и  могу  сделать  так,  чтобы  все
сбылось.
   - Я готов этому поверить! - с чувством сказал Каупервуд и  торжественно
поцеловал ее.
   После обеда они принялись обсуждать, куда им поехать и что  предпринять
в ближайшее время. Беренис пока не  хотелось  никуда  уезжать  из  Англии.
Сейчас  весна,  а  она  всегда  мечтала  осмотреть  все   эти   города   с
кафедральными соборами - Кентербери, Йорк, съездить в Уэльс, взглянуть  на
развалины римских  бань  в  Бате,  посетить  Оксфорд,  Кембридж  и  разные
старинные  замки.  Хорошо  бы  отправиться  в  такое  путешествие  вдвоем!
Разумеется,  он  сначала  разузнает  все  что  нужно  относительно  своего
лондонского проекта. А она тем временем посмотрит эти коттеджи, о  которых
ей говорили. И как только все это устроится, они тотчас же могут и уехать.
   А сейчас  надо  пойти  повидаться  с  мамой;  она  немножко  расстроена
последнее время. Все чего-то опасается, а чего - и сама не  знает.  Ну,  а
потом он вернется сюда - и тогда...
   Каупервуд обнял ее и прижал к груди.
   - Хорошо, Минерва моя! - сказал  он.  -  Может  быть,  и  действительно
удастся все устроить так, как тебе хочется. Пока еще я ровно ни в  чем  не
уверен. Одно могу  сказать  наверняка  -  если  здесь  все  это  затянется
надолго, мы с тобой не будем  выжидать,  а  отправимся  путешествовать.  С
Эйлин я как-нибудь да улажу. И если она будет даже  недовольна  -  мы  все
равно уедем. Она мне всегда грозит оглаской, но это можно будет как-нибудь
предотвратить. На этот счет я спокоен. Во всяком случае до сих пор мне это
всегда удавалось.
   Он ласково поцеловал ее и, смягченный, растроганный,  прошел  к  миссис
Картер. Он застал ее с  романом  Марии  Корелли  в  руках.  Принаряженная,
напудренная, миссис Картер сидела у открытого окна,  по-видимому  поджидая
его. Она встретила его радостной улыбкой. Но он сразу почувствовал  в  ней
какое-то напряжение, беспокойство - она, видимо, опасалась, что это добром
не кончится, что они зря все это затеяли - он и Беренис. Он даже уловил  в
ее  глазах  какой-то  тоскливый  страх,  жалкое,  безнадежное   выражение.
Обменявшись несколькими ничего не значащими фразами  о  том,  как  приятно
будет провести весну в Англии, он  сказал  ей  как  бы  между  прочим,  но
довольно откровенно:
   - На вашем месте, Хэтти, я бы не стал ни о чем беспокоиться. Мы с  Беви
отлично понимаем друг друга. И я думаю, что и себя она хорошо  знает.  Она
умница, красавица, и я люблю ее. Если даже с нами и случится  какая-нибудь
неприятность,  мы  сумеем  выпутаться.  Приободритесь,  Хэтти,  все  будет
хорошо. Я, вероятно, буду очень занят и, пожалуй, не сумею приезжать к вам
так часто, как мне этого бы хотелось. Но помните, что я всегда  начеку.  И
она тоже. И вам нечего беспокоиться.
   - Да я вовсе и не беспокоюсь, Фрэнк!  -  сказала  миссис  Картер  почти
извиняющимся тоном.  -  Конечно,  я  знаю,  Беви  -  девушка  решительная,
находчивая, и я знаю, как вы заботитесь  о  ней.  И  я  надеюсь,  что  все
сложится так, как вам хочется. Она, правда,  очень  подходит  вам,  Фрэнк.
Такая талантливая, обаятельная. Жаль, вы  не  видели,  как  она  прекрасно
держала себя на пароходе!. Как она всех умеет обворожить и в то  же  время
держит себя с таким достоинством, с таким тактом. Вы у нас еще побудете? Я
очень рада. Мне что-то нездоровится, но мы еще с вами увидимся попозже.
   Она проводила его до дверей с видом хозяйки, которая провожает  важного
гостя - таким он, в сущности, и был в ее глазах. Когда он вышел  и  закрыл
за собой дверь, она  подошла  к  зеркалу  и,  грустно  поглядев  на  себя,
чуть-чуть подрумянила щеки - на случай, если  заглянет  Беренис,  -  потом
открыла чемодан, достала бутылку с бренди и налила себе стаканчик.



25

   В конце недели, в субботу, супруги Каупервуд приехали в гости  к  лорду
Хэддонфилду, в его замок в Бэритон-Мэнор. Это было внушительное, массивное
здание английской архитектуры  XVI  века,  высившееся  посреди  обширного,
прекрасно  сохранившегося   наследственного   поместья,   на   юго-востоке
Хардаун-Хис.  С  северо-запада  к  нему  примыкала  открытая,  похожая  на
безбрежное море равнина, густо поросшая вереском.  Эти  простирающиеся  на
много миль, волнующиеся на ветру зеленые заросли пережили немало столетий,
с ними не мог справиться ни плуг, ни сеятель,  ни  строитель.  Их  главная
ценность как для богача, так и для бедняка заключалась в изобилии  зайцев,
оленей и прочей дичи. Это было излюбленное  место  охоты;  сюда  приезжали
шумные компании с доезжачими в красных фраках, с  гончими  и  борзыми.  На
юго-западе, куда глядел главный фасад замка, раскинулись  пашни,  покрытые
лесами  склоны,  а  посреди  них  виднелись  камышовые  крыши   небольшого
ярмарочного  села  -  Литлбэритон;  все  вместе  производило   впечатление
радушного сельского приюта.
   Хэддонфилд встретил супругов Каупервуд на станции Бэритон. Это был  все
такой же веселый, несколько циничный джентльмен, каким Каупервуд знал  его
пять лет тому назад. У него сохранились приятные воспоминания об  Америке,
и он был очень рад видеть своих заокеанских друзей.  По  дороге  к  замку,
показывая Эйлин великолепные газоны и тенистые аллеи, он сказал:
   - Я опасался, миссис Каупервуд, что наша вересковая  равнина  покажется
вам и вашему супругу унылым зрелищем. Поэтому я  распорядился  приготовить
для вас комнаты с окнами в сад. В гостиной сейчас пьют чай, может быть  вы
хотите подкрепиться с дороги?
   Хотя великолепный нью-йоркский особняк Каупервуда с множеством слуг был
намного роскошнее этого замка, а владелец его Хэддонфилд был далеко не так
богат,  как  Каупервуд,  Эйлин  -  по  крайней  мере  в  первую  минуту  -
оглядывалась по сторонам с восхищением и завистью. Ах, если бы  иметь  вот
такое поместье и такое солидное положение, и блестящие связи, как у  этого
человека! Избавиться от необходимости отвоевывать себе место  в  обществе,
жить  в  полном  покое.  Но  Каупервуд,   посматривая   кругом   с   явным
удовольствием, не испытывал  никакой  зависти.  Блеск  титула,  богатство,
доставшееся без всяких усилий, нимало не трогали его. Он,  Каупервуд,  сам
создал себе имя и состояние.
   Гости лорда Хэддонфилда, съехавшиеся к нему на субботу  и  воскресенье,
представляли собой смешанное, но весьма изысканное общество.  Накануне  из
Лондона приехал сэр Чарльз Стонледж, знаменитый лондонский артист, светило
театрального мира, в высшей степени претенциозный  и  напыщенный  субъект,
пользующийся всяким случаем поддержать связь со своими  аристократическими
знакомыми. Он привез с собой артистку мисс  Констанс  Хэсэуей,  которая  с
успехом выступала в это время в модной пьесе "Чувство".
   Резкий контраст этой паре являли  собой  лорд  и  леди  Эттиндж.  Он  -
крупный акционер  в  железнодорожных  и  судоходных  компаниях  -  рослый,
цветущий, властного вида мужчина,  любитель  выпить  и,  будучи  навеселе,
склонный грубовато пошутить, тогда как  в  трезвом  состоянии  он  говорил
резко, отрывисто и скорее обрывал, чем поддерживал разговор. Леди Эттиндж,
напротив, была особой в высшей степени дипломатичной, и  лорд  Хэддонфилд,
посылая ей приглашение, просил ее на этот раз взять на себя роль хозяйки в
его замке. Хорошо  изучив  привычки  и  настроения  своего  супруга,  леди
Эттиндж относилась к ним весьма терпимо, но при этом отнюдь не поступалась
собственной персоной. Это была высокая, могучего сложения дама с  румяными
щеками, испещренными синими  жилками,  и  с  холодными  голубыми  глазами.
Когда-то она  была  очень  привлекательна  и  недурна  собой,  как  всякая
свеженькая девушка в шестнадцать лет, - по-видимому, она и по сию пору  не
забыла об этом, так же как и лорд Эттиндж. Он в свое время очень  усиленно
добивался ее руки. У леди Эттиндж  было  несомненно  больше  практического
понимания жизни, чем у ее супруга.  Старший  отпрыск  старинного  богатого
рода, лорд Эттиндж ценил титул и наследственные права выше каких бы то  ни
было личных достижений. Это не мешало ему  участвовать  весьма  успешно  в
разных коммерческих операциях. Его  супруга,  не  уступая  ему  знатностью
происхождения, отличалась  большей  проницательностью  -  она  следила  за
совершающимися на ее глазах переменами и появлением новой денежной знати и
искренне восхищалась такими нетитулованными гигантами, как Каупервуд.
   Затем  здесь  были  лорд  и  леди  Босвайк,   оба   молодые,   веселые,
пользующиеся всеобщей  симпатией.  Они  увлекались  всеми  видами  спорта,
посещали бега, скачки, могли составить партию в карты  и  благодаря  своей
заразительной веселости и живости были желанными гостями в любом обществе.
Они украдкой посмеивались  над  четой  Эттиндж,  но,  отдавая  должное  их
высокому положению, держали себя с ними как нельзя более любезно.
   Весьма важным гостем в глазах Хэддонфилда, а также и супругов  Эттиндж,
был мистер Эбингтон Скэрр, личность довольно темного происхождения,  -  ни
титула,  ни  родства,  -  однако  сумевшая  создать  себе  громкое  имя  в
финансовом мире. За четыре  года  мистер  Скэрр  нажил  изрядный  капитал,
организовав крупную  скотоводческую  компанию  в  Бразилии.  Пайщики  этой
компании уже получали весьма недурные прибыли. Сейчас у него было не менее
доходное  овцеводческое  предприятие  в  Африке,  где  благодаря  каким-то
неслыханным привилегиям,  полученным  от  правительства,  и  удивительному
умению сбивать цены и захватывать рынки, он уже считался  без  пяти  минут
миллионером. Ядовитые слухи, ходившие о его  рискованных  авантюрах,  пока
что не приобрели  сколько-нибудь  опасной  гласности.  Хэддонфилд  и  даже
Эттиндж открыто восхищались его успехами, но  благоразумно  воздерживались
от участия в его делах. Им не раз  случалось  делать  выгодные  обороты  с
акциями компаний Скэрра. Но они всегда старались как можно скорее сбыть их
с рук. Сейчас Скэрр затеял совершенно новое предприятие,  однако  на  этот
раз ему почему-то не так повезло, как в прежних его авантюрах: он  задумал
построить новую линию подземной железной дороги на участке Бейкер-стрит  -
Ватерлоо и сумел получить на это парламентскую лицензию. Поэтому он весьма
заинтересовался, когда неожиданно для себя услышал о приезде Каупервуда.
   Так как Эйлин очень долго возилась со своим туалетом, стараясь  одеться
как можно изысканнее, супруги Каупервуд  сошли  к  обеду  несколько  позже
положенного часа.  Все  гости  уже  собрались  в  гостиной,  чтобы  оттуда
проследовать  в  столовую,  и  у  многих   на   лицах   выражалось   явное
неудовольствие, что их заставляют ждать. Эттиндж уже решил про  себя,  что
он просто не будет обращать внимания на этих  Каупервудов.  Но  когда  они
вошли и Хэддонфилд встретил их радостным приветствием, все  повернулись  в
их  сторону,  все  заулыбались,  и  американские  гости  сразу   завладели
вниманием всего общества. Эттиндж, когда их знакомили,  медленно  поднялся
со стула и  чопорно  поклонился,  но  при  этом  не  преминул  внимательно
осмотреть Каупервуда. А  леди  Эттиндж,  которая  читала  все  заметки  об
американском миллионере, появлявшиеся в английских газетах, тут же  решила
про себя, что, за  исключением  ее  супруга,  Каупервуд  несомненно  самый
выдающийся человек в этом обществе. Она даже простила ему Эйлин - наверно,
он женился очень молодым и потом уж ему волей-неволей пришлось примириться
с этим неудачным браком.
   Что  касается   Скэрра,   он   был   достаточно   проницателен,   чтобы
почувствовать  несомненное   превосходство   этого   выдающегося   дельца,
крупнейшего воротилы в финансовом мире.
   Эйлин, после долгого вынужденного уединения в Нью-Йорке, попав в  такое
блестящее общество, чувствовала себя несколько неловко; она изо  всех  сил
старалась казаться естественной, но  это  только  производило  впечатление
какой-то преувеличенной любезности, почти восторженности, потому  что  она
улыбалась всем без разбора. В каждом ее слове чувствовалась  неуверенность
в себе. Каупервуд заметил это, но решил, что в конце концов он  как-нибудь
управится за двоих, и с присущей ему  дипломатичностью  обратился  к  леди
Эттиндж как  к  самой  почтенной  и,  по-видимому,  самой  влиятельной  из
присутствующих дам.
   - Я, знаете, впервые в английской усадьбе, - сказал он  просто.  -  Но,
должен признаться, даже то немногое, что  я  успел  видеть  сегодня  днем,
вполне оправдывает восхищение, с каким о ней отзываются.
   - В самом деле? - сказала леди  Эттиндж,  которой  было  небезынтересно
узнать его вкусы и склонности. - Вам правда кажется  привлекательной  наша
сельская жизнь?
   - Да, и, пожалуй, я даже  могу  объяснять  почему.  Это,  так  сказать,
первоисточник всего, что есть лучшего в настоящее время в моей  стране.  -
Она заметила, что он сделал ударение на словах "в настоящее время". -  Ну,
взять, например, итальянскую культуру, - продолжал он. - Мы ценим ее,  как
культуру нации, совершенно отличной от нас. И  то  же  самое,  я  полагаю,
можно сказать о культуре Франции и Германии. Но здесь мы,  и  даже  те  из
нас,  кто  не  может  себя  считать  вполне   английского   происхождения,
совершенно естественно, как нечто свое, узнаем источники нашей собственной
культуры и развития.
   - Вы что-то уж чересчур добры к Англии, - сказала леди Эттиндж. - А  вы
сами из англичан?
   - Да. Мои родители были квакеры. Меня  воспитывали  строго,  в  суровой
простоте, как водится у английских квакеров.
   - Боюсь, что не все американцы относятся к нам так дружелюбно.
   - Мистер Каупервуд может с полной  осведомленностью  говорить  о  любой
стране, - сказал, подвигаясь  поближе,  лорд  Хэддонфилд.  -  Он  потратил
немало лет и немалый капитал, собирая образцы искусства всех стран.
   - У меня очень скромная коллекция, - улыбнулся Каупервуд, -  я  считаю,
что я только-только сделал почин.
   - И эта замечательная коллекция находится в самом  великолепном  музее,
какой я когда-либо видел, - продолжал лорд Хэддонфилд,  обращаясь  к  леди
Эттиндж, - в доме мистера Каупервуда в Нью-Йорке.
   - Я случайно имел удовольствие  слышать  разговор  о  вашей  коллекции,
когда я в последний раз был в  Нью-Йорке,  мистер  Каупервуд,  -  вмешался
Стонледж. - Правда ли, что  вы  приехали  сюда,  чтобы  пополнить  ее?  Я,
кажется, что-то читал недавно об этом в газетах.
   - Нет, это пустые слухи, - отвечал Каупервуд. -  Я  сейчас  не  собираю
ничего, кроме впечатлений. И в Англии я ведь только проездом на континент.
   Эйлин, вне себя от восторга, что супруг ее  пользуется  таким  успехом,
чрезвычайно оживилась за обедом, так что Каупервуд несколько раз  кидал  в
ее  сторону  выразительно  вопрошающий  взгляд  -  ему  очень  важно  было
произвести благоприятное впечатление. Он, конечно, уже  заранее  разузнал,
какого рода финансовыми операциями  занимаются  Хэддонфилд  и  Эттиндж,  а
теперь тут еще оказался этот Скэрр, который, как он  слышал,  интересуется
постройкой подземной линии. Несомненно, лорд Эттиндж мог  бы  быть  весьма
полезным человеком, думал Каупервуд, беседуя с леди Эттиндж, -  не  мешало
бы узнать, какие у него связи в парламенте, какие возможности. И тут  леди
Эттиндж сама пришла ему на помощь, заговорив о  политической  деятельности
своего супруга. Он был тори  и  довольно  тесно  связан  с  лидерами  этой
партии. В ближайшее время ему предстояло  получить  крупное  назначение  в
Индию. Это  зависело  от  некоторых  перемен  в  политической  обстановке,
связанных с бурской войной, которая в то время потрясала Англию.
   - До сих пор англичане несли большие потери, - говорила леди Эттиндж, -
но предпринятая сейчас кампания должна повернуть успех в нашу сторону.
   Каупервуд из дипломатических соображений согласился с нею.
   Непринужденно поддерживая разговор, любезно перекидываясь фразами то  с
тем, то с другим из гостей. Каупервуд спрашивал себя,  кто  из  них  может
пригодиться ему и Беренис. Леди Босвайк пригласила  его  к  себе,  в  свой
домик в Шотландии; Скэрр, после того  как  дамы  вышли  из-за  стола,  сам
подошел к нему и спросил, долго ли он намеревается пробыть в Англии  и  не
окажет ли он ему честь пожаловать к нему в гости, в Кэлс. Даже  Эттиндж  к
концу обеда настолько оттаял, что  завел  с  ним  беседу  об  американской
политике и международных делах.
   За два дня эти добрые отношения  укрепились,  а  в  понедельник,  когда
компания  отправилась  на  охоту,  Каупервуд  вызвал  всеобщее  одобрение,
неожиданно показав себя недурным стрелком. Короче говоря, к тому  времени,
когда супруги собрались уезжать, Каупервуд успел обворожить  все  общество
Бэритон-Мэнор, чего, пожалуй, нельзя было сказать об Эйлин.



26

   Вернувшись из Бэритон-Мэнор, Каупервуд тотчас же отправился к  Беренис.
Он застал ее уже совсем одетой, - она собиралась ехать за  город  смотреть
коттедж, который полковник Хоксбери советовал ей снять  на  лето,  уверяя,
что это как раз то, что нужно для нее и ее матушки.
   - Это на Темзе, между Мейденхед и Марлоу... И знаешь, кто владелец? - с
таинственным видом спросила она.
   - Понятия не имею, пока я еще не научился читать твои мысли.
   - А ты попробуй!
   - Нет, где мне! Слишком трудно! Но кто же это?
   - Не кто иной, как тот английский лорд, о  котором  писал  тебе  мистер
Сиппенс, если только не существует еще один с таким же именем. Лорд Стэйн.
   - Нет, ты не шутишь? - удивленно спросил Каупервуд. - Ну, расскажи  мне
все. Ты что, познакомилась с ним?
   - Нет. Но полковник Хоксбери  страшно  расхваливает  этот  коттедж,  он
говорит, что это совсем близко от Лондона, и потом такое соседство: "Рядом
я и моя сестра", - важно добавила она, передразнивая полковника.
   - Ну, если так, пожалуй действительно  стоит  посмотреть,  -  задумчиво
протянул Каупервуд, окидывая восхищенным взглядом изящный костюм Беренис -
длинную юбку, плотно облегающий  жакет  темно-зеленого  цвета,  отделанный
золотым шнуром, и маленькую зеленую шапочку с красным перышком,  кокетливо
сдвинутую набок.
   - Мне бы хотелось познакомиться со Стэйном, и, может быть,  тут-то  как
раз и представится случай, - продолжал он.  -  Но  нам  надо  быть  крайне
осторожными, Беви. Я слышал, что это очень  влиятельный  и  очень  богатый
человек. Если бы нам удалось привлечь его, да  так,  чтобы  он  согласился
войти в дело на наших условиях...
   - Так ведь я как раз это и имею в виду, - сказала Беренис. - Отчего  бы
тебе сейчас не поехать со мной? Маме сегодня что-то  нездоровится,  и  она
хочет посидеть дома.
   Беренис, как всегда,  говорила  шутливо,  насмешливо,  словно  немножко
поддразнивая,  и  Каупервуду  очень  нравилась  эта  ее  манера  -  в  ней
проявлялась  свойственная  Беренис  сила,  находчивость   и   никогда   не
покидающий ее оптимизм.
   -  Неужели  ты  думаешь,  что  я  могу   отказаться   от   удовольствия
сопровождать прелестную молодую девицу в таком очаровательном  костюме?  -
смеясь, сказал он.
   - Вот именно, - в тон ему отвечала Беренис, - я так и говорю всем,  что
я ничего не могу решить окончательно без согласия моего опекуна. Готовы вы
приступить к своим обязанностям? - спросила  она,  окидывая  его  лукавым,
насмешливым взглядом.
   Каупервуд подошел к ней и тихонько обнял ее за плечи.
   - Непривычно, признаться, но попробую, - сказал он, целуя ее.
   - А я со своей стороны сделаю все, чтобы  тебе  это  облегчить.  Я  уже
сговорилась с агентом по найму, он встретит нас в  Виндзоре.  А  потом  мы
можем отправиться в какую-нибудь уютную старинную гостиницу и позавтракать
там.
   - Отлично, но только сначала я должен поздороваться с твоей матушкой. -
И он поспешно направился к миссис Картер.
   - Добрый день, Хэтти, - приветствовал он ее. - Ну как вы тут поживаете?
Как вам нравится славная старушка Англия?
   По сравнению  с  веселой,  цветущей  Беренис  мать  ее  показалась  ему
подавленной и даже какой-то измученной. Миссис Картер до