учались  человечки  в  милицейских  фуражках,  которыми  была   наводнена
юмористическая полоса "Разговорчики", -  но  дальше  этого  гений  художника
Рулева не простирался. К тому же по  вечерам  он  подрабатывал  в  рекламном
агентстве и испытывал хроническую нехватку времени.
   - Елки зеленые, - в сердцах сказал Рулев.
   Он снял стеркой овал лица  и  нарисовал  новый,  более  вытянутый.  Глаза
уменьшил в два раза и прилепил  их  почти  к  самой  переносице.  Решительно
сократил площадь лба. Закруглил и увеличил губы.
   - А теперь? - спросил Рулев.
   У него длинные и сильные, проворные пальцы. Лена Давыдова не сомневалась,
что этот Рулев ставит рекорды по скоростному расстегиванию лифчиков.
   - Волосы ниже, - сказала она.
   Рулев яростно заработал стеркой  и  карандашом.  Линия  лба  зависла  над
самыми бровями.
   - Верхняя губа короче. Когда он говорил, у него  в  уголке  рта  пузырьки
были.
   Пузырьки Рулев рисовать не стал. Верхнюю губу укоротил и подтянул к носу.
   - Ну?..
   В  это  время  в  коридоре  раздались   громкие   нервные   шаги.   Дверь
распахнулась, в комнату вошла Таня Лопатко, в руке она  держала  незажженную
сигарету.
   - Дай огня, Рулев. Что у вас слышно?
   - Ничего, -  мрачно  сказал  Рулев,  доставая  из  кармана  зажигалку.  -
Говорят, не похоже рисую.
   - Не может быть, - раздраженно бросила Таня.
   Она прекрасно знала, что для нужд идентификации весь  цивилизованный  мир
использует специальные лаборатории с картотекой типов лиц и их фрагментов; в
крайнем  случае  прибегают  к  услугам  профессиональных  художников.  Рулев
никогда не был профессиональным художником  и  никогда  не  станет  им.  Ему
только уродцев в газете рисовать. Но на весь  Тиходонск  имеется  лишь  одна
действующая лаборатория, и чтобы вщемиться в ее рабочий график,  следователю
нужно иметь на руках дело с кучей малой трупов. Так что приходится брать что
дают.
   -  Наш  Рулев  замечательный  художник,  -  механически  произнесла  Таня
Лопатко, разглядывая рисунок. - С его помощью  тиходонской  милиции  удалось
поймать и обезвредить добрый десяток бандитов и угонщиков.
   - Восемь человек, - уточнил Рулев.
   У каждого из этих восьмерых имелся или  шрам  на  лице,  или  здоровенная
бородавка, или какое-нибудь явное уродство. Бородавки Рулев рисовать умел.
   - Но здесь все равно чего-то не хватает, - упрямилась Давыдова.
   - Чего именно?
   - Ну... Не знаю. У него в лице было что-то неприятное. Похож на кого-то.
   - На кого?
   - Говорю же: не знаю.
   - В твоих показаниях записано, что нападавший находился очень  близко  от
тебя, - сказала Таня Лопатко.
   - Он дышал мне в лицо.
   - Да, именно так.  Ты  должна  была  его  хорошенько  рассмотреть,  Лена.
Напряги-ка память, давай...
   Лена Давыдова отвернулась к стене и напрягла память. Она вспомнила, как в
одной из соседних комнат снимали на  фото  ее  грудь  с  лиловыми  синяками,
которые остались после того злополучного обеда в "Пилоте". Сейчас фотография
подшита к делу, менты могут пялиться  на  нее  сколько  кому  влезет,  да  и
фотограф наверняка штампанул для себя пару лишних копий.  Лена  уже  жалела,
что послушалась подругу Регинку Бурак и связалась с милицией.
   - Кажется, у него что-то с носом было, - неуверенно  сказала  она  минуту
спустя. - Нос, он у него... - Лена  Давыдова  запнулась,  подыскивая  верное
слово. - Поросячий. Да, точно. Очень курносый, вздернутый.
   - Какой-какой? - переспросил Рулев, недоверчиво скривившись.
   - Поросячий, тебе сказали, - повторила за потерпевшую Таня Лопатко.
   - Вздернутый, - добавила Давыдова.
   Рулев хохотнул, что-то быстро изобразил на  рисунке,  подвинул  листок  к
Лене.
   - Такой?
   Лена Давыдова смотрела, будто громом пораженная. Потом сказала:
   - Да, это он.
   Таня Лопатко взяла у нее портрет, глянула и тоже чуть  не  расхохоталась.
Вместо носа Рулев нарисовал обычный свинячий пятак. Похоже, это  дело  будет
девятой его творческой удачей.
   Позже Рулев подправил нос, чтобы рисунок не вызывал прямых  ассоциаций  с
персонажами "Разговорчиков", обвел линии рапидографом, любовно  нарисовал  в
уголке "РУЛ" и отдал все на ксерокс. К концу дня изображение должны  сверить
с фотографиями из картотеки  -  нет  ли  там  чего  похожего.  Таня  Лопатко
вернулась в прокуратуру и до самого  вечера  занималась  анализом  собранных
показаний.
   Информации мало, странностей много - вот и  все,  что  можно  сказать  по
этому поводу.
   Что за странное нападение? Не пьяные ханыги, забредшие  добавить  по  сто
пятьдесят беленькой и избившие не отпускавшего в долг  буфетчика...  Двое  в
рабочей одежде, трезвые, разбрасывают по залу какое-то гнилье,  лупят  всех,
кто под руку попадет...
   Странно ведет себя и директор "Пилота". Во-первых,  не  заявил.  Девчонки
пожаловались в милицию - Давыдова с Бурак, а после  смерти  поварихи  все  и
завертелось. Иначе никто бы о нападении не узнал.  А  ведь  директор  кровно
заинтересован, чтобы хулиганов нашли и такого больше не повторилось! А он  -
наоборот, не склонен откровенничать. Не помнил,  как  выглядела  машина,  на
которой приехали налетчики. С большим трудом, с пыканьем и  мыканьем  описал
их внешность.  Весь  персонал  кафе  вслед  за  заведующим  поразила  та  же
непонятная амнезия.
   Вода в электрочайнике почти выкипела, когда Таня  наконец  оторвалась  от
бумаг. По  привычке  бросила  взгляд  через  стол:  обычно  там  видела  она
безукоризненный прямой пробор на  голове  Тихона,  склоненного  над  пишущей
машинкой и осторожно тыкающего пальцами в клавиши. Но сейчас Тихона нет,  он
ушел в половине седьмого. Таня Лопатко сидела в кабинете одна.
   - Так даже лучше, - подумала она вслух.
   Крус был обычный мужик: в меру сердечный, в меру злой,  готовый  работать
как вол, чтобы прокормить семью.  Носки,  перхоть,  растаявшая  шоколадка  в
нагрудном кармане (для жены), дешевый польский презерватив,  припрятанный  в
пачке сигарет (на всякий пожарный). Вообще-то Крус к выпивке равнодушен,  он
не способен понять до конца, что приятного в том, что  ноги  не  идут,  а  в
голове оглушительно  играет  малиновый  звон,  -  но  если  Кравченко  нужен
напарник, чтобы придушить бутылочку домашнего вина, то уговоры  занимают  не
больше пяти секунд.
   Таня понимала, что точно так же получилось и с ней.  Тихону  сто  лет  не
нужна любовница, но он привык идти, куда ведут. Пусть идет  тогда  к  чертям
свинячьим. Вот так.
   Она вспомнила, что Тихон в свои двадцать шесть лет не  научился  попадать
без посторонней помощи, он беспомощно тыкался то в одно бедро, то в  другое,
однажды даже колено обкончал - и пыхтел, пыхтел, как паровоз,  пока  она  не
брала наконец инициативу в свои руки и не направляла ее в  нужное  место.  В
такие минуты Тане казалось, что она  завязывает  взрослому  дяде  шнурки  на
ботинках. В этом Тихон весь.  Его  надо  брать  за  поводок  и  вести.  И-не
отпускать.
   "Почему не отпускать? На х... он нужен?" - спросила себя  Таня  и  налила
кофе. Вместо одной ложки всыпала две, чтобы  взбодриться.  Сахару  побольше.
Отпила глоток и стала прикидывать,  что  может  скрываться  за  странностями
этого дела.
   "Пилот" молчит, потому  что  боится.  Это  могут  быть  какие-то  грешки,
припрятанные в пыльных углах кафе. Игра  с  наценкой?  Пересортица?  "Левые"
продукты? Это могут быть...  Таня  почувствовала,  как  внутри  закопошилась
увесистая, полноценная идея. Это могут быть конкуренты.  Внутрикорпоративные
разборки.  Торговые  мафиози  шерудят  друг  дружку  без  посредников.  Таня
оценивающе  прислушалась  к  своим  мыслям,  прокрутив  их  еще  разок   для
демонстрации. Да, похоже на правду.
   А потом одним глотком прикончила холодный кофе и вдруг подумала,  что  не
имела бы ничего против, если бы такой мужик, как Тихон Крус, повстречался ей
лет пять назад. Ей не пришлось бы сейчас сидеть допоздна в опустевшем здании
прокуратуры и травиться кисловатым "Кафе  Пеле"  и  сигаретами  на  голодный
желудок. Она бы сумела  взнуздать  Тихона  так,  что  он  несся  бы  вперед,
взмыленный и счастливый, задрав пышный рыжий  хвост,  выбивая  из-под  копыт
звонкую монету, - а она сидела бы в  бричке,  одной  рукой  сжимая  поводья,
другой придерживая у груди симпатичного голубоглазого ребеночка...
   Резко раздался телефонный звонок. Таня невольно вздрогнула.
   - Алло, Татьяна Леонардовна?
   - Да, это я.
   - Майор Липницкий беспокоит, отдел розыска ГУВД.  Хорошо,  что  я  застал
вас.
   Обычно даже поздней осенью, когда отопление еще не успевают  включить,  а
на улице и в кабинете одинаково холодно и сыро - даже тогда телефон на столе
Тани Лопатко не остывает. Звонки, звонки, звонки... А теперь трубка в  руке,
словно холодный камень.
   - Слушаю вас, товарищ майор.
   - Мне доставили робот на одного из ваших подозреваемых.
   - Это не робот...
   - Неважно. Недавно я подобрал пачку фотографий для одного из ваших коллег
- Петровского. Там был один тип - некто Есипенко Павел Григорьевич. Кличка -
Дрын. Так вот ваш подозреваемый и этот Дрын - одно и то же лицо!
   - Точно? - спросила Таня. Она не  очень  удивилась.  Многие  преступления
раскрываются вот так - случайно.
   -  Девяносто  пять  процентов.  Может,  девяносто   семь.   Попросите   у
Петровского фото и сами убедитесь. Е-сипен-ко - запомнили?
   - Да.
   У Тани на кончике языка вертелся какой-то вопрос,  она  пыталась  поймать
его и не могла.
   - Ну... Тогда все, - сказал майор.
   Но прежде чем он положил трубку, Таня вспомнила.
   - Секунду! Где он работает, этот Есипенко?
   Майор помолчал.
   -  М-мм...  Так.  Так...   Есть!   Грузчик.   Общество   с   ограниченной
ответственностью "Визирь".
   - Спасибо, -  сказала  Таня.  Свободной  рукой  она  записала  на  листке
название фирмы и обвела несколько раз. Завтра надо обязательно выяснить,  не
имеет ли "Визирь" отношение к городской сети общепита.
   - А вы не боитесь так поздно возвращаться домой, Татьяна  Леонардовна?  -
вдруг поинтересовался майор. - Темень-то какая. А у меня служебная "семерка"
- могу подвезти, если что...
   Голос бархатистый, "короткошерстный", как называла Таня. Майор  наверняка
в разводе, брюнет, возраст - чуть  больше  тридцати,  курильщик  со  стажем,
щеголь, в постели требователен и неинтересен. Таня Лопатко  не  выдержала  и
хмыкнула в  трубку:  все-таки  профессиональные  дедуктивные  навыки  иногда
помогают ей избежать нежелательных знакомств.
   - Спасибо, но только что за мной выехал  муж,  -  сказала  она.  Зачем-то
добавила: - На серебристом "Саабе".
   - А может, все-таки?.. - сказал  майор,  будто  не  расслышав  про  мужа.
Видно, он тоже неплохо владел дедуктивными способностями.

   * * *

   В темноте ступни собственных ног казались ей  двумя  проворными  крысами,
безуспешно пытающимися обогнать друг дружку. Асфальта не  видно,  только  по
звуку шагов можно догадаться,  что  он  здесь:  твердый,  прочный,  покрытый
тонкой  пленкой  взбитой  грязи.  Уличные  фонари   едва   тлеют   сиреневым
карамельным светом. Если бы кто-то и в  самом  деле  захотел  отведать  этим
вечером свежей девичинки, Таня Лопатко, следователь горпрокуратуры с  вполне
безукоризненными  (особенно  в  этом  полумраке)  формами,  могла  сойти  за
подходящую кандидатуру. Пистолета у нее не было, бойцовских навыков -  тоже,
только коричневое удостоверение с золотым гербом, от  которого  пользы  ноль
целых, ноль десятых.
   Но Таня об опасности не думала.  Она  даже  успела  забыть  о  разговоре,
обидном, по большому счету, разговоре с майором  Липницким.  Плевать  хотела
она на этих мужиков. С высокой башни.
   По дороге домой Таня дала себе слово:  если  даже  окажется,  что  они  с
Денисом ищут одного и того же человека, и, следовательно, месяц или  два  им
суждено работать в одной связке - она не сделает ровным счетом ничего, чтобы
окрутить парня. Честное слово.
   Голубоглазый малютка, коль суждено ему появиться на свет, придет по сухой
чистой дорожке. Без грязи.

   * * *

   В дежурной части Центрального райотдела было тихо, как и всегда в дневное
время. Сидящий  за  пультом  по  ту  сторону  толстого  плексигласа  старший
лейтенант  узнал  Курбатова  и  поспешно  наклонился  к  окошку  для  приема
заявлений.
   - Что-нибудь надо, Александр Петрович?
   Важняк дружелюбно поздоровался. Когда хотел, он умел располагать  к  себе
людей.
   - Мы к Рожкову. А пока покажи нам "обезьянник".
   Из трех камер для задержанных две пустовали. В третьей ходил от  стены  к
стене здоровый мужик с оторванным рукавом куртки.
   - Гляди, - торжественно сказал Курбатов, подталкивая Дениса  к  круглому,
как иллюминатор, окошку, тоже забранному толстым  плексом,  в  нижней  части
которого были просверлены отверстия.
   Увидев лицо Петровского, мужик бросился к двери. От  неожиданности  Денис
отпрянул. Обитые железом дубовые  доски  погасили  удар  сильного,  тяжелого
тела.
   - За что, гады?! За что?!
   Могучие кулаки застучали по стальному листу.
   - Кто такой? - поинтересовался важняк.
   - Один негодяй, - пояснил дежурный. -  Несколько  судимостей,  сейчас  за
наркотики попался. Петруша его приволок час назад.
   - А как фамилия? - небрежно спросил Курбатов.
   - Сейчас...
   Старлей склонился над журналом.
   - Кружилин его фамилия.
   Денис остолбенел. Перед ним был убийца отца! Значит, вот о каком сюрпризе
говорил Александр Петрович...
   - Пошли! - важняк взял его под руку и повел за  собой.  Денис  машинально
переставлял ноги. Он думал, что тот разговор так и  останется  разговором  -
мало ли кто что обещает... Но  оказывается,  Курбатов  не  бросает  слов  на
ветер!
   Они поднялись на второй этаж и зашли в  кабинет  с  надписью:  "Начальник
криминальной милиции  подполковник  Рожков".  Хозяин  кабинета  -  худощавый
брюнет с медальным профилем и контрастной прядью  седых  волос  встретил  их
очень приветливо: вышел из-за стола, пожал руки и усадил в удобные кресла  у
окна.
   - Привезли, - сказал он Курбатову. - Можем закрыть на три дня за наркоту,
покрутить как следует. Но если не колонется, придется  выпускать  -  санкцию
никто не даст.
   - Почему? - удивился Курбатов. - Надо будет - я сам у Степанцова получу!
   Рожков развел руками:
   - Ну, если так...
   Денис понял: прокурор  города  для  подполковника  примерно  то  же,  что
Господь Бог, а Курбатов, соответственно - его наместник в Центральном РОВД.
   Брюнет прошелся от окна к  столу  и  обратно,  взглянул  на  Дениса  раз,
другой, потом спросил у Курбатова:
   - Так что делать будем?
   - Что обычно, - буднично ответил важняк. - Спускайте его в подвал.
   И, перехватив настороженный взгляд подполковника, добавил:
   - Это наш сотрудник - Денис Петровский, я ему доверяю.
   - Тогда другое дело, - улыбнулся тот.  -  Сейчас  все  подготовим,  минут
через десять я за вами Петрушу пришлю.
   - Это один, - сказал Курбатов, когда Рожков вышел. - А вот второй...
   Из внутреннего кармана пиджака он извлек сложенный вчетверо листок бумаги
с угловым штампом, машинописным текстом и замысловатой подписью.
   "На ваш запрос сообщаю, что  осужденный  Чепурной  отбывает  наказание  в
ИТК-6 с четвертого мая 1993 года, за это время проявил себя с  отрицательной
стороны,  является  злостным  нарушителем  режима  содержания,  неоднократно
водворялся  в  штрафной  изолятор,  на  меры  воспитательного  характера  не
реагирует, к  администрации  настроен  враждебно.  По  характеру  скрытен  и
осторожен, о преступлениях, совершенных  на  воле,  ничего  не  рассказывал.
Заместитель начальника колонии майор вн, службы Серебрянский".
   Денис протянул листок обратно, и следователь снова засунул его в карман.
   - Видал, какой гусь! Ну ничего... У меня есть обвиняемый, кличка  Гвоздь,
он у уголовников в большом авторитете. Я раз вышел, а на столе оставил  пару
бумаг, вроде забыл... А из них видно, что  этот  Чепурной  нам  дует  вовсю.
Через пару месяцев Гвоздь придет в "шестерку",  и  нашему  другу  крышка!  А
может, и раньше, если он маляву пошлет...
   Денис поежился. Да, Курбатов не бросает слов на ветер.  И  у  него  очень
длинные руки. Он никогда не думал, что  у  прокурорского  следователя  могут
быть такие длинные руки!
   - А с этим что будет? - он показал пальцем в пол, но  Александр  Петрович
понял все правильно.
   - Наркоту ему  засунули  внаглую,  чтоб  повод  был.  Я  сказал,  что  он
причастен к убийству на Базарной площади.  Сейчас  человека  три  будут  его
колоть. Можешь и  ты  душу  отвести  -  палкой  резиновой  или  ногами,  как
хочешь...
   - Да нет... А он правда замешан в убийстве?
   - Может, и замешан, - Курбатов пожал плечами. - Негодяй ведь редкостный.
   - По правде говоря, я не хочу смотреть, -  Денису  пришлось  сделать  над
собой усилие, чтобы это сказать. Ведь Курбатов старался  из-за  него  и  мог
обидеться за такую неблагодарность. Но важняк не обиделся.
   - А кто заставляет? Уйдем - и все дела. Ему от этого легче не станет.
   И неожиданно спросил:
   - А что ты  все  это  дело  крутишь  по  пожару?  Обвиняемый  умер,  надо
прекращать производство...
   - Да оно же с другим перекрестилось. Об убийстве водителей...
   - А-а-а...
   Дверь  распахнулась.  На  пороге  стоял  крепкий  парень   с   ярко-рыжей
шевелюрой.
   - Все готово, Александр Петрович!
   Курбатов встал.
   - Планы изменились, Петруша. Я позвонил на службу, шеф нас ищет. Поедем к
себе. О результатах позвони.
   - Обязательно, - улыбнулся опер.

   * * *

   На столе пасьянсом разложены пятнадцать фотографий. Две или  три  здорово
напоминали фотопробы на главную роль в "Кошмаре на улице  Вязов";  на  одной
симпатичный светловолосый парень смотрел так, будто ждал появления обещанной
птички. Очень разные лица.
   Сначала к столу была приглашена Давыдова. Девушка без  колебаний  указала
на небрежно  скадрированное  фото  человека  с  редкими  влажными  волосами,
прилипшими ко лбу. Это  был  Есипенко,  карточка  из  городского  уголовного
розыска. Та самая, о которой говорил Липницкий.
   Денис кивнул:
   - Хорошо, спасибо.
   Таня Лопатко видела его  сосредоточенное  лицо,  вспоминала  свои  редкие
профессиональные удачи и хорошо  догадывалась,  что  творится  там,  внутри.
Петровский взял  след,  он  был  взвинчен.  Сегодня  утром  Суровец  передал
результаты проверки штатных расписаний торговых точек  городского  общепита,
прибавив негромко: "Знаешь, в какое место я имел такую работенку?.." Один из
бывших одноклассников Газароса Димирчяна, как оказалось, работает  в  фирме,
имеющей в Тиходонске сеть закусочных и кафе. Единственный. И это  был  Павел
Есипенко. А фирма называлась "Визирь". Суровец  сообщил  еще  кое-что:  мать
Димирчяна опознала Есипенко на фотографии, она назвала его - "Павлик".
   Следом за Давыдовой вошла Бурак. Она с  любопытством  взглянула  на  двух
понятых, с еще большим любопытством, как показалось Тане, - на Дениса.
   - Пожалуйста, внимательно изучите все  фотографии,  которые  лежат  перед
вами, и скажите, есть ли среди них фото человека, который  напал  на  вас  в
кафе "Пилот", - попросил Петровский. - Если да, то  укажите  на  нее,  чтобы
понятые могли видеть ваш выбор.
   Бурак игриво провела языком за щекой, наморщила  лобик  и  уставилась  на
стол. Минуты три она молча рисовалась, делая вид, будто в самом деле  что-то
изучает. Денис терпеливо молчал, хотя нетерпение дрожало в нем как натянутая
тетива.
   -  Ну,  наверное...  -  протянула  наконец   девушка,   делая   пальчиком
спиралевидные движения над столом. - Наверное, этот вот. Да.
   Палец упал на фото Есипенко.
   - Спасибо, - выдохнул  Денис.  Кажется,  он  готов  был  расцеловать  эту
вихлястую шлюшку, у которой  задница,  Таня  почти  не  сомневалась,  вся  в
прыщах.
   Правда, радости у стажера поубавилось, когда приглашенный третьим номером
Роман Плыш не опознал никого.
   - Нет, этих