постройка  или  эксплуатация  новой  линии,  а  контроль  над  всей  сетью
подземных железных дорог.
   - Насколько я понял из нашей беседы, вы должны получить изрядный  доход
от постройки дороги для вашей  компании,  не  менее  десяти  процентов?  -
спросил Каупервуд. - Так или нет?
   - Мы рассчитываем на обычную  при  строительных  подрядах  прибыль,  не
более того, - ответил Гривс.
   - Допустим, -  любезно  заметил  Каупервуд.  -  Но  если  я  вас  понял
правильно, вы, джентльмены, рассчитываете выручить по меньшей мере пятьсот
тысяч долларов на постройке дороги, не считая доходов, которые вы получите
как пайщики той самой компании, для которой вы строите?
   - Но ведь за наши пятьдесят процентов  мы  обязуемся  привлечь  к  делу
кой-какие английские капиталы, - пояснил Хэншоу.
   - А сколько же именно? - осторожно спросил Каупервуд, тут же прикидывая
мысленно, что если бы ему удалось заполучить пятьдесят один процент  акций
Чэринг-Кросс, так оно, пожалуй, стоило бы и подумать. Но, как он сейчас же
выяснил из их ответа, они и сами еще не знали, какую сумму  составит  этот
капитал. Если Каупервуд войдет  в  дело,  возьмет  на  себя  обязательство
внести требуемый залог в государственных ценных бумагах  и  придать  всему
предприятию, так сказать, характер реальности, возможно, что двадцать пять
процентов всех  расходов  покроется  от  продажи  акций  -  публика  будет
покупать.
   - А можете вы гарантировать это? - поинтересовался Каупервуд.  -  Иначе
говоря,  согласны  вы  обусловить  ваше  участие  в  деле   обязательством
мобилизовать этот капитал, прежде чем получите акции?
   Нет, на это они не могут рискнуть...  Но  если  окажется,  что  они  не
соберут требуемую сумму, тогда, может быть, им придется  уступить,  и  они
оставят за собой меньше пятидесяти процентов акций, ну,  скажем,  тридцать
или тридцать пять процентов, но  при  условии,  что  подряд  на  постройку
останется за ними.
   Каупервуд снова усмехнулся.
   - Меня вот что удивляет, джентльмены, - сказал  он,  -  вы  так  хорошо
осведомлены во всем, что касается инженерной, технической стороны дела,  а
финансовую сторону вы почему-то считаете пустяками. А на  самом  деле  это
совсем не так. Как вам пришлось много лет учиться, а потом долго работать,
прежде чем вы достигли того положения и той репутации,  которые  дают  вам
возможность получать такие подряды, какие вы получаете теперь, - точно так
же и мне, финансисту, пришлось  проделать  тот  же  путь.  И  напрасно  вы
думаете,  что  какой-либо  предприниматель,  каким  бы  капиталом  он   ни
располагал, согласится выложить из своего кармана деньги  на  постройку  и
эксплуатацию такой крупной дороги. Нет такого человека, который  пошел  бы
на это. Слишком велик риск. Любой  финансист  вынужден  будет  действовать
совершенно так же, как собираетесь действовать вы: заставит  других  людей
вложить свои капиталы. И ни один финансист не станет вам  доставать  денег
ни на какое предприятие, прежде чем  он  не  обеспечит  в  первую  очередь
прибыли для себя, а во вторую уже - для тех, чьи капиталы он вложит в  это
дело. А для того чтобы иметь такую возможность, он должен обеспечить  себе
значительно больше, чем пятьдесят процентов акций.
   Гривс и Хэншоу не нашлись, что ответить, и он продолжал:
   - А вы хотите не только, чтобы я вложил капитал, или во  всяком  случае
большую часть требуемой суммы, что даст вам возможность собрать остальное,
- вы хотите, чтобы я заплатил вам еще за постройку, а  после  всего  этого
эксплуатировал выстроенную на мои деньги дорогу совместно с вами. Если  вы
на это всерьез рассчитываете, разумеется, нам больше говорить  не  о  чем,
меня это не может заинтересовать. Я мог бы купить у вас ваш опцион  [право
на  преимущественное   приобретение   выпуска   акций,   передаваемое   за
вознаграждение], за который вы заплатили тридцать тысяч фунтов стерлингов,
если это передаст в мои руки контрольный пакет акций,  и  тогда,  пожалуй,
можно было бы оставить за вами ваш пай в десять тысяч фунтов стерлингов  и
контракт на постройку, - но никак  не  более.  Ведь  помимо  всего  этого,
насколько я знаю, там еще гарантийных бумаг на шестьдесят тысяч фунтов, по
ним тоже надо выплачивать четыре процента.
   Джеркинс и Рэндолф уныло молчали, чувствуя, что они чего-то не додумали
в этом деле. А Гривс и Хэншоу растерянно смотрели друг на друга.  Надо  же
было так промахнуться! Теперь они ничего  не  выгадали,  только  испортили
все.
   - Хорошо, - вымолвил, наконец, Гривс, - вам,  конечно,  самому  видней,
как вам лучше поступить, мистер Каупервуд. Но  нам  желательно,  чтобы  вы
знали, что более разумного  предложения,  чем  наше,  и  представить  себе
нельзя. Для строительства подземной железной дороги лучше Лондона места не
придумаешь. У нас нет единой подземной  сети,  и  такие  линии,  как  эта,
безусловно, необходимы; их так или иначе будут строить, и  деньги  на  это
найдутся.
   - Возможно, - ответил Каупервуд, - но что касается меня, я  предпочитаю
подождать;  если  вы  через  некоторое  время,  взвесив  и  обсудив   ваши
возможности, убедитесь, что вам с этим делом не  справиться,  и  пожелаете
прибегнуть к моей поддержке, вы можете сообщить мне об этом письменно -  и
тогда посмотрим. Но я должен заранее сказать: вы  можете  рассчитывать  на
мое участие в этом деле только в том случае, если условия  буду  диктовать
я.  Разумеется,  это  не  значит,  что  я  собираюсь  вмешиваться  в  ваши
строительные работы или переписывать ваш контракт.  Это,  я  думаю,  может
остаться так, как оно есть,  при  условии,  конечно,  что  ваши  сметы  на
оборудование окажутся удовлетворительными.
   Он замолчал и забарабанил пальцами по столу, словно желая показать, что
разговор кончен; но  когда  англичане  поднялись  и  стали  прощаться,  он
прибавил:
   - Поскольку мы здесь ни до чего серьезного не договорились,  я  был  бы
вам весьма признателен, джентльмены, если бы этот наш сегодняшний разговор
остался между нами.
   Затем он сделал знак Джеркинсу подождать и, когда все вышли,  обратился
к нему, резко повысив голос:
   - Вечная с вами история, Джеркинс, никогда вы не можете толком  взяться
за дело, которое само идет вам в руки. Ну вы только подумайте, что  у  нас
здесь сегодня вышло! Вы приводите ко мне этих  людей,  которые,  по  вашим
словам, и, как они сами говорят, имеют на руках такой  крупный  подряд  на
постройку метрополитена в Лондоне. Ведь если за это взяться с умом, то для
каждого из нас такое предприятие могло бы принести неисчислимые выгоды.  А
эти люди являются ко мне, не имея ни малейшего представления о том, как  я
веду дела. Но ведь вы-то это прекрасно знаете: контроль,  полный  контроль
должен быть безусловно в моих руках. Я не уверен, что они  даже  и  сейчас
поняли, какой у  меня  в  этом  смысле  огромный  опыт  и  как  бы  я  мог
развернуться, заполучив такой великолепный подряд. А они воображают, что я
могу польститься на половину прибыли, а контролировать дело будут  они  со
своими друзьями. Предупреждаю вас, Джеркинс, -  тут  Каупервуд  метнул  на
него такой грозный взгляд, что у Джеркинса мороз пошел по коже, - если  вы
хотите быть мне полезным, бросьте канителиться без толку с  этим  дурацким
предложением и  потрудитесь  представить  мне  подробные  и  исчерпывающие
сведения  о  лондонской  подземной  сети  и  о  том,  какие  там   имеются
возможности. А всякие ваши личные соображения по поводу меня  и  моих  дел
можете держать при себе. Если бы вы, прежде чем приводить  этих  людей  ко
мне, потрудились прокатиться в Лондон и выяснили на месте все, что  о  них
требуется знать, вы бы не заставили ни меня, ни их терять даром время.
   - Да, сэр! - пробормотал Джеркинс. Это был толстенький рыхлый человечек
лет сорока, одетый с щеголеватой изысканностью, словно модель  с  витрины,
но сейчас от сильного волнения он весь обливался потом. У него были черные
бегающие глазки, маленький острый носик и мягкие  пухлые  губы.  Он  вечно
мечтал о какой-нибудь крупной и удачной афере, которая сразу  сделает  его
архимиллионером  и  выдвинет  в  ряды  знаменитостей,  привлекающих  взоры
избранных посетителей премьер,  спортивных  матчей,  собачьих  выставок  и
прочих великосветских зрелищ. В Нью-Йорке и в Лондоне у него  были  весьма
обширные знакомства.
   Каупервуд знал это и понимал, что Джеркинс ему еще  может  пригодиться;
однако  сейчас  он  не  находил  нужным  раскрывать  перед  ним  карты   и
ограничивался только намеками, полагая, что этого вполне достаточно, чтобы
побудить Джеркинса броситься вдогонку за Гривсом и  Хэншоу  и  постараться
прийти с ними к  соглашению.  Пожалуй,  он  даже  способен  отправиться  в
Лондон, а если так... то в смысле рекламы лучшего агента и желать нечего.



15

   И действительно, не прошло и недели со дня  отъезда  мистера  Гривса  и
мистера Хэншоу, как Джеркинс уже покатил вслед за ними в Лондон: его  била
лихорадка, до  такой  степени  ему  не  терпелось  стать  непосредственным
участником этой грандиозной  авантюры,  которая  наконец-то  принесет  ему
желанные миллионы.
   Хотя первый шаг, сделанный Каупервудом на  пути  к  приобретению  линии
Чэринг-Кросс, иначе говоря его разговор с Гривсом и Хэншоу, не принес  тех
результатов, на которые  он,  казалось  бы,  рассчитывал,  это  отнюдь  не
поколебало его  намерений;  Сиппенс  прислал  ему  достаточное  количество
весьма интересных сведений, и Каупервуд твердо решил добиться концессии на
постройку подземной линии в Лондоне, даже в том случае, если у него ничего
не выйдет с линией Чэринг-Кросс. В связи с этим у  него  дома  происходили
совещания, устраивались званые обеды, и у Эйлин  создавалось  впечатление,
что супруг ее понемножку возвращается  к  прежнему  образу  жизни,  к  той
прежней жизни в Чикаго, о которой  у  нее  сохранились  самые  счастливые,
самые яркие воспоминания. Она иногда спрашивала себя: а не  могло  ли  так
случиться, - мало ли чудес  на  свете!  -  что  эта  чикагская  катастрофа
подействовала на него  отрезвляюще  и  ему  захотелось  вернуть,  хотя  бы
внешне, прежние отношения с ней; и даже если она для него уже ровно ничего
не значит, для нее это все-таки утешение.
   В действительности же Каупервуд с  каждым  днем  все  больше  увлекался
Беренис. Он с удивлением открывал в ней новые, неожиданные черты.  На  нее
иногда находила какая-то шаловливость, когда она становилась способной  на
всякие озорные выдумки, а ее здравомыслие не мешало внезапным удивительным
сменам ее прихотливых настроений, и это всякий раз восхищало Каупервуда.
   Однажды, еще в Чикаго, они поехали обедать в  гостиницу,  где  они  уже
обедали несколько дней тому назад.  Когда  они  вышли  из  саней,  Беренис
предложила ему пройтись в рощу, и там на опушке,  среди  усыпанных  снегом
сосенок и молодых дубков, он вдруг увидел  вылепленную  из  снега  фигуру,
которая, когда они подошли ближе,  оказалась  чуть-чуть  карикатурной,  но
совершенно точной копией его самого. Беренис нарочно  приехала  сюда  рано
утром и слепила этого снежного человека.  Вместо  глаз  она  вставила  два
блестящих голубовато-серых камешка, а нос и рот сделала из сосновых шишек,
очень ловко подобрав их по форме и по величине. Еще накануне она стащила у
Каупервуда одну из его шляп,  и  шляпа  эта,  лихо  сдвинутая  на  затылок
снежной фигуры, как-то особенно подчеркивала сходство с Каупервудом. Когда
этот  двойник  внезапно  вырос  перед  ним,  среди  деревьев,   освещенный
закатными лучами огненно красного  солнца,  Каупервуд  даже  вздрогнул  от
неожиданности.
   - Что это, Беви? Как это тебе пришло в голову? Да когда  же  ты  успела
это сделать, плутовка? - И он расхохотался. Снежный Каупервуд  смотрел  на
него совсем как живой, прищурив глаз, и нос торчал  у  него  необыкновенно
внушительно.
   - Сегодня утром, - сказала Беренис. - Приехала  сюда  одна  и  вылепила
моего милого человечка.
   - А здорово похоже на меня! - с удивлением заметил Каупервуд. - И долго
ты возилась с этим чучелом?
   - Час наверно. Не больше.
   Она отступила на шаг и с гордостью посмотрела на свое творение.  Затем,
выхватив у Каупервуда  трость,  приставила  ее  сбоку  к  снежной  фигуре,
набалдашником к карману, который был изображен при помощи мелких камешков.
   - Посмотри, какой красавчик! Весь из снега, шишек и каменных пуговок.
   Она приподнялась на цыпочки и поцеловала снежное чучело в губы.
   - Беви! Если ты хочешь целоваться... - Каупервуд схватил ее в  объятья,
и ему казалось, что он держит в руках какого-то лесного эльфа. -  Беренис!
Ты меня с ума сводишь! Признайся, ты дух лесной, колдунья или волшебница?
   - А ты не знал?
   И она откинулась и потянулась  к  его  лицу  обеими  руками,  раздвинув
пальцы.
   - Я колдунья, да, да. И я могу обратить тебя в снег и лед.
   И, пристально глядя на него, она тянулась к его лицу тонкими пальцами.
   - Беренис!.. Что с тобой, брось дурить! А знаешь, мне кажется, ты  сама
заколдована. Но ты можешь колдовать надо мной, сколько  угодно.  Только...
не покидай меня!
   И, крепко прижав ее к груди, он поцеловал ее.
   Но Беренис вырвалась из его объятий и снова подбежала к снежной фигуре.
   - Ну вот! - воскликнула она. - Ты все испортил. Оказывается,  он  -  не
настоящий. А я-то  старалась  сделать  его  совсем  живым.  Он  был  такой
большой,  холодный.  И  стоял  здесь  и  ждал  меня.  А  теперь  надо  его
уничтожить, бедняжку, чтобы никто не видел его и не знал, кроме меня.
   И, схватив трость  Каупервуда,  она  ударила  ею  со  всего  размаха  и
развалила фигуру.
   - Вот видишь: я тебя сотворила, и я же тебя и уничтожаю.
   И она, смеясь, разбрасывала снег своими затянутыми в перчатки  ручками.
А Каупервуд смотрел на нее с восхищением.
   - Ну, идем, Беви, радость моя! Как ты сказала? Ты меня сотворила, ты  и
уничтожаешь? Хорошо, я согласен, только не  покидай  меня.  Ты  знаешь,  с
тобой я словно переношусь в какие-то неведомые края, точно ты передо  мной
новый мир открываешь - чудесный, непонятный, твой собственный! И для  меня
это такое счастье - окунуться в него! Ты мне веришь, Беви?
   - Конечно,  милый,  конечно,  -  отвечала  Беренис  таким  спокойным  и
рассудительным тоном, как будто она и не разыгрывала только  сейчас  этого
представления со снежным чучелом. - Так ведь оно  и  должно  быть.  И  так
будет.
   Она взяла его под руку, и они пошли.  У  Каупервуда  было  впечатление,
словно она только сейчас очнулась или  вернулась  на  землю  из  какого-то
своего, странного мира видений, и ему  хотелось  расспросить  ее  об  этом
мире, но его как будто что-то  удерживало,  -  он  чувствовал,  что  этого
нельзя делать.
   И это чувство, а вместе с тем радостная уверенность, что вот она здесь,
с ним, что он может осязать, видеть, слышать ее, что  он  в  любую  минуту
может пойти к ней, вызывали у него чувство какого-то небывалого  восторга,
словно ему только теперь наконец-то открылось то, ради чего стоило жить.
   Да разве это может быть, чтобы он  когда-нибудь  захотел  расстаться  с
ней?  Никогда  в  жизни  ему  еще  не  приходилось  сталкиваться  с  таким
удивительно многообразным, таким необычайно  изменчивым  и  вместе  с  тем
рассудительным  и  трезвым,  словом  с  таким  необыкновенным   существом!
Несомненно, это артистическая натура. Мало ли всяких женщин  перевидал  он
на своем веку, а все-таки ему еще никогда не попадалось  такой  блестящей,
умной и обаятельной женщины.
   И даже в минуты самой интимной близости она неизменно вызывала  у  него
чувство восхищенного удивления. Она не отдавалась ему безвольно, слабея  и
замирая в его объятьях, не подчинялась ему, пассивно  уступая  неистовству
его мужской страсти, нет, она трепетала и загоралась в ответ и словно сама
держала его в плену, властно завораживая его своими чарами - разметавшимся
золотом огненных волос, влекущим взором синих потемневших глаз,  сладостью
поцелуя.
   И когда он потом, после бурных свиданий оставшись один,  вспоминал  эти
чудесные минуты, у него было чувство, что это совсем не похоже на то,  что
он когда-либо переживал раньше. Это было не просто  удовлетворение  некоей
физической  потребности  и  не  исступление  страсти,  а  опять   какой-то
неведомый мир новых, головокружительных ощущений,  который  открывала  ему
волшебница Беренис.



16

   Предвидя, что ему придется как-то согласовать с  Толлифером  дальнейший
план действий в отношении Эйлин,  Каупервуд  решил  объявить  ей,  что  он
недели через две предполагает отправиться в Лондон и что если ей  хочется,
она может поехать с ним. А затем он сообщит об этом Толлиферу и пусть  тот
уж сам придумывает, как лучше  занять  и  развлечь  Эйлин,  чтобы  она  не
изводила себя, как это было до сих пор, не огорчалась, непрестанно думая о
том,  что  муж  ее  не  любит.  Каупервуд  был  сейчас  в  самом  радужном
настроении. Наконец, после  стольких  лет  тягостного  разрыва,  он  нашел
способ облегчить ее жизнь,  успокоить  ее  и  создать  какую-то  видимость
мирных отношений.
   Когда он вошел к  ней,  помахивая  тростью,  такой  цветущий,  сияющий,
уверенный, с гарденией в петличке, в серой шляпе, в серых перчатках. Эйлин
пришлось сделать над собой  усилие,  чтобы  подавить  невольную  радостную
улыбку,  которой  он,  по  ее  мнению,  не  заслуживал.  Он   сразу   стал
рассказывать ей о своих делах.  А  читала  она  сегодня  газеты?  Обратила
внимание, что один из его самых заклятых чикагских врагов только что отдал
богу душу? Туда ему и дорога - одной занозой меньше! А что у  них  сегодня
на обед? Хорошо бы заказать Адриану морской язык под соусом маргери, если,
конечно, не поздно. Да, он ужасно занят, никак  не  развяжется  с  делами.
Ездил в Бостон, в Балтимор, а на днях придется ехать в  Чикаго.  А  насчет
этого лондонского дела... он уже кое-что нащупал, и, вероятно, в ближайшем
будущем придется ему плыть в Англию. Не хочет ли она  с  ним  прокатиться?
Конечно, он там будет очень занят, но она может  поехать  в  Париж  или  в
Биарриц, а под воскресенье он к ней будет приезжать на отдых.
   У Эйлин от радости глаза загорелись.  Она  даже  рванулась  к  нему  со
стула, но тут же вспомнила, какие у нее отношения с мужем, и, сдержавшись,
откинулась назад. Она столько натерпелась от него, столько  видела  всяких
предательств и обмана, что теперь не решалась ему поверить. Но не лучше ли
все-таки сделать вид, что она верит?
   - Ну что ж, - сказала она. - А ты правда  хочешь,  чтобы  я  поехала  с
тобой?
   - Зачем бы я стал тебе предлагать, если бы не хотел? Разумеется,  хочу.
Мне сейчас, видишь ли, предстоит сделать очень серьезный шаг. И  он  может
для меня обернуться очень удачно, а может и нет. Но как бы то ни  было,  -
тут  Каупервуд,  следуя   своему   излюбленному   правилу,   прибегнул   к
спасительной  лжи,  не  постыдившись  сыграть  на  самых  заветных,  самых
сокровенных чувствах Эйлин, - ведь ты была  со  мной  оба  раза,  когда  я
начинал первое и второе свое предприятие, мне кажется, ты должна  быть  со
мной и на этот раз, когда я задумал третье. Разве не правда?
   - О да, Фрэнк! Если это так, как ты говоришь, я хочу быть с тобой.  Это
будет просто замечательно. Я буду готова, как только ты скажешь. Когда  мы
поедем? Каким пароходом?
   - Я скажу Джемисону, он все узнает, что надо, и тогда я дам тебе знать.
   Эйлин подошла к двери и позвонила  Карру,  чтобы  распорядиться  насчет
обеда. Она точно ожила. На нее вдруг пахнуло  прежней  жизнью,  когда  она
делила с Каупервудом его могущество, его успех. Она тут же приказала Карру
достать чемоданы и осмотреть их.
   А Каупервуд выразил желание  навестить  тропических  птиц,  которых  он
привез для оранжереи. И он предложил Эйлин пойти вместе. Эйлин, вся  сияя,
направилась с ним в оранжерею и смотрела на него не сводя  глаз,  пока  он
возился с двумя резвыми попугаями с Ориноко и  подсвистывал