адована
интересом, который проявил к нему  Линд,  и  тотчас  повела  его  по  всем
комнатам. Линд, видевший на своем веку немало роскошных особняков,  -  дом
его отца занимал среди них далеко не последнее место, - выказывал  интерес
и восхищение, которых отнюдь не испытывал. Переходя из комнаты в  комнату,
он хвалил то деревянную  резьбу  панелей,  то  подобранные  в  тон  мебели
драпировки, то открывавшийся из окон вид.
   - Обождите минутку, - сказала Эйлин,  когда  они  подошли  к  двери  ее
спальни. - Я хочу показать вам мои комнаты, но боюсь, что там беспорядок.
   Она торопливо вошла и притворила за собою дверь.
   - Войдите! - крикнула она через минуту.
   Линд не замедлил воспользоваться приглашением.
   - О, какая прелесть! И как уютно! Эти  пляшущие  фигурки  необыкновенно
легки  и  грациозны.  И  все  тона  подобраны  изумительно.  Они   чудесно
гармонируют с вашим обликом. Эта комната - как бы одно целое с вами.
   Он умолк, разглядывая кровать из золоченой бронзы и огромный ковер, где
теплые палевые тона перемежались с тускло-голубыми.
   - Превосходная работа, - сказал он и, внезапно переменив тон, шагнул  к
Эйлин, которая стояла в глубине комнаты по правую руку от него. -  Скажите
мне теперь, почему вы не захотели пойти со мной на танцы? - спросил он.  -
Там будет очень весело. Вы бы не пожалели, что пошли.
   От Эйлин не укрылась внезапная перемена в  его  настроении.  Она  вдруг
поняла, что, водя его из комнаты в  комнату,  поставила  себя  в  довольно
затруднительное положение. В устремленном на  нее  беззастенчивом  взгляде
Эйлин читала все обуревавшие Линда мысли и чувства.
   - Нет, нет, у меня просто нет к этому охоты. Я как-то потеряла вкус  ко
многим развлечениям с некоторых пор. Я...
   Не договорив, она, словно невзначай, шагнула к двери, но  Линд  схватил
ее за руку.
   - Постойте, не уходите, - сказал он. - Дайте мне поговорить с вами.  Вы
всегда стараетесь ускользнуть от меня, словно я вам страшен. Или я  совсем
вам не нравлюсь?
   - Конечно, вы мне нравитесь, но разве мы не можем с  таким  же  успехом
разговаривать внизу, в гостиной? Я сумею объяснить вам там ничуть не хуже,
чем здесь, почему я вас избегаю. - И Эйлин улыбнулась лукаво и на этот раз
действительно бесстрашно.
   Линд ответил ей улыбкой, обнажившей два ряда ровных, ослепительно белых
зубов. Веселые и злые огоньки заплясали в его глазах.
   - Разумеется, разумеется, - сказал он. - Но здесь, в этой  комнате,  вы
как-то особенно милы. Мне совсем не хочется уходить отсюда.
   - Ну, тем не менее  вам  придется  уйти,  -  отвечала  Эйлин,  стараясь
говорить шутливо, но в голосе ее  уже  зазвучали  тревожные  нотки.  -  Вы
увидите, что в гостиной я буду не менее мила, чем здесь.
   Она снова двинулась к двери, но вдруг почувствовала, что у Линда  очень
сильные руки - совсем, как у Фрэнка, и что она  так  же  беспомощна  перед
ним.
   - Что вы делаете? Сюда могут войти, - сказала Эйлин. - Чем дала  я  вам
повод так обращаться со мной?
   - Чем? - повторил Линд, наклоняясь к ней и  ласково  сжимая  ее  полные
белые руки своими смуглыми руками. -  Быть  может,  вы  и  не  давали  мне
повода. Вы сами - повод. Еще в ту ночь, в Олкот-клубе, я сказал  вам,  как
вы мне дороги. Мне казалось, что вы поняли тогда, разве нет?
   -  О,  я  поняла,  что  нравлюсь  вам...  Ну  что  ж,  это  никому   не
возбраняется... Но  чтобы  позволять  себе  такие...  такие  вольности!  Я
никогда не думала, что вы посмеете! Ну вот, слышите? Кто-то идет сюда... -
Эйлин сделала решительную, но безуспешную попытку  освободиться.  -  Прошу
вас отпустить меня, мистер Линд. Мне кажется,  это  не  очень  галантно  -
удерживать женщину против ее  воли.  Я  не  дала  вам  никакого  повода...
Смотрите, я рассержусь!
   Линд снова улыбнулся, и глаза его блеснули.
   - Право? Вот вы какая? Разве мы с вами совсем, совсем чужие друг другу?
Разве вы не помните, что  сказали  мне  однажды,  когда  мы  завтракали  у
Ришелье? Вы не исполнили своего обещания. Вы ведь дали мне  понять  тогда,
что придете ко мне. Почему же вы не пришли? Я  не  нравлюсь  вам,  или  вы
боитесь меня? Вы - прелесть, сокровище, я без ума от вас и хочу,  наконец,
знать правду.
   Он обнял ее и притянул к себе, заглядывая ей в  глаза.  Потом  внезапно
поцеловал ее в губы, в щеку.
   - Ведь я нравлюсь вам, я же вижу. Почему вы сказали, что придете, и  не
пришли?
   Эйлин пыталась оттолкнуть его, но он только крепче прижимал ее к  себе.
Это было странное, совсем новое для нее  ощущение,  -  кто-то  другой,  не
Фрэнк, держал ее в объятиях. И страшно было то,  что  это  -  Польк  Линд,
единственный мужчина, к которому ее потянуло.  Но  как  он  осмелился  так
вести себя здесь, в ее доме! Фрэнк может каждую  минуту  вернуться,  может
войти кто-нибудь из слуг!
   - Опомнитесь, что вы делаете! - возмущенно воскликнула она. Впрочем, ей
все еще казалось, что Линд хочет только заставить ее быть ласковее к нему,
что он не посмеет оскорбить ее, и потому она не испытывала особого  страха
за исход этого поединка. - Не забывайте, что вы в моем доме! Если  вы  сию
же минуту не отпустите меня,  значит  вы  не  тот  человек,  каким  я  вас
считала. Мистер Линд! - он покрывал поцелуями ее лицо. -  Мистер  Линд!  Я
запрещаю вам! Вы слышите! Я... я сказала, что приду, быть  может,  но  это
ничего не значит... А вы ворвались в мой дом, захватили  меня  врасплох...
Это отвратительно! Если вы и нравились мне раньше, так теперь  я  не  хочу
вас видеть! Сейчас же оставьте меня, или, даю слово,  вы  меня  больше  не
увидите! Никогда, никогда! Клянусь! Вы слышите? Оставьте меня! Прошу  вас,
умоляю! Я буду кричать... С этого дня вы не увидите меня больше...
   Это была отчаянная, но бесполезная борьба.


   Прошла неделя, и Каупервуд, вернувшись однажды вечером домой,  заметил,
что Эйлин пребывает в каком-то странно  неуравновешенном  состоянии  -  то
весело напевает, то впадает в глубокую задумчивость. В  нарядном  вечернем
туалете она охорашивалась перед  зеркалом  и  казалась  удивительно  юной,
полной огня и, совсем как прежде, жадно влюбленной в жизнь.
   - Ну, как ты провела сегодня день? - весело спросил он.
   Эйлин, сознавая свою вину перед Каупервудом, но находя  себе  множество
оправданий, была доброжелательно расположена к нему; притом  ей  почему-то
казалось; что, быть может, теперь она сумеет вернуть его себе.
   - О, прекрасно! - ответила она. - Утром я заезжала ненадолго к Хоксема.
В ноябре они собираются в Мексику. У миссис Хоксема новая плетеная коляска
- прелесть что такое,  если  бы  она  своим  видом  не  портила  ее.  Эдда
готовится в колледж и очень волнуется, как она оставит  своего  котенка  и
собачку. От них я заезжала в студию к Лейну Кроссу,  оттуда  -  к  Мэррилу
(Эйлин имела в виду универсальный магазин)  и  -  домой.  На  Уобеш  авеню
встретила Тейлора Лорда с Польком Линдом.
   - С Польком Линдом?  -  переспросил  Каупервуд.  -  Говорят,  он  очень
интересен?
   -  Очень.  Я  не  видела  ни  у  кого  таких  безупречных   манер.   Он
очарователен. В нем  есть  что-то  мальчишеское,  а  вместе  с  тем  можно
поручиться, что он немало повидал на своем веку.
   - Должно быть, - заметил Каупервуд. - Ведь это он,  если  не  ошибаюсь,
был замешан в скандальной истории с Кармен Торриба, испанской танцовщицей,
приезжавшей сюда года два назад? Я слышал, что он был без памяти влюблен в
нее.
   - Ну и что ж? - возразила Эйлин с досадой. - Какое тебе до этого  дело?
Все равно он обворожителен. Он мне нравится.
   - Мне, разумеется, никакого до  этого  дела  нет.  Просто  припомнились
кое-какие разговоры.
   - О, я знаю, почему они тебе припомнились, - сказала Эйлин задорно. - Я
вижу тебя насквозь.
   - Что ты хочешь этим сказать? - спросил он, пристально вглядываясь в ее
лицо.
   - Я знаю тебя - вот что, - повторила она ласково, но  уже  с  некоторым
вызовом. - Ты будешь бегать  за  каждой  юбкой,  а  я,  по-твоему,  должна
довольствоваться ролью обманутой, но любящей и преданной супруги. А  я  не
собираюсь. Я ведь понимаю, почему ты сказал так о Линде. Ты  боишься,  как
бы я не влюбилась в него. Что ж, это  может  случиться.  Я  ведь  говорила
тебе, что рано или поздно так будет, нравится тебе это или не нравится.  Я
тебе не нужна, так не все ли тебе  равно,  как  относятся  ко  мне  другие
мужчины?
   Каупервуд отнюдь не помышлял об опасности, угрожавшей  ему  со  стороны
Полька Линда, - во всяком случае не больше, чем со стороны всякого другого
мужчины. И все же подсознательно он, как видно, почувствовал что-то, и это
передалось Эйлин и вызвало такой, казалось бы необоснованный, взрыв  с  ее
стороны. Каупервуд тотчас попытался  успокоить  ее,  понимая,  куда  может
завести их подобный разговор.
   - Эйлин! - сказал он с нежным укором. - Как можешь ты так говорить!  Ты
же знаешь, что я люблю тебя. Конечно, я ни в чем не могу тебе помешать, да
и не хочу.  Единственное,  к  чему  я  стремлюсь,  -  это  чтобы  ты  была
счастлива. Я люблю тебя - ты знаешь это.
   - О да, я знаю, как ты меня любишь,  -  сказала  Эйлин;  настроение  ее
сразу изменилось. - Прошу тебя, не начинай ту старую песню. Мне она  давно
надоела. Я знаю, как ты развлекаешься на стороне. Знаю и про миссис  Хэнд.
Это можно было понять даже  из  газет.  За  целую  неделю  ты  только  раз
появился дома вечером, да и  то  на  несколько  минут.  Молчи,  молчи!  Не
пытайся снова обманывать меня. Я давно все  про  тебя  знаю.  Знаю  и  про
последнее твое увлечение. Так что уж, будь добр, не жалуйся  и  не  укоряй
меня, если и я начну интересоваться другими, потому что так оно  и  будет,
можешь не сомневаться. Ты сам знаешь, что никто, кроме  тебя,  в  этом  не
виноват, и нечего упрекать меня. Это ни  к  чему.  Я  не  намерена  больше
делать из себя посмешище. Я уже говорила тебе это не раз. Ты не верил,  но
я докажу. Я говорила, что найду кого-нибудь, кто не будет так пренебрегать
мною, как ты, и найду, увидишь, долго, ждать тебе не придется. Сказать  по
правде, я уже нашла.
   Услышав это заявление,  Каупервуд  окинул  Эйлин  холодным,  осуждающим
взглядом. Впрочем, в этом взгляде можно  было  уловить  и  сочувствие,  но
Эйлин с вызывающим видом вышла из  комнаты,  прежде  чем  Каупервуд  успел
произнести хоть слово, и через несколько  минут  до  его  слуха  донеслись
снизу  из  гостиной  звуки  "Второй  венгерской  рапсодии".  Эйлин  играла
страстно, с  необычным  проникновением,  изливая  в  музыке  свое  горе  и
смятение. Каупервуда охватила злоба при мысли о  том,  что  это  смазливое
ничтожество, этот светский хлыщ Польк Линд мог покорить Эйлин... Но... что
ж тут поделаешь? Как видно, это должно было случиться. Он не  имеет  права
упрекать ее. И тут же воспоминания о прошлом нахлынули на него и пробудили
в нем искреннюю  печаль.  Ему  припомнилась  Эйлин  школьницей  в  красном
капюшоне... Эйлин верхом, в коляске... Эйлин в доме ее отца в Филадельфии.
Как беззаветно любила его тогда  эта  девочка,  как  слепо,  без  оглядки!
Возможно ли, чтобы она стала  так  равнодушна,  совсем  охладела  к  нему?
Возможно ли, чтобы ее и вправду сумел  увлечь  кто-то  другой?  Каупервуду
было трудно освоиться с этой мыслью.
   В тот же вечер, когда Эйлин спустилась в столовую в  зеленом  шелковом,
отливавшем бронзой платье,  с  тяжелым  золотым  венцом  уложенных  вокруг
головы кос, Каупервуд  против  воли  залюбовался  ею.  В  ее  глазах  было
раздумье, и нежность (к кому-то другому  -  почувствовал  он),  и  молодой
задор, и нетерпенье, и вызов. И у Каупервуда мелькнула мысль  о  том,  как
самоуправно властвуют над людьми любовь и страсть. "Все мы - рабы могучего
созидательного инстинкта", - мелькнуло у него в уме.
   Он заговорил о приближающихся выборах, рассказал Эйлин,  что  видел  на
улице фургон с плакатом: "Не отдадим Каупервуду Чикаго!"
   - Дешевый  прием!  -  заметил  он.  -  Республиканцы  возвели  на  углу
Стэйт-стрит "вигвам" - огромный дощатый  барак  -  и  понаставили  в  него
скамеек.  Я  зашел  туда  и  услышал,  как  надрывался  очередной  оратор,
изобличая и понося пресловутого Каупервуда. Меня так  и  подмывало  задать
этому ослу несколько вопросов, но в конце концов я  решил,  что  не  стоит
связываться.
   Эйлин не  могла  сдержать  улыбки.  При  всех  своих  пороках  Фрэнк  -
поразительный человек! Так взбудоражить весь город! А впрочем... "каков бы
ни был он - хороший иль плохой - не все ли мне равно,  когда  он  плох  со
мной" - вспомнилось ей.
   - Ну, а кроме очаровательного мистера Линда, еще кто-нибудь  пользуется
твоим расположением? - коварно спросил Каупервуд, решив выведать все,  что
можно, не слишком, разумеется, обостряя отношения.
   Эйлин наблюдала за ним и каждую минуту ждала, что он  вернется  к  этой
теме.
   - Нет, больше никто, - сказала она.  -  А  зачем  мне  еще  кто-нибудь?
Одного вполне достаточно.
   - Как я должен тебя понять? - осторожно осведомился Каупервуд.
   - Так, как я сказала. Одного достаточно.
   - Ты хочешь сказать, что влюблена в Линда?
   -  Я  хочу  сказать...  -  она  запнулась  и  с  вызовом  взглянула  на
Каупервуда. - Да не все ли тебе равно, что я хочу сказать? Да, я  влюблена
в него. А что тебе до этого? С какой стати ты допрашиваешь меня? Тебе ведь
совершенно безразлично, что я чувствую. Я  не  нужна  тебе.  Зачем  же  ты
стараешься выпытать у меня что-то, зачем следишь за мной? Если я  тебе  не
изменяла, так это  вовсе  не  из  уважения  к  тебе.  Предположим,  что  я
влюблена. Тебе же все равно.
   - О нет, не все равно. Ты знаешь,  что  не  все  равно.  Зачем  ты  так
говоришь?
   - Ты лжешь! - вспыхнула Эйлин. -  Лжешь,  как  всегда.  Так  вот,  если
хочешь знать... - Его холодное спокойствие  и  безразличие  задели  ее  за
живое и, не помня себя от обиды, она выкрикнула: - Да, я влюблена в Линда,
больше того - я его любовница! И не жалею об этом. А тебе-то что?
   Ее глаза сверкали, она густо покраснела и задыхалась от волнения.
   Услышав это признание, брошенное в пылу ярости и обиды, порожденных его
равнодушием, Каупервуд выпрямился, взгляд его стал  жестким,  и  выражение
беспощадной злобы промелькнуло в нем, как  бывало  всегда  при  встрече  с
врагом. Мысль, что он может превратить  в  пытку  жизнь  Эйлин  и  жестоко
отомстить Польку Линду, возникла было в его уме, но он тут же ее отбросил.
Это было продиктовано не слабостью, а наоборот - сознанием  своей  силы  и
превосходства. Разыгрывать роль ревнивого супруга? Стоит ли? Он и так  уже
причинил Эйлин немало зла. Чувство  сострадания  к  ней,  к  себе  самому,
чувство грусти перед неразрешенными противоречиями жизни пришло  на  смену
мстительной  злобе.  Как  может  он  винить  Эйлин?  Польк  Линд   красив,
обаятелен. Расстаться с Эйлин? Потребовать объяснений у Линда? К чему  все
это? Лучше временно отдалиться от нее и ждать - быть может,  ее  увлечение
скоро пройдет. А нет, так, вероятно,  она  по  собственному  почину  решит
покинуть его. Но уж во всяком случае, если  он  встретит,  наконец,  такую
женщину, какая ему нужна, и решит оставить  Эйлин,  он  припомнит  ей  эту
историю с Линдом. А есть ли где-нибудь на свете такая  женщина?  Пока  ему
еще не довелось с нею встретиться.
   - Эйлин, - сказал он мягко, - зачем столько горечи? К чему? Скажи  мне,
когда это случилось? Я полагаю, ты можешь мне сказать?
   - Нет, не могу, - резко ответила Эйлин. - Тебя эго не  касается.  Зачем
ты спрашиваешь, тебе ведь все равно.
   - Нет, не все равно, и я тебе это уже не раз  говорил,  -  раздраженно,
почти грубо возразил Каупервуд,  и  снова  выражение  жестокости  и  злобы
промелькнуло в его глазах. Потом взгляд его смягчился. - Могу я по крайней
мере узнать, когда это случилось?
   - Не так давно. Неделю назад, - как бы против воли вымолвила Эйлин.
   - А давно ты с ним познакомилась? - с затаенным любопытством  продолжал
расспрашивать ее Каупервуд.
   - Месяцев пять назад. Зимой.
   - И ты сделала это потому, что любишь его, или просто мне назло?
   Он все еще не верил, что Эйлин могла охладеть к нему.
   Эйлин вспыхнула.
   - Нет, это уж слишком! Да,  да,  можешь  быть  уверен,  я  сделала  это
потому, что так хотела, а ты здесь совершенно ни при чем. Да как ты смеешь
допрашивать меня после того, как годами пренебрегал мною! - Она оттолкнула
тарелку и хотела встать из-за стола.
   - Обожди минутку, Эйлин, - сказал Каупервуд  спокойно,  кладя  вилку  и
глядя на нее в  упор  через  разделявший  их  стол,  уставленный  севрским
фарфором, цветами, фруктами в хрустальных и  серебряных  вазах  и  залитый
мягким светом затененной шелковым абажуром лампы. - Зачем ты так  говоришь
со мной? Я надеюсь, ты не считаешь меня мелким, тупым ревнивцем? Как бы ты
ни поступала, я не намерен ссориться с тобой. Я ведь  знаю,  что  с  тобой
происходит, знаю, почему ты себя так ведешь и  каково  тебе  будет  потом,
если ты пойдешь по этому пути. Дело не во мне, дело в тебе самой...  -  Он
умолк, ему внезапно стало жаль ее.
   - Ах, вот как, дело не в тебе? -  вызывающе  повторила  она,  борясь  с
охватившим  ее  волнением.  Его  тихий,  мягкий  голос  пробудил   в   ней
воспоминания прошлого. - Ну, а я не нуждаюсь  в  твоем  милосердии.  Я  не
хочу, чтобы ты меня жалел. Я буду поступать так, как найду нужным. И лучше
бы уж ты совсем не говорил со мной.
   Эйлин  отшвырнула  тарелку,  опрокинув  бокал  с  шампанским,   которое
желтоватым пятном разлилось по белоснежной скатерти, вскочила и  бросилась
вон из комнаты. Гнев, боль, стыд, раскаяние душили ее.
   - Эйлин! - Каупервуд поспешил за нею следом,  не  обращая  внимания  на
дворецкого, привлеченного в столовую шумом отодвигаемых стульев  (семейные
сцены в доме Каупервудов были ему не в диковинку). - Послушай меня. Эйлин!
Это же месть, а ты жаждешь любви, не мести; ты хочешь, чтобы тебя  любили,
любили беззаветно. Я все понимаю. Прости меня и не  суди  слишком  строго,
как я не сужу тебя.
   Они вышли в соседнюю комнату, и  он  схватил  Эйлин  за  руку,  пытаясь
удержать ее. Эйлин почти не понимала, что он говорит, она была вне себя от
обиды и горя.
   - Оставь меня! - выкрикнула она, и горькие слезы хлынули у нее из глаз.
- Оставь меня! Я  не  люблю  тебя  больше.  Я  ненавижу  тебя!  Понимаешь,
ненавижу! - Она вырвала у него руку и, выпрямившись, стала перед ним. -  Я
не хочу тебя слушать! Не хочу говорить с тобой! Ты один виноват  во  всем.
Ты, только ты виноват в том, что я сделала, и в том, что я еще  сделаю,  и
ты не смеешь этого отрицать. О, ты еще  увидишь!  Увидишь!  Я  еще  покажу
тебе!
   Она повернулась, чтобы уйти, но он снова схватил ее за руки и  притянул
к себе. Он держал ее крепко, не обращая внимания на ее сопротивление, и  в
конце концов она, как всегда, перестала  противиться  и  только  судорожно
всхлипывала, припав к его плечу.
   - О да, я плачу! - воскликнула Эйлин сквозь слезы. - Но все равно,  все
равно теперь уж ничего не изменишь. Слишком поздно! Слишком поздно!



38. ПЕРЕД ЛИЦОМ ПОРАЖЕНИЯ

   Стоический Каупервуд,  прислушиваясь  к  громогласным  словоизвержениям
ораторов  и  наблюдая  за  суетой,  предшествовавшей  осенним  выборам   в
муниципалитет, был куда больше огорчен неверностью  Эйлин,  чем  происками
своих врагов, хотя и видел, что на него ополчился весь город.  Он  еще  не
забыл неповторимого очарования тех дней, когда Эйлин была молода и все  ее
существо,  казалось,  излучало  любовь  и  светлую  веру  в  будущее.  Эти
воспоминания вплетались во все  его  мысли  и  дела,  как  вторая  тема  в
оркестре. Несмотря на  то,  что  по  натуре  Каупервуд  был  человеком  на
редкость деятельным, он не  прочь  был  иной  раз  предаться  самоанализу,
способен был понять высокий драматизм и  пафос  разбитых  иллюзий.  Он  не
испытывал ненависти к Эйлин, - лишь  печаль  при  мысли  о  том,  к  каким
последствиям привело его непостоянство, его упрямое стремление  к  своб