ставил нас обоих, - начал  Гонтарь.  -  Папа  ткнул  меня
мордой в его паскудный доклад и  сказал,  что  ты  тоже  облажался  со  всех
сторон. А он один работает за всех и прикрывает наши просчеты.
   Хотя имя не произносилось, уточнять Степашкин не стал, прекрасно понимая,
о ком идет речь.
   - То, что он  делает,  вообще  не  входит  в  функции  главка  охраны!  -
возмущенно вытаращил водянистые, с наглецой, глаза министр обороны. - Ладно,
если бы это раскопали твои люди, мы бы  всегда  договорились  и  решили  все
вопросы без излишнего шума.
   "Как же, как же, - саркастически подумал Степашкин. - Ты такой кроткий  и
покладистый..."
   - Но он влез и в твою, и в мою компетенцию! И мы не знаем, что он  шепчет
Папе на ухо!
   - Почему же... Про меня -  что  я  не  тяну  свою  должность.  Про  тебя,
очевидно, то же самое. Поговаривает об объединении  всех  силовых  структур.
Догадываешься, кто будет ими руководить?
   - Да нет... Папа его от себя ни на шаг не отпустит. -  В  голосе  Гонтаря
отчетливо слышалась плохо скрытая ненависть.
   - Какая разница... Проведет управляемого человека из своих конфидентов...
Во всяком случае, меня он крепко взял на крючок!
   - Насколько крепко? - быстро спросил министр.
   - Если доведет свое дело до конца, то в ФСК появится новый руководитель.
   - Вот так... - Гонтарь присвистнул. По большому счету, судьба собеседника
его мало волновала. Но важен прецедент. "Сегодня -  ты,  а  завтра  -  я..."
Каждая победа укрепляет позиции врага. Значит, надо ему всячески мешать.
   - У него создана агентурная сеть за рубежом, имеются свои  резидентуры  в
посольствах, - продолжал Степашкин. - Помнишь генерала Верлинова?
   - Еще бы! Он хотел ткнуть ГРУ мордой в грязь и подорвать авторитет  всего
министерства! Только наши его переиграли.  Потому  он  и  пытался  скрыться.
Собаке и смерть собачья.
   - Наш друг установил, что Верлинов жив. И собирается на этом сыграть.
   - Жив? - удивился Гонтарь. - Это плохо! Но ему же вынесли приговор!
   - Вынесли. Но в Греции ему от этого ни холодно ни жарко.
   Министр остановился, внимательно  рассматривая  выкрошившийся  шов  между
бетонными плитами.
   - А как по этому поводу настроен Папа?
   - Сказал, что с предателями надо поступать по закону.
   Гонтарь усмехнулся.
   - Вот по закону и поступим.  Я  пошлю  своих  "летучих  мышей"  исполнить
приговор! Пусть наш друг потеряет свои козыри!
   - Неплохая мысль, - сказал Директор ФСБ.

   ***
   Христофор Григориадис мучался от раздвоения личности.  Такое  с  ним  уже
случалось - после вербовки в Москве. Он считал  себя  порядочным  человеком,
джентльменом, даже псевдоним выбрал соответствующий. Правда, это было тогда,
когда сознательно и  добровольно  пошел  на  сотрудничество  с  американской
разведкой.  Подписывая  вынужденное  обязательство  работать  на   КГБ,   он
предоставил Верлинову право дать ему  конспиративное  прозвище.  Потому  что
понимал: становясь "двойным" агентом, он делает  первый  шаг  по  скользкому
пути, очень часто ведущему прямиком  к  могиле.  И  безвозвратно  утрачивает
достоинство джентльмена. Верлинов присвоил ему  псевдоним  "Орел"  -  агенты
любили  громкие,  благородные,  значительные  прозвища,  компенсирующие   те
моральные издержки, которые неизбежны при оперативной работе.
   Джентльмен-Орел переживал  оттого,  что  сущность  его  раздваивалась,  и
аккуратно пытался сбросить умело накинутое ярмо. Такое случалось нечасто, но
ему удалось вернуться в ипостась Джентльмена.  Во  многом  удачу  обеспечила
терпимость курирующего офицера; Верлинов не поставил вопроса  о  принятии  к
ускользающему Орлу так называемых "острых мер".
   Нынешнее  раздвоение  Джентльмена  было  связано  с  противоречием  между
чувством и долгом. Долг предписывал раскрыть  Роберту  Смиту  настоящее  имя
Джеймса Кордэйла, но чувство благодарности Верлинову  этому  препятствовало.
Христофор помнил овладевший им ужас при  реальной  угрозе  пятнадцатилетнего
срока в страшной русской тюрьме. И хотя Верлинов выручил  его  по  служебной
надобности, Орел рассматривал бывшего куратора как своего друга-спасителя. В
этом состояла беда Христофора: агент не  должен  поддаваться  чувствам,  ему
категорически противопоказана сентиментальность. Конечно,  в  данном  случае
играла свою роль и подписка гражданина Григориадиса о сотрудничестве с  КГБ,
хранящаяся в далеких московских архивах, и пятьсот тысяч долларов,  которыми
гость расплатился за предоставленное убежище, но Джентльмен искренне  верил,
что движет им исключительно благодарность.
   И на Сирос он прибыл,  чтобы  выполнить  просьбу  Верлинова.  Просоленные
доски пирса пахли морскими водорослями, голодные чайки  кружили  у  дальнего
причала над мачтами "Марии", молодой англичанин фотографировал  "полароидом"
тоненькую подружку с развевающимися по ветру волосами. В  небольшой  таверне
на набережной все столики пустовали, хозяин обрадованно рванулся  навстречу,
но вынужден был скрыть разочарование: Христофор заказал лишь чашечку кофе.
   Расстегнув плащ, он присел за столик у окна.  Хотелось  выпить  вина  под
копченых мидий, но перед встречей с Циклопом  он  немного  нервничал,  да  и
невесть откуда взявшиеся в "мертвый" сезон туристы настораживали...
   Джентльмен устал. Он никогда не признавался, даже самому себе, что провал
в Москве поселил где-то глубоко в лабиринтах души постоянный  страх.  С  тех
пор он избегал рискованных ситуаций и  с  нетерпением  ждал  момента,  когда
можно будет выйти из игры. Появление гостя из прошлого, давнего друга-врага,
лишь обострило затаенное чувство. Христофор тяжело вздохнул. Он поможет ему.
И пусть уходит. Услуга за услугу - и они квиты.
   Громоздкая фигура Циклопа появилась в конце набережной. Джентльмен поднял
маленькую чашечку, сделал  глоток  и  незаметно  осмотрелся.  Вроде  бы  все
спокойно. Только эти туристы... Но, похоже, они заняты лишь друг  другом.  И
находятся слишком далеко для аудиоконтроля. Хозяин?  Ведет  себя  совершенно
спокойно, деловито насыпает в жаровню древесные  угли.  К  тому  же  таверна
выбрана совершенно произвольно из полутора десятков точно таких  же...  Нет,
здесь все чисто.
   Циклоп  поравнялся  с  таверной,  лениво  взглянул  в  окно.  Их  взгляды
встретились. Джентльмен кивнул. Громадный детина замедлил шаг и остановился,
будто внезапно почувствовал желание чего-нибудь съесть или выпить. Когда  он
шагнул ко входу, это выглядело вполне мотивированно.
   - Белого вина и копченых мидий! - грубым голосом приказал вошедший и  сел
на жалобно скрипнувшую табуретку напротив Христофора.  Голос  соответствовал
его облику. Крупная голова, массивное тело, мощные руки. Резкие черты  будто
вытесанного топором  лица,  мутноватый  взгляд  красных  глаз  -  наглядного
подтверждения сотен глубоководных погружений, кессонной болезни, кислородных
голоданий. Чуть выше переносицы круглый шрам - след  невовремя  сработавшего
капсюля-детонатора.
   - Что надо? - не тратя времени на дипломатические изыски, спросил Циклоп.
   "Итальянец по происхождению, американский гражданин по паспорту, тридцать
три года, десять лет службы в  военно-морских  силах  США,  специальность  -
подводные взрывные работы, - словно на мониторе  компьютера  вы-светились  в
памяти Христофора анкетные данные собеседника. -  Привлекался  к  выполнению
специальных заданий ЦРУ..."
   - Что надо? - недружелюбно повторил специалист по глубоководным взрывам и
оглянулся. Он бы до сих пор продолжал  служить  во  флоте,  но  в  девяносто
первом году "Коза ностра"  попыталась  привлечь  земляка  к  транспортировке
наркотиков. Циклоп отказался и должен был умереть, но  не  захотел,  поэтому
умерли два человека из Синдиката, а он бежал из страны и укрылся  в  Греции,
ежедневно и  ежечасно  ожидая  приветствия  на  родном  языке,  за  кото-рым
последует выстрел в лицо. Организация не прощает пролитой крови своих членов
и никогда не перестает искать отступников.
   - Хочу предложить работу, Джузеппе,  -  миролюбиво  сказал  Христофор.  -
Очень хорошо оплачиваемую работу.
   Хотя Циклоп и входил  в  агентурную  сеть  островной  резидентуры  ЦРУ  в
Греции, он крайне  неохотно  выполнял  задания,  почти  всегда  связанные  с
возможностью "засветиться". Но  полностью  разрывать  отношения  с  "Фирмой"
опасался, ибо это резко повышало вероятность услышать  роковое  приветствие.
Григориадис знал, что он хочет скопить денег и обрубить все концы к  прошлой
жизни, скрывшись не только от убийц "Коза ностры", но и от правительственной
разведки.
   - Ты получишь крупную  сумму,  а  главное,  тебя  никто  не  увидит...  -
продолжал Христофор. - Потому что работать придется под водой...
   Каменное лицо не дрогнуло. Хозяин поставил  на  стол  блюдо  с  аппетитно
пахнущими мидиями и бутылку вина. Циклоп жадно выпил первый стакан.
   - Ладно, рассказывай, - буркнул он. Практически это означало согласие.
   В то время как Джентльмен излагал Циклопу  суть  дела,  генерал  Верлинов
проводил   оперативный   поиск.    Он    дождался    подходящего    момента:
воспользовавшись отсутствием хозяина, обслуга отмечала день рождения Ореста.
Сидя на веранде, Верлинов  слушал,  как  внизу  на  кухне  звенели  бутылки,
звучали Тосты, потом голоса  сделались  громче,  а  речи  бессвязнее,  затем
начались песни...
   "Пора", - решил он и осторожно вышел из дома. Темный спортивный костюм, в
котором он обычно  совершал  пробежки,  идеально  подходил  для  предстоящей
операции, черную вязаную шапочку можно было в случае необходимости  натянуть
на лицо: в нижнем, подвернутом крае он прорезал отверстия для глаз. Побежав,
как всегда, по знакомым тропинкам, Верлинов достал из тайника нож,  веревку,
фонарь и отмычки, после чего изменил маршрут и крадучись вернулся к причалу.
   На берегу стоял большой, сложенный из белого  камня  сарай.  По  мосткам,
уходящим в море,  сюда  затаскивали  катер  и  шлюпку,  здесь  же  хранились
запасные  паруса  "Марии".  Интуиция  подсказывала   Верлинову:   если   его
подозрения верны, то именно здесь находится то, что он ищет.
   Прочная железная дверь  запиралась  массивным  висячим  замком.  Верлинов
вставил в него отмычки, нажал раз, другой, третий... Механизм не поддавался.
Подобная  работа  требует  постоянных  практических  навыков,   а   Верлинов
тренировался последний раз более тридцати лет назад.  Чертыхаясь,  он  менял
угол ввода  и  взаимное  расположение  сталистых  проволочек,  искал  нужное
положение концевых крючков... Бешено колотилось сердце,  тяжесть  в  затылке
свидетельствовала о повысившемся давлении. В любой момент кто-то из сторожей
мог спуститься к берегу, к тому же человек,  возившийся  у  запертой  двери,
обязательно привлекает внимание каждой проходящей по  морю  посудины.  Такие
авантюры по плечу молодым разведчикам - лейтенантам, старлеям,  капитанам...
А  если  человеку  за  пятьдесят  и  последние  десятилетия   он   занимался
руководящей кабинетной работой, то никому и в голову не придет выпускать его
в "поле".
   Генерал вытер вспотевший лоб. Хотелось бросить все к  чертовой  матери  и
вернуться на виллу, сохранив безопасное до поры положение гостя. Но Верлинов
знал: в самых безвыходных ситуациях надо бороться до конца.  И  хотя  бы  на
один ход опережать предполагаемого противника. Он с силой прижал проволочки,
резко повернул... Ничего. Нежно зажал отмычки  в  пальцах  и  по  миллиметру
двинул их вкруговую. Наконец раздался  щелчок  и  замок  открылся.  Верлинов
скользнул внутрь и притянул за собой дверь.
   В сарае было темно; он включил фонарь, и узкий яркий луч  высветил  груду
такелажа,  какие-то   ящики,   бухты   толстого   каната,   блестящий   борт
глиссирующего катера... Медленно  продвигаясь  вперед,  Верлинов  осматривал
содержимое сарая.  Несколько  спасательных  жилетов,  ярко-оранжевые  конусы
буев, подвесной мотор к глиссеру,  бочки  с  горючим,  канистры  с  моторным
маслом...
   На кухне  продолжалось  веселье,  но  оно  начинало  приобретать  тяжелый
характер затянувшейся пьянки. В  таких  случаях  атмосферу  может  разрядить
появление женщин, полиции или банальная драка. Приводить на виллу женщин мог
только хозяин, поэтому подобный вариант исключался,  к  глубокому  сожалению
всех четверых бражников. Полиция была поблизости: Иорданидис и Влакос ждали,
когда сумерки сгустятся, чтобы начать действовать, но участники застолья  об
этом ничего не знали. Оставалось одно...
   Мрачным взглядом Орест оглядел собутыльников, выбирая жертву.
   - Почему ты оставил пост? - угрожающе спросил он.
   - Кто, я? - удивился Никон. - Ты же сам позвал! Никон был самым молодым и
потому больше всех подходил для показательной расправы.
   - Почему ты оставил пост? - Орест приподнялся и, целясь в голову, ударил,
но не попал, а, потеряв равновесие, повалился на стол.
   - Ты что?! - Никон вскочил, схватив со стола нож.
   Лицо  его  покрылось  красными  пятнами,  глаза  сверкали.  Несмотря   на
молодость, он явно не подходил на роль жертвы. Но отступать Орест не привык,
рука метнулась к бутылке, пальцы привычно обхватили горлышко.
   - Успокойся, Орест. - Гурий перехватил его кисть, прижал к столу.
   - А ты обойди территорию, спустись на причал, увидишь яхту - дай знать, -
приказал он Никону.
   И, с трудом удерживая угрюмого здоровяка, выдавил:
   - Так будет лучше.
   - Перестаньте, - возразил Артемий. -  Хозяин  вернется  утром.  Для  чего
ломать компанию? Брось нож, положи бутылку...
   - На меня с железкой?! - не унимался Орест. - Я тебе шею сверну!
   Пожав плечами, Никон вышел  во  двор  и  неверной  походкой  двинулся  по
лестнице вниз, к причалу. Нож он по-прежнему крепко сжимал в руке.
   Через пятнадцать минут Верлинов обнаружил то, что искал. В углу, за новым
двигателем для яхты, надежно укрытый брезентом лежал  на  тележке  подводный
скутер. Тот самый, на котором он  прибыл  к  Тиносу  и  который,  по  словам
давнего  друга  Христофора,  находился  глубоко  под  водой,  в  недоступной
скальной расщелине. Скутер являлся неопровержимой уликой.  И  раз  Христофор
счел необходимым ее сохранить, значит,  намеревается  использовать...  Самые
худшие предположения генерала начинали сбываться.
   Действуя скорее интуитивно, чем по расчету, он отвинтил крышку топливного
бака, поднес к горловине фонарик, качнул скутер.  На  самом  дне  колыхнулся
тонкий слой высокоочищенного керосина. Точно такое топливо используется и  в
глиссере...  Он  проверил  содержимое  ближайших  бочек.  Солярка...   Опять
солярка... А вот здесь то, что надо! Теперь надо найти переливной шланг...
   Вскоре  струя  горючего  устремилась  в  пустое   чрево   индивидуального
носителя. Вначале это сопровождалось звенящим гулом, Верлинову казалось, что
он разносится по всей округе. По  мере  заполнения  бака  звук  приглушался.
Когда  отражающая  свет  поверхность  приблизилась  к  горловине,   Верлинов
прекратил заправку.
   "Пора уходить, - мелькнула тревожная мысль. -  Могли  хватиться,  а  если
вернулся Христофор, он обязательно заподозрит недоброе..."
   Тревога генерала имела под собой  основания.  Вышедший  на  причал  Никон
услышал в сарае возню и обнаружил,  что  дверь  отперта.  Он  хотел  поймать
неизвестного в ловушку, но Верлинов предусмотрительно забрал замок с  собой.
Тогда Никон занял наблюдательную позицию  в  густом  кустарнике  и  принялся
нетерпеливо ждать, лаская  вспотевшей  Ладонью  гладкую  рукоятку  ножа.  Он
покажет Оресту и всем остальным, кто бдительней несет охрану!
   Темная фигура появилась в проеме приоткрывшейся  двери.  Никон  напрягся,
рука с ножом налилась зловещей силой. Два прыжка, и  косо  сточенное  лезвие
войдет под ребра злоумышленнику. Но тот вел себя  как-то  странно.  Раздался
лязг металла, щелчок возвращенного на место замка. Значит,  это  не  обычный
вор... Человек повернулся, свет уличного фонаря  осветил  лицо.  Никон  едва
сдержал возглас удивления: перед ним стоял  друг  хозяина  -  мистер  Роберт
Кордэйл! Хорош бы он был, если бы пырнул  американца  ножом!  Но,  с  другой
стороны, зачем ему под покровом темноты шарить в сарае? Тут что-то не так...
Лучше всего рассказать об увиденном господину Христофору!
   Спрятав снаряжение взломщика, Верлинов вернулся в дом.  На  кухне  громко
спорили, никем не замеченный, он проскользнул в свою комнату. Вылазка прошла
удачно.  Правда,  руки  и  ноги  дрожали,  сильно  билось  сердце,  хотелось
выпить... Зато он узнал очень важную вещь: "друг" Христофор  держит  его  на
крючке! Предоставил полную свободу, по первой  же  просьбе  достал  паспорт,
оружие, а сам... Кстати, об оружии...
   Привычным движением  он  извлек  из  кобуры  "маузер",  разрядил,  в  три
движения снял  кожух-затвор,  чуть  повернув,  вытряхнул  на  ладонь  ствол,
посмотрел через окно выбрасывателя  на  передний  срез  затвора.  В  дырочке
посередине таится боек. Когда курок падает с боевого  взвода,  боек  на  миг
выскакивает и жалящим ударом накалывает капсюль патрона.  По  крайней  мере,
так должно быть в исправном  оружии.  Просунув  сзади  зубочистку,  Верлинов
нажал на подпружиненный ударник, сдвигая его в переднее положение.  Но  боек
не высунулся, лишь в отверстии проглянул  излом  металла.  "Маузер"  годился
только для того, чтобы забивать мелкие гвозди.
   Ну что ж... Это развязывает руки. "На  войне  как  на  войне!"  Он  выпил
стакан мартини с тоником. В возбужденном мозгу роились  вопросы,  ответы  на
них, просчитывались варианты своего  и  чужого  поведения,  рождались  планы
операций... Верлинов понял, что не заснет. Патентованное снотворное лежало в
кармане. Заодно испытать его действие... Приготовив вторую порцию спиртного,
генерал бросил в него бесцветную таблетку.  Маленький  шарик  превратился  в
мутноватое облачко, через несколько секунд оно  растаяло.  В  красном  вине,
которое любит Христофор, препарат растворится незаметно.
   На этот раз Верлинов  пил  мартини  как  заправский  дегустатор:  мелкими
глотками, тщательно смакуя каждый. Посторонний вкус не ощущался.  Допив,  он
снял часы и сел в кресло у окна, следя за минутной стрелкой. Первые признаки
проявились через пять минут: мысли успокоились, тело расслабилось, он сладко
зевнул и перешел на кровать,  где  продолжил  эксперимент  в  горизонтальном
положении. Дремота накатывала мягкими волнами, но  он  видел  циферблат  еще
десять минут и успел подумать, что переходный период надо  будет  сократить.
Потом часы выпали из рук и ласковые волны тумана поглотили его сознание.
   Тем временем приступили к действиям Иорданидис и Влакос. Несколько  часов
назад они заняли наблюдательный пункт на выступе скалы над  виллой  и  через
бинокль тщательно  изучили  обстановку.  Яхты  на  месте  не  было,  сторожа
пьянствовали, единственным местом, куда они могли проникнуть, являлся  сарай
на берегу моря. Когда сумерки сгустились и  гость  Григориадиса  вернулся  с
ежевечерней пробежки, полицейский и контрразведчик направились к  намеченной
цели.
   - Куда пошел этот пьяный? - спросил Андреас.- Как бы он нам не помешал...
   - Вряд ли, - ответил Влакос. - Скорей всего, отправился за  вином.  Стань
на повороте, увидишь его или кого-то еще - свистнешь.
   Сам Влакос,  приготовив  универсальную  отмычку,  подошел  к  двери.  Его
приспособление  не  шло  ни  в  какое  срав-нение  с  самодельными  крючками
Верлинова, да и навыки были гораздо свежее, поэтому  замок  открылся  сразу,
словно от родного ключа.  Специальный  фонарик  размером  с  карандаш  давал
сильный луч, яркое  световое  пятно  металось  по  захламленному  помещению.
Внимание привлек острый запах разлитого горючего. Контрразведчик двинулся на
запах. Теперь луч фонаря  двигался  более  упорядоченно  и  целенаправленно,
описывая круги, которые становились все уже. Наконец световое пятно уперлось
в серо-голубую сигару длиной около  двух  метров  и  полуметра  в  диаметре.
Трехлопастный винт под