который вел  сухой,  как  дощечка,  кореец
Боря в Особом учебном центре. Пальцы скользкой змейкой взбирались  вверх  по
бедру, от беззащитной изнанки колена с просвечивающимися жилками - вдоль  по
ложбинке - до большой ягодичной мышцы. У Маши она не  очень  большая  -  два
округлых упругих полушария, симметрично разделенных ровной складкой... Здесь
нельзя торопиться, широкие плавные движения от центра к периферии  открывают
бледно-розовую ось  симметрии  с  твердым  коричневым  кружочком  в  центре,
запечатлеть которую не хватило искусства ни одному ваятелю...
   Потом спиралью вниз, с обязательным заходом на  внутреннюю  часть  бедра,
где лежит горячая тень внутреннего женского жара, где  эстетические  чувства
отступают на второй план, а на первый  выдвигаются  самые  что  ни  на  есть
естественные,  биологические,  животные  желания,  где  начисто   забываются
заповеди эмоционального, как дощечка, корейца  Бори:  "Тело  перед  тобой  -
только инструмент..." Еще выше...
   Маша что-то простонала.
   - Что? - выдохнул Макс.
   - Приятно... Такое блаженство...
   И  снова  вниз,  постепенно,  до  розовых  пяток,  до  кончиков  пальцев,
поджимающихся от щекотки, каждому пальчику - отдельное  внимание,  не  менее
десяти плавных движений. Маша заерзала,  хнычет,  бормочет  что-то,  тискает
подушку. Аромат геля  смешался  с  запахом  ее  разгоряченной  кожи,  сквозь
возбуждающий запаховый коктейль отчетливо пробивались биоволны  первобытного
призыва самки к самцу.
   Но Макс сдерживался, потому что ожидание близости не менее  приятно,  чем
сама близость. Просто не все умеют наслаждаться ожиданием...
   Снова вверх - ребрами двух ладоней,  короткими  энергичными  "рубчиками".
Раз, два, три, четыре, пять. Икры, бедра,  ягодицы.  Мышцы  под  смугловатой
кожей ходят волнами, на короткий миг зажигаются и гаснут светлые  поперечные
полоски. Дурманящий терпкий аромат кружит голову и убыстряет ток крови.
   - Хватит... Теперь погладь, - сдавленным голосом просит Маша. - Сильно.
   Она дрожит, зажмурив глаза и закусив угол подушки, длинное тело  в  свете
ночника отливает  светло-коричневым  блеском,  линия  позвоночника  медленно
прогибается посередине, когда пальцы Макса достигают "полюса  тепла"  (этому
кореец Боря их не учил), тело приподнимается  ему  навстречу.  Максу  трудно
сдерживаться, его тоже колотит мелкая дрожь, и дыхание - как на ринге  перед
третьим раундом.
   - Терпи, терпи, - хрипло говорит он, начиная  большими  пальцами  длинную
осевую линию  -  из  теплого  влажного  нутра  между  ритмично  сжимающимися
бедрами, вверх, вдоль спины и до самого  верхнего  позвонка,  спрятанного  в
затылочной  ложбинке.  Макс  раздвинул  густые  темно-каштановые  волосы   и
поцеловал Машу в затылок.
   - По правилам, надо размассировать позвоночник, - шепнул он  в  маленькое
ушко.
   - Позвоночник... потом...
   - Ну, раз так...
   Он пропустил руки у нее под мышками и,  перекрестив  их,  взял  в  ладони
маленькие затвердевшие груди. Тут же почувствовал, как разошлись под  ним  в
стороны скользкие от геля бедра и ягодицы  резко  двинулись  ему  навстречу.
Мгновение - и он был внутри, во влажном будоражащем жаре, который невозможно
переносить неподвижно, который требует ритмичных движений, сначала нежных  и
аккуратных, а потом резких, сильных и безжалостных, как штыковые удары. Маша
широко открыла глаза и тут же плотно сомкнула веки, закусила  губу,  обнажая
мелкие белые зубки. Нижняя  часть  ее  тела  ожила,  задергалась,  подаваясь
навстречу  Максу,  а  голова  крутилась,  будто  в  поисках  более  удобного
положения, вминаясь в подушку то одной, то другой щекой.
   Макс, не переставая двигаться, целовал ее в шею, за ушами, в уголки  губ.
Они были похожи на двух больших рыб, бьющихся  на  широком,  покрытом  синим
бельем берегу. Маша достала из-под себя его руку, урча  и  постанывая  взяла
губами большой палец, прикусила, потом всосала в себя,  облизала  язычком  и
деловито заработала головой вверх-вниз, вверх-вниз! Как  будто  это  был  не
палец, а совсем другая часть тела...
   Это до предела возбудило  Макса,  он  удвоил  усилия  и  тугими  толчками
низвергся в томительный влажный  жар,  ожидающий  и  настоятельно  требующий
именно  такой  жертвы.  Маша  ощутила  эти  мокрые  толчки,  физиологический
разговор двух тел шел между ними напрямую, минуя мозг,  сознание  и  речевой
аппарат - основной биологический инстинкт делал  ненужными  мысли,  слова  и
прочие атрибуты цивилизованности... Машины стоны становились  все  громче  и
перешли в крики,  всхлипы  и,  наконец,  пронзительный  животный  вой.  Тело
девушки прогнулось в пояснице,  заколотилось  как  в  лихорадке,  выгнулось,
переломилось пополам и обессиленно упало на кровать.
   - Ринат! О Ринат! - вырвалось из закушенного рта. Карданова будто окатили
холодной водой. Точнее, холодными помоями.
   - Что?!
   Тяжелая ладонь хлестко обрушилась  на  влажный  от  пота,  погруженный  в
подушку красивый женский профиль,  живописно  переплетенный  растрепавшимися
волосами. Раз, второй, третий!
   - Меня зовут Макс! Макс! Помни, с кем трахаешься, сука!

   * * *
   О ЧП по дороге из аэропорта  он  доложил  Яскевичу,  но  тот  лишь  пожал
плечами.
   - У нас никто не знал, когда вы прилетаете,  даже  мы  с  генералом.  Это
случайность. Чистая уголовщина. Сейчас столько бандитов развелось...
   - Я могу получить оружие для самообороны? Подполковник замялся.
   - Зачем оно вам? Мы же не армия, не милиция... И, понизив голос,  перешел
на доверительный тон:
   - Подстрелишь кого-нибудь - неприятностей не оберешься! Или  потеряешь...
Без него спокойней!
   В приемной пришлось долго ждать, пока Золотарев освободится. Но когда они
зашли в кабинет, тот вышел из-за стола и радостно пожал Карданову руку.
   - С возвращением, Максим Витальевич. Как съездил?
   - Спасибо, нормально... Свидание дали без проблем, правда,  видел  только
отца, мать приболела... Ну а он не сломлен и настроен  держаться  до  конца.
Потом собирается домой. Как я понял, никаких вербовочных подходов  англичане
не делали...
   Двухстраничный  отчет  о  поездке  лежал  на  столе  генерала,   но   тот
предпочитал личные впечатления.  И  стычки  с  бандитами  его,  конечно,  не
интересовали.
   - А что с мамой? Что-то серьезное?  -  На  лице  Золотарева  отобразились
искреннее  участие  и  забота.  Для  человека,  две  трети  жизни  отдавшего
разведке,  это  было  не  такое  уж  сложное  физиогномическое   упражнение:
вертикальная складка у переносицы, чуть присобранные вперед губы,  тревожный
взгляд, направленный точно в зрачки собеседника.
   - Нет, - сказал Макс. - Давление подскочило... А отец бодрый,  загорелый,
похож на чемпиона по теннису. Куда до него московским пенсионерам!
   Неожиданно вспомнились вчерашние слова Маши об Алексее Ивановиче.
   - Кстати, он выглядит намного моложе Веретнева, хотя они одногодки...
   - Выходит, не  тюрьма,  а  санаторий?  -  Золотарев  весело  взглянул  на
Яскевича. - Я всегда говорю: главное  материальное  преимущество  российских
разведчиков перед западными заключается в том,  что  в  случае  неудачи  нам
приходится сидеть в их тюрьмах, а им - в наших...
   Тот кисло улыбнулся, но Макс не поддержал шутку.
   - Это внешнее впечатление. Попробуй посиди двадцать восемь лет...  Просто
отец железный человек! И  вообще...  Они  с  матерью  герои.  Разве  они  не
заслужили наград? Отец беспокоится: помогут ли с жильем, а  по-моему,  им  и
ордена положены!
   - Конечно, - кивнул Золотарев. - Мы проработаем этот  вопрос.  Займитесь,
Станислав Владимирович.  Может  быть,  есть  смысл  уже  сейчас  подготовить
наградные листы.
   Яскевич без энтузиазма кивнул. Лицо его оставалось кислым.
   Шифрограмма из Франции пришла сегодня утром. Рональд  Пиркс  проживает  в
Ницце с 1972 года, тогда же купил  ресторан  "Барракуда",  который  является
резидентурой американской разведки. Вчера Рональд Пиркс  опознан  как  Томас
Томпсон с вероятностью сто процентов.
   Непосредственно отвечал за Томпсонов начальник сектора,  и  хотя  никакой
вины Яскевича во всем этом не было, а в 1972 году  он  еще  учился  в  пятом
классе, по всем правилам бюрократических игр ему светил строгий выговор  или
даже неполное служебное соответствие.
   - Вы блестяще выполнили задание, Максим Витальевич,  -  широко  улыбнулся
генерал. - Думаю, что в ближайшее время вам будет предложено  еще  одно,  не
менее важное и перспективное.  А  пока  напишите  очень  подробный  отчет  о
поездке. Можете быть свободны.
   Самым осведомленным в этом кабинете был сам Золотарев, ибо он один знал о
предстоящей операции "Доверие". Предел компетентности Яскевича ограничивался
предательством Птиц. Карданов, кроме того, что он навестил отца в английской
тюрьме, вообще ни о чем не подозревал.  Если  прибегать  к  профессиональной
терминологии, его использовали вслепую.
   Макс встал. Десять лет назад он ответил  бы  не  раздумывая,  как  учили:
"Служу Советскому Союзу!" А что сейчас принято говорить?  "Служу  Российской
Федерации"? Или - "Рад стараться"? "Всегда готов"? "Оправдаю доверие"?
   Он не знал, что отвечать, и потому вышел молча.

   * * *
   Апрель на Лазурном берегу - переходный месяц. Лыжный сезон в  Альпах  уже
заканчивается, но купальный на побережье  еще  не  начался.  Мало  туристов,
свободны кафе и рестораны, пустуют гостиницы. Мертвый сезон.
   В Ницце уже пригревало солнышко, термометры показывали  плюс  пятнадцать,
девушки  сняли  шубки  и  прогуливались  по  Променад  дез  Англе  в  легких
курточках, коротких юбках и туфлях  на  шпильках.  Проносящиеся  мимо  лихие
мотоциклисты кричали им подходящие случаю банальности.
   Из ресторана отеля "Негреску" была  хорошо  видна  лазурная  гладь  бухты
Ангелов,  набережная,  пальмы,  девушки  и  мотоциклисты  -  верные  приметы
наступившей весны. Но двое мужчин за столиком у  окна  не  обращали  на  них
никакого внимания.
   - Почему вас это так обеспокоило, Рон? Ведь  мы  ожидали  показа  и  были
уверены, что он все равно когда-то произойдет! И  от  пластической  операции
отказались именно поэтому!
   Оптовый торговец рыбой Ричард Уоллес, он же - региональный  представитель
Центрального разведывательного управления США на юге  Франции,  с  аппетитом
уплетал густой луковый суп. Ему  было  пятьдесят  девять  лет,  выглядел  он
немного старше, может быть, из-за грузной фигуры и оплывшего книзу  лица,  а
может, из-за  скорбного  выражения  много  повидавших  глаз,  которым  часто
доводилось наблюдать за далеко не самыми приятными сторонами жизни.
   - Другое дело - почему именно сейчас? Он на миг прервал  свое  занятие  и
поверх наполненной ложки посмотрел на собеседника.
   - Что послужило поводом к столь позднему показу? Ведь что-то  обязательно
произошло!
   Владелец ресторанчика "Барракуда" Рональд Пиркс - резидент ЦРУ в Ницце  -
пожал плечами. Перед ним на тарелке стыло каре ягненка, но он лишь бокал  за
бокалом пил красное "Шатонеф-дю-Пап" и не притрагивался к еде.
   - Я  не  обеспокоен.  Это  называется  совсем  по-другому...  Я  потрясен
встречей с сыном...
   Зал ресторана был  почти  пуст.  Очень  тихо  играла  музыка,  гармонично
дополняя белоснежные накрахмаленные  скатерти,  серебряные  приборы,  тонкий
фарфор посуды, а главное - виртуозное мастерство местных поваров.  Официанты
внимательно наблюдали за  обедающими,  незаметно  подливали  вино,  бесшумно
меняли пепельницы. Они  считали  Пиркса  англичанином  и  не  видели  ничего
странного в том, что он встретился с соотечественником  и  обсуждает  с  ним
какие-то проблемы.
   -   Извините,   Рон,   но   вы   никогда   не   производили   впечатления
сентиментального человека. Кстати, вы убеждены, что  это  был  действительно
ваш сын? - небрежно спросил американец.
   - Конечно! Никаких сомнений! Он тоже был потрясен до  глубины  души...  Я
видел его глаза... Это не сыграешь!
   - Сыграть можно все, Рон,  -  печально  вздохнул  Уоллес.  -  И  сыновнюю
любовь, и супружескую  страсть,  и  девичью  невинность...  Все  зависит  от
поставленных целей, материальных затрат и  подбора  исполнителей.  Ну  и  от
режиссуры, конечно. Так что вас заботит?
   Пиркс допил очередной бокал вина и отрезал  наконец  кусочек  нежнейшего,
пахнущего дубовыми углями и провансальскими травами мяса. Но до рта так и не
донес.
   - Предательство, Дик, вот что меня заботит. Не то большое предательство -
в конце концов, у нас  просто  не  было  разумного  выбора...  Предательство
маленького человечка... Ведь он нуждался в нас куда больше, чем  огромная  и
могучая родина, которая прекрасно обошлась без двух своих граждан!  Если  бы
он остался с нами, его ждала совершенно другая жизнь. Да и с Лиз,  возможно,
все было бы по-другому...
   - Послушай, Рон, но ты же сам  отвез  мальчика  связнику  из  посольства,
причем прямо у нас под носом, - мягко возразил Уоллес. Они  работали  вместе
уже много лет и почти подружились, в особо откровенные минуты американец  по
праву старшего переходил на "ты". Это подчеркивало доверительность общения.
   - Да, я это сделал. Но тогда мы собирались всю жизнь просидеть в  тюрьме.
А потом... Мы изменили жизнь себе, но забыли о ребенке.  Он  рос  в  детском
доме, над ним ставили эксперименты, стирали память...
   - Вы чувствуете вину, Рон? Комплекс вины и без того  мучил  вас  все  эти
годы... Но разве вы могли что-нибудь для него сделать?
   - Не знаю. Наверное, мог. Если бы  захотел.  Но  я  просто  не  думал  об
этом... А теперь думаю! Потому что вина перед абстрактной родиной  ощущается
куда менее болезненно, чем перед собственным сыном. Напоследок он спросил  у
меня свое настоящее имя... Он даже не  знает  своего  имени!  Вот  что  меня
мучит, Дик. Я не знаю, как искупить эту свою вину...
   Уоллес отодвинул тарелку и промокнул губы салфеткой. Официант  немедленно
забрал прибор и почтительно осведомился:
   - Голуби готовы, месье, прожарка средняя. Можно подавать?
   Американец  кивнул.  И,  дождавшись,  пока  официант  отойдет,  продолжил
беседу:
   - Сентиментальность вредит нашей работе, Рон. Поэтому я попытаюсь вас  от
нее излечить.
   - Вот как? - Пиркс саркастически усмехнулся. Но Уоллес не обратил на  это
внимания.
   -  В  Лондоне  ваш  сын  встречался  с  русским  резидентом.   Сотрудники
резидентуры следили за вашей  машиной  с  момента  выезда  из  тюрьмы...  Не
исключено, что они уже знают, где вас искать.
   Усмешка сошла с лица Пиркса.
   - Так что сын попросту исполнял задание родины  -  так,  кажется,  у  вас
говорится? И если ваши  бывшие  начальники  решат  ликвидировать  предателя,
то... Не исключаю, что именно ему и поручат эту акцию. Так он  сможет  смыть
позор родительской измены и доказать свою лояльность властям...
   - Не может быть, - сказал побледневший  Пиркс  и  осекся.  Столь  детские
заявления недопустимы для профессионала. Уж он-то хорошо знал,  что  в  этом
мире может быть решительно все.
   Принесли жареных голубей, и Уоллес с прежним аппетитом принялся  за  еду.
Излеченный от сентиментальности Пиркс тоже взялся за свое блюдо.  И  тут  же
подумал, что это ошибка - ни француз, ни англичанин не  станут  есть  вконец
остывшего барашка.  Это  типично  русская  манера.  Уоллес  придает  большое
значение деталям и сейчас наверняка сделает замечание за демаскирующий жест.
И действительно, американец поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза.  Но
сказал не то, чего ожидал Пиркс.
   - И все же - почему именно сейчас? - задумчиво спросил он.

   * * *
   В разведке ничего не делается  случайно.  Проверять  Птиц,  провалившихся
двадцать восемь лет назад, никто бы не стал, если бы давние события не  были
напрямую связаны с сегодняшним днем. С операцией  "Доверие"  -  обеспечением
возможностями внешней разведки получения Россией кредита  от  Международного
валютного фонда.
   - Таким образом, факт перехода Томпсонов на сторону  главного  противника
можно считать стопроцентно установленным,  -  сидя  на  краешке  "гостевого"
кресла, докладывал генерал Золотарев.
   Новый  директор  Службы   внешней   разведки,   в   отличие   от   своего
предшественника, был не политиком, а разведчиком,  поэтому  его  фамилию  не
знали журналисты, его фото не публиковалось в газетах, он никогда  не  давал
интервью. Недавно ему присвоили звание генерал-полковника,  но  восторженные
сообщения об этом  так  и  не  попали  в  прессу.  Он  откинулся  в  высоком
вертящемся кресле и внимательно слушал, не перебивая и не задавая  вопросов.
Кроме Поликарпова и начальника Управления "С", в просторном кабинете  никого
не было, что  подчеркивало  исключительную  конфиденциальность  обсуждаемого
вопроса.
   - И анализ поведения Бена после провала Птиц показал, что  он  тоже  стал
работать под контролем американцев. Как это все  сказалось  на  его  молодом
секретаре,  сказать  трудно,  но   с   большой   долей   вероятности   можно
предположить, что  он  разделял  симпатии  и  антипатии  своего  патрона,  -
продолжал Золотарев.
   Он был совершенно спокоен, потому что не нес ответственности  за  события
начала семидесятых. Более того,  он-то  и  вытащил  их  из  глубин  времени,
очистил от маскировочной паутины легендированной лжи  и  умелых  имитаций  и
преподносит своему руководству в истинном виде.
   - Какие отношения были у Бена с Линсеем? - спросил наконец директор.
   Он не выглядел на свои пятьдесят два года - скорей всего потому,  что  не
разъелся и не  обрюзг,  как  другие  генералы,  особенно  многозвездные.  Те
становятся жертвами специфического образа  жизни:  в  эпоху,  когда  карьера
определяется не личными качествами, а полезными связями,  досуг  обладателям
лампасов приходится  проводить  в  "тусовке"  себе  подобных,  где  интересы
сводятся  не  к  обсуждению  книг,  кинофильмов   или   проблем   зарождения
цивилизации, а к жратве и пьянке. Не будешь пить и жрать  -  карьере  конец,
будешь - разжиреешь и обрюзгнешь. Обычно выбирают  второй  путь,  даже  если
здоровье подталкивает к первому: гипотетическая  возможность  смерти  пугает
меньше, чем реальная отставка.
   Поликарпов в баньки и на охоты не ездил, к тому же практически не пил, но
он был опытным разведчиком,  хорошим  психологом  и  прекрасным  аналитиком,
именно он в свое время добыл чертежи космического челнока "Шаттл" и имел три
боевых ордена за работу "в поле". Поэтому его нестандартный предшественник -
политик и интеллектуал - поставил его во главе Службы. И не ошибся: ни  один
жирный генерал не придумал бы операцию "Доверие".
   - Он заменил молодому человеку отца, - ответил Золотарев.
   Сам он, хотя и  был  сторонником  здорового  образа  жизни,  "поддерживал
отношения" с нужными людьми, а потому,  несмотря  на  утренние  пробежки,  в
поясном ремне пришлось пробить уже  вторую  дырку.  Поликарпову  он  немного
завидовал, причем не столько фигуре, сколько умственным  способностям.  Ведь
его  недавнее  торжество  над  Яскевичем  было  достигнуто  благодаря  этому
худощавому аскету: именно он раскопал цепочку "Птицы -  Бен  -  Линсей",  он
нашел и личное дело Карданова. Благодаря ему Золотарев  единственный  раз  в
жизни ощутил радость интеллектуального превосходства.
   - Лорд Колдуэлл дал Линсею образование, ввел в высшее общество и оказывал
протекцию вплоть до своей кончины.
   - А что насчет этого... - Поликарпов постукал  полусогнутыми  пальцами  -
большим и указательным. Золотарев покачал головой.
   - Сведения об  их  интимной  связи  подтверждения  не  нашли.  Есть  лишь
сообщение Томпсона, да и то не в категорической форме:  так,  предположения,
подозрения... Во всяком случае, прямыми доказательствами мы не  располагаем.
Хотя, с другой стороны, степень вероятности велика: эта  английская  система
закрытых мужских школ  делает  гомосексуализм  достаточно  распространенным,
отношение к нему довольно терпимое... Вполне допустимый спутник пат