омпаниях Цезарь встречался с  друзьями  своих
однокашников - тоже руководителями различных уровней  -  и  впоследствии
мог заходить в их кабинеты без стука.
   Он никогда не просил для себя лично: хлопотал для  колхоза  "Рассвет"
или "Заря", представлял необходимые документы, так что все было  законно
и  официально,  требовалось  только  небольшое  участие,  желание  пойти
навстречу. И он его получал вместе с визами, подписями, резолюциями.
   Для хозяйств Цезарь Волопасский был золотым человеком, так как с ходу
решал самый безнадежный, годами не сдвигаемый с мертвой точки вопрос.
   Он перерос роль бригадира шибаев, превратившись, по существу, в хода-
тая по хозяйственным делам.  Бригадирство  являлось  формой  официальной
связи с колхозами-заказчиками да возможностью получать вознаграждение за
свои услуги.
   Расчеты со строителями шли через руки Волопасского, члены бригады по-
лучали до тысячи в месяц, сам Цезарь, не зарываясь, расписывался в ведо-
мости за полторы.
   Такого рода деятельность безгрешной не бывает, логика событий  требо-
вала, чтобы Волопасским рано или поздно заинтересовалась служба БХСС. Но
случилось по-другому.
   Цезарь был жизнелюбом. Вкусные обеды, марочные вина, дорогие коньяки,
азарт ипподрома... Вокруг него всегда крутились приятели, он не мелочил-
ся, и все это знали, бурлеск, веселье, шоколад, шампанское, яркие  тряп-
ки... Как мотыльки на огонь, летели на Волопасского девицы определенного
сорта. Цезарь отбирал красивых. Отношения между ними складывались легко,
просто и бездумно, так же легко обрывались, но в любой момент могли сно-
ва возобновиться.
   Волопасский щедро дарил подарки, катал подруг на такси, возил к морю,
помогал в житейских делах. Даже после происшедшего все его бывшие любов-
ницы сходились в мнении, что он был хорошим, добрым, отзывчивым  челове-
ком.
   Таня Линник скиталась по чужим углам и попросила Цезаря помочь ей по-
лучить квартиру. Тот пообещал - он любил показать себя влиятельной фигу-
рой. Посоветовал собрать нужные документы, стать на квартирный учет.
   Тем временем на ниве шибайничества произошли серьезные перемены.  На-
чалось все с разоблачения нескольких наемных бригад, бригадиры которых в
сговоре с руководителями хозяйств разворовали сотни тысяч рублей. Прошли
громкие судебные процессы, были вынесены частные определения,  выступила
пресса. Облисполком запретил  колхозам  пользоваться  услугами  самодея-
тельных строителей, управление сельского  хозяйства  проводило  сплошные
проверки соблюдения штатно-финансовой дисциплины, полетели со своих кре-
сел многие приятели Волопасского. А сам он оказался не у дел.
   Выбитый из привычной колеи, Волопасский растерялся.  Деньги  закончи-
лись очень быстро, куда идти работать, он не знал, тем более что обычная
месячная зарплата могла обеспечить его жизнь по ставшим привычными  мер-
кам не более чем на два-три дня.
   Он кинулся по колхозам, вспоминая, где, когда и сколько ему  недопла-
тили, но из этой затеи ничего не вышло.
   Надвигались праздники, жене он обещал увлекательную поездку, приходи-
лось лихорадочно врать, что вот-вот ему должны выплатить крупную  сумму,
надо только подождать чуть-чуть, самую малость.
   А на горизонте снова появилась Таня Линник со своей  просьбой.  Воло-
пасский повел ее в крупный строительный трест, посадил в приемной, а сам
зашел к управляющему - одному из тех шапочных знакомых, с которым как-то
раз вместе ловили рыбу. Поговорил десять  минут,  посетовал  на  трудные
времена, спросил, не найдется ли для него место в юридическом  бюро  или
отделе снабжения. Потом вышел к Тане Линник и сообщил, что все в  поряд-
ке: ее включат вместо выбывшего члена кооператива, дом сдается в следую-
щем квартале, надо довершить формальности и внести паевой взнос.
   Таня Линник сняла с книжки деньги, снесла в ломбард зимние вещи и зо-
лотые украшения, позанимала у знакомых. Когда в следующий раз она встре-
тилась с Волопасским, в ее сумочке лежали четыре тысячи рублей.
   Теперь Волопасский привел ее в исполком и  скрылся  за  внушительной,
обтянутой кожей дверью. Там работал соученик, и Цезарь поделился  с  ним
планом: собрать однокашников, чтобы отметить двадцатилетие  их  выпуска,
организационные хлопоты он, разумеется, брал на себя.
   Пока бывшие студенты беседовали, вспоминая молодые годы, Таня  Линник
отчаянно волновалась. Но вот наконец дверь  в  приемную  распахнулась  и
сияющий Волопасский гордо потряс какими-то бумагами:
   - Порядок, дело сделано. Поедем, обмоем.
   В загородной шашлычной выпили за будущее новоселье, затем Водопасский
предложил прогуляться в рощу. Там и нашли на следующий день Таню  Линник
задушенной.
   Раскрыть преступление не составило труда. Хотя Волопасский  предупре-
дил, чтобы она никому не рассказывала, куда и с  кем  идет,  но,  видно,
Линник чувствовала исходящую от "доброго и отзывчивого  человека"  опас-
ность, потому что оставила дома записку: "Если я не вернусь, ищите Цеза-
ря".
   Цезаря Волопасского нашли в столичной гостинице, где  он  с  присущим
ему и привычным размахом проводил праздники. Слово, данное  супруге,  он
сдержал - отдых удался на славу: номер "люкс", увеселительные поездки на
такси, рестораны, шумные компании новых друзей, словом, все, как обычно.
Жене он сказал, что один из задолжавших ему  колхозов  выплатил  наконец
кругленькую сумму. Деньги были небрежно рассованы по карманам пиджака  -
оставалось почти три тысячи.
   Все, кто знал Волопасского, не хотели верить в  происшедшее:  "Цезарь
не из тех людей. Подумаешь, четыре тысячи! Мало  через  его  руки  денег
прошло? Он же деловой мужик, ну, афера какая, хищение - это он еще  мог,
но убийством себя замарать - извините! Тут чтото не так".
   Он признался сразу, на первых допросах, лишь корыстный мотив отрицал:
якобы Линник передала ему деньги для сохранности, потом они поссорились,
он пришел в ярость, а когда опомнился, было уже поздно...
   Могло показаться, что Волопасский изворачивается,  пытается  избежать
высшей меры, но когда ему предоставили последнее слово, он глухо, но от-
четливо проговорил: "Я убийца. Прошу меня расстрелять. Не хочу жить".
   Ему дали пятнадцать лет. После суда он пытался покончить с собой.
   - Так что скажешь про Волопасского?
   - Волопасский не исключение. На убийстве он сломался, жить  не  захо-
тел, попросил расстрела - это достаточно непривычно. А в остальном? Осу-
дил себя, пришел в ужас, пытался очиститься? Нет, обычная история: "Себя
не помнил, как все получилось, не знаю, деньги взял случайно".  Вроде  и
не особенно виноват. Самоубийство не получилось - и ничего, живет. Ест с
аппетитом, спит крепко, смотрит кино в клубе, передачи получает.  Небось
рассказывает, что попал случайно.
   А вот другая история: на днях пьяный ножом ударил  прохожего.  Ни  за
что. И туда же: "Это все он - дал бы мне закурить, ничего бы и не было".
В чем же разница между ним и Цезарем? Один - опустившийся бродяга,  дру-
гой - лев полусвета. Но и в нем было чтото этакое: недаром Линник запис-
ку оставила... А в остальном полное сходство.
   Да так всегда: каждый находит себе смягчаюшие  обстоятельства.  Пусть
притянутые за уши, глупые, пусть для окружающих их  нелепость  очевидна,
ничего, сойдут для самого себя, для дружков,  родственников,  соседей  -
для всех, кто хочет, чтобы они были.
   Возвращаясь после обеда к себе, я привычно огляделся на этаже.  Длин-
ный пустынный коридор упирался в окно, яркие солнечные лучи  высвечивали
плавающие в воздухе бесчисленные пылинки, казенные стулья у стен,  жест-
кие с вытертыми сиденьями, отбрасывали длинные тени.
   У окна спиной ко мне стояла женщина, высокая,  стройная.  Я  подумал,
что это Рита, но тут же понял, что  ошибся.  Когда  щелкнул  замок,  она
обернулась, но против солнца лица видно не было, только светлым  ореолом
вспыхнули волосы, как нимб какой-нибудь Богородицы на  старинной  иконе.
Наверное, красивая. Интересно, кого она ждет?
   Оказалось - меня. Когда она без стука распахнула дверь и положила  на
стол повестку, я быстро прокрутил в памяти, по какому делу и в  качестве
кого может проходить у меня такая дама.
   Худощава, тонкие черты лица, красивые задумчивые глаза, маленькая го-
ловка на длинной шее. Подчеркнуто прямая спина, плечи шире бедер,  длин-
ные тонкие ноги. Несмотря на рост, высокая "шпилька", безукоризненно си-
дящий дорогой велюровый костюм, который не купить в  свободной  продаже.
Картинка из французского журнала мод.
   В прошлом году, когда обворовали городской Дом моделей, ко мне прихо-
дили многочисленные свидетельницы - яркие, экзотические  пташки-манекен-
щицы, модельеры, со стандартными фигурами, в  броских  ультрасовременных
нарядах, и это служило коллегам источником  однообразных  и  не  слишком
остроумных шуток. Но сейчас у меня в производстве не было ни одного  по-
добного материала.
   Разглядывание посетительницы затянулось, и уголки ее губ  дрогнули  в
едва заметной улыбке. Я перевел взгляд на повестку и чуть  не  присвист-
нул:
   - Это вы - Нежинская?!
   Улыбка стала явной.
   - Да, Нежинская Мария Викторовна. Почему вас это удивляет?
   Я достал нужную папку и вытряхнул маленькую фотографию.
   - Вашего фотографа следует привлечь к  уголовной  ответственности  за
такой снимок!
   Нежинская рассмеялась. Она не стала говорить обычных в подобных  слу-
чаях слов о своей нефотогеничности, просто приняла комплимент как  долж-
ное, так же, как свое право без стука входить в любую дверь. Но я не со-
бирался говорить ей комплиментов! А выходит -  сказал.  Впрочем,  скорее
она своей реакцией превратила нейтральную фразу в  комплимент.  Пожалуй,
ухо с ней надо держать востро!
   - Садитесь.
   - Спасибо.
   Села она аккуратно на краешек стула, положив изящную кожаную  сумочку
на плотно сдвинутые колени.
   - У вас, наверное, уйма работы, как в фильмах про следователей?
   Держалась Нежинская уверенно, даже первой начала разговор,  превращая
допрос в светскую беседу.
   - Я не следователь.
   Она вопросительно подняла брови, ожидая разъяснении, но я  перехватил
инициативу вовсе не для того, чтобы объяснять разницу между следователем
и инспектором ОУР.
   - А как вам работается?
   Она улыбнулась:
   - Работа как работа.
   - Как себя чувствуете?
   - Почти нормально.
   Улыбка ей шла, и она это знала, поэтому выработала манеру, разговари-
вая, улыбаться.
   - При резких движениях рана побаливает, но это  скоро  пройдет.  Врач
сказал, что мне повезло.
   Она опять обаятельно улыбнулась.
   - Потому что в вас выстрелили?
   Почувствовав мое раздражение, она стала серьезной.
   - Ну что вы! Потому что не попали.
   - А кто мог в вас стрелять?
   - У меня уже спрашивали. - Нежинская совсем по-девчоночьи пожала пле-
чами. - Но я не знаю. Тут какая-то ошибка.
   Она поморщилась, видно, пошевелила рану, и мне стало ее  жаль,  разом
пропала настороженность и желание ловить на мелких неточностях и  проти-
воречиях в предыдущих показаниях. Я все-таки попробовал зайти то с одно-
го, то с другого бока, но слышал одно и то же: не знаю, ума не  приложу,
понятия не имею.
   В том, что не касалось происшествия. Нежинская  была  словоохотливой,
непринужденно поддерживала разговор,  по  своей  инициативе  пересказала
несколько городских сплетен, вспомнила забавный случай  из  студенческой
жизни.
   Она была приятной собеседницей и вообще производила хорошее впечатле-
ние.
   Чувствовалось, что она привыкла быть в центре внимания и умеет  такое
внимание поощрять. Это могло ничего не значить, а  могло  значить  очень
многое.
   Беседа затянулась. Мы проговорили почти час, хотя протокол  получился
коротким - неполный лист специального бланка.
   Когда Нежинская подписывала показания, я заметил, что у нее крупнова-
тые кисти, сильно выраженные суставы пальцев и морщинистая кожа рук. На-
до сказать, что общего впечатления эти недостатки не портили и компенси-
ровались ухоженными, миндалевидной формы ногтями, покрытыми  перламутро-
вым лаком. С таким маникюром не очень-то удобно стирать, мыть полы,  го-
товить.
   - Когда вы выписались из больницы? - спросил я напоследок, чтобы  за-
полнить паузу между окончанием допроса и прощанием.
   - Позавчера. Еще с неделю амбулаторное лечение. Ужасно надоело. Неве-
зучий у меня этот год - третий раз по врачам: уколы, лекарства.
   - Почему третий?
   - Что?
   Переспросила она довольно естественно, но что тут переспрашивать?
   - Почему третий раз вы обращаетесь к врачам?  Что  с  вами  случалось
первые два раза?
   - Ах, вот вы о чем.
   Нежинская легко поправила прическу. Умышленно сделанная пауза?
   - Не так давно я попала в аварию. Переходила  улицу  -  на  Фонарной,
напротив промтоварного, там стояла очередь, давали какую-то ткань краси-
вую, думаю, дай посмотрю. Ну, и угодила под машину. Хорошо, водитель за-
тормозить успел - ушибы, синяки, легкое сотрясение мозга. Провалялась  в
клинике почти месяц. И вот опять.
   - А второй раз?
   Нежинская непонимающе посмотрела на меня.
   - В связи с чем вы второй раз попали к врачам?
   - Ну... После аварии меня отвезли в травмопункт, оттуда я  ушла,  до-
мой, а потом стало хуже, пришлось лечь в больницу. Вот я и считаю -  два
раза.
   У меня снова возникло двойственное ощущение, такое же, как при  прос-
лушивании фонограммы.
   Смотрит Нежинская открыто, голос искренний, убеждающий, а  объяснение
какое-то совершенно беспомощное и явно неправдоподобное.  Так  могла  бы
отвечать девочка шестнадцати лет, а  она,  совсем  непохожа  на  наивную
простушку, скорее наоборот, в Марии Викторовне чувствуется этакая  иску-
шенность.
   Если человек врет, он прокалывается на мелочах, второстепенных  дета-
лях. Но сейчас речь даже не о второстепенном -  посторонний  вопрос,  не
имеющий отношения к делу, официальный протокол уже  составлен  и  подпи-
сан... Непонятно.
   На прощание Нежинская еще раз улыбнулась, и я проводил ее  до  двери,
хотя вообще не имею такой привычки и сейчас тоже не собирался этого  де-
лать.
   Черт возьми, как ей удаются подобные штуки? Флюиды какие-то, биотоки,
неотразимое обаяние?
   Нежинская, безусловно, располагала к себе, и чего я цеплялся к ней со
всякими глупыми вопросами? Сколько раз попадала в больницу, да как лечи-
лась, да какая авария... Кстати!
   Если бы меня спросили, я вряд ли смог бы объяснить, зачем позвонил  в
ГАИ и запросил данные по наезду на пешехода у промтоварного магазина. Но
я это сделал и получил ответ, что в текущем  году  ни  одного  подобного
происшествия на улице Фонарной не зарегистрировано.
   Неужели соврала? Но зачем?!
   Я набрал номер травматологического пункта. Здесь подтвердили: да, три
месяца назад с автодорожного происшествия доставлена  гражданка  Нежинс-
кая. Ей оказана первая помощь, выписано направление на госпитализацию.
   Странно. Раз пострадавшая госпитализирована, авария не могла  не  по-
пасть в сводку происшествий и учеты ГАИ. Возникшее противоречие следова-
ло разрешить.
   "А нужно ли? - спросил я сам себя. - Какое мне дело до  этой  аварии,
до полноты учета происшествий  госавтоинспекцией,  до  противоречий,  не
имеющих отношения к выстрелу в окно квартиры Нежинской? Этак можно зако-
паться по уши и никогда в жизни не переварить обильный поток лишней  ин-
формации!"
   Тем более что полезных данных у нас практически нет. Я полистал дело.
Да, такого у меня еще не было. Ну понятно, неудачи, топтание  на  месте,
досадные, а иногда извинительные ошибки - это,  конечно,  случается.  Но
чтобы совсем ничего... Груда скользких, округлых, выскальзывающих из рук
разрозненных фактиков, не имеющих прямого  отношения  к  делу.  Довольно
пухлая папка - все равно что пустая.
   Оставалось рассчитывать, что по месту работы Нежинской удастся  уста-
новить какие-нибудь новые обстоятельства. Но, честно говоря, я на это не
очень надеялся.


   Глава седьмая
   ИНСТИТУТ

   Научно-исследовательский институт проблем передачи информации  разме-
щался в новом четырехэтажном здании кубической формы. Войдя в вестибюль,
можно было сразу определить, что оборонной тематикой здесь и не  пахнет:
ни турникетов, ни охраны с револьверными кобурами -  обычная  деревянная
стойка, за которой подслеповатый вахтер мирно читает газету. Все как два
месяца назад.
   Заместитель директора до науке пояснил, что работами закрытого харак-
тера институт не занимается и в ближайшие двадцать лет заниматься,  оче-
видно, не будет.
   Тогда я спросил, какой перспективный  метод  разрабатывается  в  этих
стенах в настоящее время. С равным успехом можно было посадить Кабаргину
за шиворот разъяренную пчелу. Он буквально подскочил  в  своем  глубоком
кресле, покрылся красными пятнами и даже раздулся от возмущения.
   - Перспективный метод?! Ха-ха-ха! Чушь, а не метод!  Это  всего  лишь
самореклама Элефантова!
   - Элефантова? - удивленно переспросил я. Именно он и сообщал о "Приз-
раках".
   - Вы тоже о нем слышали? Вот дела! Занижается глупостями, а ведь уме-
ет себя подать - звонят, пишут, за опытом приезжают! Моя бы воля - давно
бы от него избавился. Если бы не директор... Хотя я  предостерегал  Илью
Васильевича: сомнительные занятия, от них  за  версту  мистикой  отдает,
лженаукой, если что - неприятностей не оберешься. За  идейные  ошибки  и
руководителя по головке не погладят...
   Мне с трудом удалось перебить  Кабаргина.  Немного  успокоившись,  он
рассказал, что Элефантов с разрешения  директора  внепланово  занимается
разработками передачи мыслей на расстоянии, набрал себе всяких  шарлата-
нов и уверяет, что добился определенных результатов. Более того, пишет о
своих "трудах" - Кабаргин презрительно выделил это слово - статьи, неко-
торые даже протащил в серьезные журналы, выступает на конференциях и со-
вершенно неосновательно пожинает лавры.
   - Прибор какой-то там придумал, только все это  липа,  новый  вариант
вечного двигателя!
   Подробности меня не интересовали, и следующий вопрос я задал, что го-
ворится, для души:
   - А почему вы вообще заговорили об Элефантове? Я спрашивал о перспек-
тивном методе, а не о шарлатанах.
   Кабаргин помолчал, переваривая  вопрос  и  отыскивая  в  нем  скрытый
смысл, потом понял и покраснел.
   Теперь я стал его недругом: прозорливость подобного рода не прощают.
   На следующий день вызвал семерых  сослуживцев  Нежинской,  одного  за
другим.
   Элефантов, Спиридонов, Громов, Зелинский, Трифонова, Сигналова, Кузи-
на.
   Все они ничего не знали о происшествии с Нежинской. Ее отсутствие  на
работе объясняли обострением травмы, полученной в  недавней  автоаварии.
Понятия не имели, кому могло понадобиться в нее стрелять.
   Высокий, костистый, чуть сутуловатый  Элефантов,  как  и  при  первой
встрече, произвел на меня хорошее впечатление. Умные  глаза,  высокий  с
залысинами лоб мыслителя, интеллигентные манеры.
   - Не поймали бандитов? - вяло поинтересовался он. - Скорей бы:  какой
только чепухи не болтает обыватель...
   За прошедшее время он изменился: сник, утратил  оптимизм  и  жизнера-
достность, на вопросы отвечал нехотя, как бы через силу. Да и  внешне  -
осунулся, круги под глазами... болеет? Или  затравили,  перегорел?  Если
так, жаль - не видать ему лаврового венка!
   Спиридонов. Одет безвкусно, хотя с претензией, опухшие глаза, тонкие,
только начинающие пробиваться прожилки на картофелеобразном носу.  Пьет?
Похоже... Старается говорить значительно, дабы  произвести  впечатление.
Мне показалось: он пытается дать понять, что гораздо более осведомлен  о
происшедшем. Скорее всего играет - "для авторитета".
   Громов - педантичный, аккуратный, в очках. Долго думает,  прежде  чем
что-то сказать, немного насторожен, нервничает. С  чего  бы?  Хотя  кому
приятно получить вызов на допрос? Отвечает односложно,  избегает  расши-
ренных ответов. Когда речь зашла о работе, оживился, стал разговорчивее,
но ненадолго. В обыденной жизни