зникло;  Что  же  исчезает?  Форма.  В  определенном  смысле  даже  тело
бессмертно. В определенном смысле тела и  формы  вечны.  Что  это  значит?
Возьмем горсть мелочи и бросим вверх. Предположим, монеты упадут  в  таком
порядке: 5 - 6 - 3 - 4. Мы поднимаем монеты и бросаем их снова, потом  еще
и еще. И когда-нибудь они упадут опять так же, получится то же сочетание.
   Вот  и  атомы,  составляющие   вселенную,   тоже,   как   эти   монеты,
разъединяются и снова  соединяются  -  и  так  без  конца.  Но  непременно
настанет такое мгновение, когда вновь образуется то же сочетания: ты снова
будешь здесь, и все предметы будут иметь ту же форму, и  о  том  же  будет
идти разговор, и вот этот  же  кувшин  будет  стоять,  как  стоит  сейчас.
Бессчетное множество раз так было, и бессчетное множество раз так будет.
   Мы никогда не рождаемся и никогда не умираем. Каждый атом  живет  своей
самостоятельной, ни от кого не  зависящей  жизнью.  Атомы  объединяются  в
группы, обладающие,  пока  они  существуют,  определенным  сознанием;  эти
группы в свою очередь объединяются и образуют более сложные тела, служащие
сосудами для высших  форм  сознания.  Когда  для  тела  наступает  смерть,
происходит расщепление и обособление клеток друг от  друга,  и  начинается
то, что мы называем распадом. Сила, сцеплявшая клетки, исчезла, они теперь
предоставлены самим себе и могут образовывать новые  сочетания.  Смерть  -
это лишь одно из проявлений жизни, и уничтожение одной материальной  формы
- только прелюдия к возникновению другой.
   О развитии вспять он сказал:
   - Из семени вырастает растение, из песчинки - никогда. Отец дает  жизнь
младенцу, но ком глины никогда не превратится в ребенка. Какие  же  законы
управляют развитием - вот вопрос. Чем было семя? Тем же, что и дерево. Все
возможности будущего  дерева  заложены  в  этом  семени;  все  возможности
будущего человека заложены в младенце;  все  возможности  живого  существа
заложены в зародыше. Что  же  это  значит?  А  вот  что:  всякой  эволюции
предшествует инволюция. Не может развиваться то, чего не существует. И тут
современная наука снова приходит нам на помощь. Математика учит, что общее
количество мировой энергии всегда неизменно, Нельзя изъять из  материи  ни
единого атома, как нельзя лишить ее и ни одной единицы силы. Раз это  так,
эволюция не возникает  из  ничего.  Но  из  чего  же  она  возникает?  Она
возникает из инволюции, из развития вспять. Ребенок -  это  зрелый  муж  в
прошлом, а зрелый муж - это развившийся  ребенок;  семя  -  это  дерево  в
прошлом, а дерево - это развившееся семя.  Все  возможности  всего  живого
заложены в зародыше. Теперь все становится несколько яснее.  Дополним  это
идеей продолжений  жизни.  Жизнь  одна  -  от  простейшей  протоплазмы  до
человеческого существа. Семя несет в в себе то,  чем  оно  будет,  еще  до
того, как оно приняло какую-либо определенную форму.
   Однажды Беренис спросила:
   - А что вы думаете о милосердии?
   И гуру ответил:
   - Не гордись,  когда  помогаешь  бедному.  Будь  благодарна,  что  тебе
представилась эта возможность. В благодеянии проявляется твоя вера  -  чем
же гордиться? Разве вся вселенная - это не ты? Радуйся, что на пути  твоем
встретился бедняк, ибо, помогая ему, ты  помогаешь  себе.  Благословен  не
тот, кому дается, а тот, кто дает.
   Тогда Беренис спросила его о красоте: столь многие  поклоняются  ей  во
всех ее проявлениях и становятся поистине ее рабами.
   Гуру ответил:
   - Даже в самых низменных влечениях заложена частица божественной любви.
На санскрите всевышнего называют  иногда  Хари,  что  значит  -  тот,  кто
притягивает к себе все сущее. Поистине только он и достоин  притягивать  к
себе человеческие сердца. Ибо кто может пленить душу? Только  он.  Вот  ты
видишь человека, которого привлекает чье-то красивое лицо,  -  неужели  ты
думаешь, что горстка определенным  образом  соединенных  молекул  способна
увлечь кого-нибудь? Ничуть! За этими частицами материи  должна  быть  -  и
есть -  сокрытая  частица  высшего  начала,  высшей,  божественной  любви.
Невежда и не подозревает об  этом,  но,  сознательно  или  бессознательно,
влечет его только эта  искра  истинно  прекрасного.  Итак,  даже  наиболее
низменные влечения  порождаются  самим  божеством.  "Ни  одна  женщина,  о
возлюбленный, не любила своего мужа ради него самого, но ради Атмана, ради
всевышнего, заключенного в нем". Всевышний - это великий магнит, а мы  все
- словно металлические  стружки,  и  он  притягивает  нас  к  себе,  а  мы
стремимся постичь его - узреть лик Брахмы, отраженный  во  всех  формах  и
очертаниях. Мы думаем, что поклоняемся красоте, на  самом  же  деле  -  мы
поклоняемся лику Брахмы, проступающему  сквозь  нее.  В  глубине  всего  -
сущность.
   И дальше:
   - Раджи-йог знает, что плоть существует для того, чтобы душа  приобрела
опыт, а опыт учит, что никогда и ничем душа не была и не будет  связана  с
телом. Человеческая душа должна понять и прочувствовать, что  она  испокон
веков  была  и  остается  духовным  началом,  а  не  материальным,  и  что
соединение ее с материей только временное и не может быть иным.  Раджа-йог
учится отречению на самом тяжком из  отречений:  он  прежде  всего  должен
понять, что вся видимая и осязаемая природа - только  иллюзия.  Он  должен
понять,  что  всякое  проявление  силы  в  природе  порождается  не  самок
природой, а духом. Он должен с самого начала усвоить,  что  все  знание  и
весь опыт проистекают от духовного начала, а не от плоти, и потому  должен
тотчас по убеждению разума порвать все узы, соединяющие его с плотью.
   Но из всех  видов  отречения  самое  естественное  то,  которому  учить
Бхакти-йоги. Никакого насилия, - ни от чего не нужно отрывать себя,  ни  с
чем не  нужно  насильно  расставаться.  Отречение  Бхакти  -  легкое,  оно
проходит плавно,  незаметно  и  так  же  естественно,  как  все,  что  нас
окружает. Человек любит свой город, потом он начинает любить свою  страну,
любовь к городу отмирает легко и  естественно.  Человек  научается  любить
весь мир, и тогда его любовь к своей стране, его  фанатический  патриотизм
отмирает  безболезненно,  сам  собой,   без   всякого   насилия.   Человек
непросвещенный  любит  чувственные  наслаждения,  но  чем   культурнее   и
просвещеннее  он  становится,  тем  больше  влечет  его   к   наслаждениям
умственным и тем меньше - к наслаждениям чувственным.
   Для того чтобы познать отречение, требуемое  Бхакти,  не  нужно  ничего
убивать в себе, оно приходит так же естественно, как естественно  рядом  с
сильным светом постепенно тускнеет более слабый, пока не померкнет совсем.
Так и любовь к удовольствиям чувственным и умственным тускнеет и меркнет в
свете любви к всевышнему. Эта любовь к всевышнему все растет  и  принимает
форму Парабхакти, или высшего поклонения.  И  для  того,  кто  познал  эту
любовь, исчезают  формы,  теряют  смысл  ритуалы,  перестают  существовать
книги, святыни, храмы, церкви, религии и секты, страны и национальности  -
все эти мелкие ограничения, все оковы понятий и условностей отпадают  сами
собой. Ничто больше не связывает его и не ограничивает  его  свободы.  Так
корабль, приблизившийся к магнитной горе, вдруг рассыпается на части - все
его железные болты и скрепы магнит притягивает и извлекает  из  их  гнезд,
доски распадаются, а волны подхватывают и уносят их. Точно так же и высшее
начало снимает все  скрепы  с  души,  и  она  обретает  свободу.  В  таком
отречении,  близком  к  поклонению,  нет  ни  жестокости,  ни  борьбы,  ни
подавления, ни усмирения. Для познания Бхакти не нужно подавлять ни одного
из своих чувств, - нужно только стремиться развить их и обратить к богу.
   Отрекись от этого видимого, иллюзорного мира, - лишь тогда обретешь  ты
счастье, если во всем будешь видеть всевышнего. Имей, что имеешь,  но  все
обожествляй! Не прилепляйся к земным благам. Во всем  люби  всевышнего.  И
тогда ты будешь жить так, как учит и христианство: "Ищите прежде  царствия
божия".
   Всевышний живет  в  сердце  каждого  живого  существа,  снова  и  снова
поворачивает он колесо своей божественной иллюзии Майи,  и  вместе  с  ним
подымается и падает все  живое.  Во  всевышнем  ищи  себе  прибежище.  Его
благостью обретешь  ты  душевный  покой  -  и  тебя  не  коснутся  никакие
перемены.
   Когда  по  истечении  определенного  времени,  или  цикла,  называемого
кальпой, вселенная  рассыплется  в  прах,  она  перейдет  в  потенциальное
состояние - в состояние семени, вызревающего для нового  рождения.  Период
образования новой формы носит  у  Кришны  название  "дня  Брахмы",  период
потенциальный - "ночи Брахмы". Существа, населяющие мир, то  возрождаются,
то вновь подвергаются распаду - вместе со сменой космического дня и  ночи.
Не следует, однако, думать, что процесс распада соответствует "возвращению
к всевышнему". Просто существо, потеряв свою форму,  переходит  во  власть
Брахмы, который послал его в мир, и пребывает там  до  тех  пор,  пока  не
настанет пора его нового воплощения.
   Индуизм приемлет и признает многие  воплощения  бога,  в  том  числе  -
Кришну, Будду и Христа,  и  допускает,  что  будет  еще  немало  и  других
воплощений...


   И, наконец, настал день,  когда  Беренис  услышала  от  гуру  последние
напутственные слова, ибо он знал, что она должна покинуть его.
   - Итак, я научил тебя мудрости, которая есть тайна тайн, - сказал он. -
Обдумай все, что я тебе говорил. А потом действуй, как  сочтешь  нужным  и
правильным. Ибо Брахма говорит: "Кто не ведает заблуждений и знает, что во
мне все сущее, - знает все, что можно познать. И потому он поклоняется мне
от всего сердца". Это самая священная истина из всего, чему я тебя научил.
Кто познал это, тот воистину стал мудр. И цель его жизни достигнута.



79

   Весь следующий год Беренис с матерью путешествовали  по  Индии,  -  они
стремились как можно  больше  увидеть  и  лучше  узнать  эту  удивительную
страну, Беренис, посвятившая четыре  года  изучению  индусской  философии,
успела, однако, насмотреться на то, как живут здесь люди; она поняла,  что
народ здесь жестоко обманут и что участь его горька, и  ей  захотелось  до
возвращения на родину как можно больше узнать об этом народе.
   И вот Беренис с матерью побывали в Джайпуре, Канпуре, Пешаваре, Лахоре,
Равалпинди, Амритсаре, в Непале, в Дели и  Калькутте,  посетили  Мадрас  и
даже добрались до южной границы Тибета. И чем дальше они проникали в глубь
Индии, тем больше поражала Беренис ужасающая бедность и  жалкое  состояние
миллионов  людей,  населяющих  эту  необыкновенную  страну.  Беренис  была
озадачена: как случилось,  что  в  стране,  породившей  такую  возвышенную
религиозную философию, возникла и сохраняется  поныне  столь  низменная  и
жестокая система  социального  гнета?  Горсточка  богачей  ведет  поистине
королевский образ  жизни,  а  миллионы  трудятся,  не  разгибая  спины,  и
получают за это гроши, которых  не  хватает  даже  на  хлеб!  Этот  резкий
контраст, разрушающий все иллюзии, был выше понимания Беренис.
   Она видела улицы и дороги, вдоль которых тесно, плечом к  плечу,  точно
какая-то страшная живая изгородь, сидели  на  земле  грязные,  оборванные,
полунагие люди, с глазами, полными отчаяния: некоторые  просили  милостыню
для своих учителей - святых пилигримов. Беренис встречала такие места, где
жители, дошли до последнего предела духовного и физического  обнищания.  В
одной деревне началась эпидемия чумы и косила всех жителей  подряд:  никто
не оказал им  помощи,  не  прислал  ни  лекарств,  ни  врачей.  Во  многих
деревушках  в  крохотной  конуре  ютится  по  тридцать  человек  -  здесь,
разумеется, неизбежны болезни и голод. И тем не менее, если в  их  жилищах
прорубают окна, хоть крохотное оконце, они тотчас снова наглухо заделывают
каждую щель.
   Самым страшным общественным  злом  казался  Беренис  чудовищный  обычай
выдавать замуж девушек,  не  достигших  совершеннолетия,  почти  детей.  В
результате большинство этих  несчастных  дошло  до  такого  физического  и
умственного упадка, что ни о каком здоровье физическом или душевном нечего
и говорить, и рано наступающая  смерть  для  них  скорее  избавление,  чем
проклятие.
   Видя    трагическое    положение    каст    "неприкасаемых",    Беренис
поинтересовалась, как они возникли. Ей рассказали, что  когда  светлокожие
предки современных индусов впервые пришли в Индию, ее населяли  дравиды  -
кожа у них была темнее и черты  лица  не  так  тонки;  это  они  воздвигли
величественные храмы на юге страны. И жрецы народа-пришельца  потребовали,
чтобы его кровь не  смешивалась  с  кровью  туземцев.  Они  объявили,  что
дравиды - племя нечистое, что к ним нельзя прикасаться. Так расовая вражда
породила трагедию "неприкасаемости".
   Впрочем, как рассказали Беренис, Ганди сказал однажды:
   "Понятие неприкасаемости в Индии, наперекор  всем  стараниям  сохранить
его, быстро отмирает. Этот бесчеловечный обычай унижает  индусов.  Ведь  с
"неприкасаемыми" обращаются так, словно они хуже животных. Самая  их  тень
будто бы оскверняет имя бога. Я осуждаю отверженность неприкасаемых так же
решительно, как  осуждаю  навязанные  нам  англичанами  методы  управления
страной, а быть может, еще решительнее. Существование  каст  неприкасаемых
кажется мне еще менее терпимым, чем британское владычество.  Если  индуизм
настаивает на сохранении каст неприкасаемых,  значит  индуизма  больше  не
существует, значит он мертв".
   И все же Беренис  не  раз  видела  молодых  матерей  "неприкасаемых"  с
крошечными, хилыми детишками на руках, - неизменно  держась  в  отдалении,
они с отчаянием и тоской во взгляде следили за тем,  как  она  беседует  с
каким-нибудь индусским проповедником. При этом она не могла  не  заметить,
что некоторые из них недурны собой и, видимо, очень неглупы. Две  или  три
походили на  обыкновенных  американок  -  так  выглядели  бы  хорошенькие,
толковые американские девушки, будь они заброшены,  изолированы  от  всего
окружающего мира и обречены на жизнь в грязи и нищете,  как  их  индийские
сестры. Впрочем, говорили, что пять миллионов  "неприкасаемых"  избавились
от проклятия, приняв христианство.
   А дети? Беренис видела столько жалких, несчастных детей - эти крошечные
заморыши даже не могли ходить, а только ползали; они  росли  заброшенными,
без всякого ухода, до того истощенные недоеданием и  болезнями,  что  ясно
было: уже ничто не вернет  им  здоровья.  Сердце  Беренис  размывалось  от
жалости, и тут ей вспомнились уверения гуру, что божество, Брахма  -  есть
все сущее, есть беспредельное блаженство. Если это так, то где же он, бог?
Мысль эта неотступно преследовала Беренис, пока она не почувствовала,  что
больше не выдержит, и тогда явилась другая мысль: нужно бороться с нищетой
и вымиранием этого народа, спасти его. Разве не вездесущий  направляет  ее
помыслы? Да, она должна помогать несчастным, она  не  успокоится,  пока  в
земной жизни людей добро не придет на  смену  злу.  Беренис  всем  сердцем
стремилась к этому.
   Настало, наконец,  время,  когда  Беренис  и  ее  мать,  потрясенные  и
измученные нескончаемым зрелищем бедствий и  нищеты,  решили  тронуться  в
обратный путь; дома, в Америке, они на досуге поразмыслят над тем, что  им
довелось увидеть и как они могут помочь искоренению зла.
   И вот ясным, теплым октябрьским днем на пароходе "Холиуэл" они  прибыли
в Нью-Йорк прямо из Лиссабона и по реке  Гудзон  поднялись  до  причала  у
Двадцать третьей  улицы.  Пароход  медленно  шел  вдоль  берега,  знакомые
очертания нью-йоркских громад заслоняли небо.  Как  непохоже  все  это  на
Индию, думала Беренис, какой разительный  контраст!  Здесь  чистые  улицы,
великолепные многоэтажные здания, могущество, богатство, самый  изысканный
комфорт, сытые, хорошо одетые люди,  а  там...  Беренис  чувствовала,  что
изменилась, но в чем - пока еще и сама не понимала.  Она  видела  голод  в
самой обнаженной, уродливой форме - и не могла этого забыть. Не могла  она
забыть  и  выражения  некоторых  лиц,  особенно  детских  -  так   смотрит
затравленное, испуганное животное. Что же можно тут сделать, изменить?  Да
и можно ли?
   Но вот перед нею страна, где она родилась и  выросла  и  которую  любит
больше всего на свете. И сердце Беренис забилось быстрее  при  виде  самых
обыденных картин - несметного множества реклам, расписывающих  гигантскими
разноцветными буквами бесценные достоинства того,  чему  подчас  на  самом
деле   грош   цена,   толпы   крикливых   мальчишек-газетчиков,   вереницы
оглушительно  гудящих  такси,  легковых  автомобилей   и   грузовиков;   и
напыщенный  вид  путешествующего  американского  обывателя,  которому,   в
сущности, едва ли есть чем кичиться.
   Покончив  с  формальностями  в  таможне,  Беренис  и  ее  мать   решили
остановиться в отеле "Плаца" - по крайней  мере  на  несколько  недель;  в
такси они с радостью почувствовали: наконец-то они дома! И как только  они
устроились у себя в  номере,  Беренис  позвонила  доктору  Джемсу.  Ей  не
терпелось поговорить с ним о Каупервуде, о себе самой, об  Индии  -  и  не
только о прошлом, но и о будущем.
   Они встретились в кабинете Джемса, в его доме на Западной Восемнадцатой
улице. Беренис была растрогана: Джемс принял ее очень тепло и дружески,  с
большим интересом слушал ее рассказ о том, где она побывала и что видела.
   Доктор  Джемс  понимал,  что  Беренис   интересует   судьба   состояния
Каупервуда. И хотя ему  было  неприятно  вспоминать  о  том,  как  скверно
исполнили свои обязанности душеприказчики Каупервуда, он счел своим долгом
подробно рассказать Беренис обо  всем,  что  произошло  в  ее  отсутствие.
Прежде  всего,  несколько  месяцев  назад  умерла  Эйлин.   Беренис   была
потрясена: она всегда думала, что именно Эйлин выполнит волю Каупервуда  и
распорядится всем его имуществом, как он того хотел. Она тотчас вспомнила,
что Каупервуд всегда желал основать больницу.
   - А как же с больницей, которую он собирался построить в районе Бронкс?
- поспешно спросила она.
   - Ну, из этого ничего не  вышло,  -  отвечал  Джемс.  -  Слишком  много
стервятников набросилось под прикрытием закона на состояние  Фрэнка  после
его смерти. Со всех сторон посыпались иски, встречные иски, требования  об
отказе в праве выкупа закладных; даже состав  душеприказчиков  и  тот  был
опротестован. Большое количество акций - на четыре  с  половиной  миллиона
долларов - было признано обесцененным. Пришлось  выплачивать  проценты  по
закладным, покрывать всевозможные судебные издержки, росли горы счетов,  и
в конце концов от громадного состояния уцелела едва десятая часть.
   - А картинная галерея? - с тревогой спросила Беренис.
   - Ничего не осталось, все продано с аукциона. И дворец тоже продан - за
неуплату налогов и тому подобное. Эйлин принуждена была выехать  оттуда  и
снять себе квартиру. А потом она заболела  воспалением  легких  и  умерла.
Разумеется, все эти тревоги и огорчения лишь ускорили ее смерть.
   - Какой ужас! - воскликнула Беренис. - Как больно было бы Фрэнку,  если
б он знал!.. Столько сил стоило ему все это!
   - Да, немало, - в раздумье заметил Джемс, - но никто  не  верил  в  его
добрые намерения. Куда там - даже и после смерти Эйлин в газетах  все  еще
называли Каупервуда человеком сомнительной репутации, банкротом,  чуть  ли
не преступником. Посмотрите, кричали они, его миллионы рассеялись как дым!
Одна статья  так  и  называлась:  "Что  посеешь..."  Там  говорилось,  что
деятельность Фрэнка потерпела  полный  крах...  Да,  немало  было  злобных
заметок - и все потому, что,  когда  Фрэнк  умер,  от  его  богатства  при
попустительстве господ законников осталось одно воспоминание.
   - Как это тяжело! Как ужасно, что из всех прекрасных  начинаний  Фрэнка
так ничего и не вышло.
   - Да, не осталось ничего, кроме мо