акций новой компании в  виде
премии за поддержку его интересов в нынешнем правлении. Кафрат вернулся  к
себе на Северную сторону в самом веселом настроении, радуясь и за  себя  и
за компанию. Поразмыслив немного, он пришел к заключению, что  предложение
Каупервуда следует довести до сведения  акционеров  каким-нибудь  окольным
путем - скажем, через незаинтересованных лиц. В результате Уильям Джонсон,
главный инженер компании, действуя по наущению Кафрата,  сообщил  Альберту
Торсену, самому пугливому  и  податливому  из  членов  правления,  что  по
имеющимся у него сведениям  трем  наиболее  крупным  акционерам  -  членам
правления Исааку Уайту, Арнольду  С.Бенджамину  и  Отто  Мэтджесу  -  было
предложено  продать  их  акции  за  неслыханно  высокую   цену,   и   они,
по-видимому, собираются это сделать, оставив всех остальных с носом.
   Торсен отчаянно разволновался.
   - Когда это вы слышали? - спросил он.
   Джонсон  сказал,  что  не  так  давно,  но  источник  своей  информации
предпочел до поры до времени сохранить в тайне. Торсен поспешил поделиться
новостью со своим другом Солоном Кэмпфертом, а тот бросился к Кафрату.
   - Да, я слышал что-то в этом роде, - небрежно уронил Кафрат, -  но,  по
правде говоря, больше ничего не знаю.
   Получив такой уклончивый ответ, Торсен и Кэмпферт  решили,  что  Кафрат
тоже в сговоре, тоже собирается выгодно продать свои акции и  предоставить
остальным довольствоваться объедками. Дело было плохо.
   Тем временем Каупервуд, по  совету  Кафрата,  сам  обратился  к  Исааку
Уайту, Арнольду С.Бенджамину и Отто Мэтджесу, делая вид, что желает  войти
в сделку только с ними. А немного спустя с этой  же  целью  были  нанесены
визиты Торсену и Кэмпферту, и те со страху согласились уступить свои акции
Каупервуду, который предлагал им очень выгодные условия и брался  склонить
к такой сделке и остальных крупных держателей.  Таким  образом,  Каупервуд
приобрел сильную поддержку в правлении. Наконец Исаак  Уайт  на  одном  из
заседаний заявил, что ему сделано очень интересное предложение, которое он
тут же в общих чертах изложил собравшимся. Он еще и сам не  знает,  как  к
этому отнестись, сказал Уайт, и решил поставить вопрос  перед  правлением.
Услыхав такое заявление, Торсен и Кэмпферт тотчас  пришли  к  выводу,  что
Джонсон говорил сущую правду. Тогда было решено  пригласить  Каупервуда  и
попросить его самолично изложить свой проект правлению компании  в  полном
составе, что он и сделал в  довольно  пространной,  учтивой  и  остроумной
речи. Он дал понять,  что  дороги  Северной  компании  в  самом  ближайшем
будущем неизбежно придется переоборудовать, а  его  предложение  избавляет
господ акционеров от всяких беспокойств, забот и трудов, с этим связанных.
Более того, он сразу же гарантировал  такую  прибыль,  какую  в  ближайшие
двадцать-тридцать лет никто из них не рассчитывал  получить.  После  этого
все согласились с тем, что надо попробовать. Допустим,  что  Каупервуд  не
будет выплачивать в срок обусловленные проценты - тогда  их  собственность
снова  возвратится  к  ним,  рассуждали  акционеры;  а  если  учесть,  что
Каупервуд брал к тому же на себя  все  обязательства  компании  -  налоги,
плату за водоснабжение, старые  долги  и  немногочисленные  пенсии  бывшим
служащим, то предложение его приобретало чуть ли не идиллический характер.
   - Ну, друзья, мне кажется, что мы сегодня неплохо поработали, -  заявил
Энтони Иуэр, дружески похлопывая по плечу мистера Альберта  Торсена.  -  Я
полагаю, что мы можем единодушно  пожелать  мистеру  Каупервуду  удачи.  -
Принадлежащие мистеру Иуэру семьсот пятнадцать акций, общей  стоимостью  в
семьдесят одну тысячу пятьсот  долларов,  внезапно  поднялись  в  цене  до
четырехсот двадцати девяти тысяч долларов, и это естественно привело его в
чрезвычайно жизнерадостное расположение духа.
   - Да,  вы  правы,  -  отвечал  Торсен,  который  из  семисот  девяноста
принадлежащих ему акций расставался с четырьмястами восемьюдесятью  и  был
очень обрадован тем, что они подскочили  в  цене  с  двухсот  до  шестисот
долларов каждая.  -  Мистер  Каупервуд  -  деловой  человек.  Надеюсь,  он
добьется успеха.


   После  совещания  с  Мак-Кенти,  Эддисоном,  Видера  и  прочими  своими
помощниками и компаньонами, затянувшегося  до  глубокой  ночи,  Каупервуд,
проснувшись утром, потрепал еще дремавшую Эйлин по плечу и сказал:
   - Ну, детка, вчера я уладил дело с Северо-чикагской железнодорожной. Не
сегодня - завтра я буду избран председателем новой компании - нужно только
подобрать себе членов правления. Годика через два  мы  с  тобой,  пожалуй,
будем уже иметь некоторый вес в этой большой деревне, почему-то  именуемой
городом.
   Каупервуд надеялся, что достигнутые им успехи,  наряду  с  прочими  его
стараниями, умилостивят в конце концов Эйлин.  С  того  злополучного  дня,
когда она так решительно расправилась с Ритой Сольберг, Эйлин была  всегда
хмурой, замкнутой, отчужденной.
   - Вот как? Значит, ты доволен? - сказала она, простирая заспанные глаза
и невесело улыбаясь. На ней была воздушная бледно-розовая ночная сорочка.
   Приподнявшись на  локте,  Каупервуд  внимательно  поглядел  на  жену  и
легонько погладил ее округлые руки,  которые  неизменно  приводили  его  в
восхищение. Пушистое золото ее волос тоже не утратило еще для  него  своей
прелести.
   - Примерно через год можно будет  проделать  то  же  самое  с  Западной
компанией, - продолжал Каупервуд. - Но боюсь, шума будет много, а мне  это
сейчас ни к чему. Впрочем, шила  в  мешке  не  утаишь.  Я  уже  вижу,  как
Шрайхарт и Мэррил и еще  кое-кто  хватаются  за  голову,  убедившись,  что
позволили двум самым крупным  и  доходным  статьям  чикагского  городского
хозяйства - конке и газу - уплыть у них из-под носа.
   - Да, да, я рада  за  тебя,  Фрэнк,  -  сонно  сказала  Эйлин.  Глубоко
уязвленная неверностью мужа,  она  все  же  не  могла  не  радоваться  его
успехам. - Ты всегда умеешь устраивать свои дела.
   - Не нужно больше грустить, Эйлин, - просительно и  ласково  проговорил
Каупервуд. - Разве ты не можешь быть  снова  счастлива  со  мной?  Ведь  я
стараюсь не только для себя, но и для тебя. Ты тоже скоро расквитаешься за
старые обиды.
   Он с улыбкой заглянул ей в глаза.
   - Да много ли мне проку от твоих денег, -  нежно,  но  с  грустью  и  с
мягкой укоризной ответила Эйлин. - Не они мне нужны, а твоя любовь.
   - И она принадлежит тебе, - заверил ее Каупервуд. - Разве я  не  твержу
тебе это изо дня в день? Я никогда не переставал тебя любить. Ты сама  это
знаешь.
   - Знаю, как же! - возразила она, когда он привлек ее к себе. - Знаю  я,
какова твоя любовь! - Но, говоря так, Эйлин невольно теснее прижималась  к
мужу, ибо под ее горькими упреками скрывалась глубокая скорбь и  страстное
желание вернуть себе его былую любовь, восстановить  то,  что  было  между
ними когда-то, воскресить чувство, которое -  как  ей  казалось  прежде  -
никогда не умрет.



23. МОГУЩЕСТВО ПЕЧАТИ

   Несмотря на все усилия Каупервуда и его друзей сохранить эту  сделку  в
тайне, газеты вскоре уже были полны  намеков  на  предстоящие  перемены  в
Северо-чикагской  железнодорожной.  Фрэнка  Алджернона   Каупервуда,   имя
которого до той поры никогда не связывалось  с  городским  железнодорожным
транспортом, называли возможным преемником  Ониаса  С.Скиннера,  а  Эдвина
Л.Кафрата прочили в заместители председателя. Высказывались предположения,
что за спиной Каупервуда стоят другие лица - "по всей вероятности, крупные
капиталисты из Восточных штатов". Просматривая утренние газеты  в  комнате
Эйлин, Каупервуд понял, что его уже сегодня начнут  осаждать  репортеры  -
потребуют, чтобы он рассказал о своих планах,  и  постараются  выудить  из
него все, что можно. Он решил, что  будет  просить  их  подождать,  а  сам
воспользуется этой оттяжкой для переговоров с владельцами  газет,  которых
ему необходимо перетянуть на свою сторону. После  этого  уже  можно  будет
объявить во всеуслышание о своих  намерениях,  -  нужно  только  изобрести
что-нибудь такое, что понравится публике, а в особенности жителям Северной
стороны.  Однако  он  отнюдь  не  собирался  брать  на   себя   какие-либо
обязательства в ущерб личной выгоде. Он хотел создать себе громкое имя, он
жаждал славы, но еще сильнее жаждал денег и твердо намеревался добиться  и
того и другого.
   На  человека,  довольно  долго  занимавшегося  всякими  мелочами,  -  а
Каупервуд именно так расценивал  свою  прежнюю  деятельность,  -  подобный
скачок вверх, в сферу "больших финансов" и финансового контроля, не мог не
подействовать   вдохновляюще.    Каупервуду    так    долго    приходилось
ограничиваться  делами  не  слишком  большого  размаха,   разрабатывая   и
вынашивая в тиши свои замыслы, что теперь, когда цель была достигнута,  он
с трудом в это верил. Замечательный был город Чикаго. Он рос не по дням, а
по часам. Возможности его поистине беспредельны.  Эти  люди,  которые  так
глупо передали ему на неограниченный, в сущности, срок свои акции, видимо,
сами не понимали, что делают. Ведь городские железные дороги в Чикаго, как
только он окончательно завладеет ими, начнут приносить огромные барыши! Он
может  объединить  их  и  выпустить  дополнительные  акции.  Мак-Кенти  за
бесценок выхлопочет ему разрешение на постройку  новых  линий,  которые  в
самом ближайшем времени будут оцениваться в миллионы и принадлежать только
ему, Каупервуду. Тут уж не придется выплачивать никаких  процентов  членам
правления Северо-чикагской  железнодорожной.  Город,  конечно,  будет  все
расти,  и  мало-помалу  дороги,  номинально  еще  находящиеся  в   ведении
компании,  а  фактически  уже  принадлежащие  ему,   станут   всего   лишь
центральным узлом огромной разветвленной сети  городских  железных  дорог,
которые он сам построит вокруг. А потом придет черед Западной и даже Южной
стороны... Но зачем грезить наяву? Да, скоро, очень скоро он, быть  может,
станет единоличным владельцем всей сети городских железных  дорог  Чикаго!
Станет финансовым королем города и одним из крупнейших финансовых магнатов
страны!
   Каупервуд отлично знал, что,  принимаясь  за  дело,  для  осуществления
которого требуются голоса избирателей и их добрая  воля  даровать  ту  или
иную  привилегию,  надо  прежде  всего  заручиться  поддержкой  газет.   С
вожделением думая о городских туннелях, - один из  которых  необходим  был
реорганизованной им Северной компании, а другой  мог  ему  понадобиться  в
будущем, если удастся прибрать к рукам Западную компанию, - он думал также
и о том, что теперь нужно втереться в доверие к владельцам газет.  Но  как
это сделать?
   В последнее время, вследствие притока переселенцев из других  штатов  и
из Старого Света  (тысячи  и  десятки  тысяч  людей  стекались  в  поисках
заработка в этот бурно растущий и многообещающий город) и  распространения
анархистских, социалистических и коммунистических идей благодаря  наиболее
передовым из осевших здесь иностранцев,  -  проблема  гражданских  прав  и
свобод приобрела в  Чикаго  крайне  острый  характер.  Еще  в  мае,  когда
Каупервуд прилагал все усилия, чтобы обернуть дело с городскими  железными
дорогами в  свою  пользу,  произошло  весьма  знаменательное  событие.  На
Западной стороне, в Хеймаркете, который  издавна  служил  местом  народных
сборищ, на одном из рабочих собраний, получившем  по  характеру  некоторых
выступлений  ярлык  анархистского,  какой-то  сумасшедший  фанатик  бросил
бомбу. Несколько полисменов было покалечено, один убит, другие  отделались
легкими повреждениями. Это событие выдвинуло на  первый,  план  и,  словно
вспышка молнии, осветило проблему классовой борьбы, к которой  американцы,
по свойственной им беспечности, легкомыслию и непоследовательности, до сих
пор относились недостаточно серьезно, и теперь проблема эта встала во весь
рост, привлекая к себе всеобщее  внимание.  Вся  привычная  деловая  жизнь
города  сразу  изменилась  -  точно  знакомый  ландшафт  после  извержения
вулкана. Люди начали глубже  вдумываться  в  политические  и  общественные
проблемы. Что такое анархизм? Что такое социализм? Каковы в  конце  концов
права рядового человека, какова его роль в  экономическом  и  политическом
развитии страны? Вот какие волнующие  вопросы  возникали  теперь  в  умах,
приведенных в смятение этой бомбой, которая, подобно камню,  брошенному  в
воду, всколыхнула стоячее болото обывательского благодушия, а  порожденные
ею мысли, словно круги по воде, распространялись все дальше и дальше, пока
не достигли таких,  казалось  бы,  неприступных  крепостей,  как  редакции
газет,  банки  и  вообще  все  финансовые  учреждения,  а  также  кабинеты
политических воротил и их приемные.
   Каупервуд,  однако,  перед  лицом  этих  событий   сохранял   полнейшее
спокойствие. Не веря в силу народных масс, не признавая  за  ними  никаких
прав, он, впрочем, сочувственно относился к тяжелому  положению  отдельных
лиц и был твердо убежден, что люди, подобные ему, призваны  в  мир,  чтобы
навести в нем порядок и  сделать  жизнь  более  сносной.  В  эти  дни  ему
приходилось наблюдать большие группы рабочих, толпившихся вместе со своими
лошадьми  возле  конюшен  и  вагонных  сараев  городских   железнодорожных
компаний, и он иной раз задумывался над их уделом. У  большинства  из  них
был измученный  вид.  Каупервуду  они  казались  похожими  на  животных  -
терпеливых, заморенных, одичалых. Он думал об их  убогих  жилищах,  долгих
часах изнурительного труда, ничтожной заработной плате и пришел к  выводу,
что если и можно для них что-нибудь сделать, так это дать им  сравнительно
приличный  прожиточный  минимум  -  не  больше.  Его  мечты,  его  замыслы
недоступны этим людям, разве могут они хоть в какой-то мере приобщиться  к
его блистательной судьбе, разделить с ним богатство, славу и власть?
   В конце концов Каупервуд решил посетить  издателей  различных  газет  и
потолковать с ними. Когда  он  поделился  этой  мыслью  с  Эддисоном,  тот
выразил некоторые сомнения. Эддисон не верил  издателям;  Он  знал  об  их
мелком интриганстве, видел, как они сводят личные  счеты  и  продают  свои
мнения за жалкие гроши.
   - Я вам  скажу,  в  чем  дело,  Фрэнк,  -  заметил  как-то  Эддисон.  -
Рассчитывая на них, вы строите здание на песке. Вы же знаете, что вся  эта
шайка из старых газовых компаний по-прежнему настроена против вас, хоть вы
и являетесь одним из самых крупных  акционеров.  Шрайхарт  вам  отнюдь  не
друг, а ему фактически принадлежит  "Кроникл".  Рикетс  ходит  у  него  на
поводу,  Хиссоп  -  издатель  "Мейл"  и  "Трэнскрипт"  -  человек  хоть  и
независимых взглядов, но  пресвитерианец,  холодный,  убежденный  в  своей
непогрешимости моралист. Брекстен - неплохой малый, но его "Глоб" издается
на деньги Мэррила. Старый генерал Мак-Дональд, издатель  "Инкуайэрера",  -
ну, это... старый генерал Мак-Дональд. У него все зависит от того, с какой
ноги он встал. Если вы почему-либо ему приглянетесь, он будет поддерживать
вас всегда и во всем - пока вы не начнете ему  перечить.  Но  в  общем  он
неплохой старикан. Он мне нравится. Ни Шрайхарт, ни Мэррил никогда  ничего
от него не добьются, он под чужую дудку плясать не  привык.  Но  он  стар,
долго не протянет, а его сынок не внушает мне  доверия.  С  Хейгенином  из
"Пресс" можно поладить, и он к вам  расположен,  насколько  мне  известно.
Вероятно, он поддержит вас во всем, что сочтет правильным и  справедливым.
Ну вот, кажется, и все. Попробуйте, конечно, привлечь их на свою  сторону,
если удастся. Не затевайте раньше времени разговора о туннелях. Эта  мысль
должна как бы внезапно осенить вас  потом  и  быть  подсказана  заботой  о
насущных нуждах населения. Самое главное - опередить другие компании, пока
они еще не успели всех восстановить против вас. Будьте  уверены,  Шрайхарт
уже сейчас ломает себе голову  -  что  все  это  значит?  А  что  касается
Мэррила, - тот, я думаю, живо перекинется на вашу сторону, если только  вы
пообещаете проложить линию поближе к его магазину.


   Есть, быть может, своеобразное, хотя и жестокое очарование в  том,  что
никому и никогда не было дано предусмотреть все подводные течения и  рифы,
отклоняющие от намеченного пути нашу  ладью,  предугадать,  куда  повернет
капризный ветер  удачи  -  надует  ли  он  наши  паруса,  или  оставит  их
безжизненно плескаться на мачтах. Мы строим и строим планы, но сколько  ни
думай, разве можем мы прибавить  хоть  полдюйма  к  своему  росту?  Кто  в
состоянии  противоборствовать  или,  наоборот,  содействовать  провидению,
которое выковывает наши судьбы, хотя мы грубо, на свой лад и  пытаемся  их
изменить? Каупервуд выступал теперь на широкую арену,  и  многие  издатели
газет и прочие видные горожане с  интересом  наблюдали  за  ним.  Особенно
привлекал он к себе внимание Огастоса М.Хейгенина, независимого - если  бы
ему не приходилось заботиться о  том,  чтобы  газета  приносила  доход,  -
издателя  "Пресс".  Не  обладая  ни  авторитетом,  ни   обаянием   старика
Мак-Дональда, Хейгенин был человеком безусловно честным,  благожелательным
и осторожным. Он с интересом следил за карьерой Каупервуда еще с тех  пор,
когда тот  проводил  свою  первую  операцию  с  газовыми  компаниями.  Ему
казалось, что Каупервуду  предстоит  занять  видное  положение  в  городе.
Наглая, самоуверенная сила в соединении с врожденным макиавеллизом -  если
это только макиавеллизм и ничего больше - имеет особую притягательность  в
глазах  людей  заурядных  и  ограниченных.  Боязливые  обыватели  среднего
достатка, глядя на мир сквозь тусклую  пелену  окружающей  их  обыденщины,
нередко первыми готовы простить звериные методы борьбы, с помощью  которых
сильные достигают своей цели. Наблюдая  за  Каупервудом,  Хейгенин  создал
себе  образ  незаурядного   человека,   столь   же   грешного,   сколь   и
натерпевшегося от чужих грехов, человека, который умеет сохранять верность
друзьям и на которого можно опереться в трудную минуту. Случайно Хейгенины
оказались  соседями  Каупервудов.  После  неудачной  попытки   Каупервудов
проникнуть в высшее чикагское общество Хейгенины оказались  в  числе  тех,
кто продолжал поддерживать с  ними  дружеские  отношения  и  были,  на  их
взгляд, не хуже других.
   И вот однажды, в сочельник,  в  стужу  и  метель,  Каупервуд  явился  к
Хейгенину в редакцию газеты "Пресс" и был принят весьма радушно.
   - А зима-то нынче дает себя знать! - весело приветствовал его Хейгенин.
- Ну, как идут дела в Северо-чикагской транспортной?  -  Хейгенин,  как  и
другие издатели, уже давно  слышал  о  предстоящем  переоборудовании  всех
линий конки на Северной стороне - новая канатная система, силовые станции,
комфортабельные вагоны. Поговаривали также, что принимаются какие-то меры,
чтобы улучшить сообщение этой части города с центром.
   - Мистер Хейгенин,  -  улыбаясь,  начал  Каупервуд,  сбрасывая  с  плеч
тяжелую меховую шубу с бобровым воротником и снимая  кожаные  рукавицы,  -
наша работа по переоборудованию городских железных дорог Северной  стороны
достигла сейчас такой стадии, когда нам  необходима  помощь  или  хотя  бы
дружеская поддержка газет. Главная трудность состоит в том, что  все  наши
линии, идущие от предместья к центру, обрываются на Лейк-стрит  у  мостов.
Чтобы попасть оттуда на Южную сторону, приходится совершать  длинный  путь
пешком, и вы слышали, вероятно, что это вызывает много  жалоб  ее  стороны
населения. Вместе с тем я позволю себе заметить, что речной  транспорт,  и
всегда-то затруднявший уличное движение,  становится  с  каждым  днем  все
более несносной помехой. Все мы страдаем от этого. И ни разу  не  делалось
попыток как-то упорядочить движение через реку. Вероятно, потому, что  это
задача  чрезвычайно  трудная,  а  при  нынешних  условиях,  пожалуй,  даже
неосуществимая. Желательнее всего