздравить?
   Денис сделал вид, что не расслышал. Поздравлять было не с чем: ни его, ни
тем более ее.
   Он взял сумку и тихо прошел в свою комнату. Сел в кресло. Достал зачетку,
раскрыл.  За  пять  лет  учебы  яркий   апельсиновый   цвет   обложки   стал
дымчато-рыжим - примерно как шерсть у Джоди.  Страницы  уже  не  так  плотно
прилегают друг к дружке, они покоробились под нажимом перьевых, шариковых  и
капиллярных ручек: "зачет", "хор", "отл"... У некоторых преподавателей  рука
очень тяжелая,  по  канавкам  на  бумаге  их  роспись  можно  рассмотреть  в
нескольких следующих семестрах.
   На фотографии, наклеенной чуть мимо  квадрата-трафарета,  -  почти  чужое
лицо. Пять лет, мама родная!.. Неоформившийся,  каплевидный  нос.  Несколько
чахлых кустиков растительности на подбородке и  над  верхней  губой  (в  том
далеком 91-м  Денис  мог  позволить  себе  бриться  раз  в  неделю).  Взгляд
напряженный, нарочитый какой-то. Позже  по  таким  глазам  Мамонт  учил  его
выделять из коллектива интересующего  объекта  "потенциальных  говорунов"  -
людей неуверенных в  себе,  замкнутых,  но  при  грамотном  подходе  готовых
раскрыться, как мехи саратовской гармошки.
   Все страницы, за исключением последней, - исписаны, подписаны  помощником
декана товарищем Ашотом Меликяном  и  проштампованы  гербовой  факультетской
печатью. Обучение окончено, остались только госэкзамены. А сегодня был  День
Купца  -  распределение,  попросту  говоря.