дии  и  двенадцать
гвардейцев. Монарх имел оружие поверх орденов, а  голова  его  была  покрыта
шлемом. Он направился к двери, у которой я стоял, и приказал мне запереть ее
и не открывать никому. Все уже вошли в комнату принца,  когда  он  закричал:
"Кто здесь?" Офицеры подошли к изголовью его ложа и забрали шпагу и  кинжал.
Герцог Фериа захватил также аркебуз,  заряженный  двумя  пулями  {Герцог  де
Фериа   был   главным   командиром   королевской   лейб-гвардии   и   членом
государственного  совета.}.  Принц  стал  кричать  и  сыпать  угрозами.  Ему
заметили:  "Здесь  государственный  совет".  Он  хотел  схватить  оружие   и
защищаться и вскочил уже с постели, когда вошел король. Дон  Карлос  спросил
его тогда: "Чего хочет Ваше Величество от  меня?"  -  "Вы  узнаете  это",  -
отвечал ему монарх. Сейчас же заколотили окна и двери. Король приказал  дону
Карлосу спокойно оставаться в этой комнате, пока он  не  получит  дальнейших
приказаний. Затем он подозвал герцога Фериа и сказал: "Я вам  поручаю  особу
принца, позаботьтесь о нем и постерегите его". Затем он  обратился  к  Луису
Кихаде, графу де Лерме и дону Родриго де Мендосе {Луис де Кихада, сеньор  де
Вилягарейя, был сыном мажордома Карла V в его уединении. Граф де  Лерма  был
впоследствии первым герцогом и фаворитом Филиппа III. Дон Родриго де Мендоса
был старшим сыном принца Эволи.}: "Я вам поручаю служить принцу,  но  ничего
не делайте по его приказанию, предварительно не известив меня. Я  приказываю
всем под страхом объявления изменником надежно стеречь его". При этих словах
принц стал громко кричать: "Ваше Величество приказали бы лучше  убить  меня,
чем держать пленником. Это большой скандал для королевства. Если вы этого не
сделаете, я сумею умертвить себя сам". Король возразил,  что  он  не  должен
этого делать, потому что такие поступки совершают только сумасшедшие.  Принц
ответил: "Ваше величество так плохо обращается со мной,  что  принудит  меня
дойти до этой крайности не от  безумия,  а  от  отчаяния".  Было  еще  много
наговорено с обеих сторон, но ничего конкретного. Ни время, ни место не дали
возможности дойти до чего-либо определенного.
     V. Король удалился. Герцог взял все ключи от дверей. Он отослал  лакеев
и других слуг  принца.  Он  приставил  к  кабинету  стражу:  четырех  горцев
Эспиносы, четырех  испанских  алебардщиков  и  четырех  немцев  во  главе  с
лейтенантом. Затем он подошел к двери, у которой  я  стоял,  поставил  здесь
четырех других горцев и четырех гвардейцев  и  велел  мне  удалиться.  Потом
забрали ключи от письменных столов и сундуков принца; король велел  принести
их в свои апартаменты. Велели унести постели лакеев: герцог де  Фериа,  граф
де Лерма и дон Родриго бодрствовали эту ночь при Его  Высочестве.  В  другие
ночи бодрствовало по два камергера, сменявшихся каждые шесть  часов.  Король
поручил эту службу семи камергерам. То были: герцог де Фериа, Руи Гомес {Руи
Гомео де Сильва, принц Эволи.}, приор дон Антонио  Толедский,  Луис  Кихада,
граф де Лерма, дон Фадрике {Дон  Фадрике  Энрикес,  брат  адмирала.}  и  дон
Хуанде Веласко {Дон Хуан де Веласко, сын дона Габриэля, графа де  Сируэла.}.
Они были без оружия  во  время  этой  службы.  Гвардейцы  не  позволили  нам
подходить ни  днем,  ни  ночью.  Два  камергера  ставили  прибор.  Мажордомы
приходили за обедом во дворец. Не позволяли приносить ножей. Мясо  приносили
разрезанным. Не служили обедни в апартаментах принца, и он не  слышал  ее  с
тех пор, как находится в тюрьме {Впоследствии в апартаментах принца  служили
обедню. Это доказывает, что отчет был написан до 2 марта,  когда  последовал
приказ о служении обеден.}.
     VI. В понедельник {В понедельник 19 января 1568 года.} король созвал  в
своих апартаментах все советы с их председателями. Каждому  совету  отдельно
он сделал доклад об аресте своего сына. Он сказал, что  арест  состоялся  по
делу, касающемуся службы Богу и  государству.  Очевидцы  уверяли  меня,  что
монарх проливал слезы, говоря об этом.  Во  вторник  Его  Величество  созвал
также  в  своих  апартаментах  членов  государственного   совета.   Собрание
продолжалось с часу дня до девяти вечера. Неизвестно,  чем  оно  занималось.
Король вел следствие. Ойос {Настоящее имя его  было  Педро  дель  Ойо.}  был
секретарем. Монарх присутствовал при показаниях каждого свидетеля. Показания
записаны и составляют тетрадь толщиною в шесть  дюймов.  Он  передал  совету
привилегии  майоратов  {To  есть  старших  сыновей,  которые   имеют   право
наследовать корону,  которая  есть  майорат,  или  пожизненное  замещение  в
порядке первородства или старшинства.}, a также короля и принца кастильских,
чтобы члены совета с ними ознакомились.
     VII. Королева и принцесса {Хуанна, сестра короля,  которая  воспитывала
принца до других учителей.} были в  слезах.  Дон  Хуан  приходил  во  дворец
каждый вечер. Однажды он пришел в простом траурном платье.  Король  упрекнул
его, велел снять этот  костюм  и  одеться  по-прежнему.  В  понедельник  Его
Величество приказал предупредить всех лакеев, чтобы  они  удалились  в  свои
жилища, обещая позаботиться о них. Он перевел  на  службу  к  королеве  дона
Хуана де Веласко и дона Фадрике, брата  адмирала,  бывшего  мажордомом  дона
Карлоса". На этом кончается рассказ пристава.
     VIII. Филипп II отлично понимал, что подобное событие не может остаться
тайным и не преминет возбудить любопытство публики. Он подозревал,  что  оно
даст материал для разных толков как в Испании, так и при иностранных дворах.
Поэтому он счел  нужным  сообщить  об  этом  прискорбном  происшествии  всем
арихиепископам, епископам и другим прелатам, капитулам кафедральных соборов,
королевским судебным палатам, гражданским и военным губернаторам  провинций,
городам и их коррехидорам, папе, императору германскому, некоторым государям
Европы, Катерине Австрийской, королеве Португалии, вдове Иоанна III,  сестре
Карла V, тетке и теще  Филиппа  II,  бабушке  несчастного  узника,  тетке  и
бабушке -Анны Австрийской, на  которой  он  женился.  Столько  титулов  этой
принцессы побудили Филиппа II написать ей собственноручное письмо, в котором
он называет ее матерью и госпожой всей  семьи.  Этот  монарх  написал  также
Марии Австрийской, своей сестре, императрице германской,  жене  Максимилиана
II и матери Анны. Луис Кабрера поместил в Истории  Филиппа  II  это  письмо,
которое  он  считает  адресованным  императрице,  но  он  ошибся:   королева
Португалии была единственная, кого можно было запросто  называть  матерью  и
госпожой всей семьи. В письме из Мадрида, адресованном папе  и  датированном
20 января, король говорил, что, несмотря на удручающее его  горе,  утешается
тем, что сделал  все  возможное,  чтобы  дать  хорошее  воспитание  сыну,  и
закрывал глаза на все, что могло произойти от его физической организации, но
что теперь служение Богу и долг заботиться о благе  подданных  не  позволяют
дальше  терпеть  его  поведение.  Он   кончает   обещанием   уведомить   Его
Святейшество об этом деле и просит помощи его молитв для счастливого исхода.
В тот же день  Филипп  написал  собственноручно  другое  письмо  -  королеве
Катерине, своей тетке. Он сообщал  ей  о  горе,  разрывающем  его  отцовское
сердце; он напоминал, что уже извещал ее о многих  предшествующих  событиях,
которые заставляли бояться будущего; он заявлял также, что за арестом принца
не должно  следовать  никаких  наказаний,  и  что  арест  был  решен,  чтобы
прекратить безобразия принца. Письмо к  императрице,  сестре  монарха,  было
составлено почти в тех же выражениях.
     IX. В письмах, адресованных государем городам, он говорил: если  бы  он
был только отцом, то никогда не решился бы предпринять подобное мероприятие,
но королевский сан не позволил ему поступить иначе; действуя таким  образом,
он, по его словам, мог пресечь зло, которое  причинила  бы  государству  его
слабость в этом деле.  Диего  де  Кольменарес  поместил  в  истории  Сеговии
письмо, которое этот  город  получил  от  Филиппа  II.  Подобные  же  письма
получили  остальные  города,  губернаторы,  судебные  палаты,   епископы   и
капитулы. Все они были включены в другое, адресованное коррехидорам. Я видел
письмо, написанное коррехидору Мадрида; оно  может  дать  понятие  обо  всех
остальных.  Филипп  II  сообщил  этому  магистрату,  что   в   случае   если
муниципалитет вздумает выбрать депутатов или сделать представления в  пользу
его сына, он должен постараться отклонить подобное намерение ввиду того, что
отец не нуждается в мольбах для  дарования  милости  сыну.  Он  предписывает
также: если возникнет вопрос об ответе, то следует поступить так,  чтобы  не
входить в детали этого дела и довольствоваться лишь заявлением, что,  по  их
убеждению, отец, решившись на такой серьезный  шаг,  руководствовался  очень
вескими  и  справедливыми  мотивами.  Все,  получившие  королевские  письма,
ответили  на  них,  хотя  различным  образом,  как  это  можно  легко   себе
представить ввиду большого количества лиц, писавших эти ответы.  Монарх  все
их прочел и собственноручно пометил на письме, полученном  из  Мурсии:  "Это
письмо написано осторожно и сдержанно". Из этого видно, что оно  понравилось
больше других. Этот довод  и  желание  представить  ненапечатанный  документ
побудили меня дать его копию. Из него видно, что пришлось по вкусу  Филиппу,
учитывая трагические обстоятельства дела.
     X. "Священное, католическое  и  королевское  Величество!  Муниципалитет
Мурсии получил посланное Вашим Величеством письмо. Он узнал о вашем  решении
относительно заключения нашего принца.  Муниципалитет  тысячекратно  лобзает
стопы  Вашего  Величества  за  выдающуюся  милость,  оказанную  ему   особым
уведомлением об этом происшествии. Муниципалитет вполне убежден, что  доводы
и мотивы, руководившие Вашим Величеством, были  очень  важны  и  диктовались
заботой об общественном благе и  что  вы  не  могли  поступить  иначе.  Ваше
Величество хорошо управляли королевством, содержали  подданных  в  состоянии
мира,   дали   великое   распространение   религии,   поэтому    естественно
предположить, что в деле, так близко касающемся вас, вы решились на подобную
меру, только имея целью служение Богу и общее благо народа.  Город,  однако,
не может не испытывать истинного горя при виде важности причин,  послуживших
к новому огорчению Вашего Величества. Он не может думать без  умиления,  что
имеет короля и государя, столь справедливого и столь  заботящегося  о  благе
своего королевства, которое ставит выше всего, и забывает  для  него  нежную
привязанность к своему родному сыну. Такое яркое доказательство  этой  любви
должно  обязать  подданных  Вашего  Величества  к  засвидетельствованию   их
признательности путем покорности  и  верности.  Город,  всегда  отличавшийся
своим усердием, должен в эту минуту дать величайшее доказательство  верности
и спешит повиноваться всему, что Вашему Величеству будет  угодно  приказать.
Бог  да  хранит  католическую  и  королевскую  особу  Вашего  Величества!  В
муниципальном совете Мурсии 16 февраля 1568 года".
     XI. Папа св. Пий V и все другие лица, которым писал Филипп II, ответили
- ему, выступая в защиту его сына. Они говорили: можно надеяться, что  такое
серьезное  событие  явится  уздой,  сдерживающей  принца,  и  заставит   его
переменить поведение. Никто не делал больше настояний, чем  Максимилиан  II.
Правда, он был заинтересован в браке, которым  хотел  связать  свою  дочь  и
принца. Он не только написал письмо, но и послал в Мадрид  эрцгерцога  Карла
для этой цели. Это путешествие мотивировалось тем, что эрцгерцог должен  был
отправиться во Фландрию для установления там спокойствия,  и  во  Францию  с
целью вести переговоры о браке  другой  дочери  Максимилиана  с  Карлом  IX.
Филипп II был непреклонен в своем решении. Он не удовлетворился  содержанием
принца в тюрьме и показал, что намерен продолжить его заточение.  Это  легко
заметить из того, что 2 марта он подписал указ относительно тюремного режима
дона Карлоса. Он велел засвидетельствовать этот приказ секретарю Педро  дель
Ойо и доверил его исполнение Руи Гомесу  де  Сильве,  принцу  Эволи.  Король
назначил  этого  вельможу  своим  заместителем   во   всем   относящемся   к
обслуживанию принца и подчинил его приказаниям других офицеров. Статьи этого
указа гласили в главнейшем следующее:
     XII. "Принц Эволи есть главный начальник  всех  лиц,  используемых  для
обслуживания принца, для охраны, для снабжения его продовольствием, для  его
здоровья и для удовлетворения всех других нужд, которые он может испытывать.
Он ночью и днем будет запирать дверь комнаты принца  на  щеколду,  а  не  на
ключ.  Он  не  позволит  Его  Высочеству  выходить  оттуда.  Его  Величество
назначает для охраны и обслуживания принца и для  поддерживания  компании  с
ним графа де Лерму, дона Франсиско Мандрика,  дона  Родриго  де  Бенавидеса,
дона Хуана де Борху, дона Хуана де Мендосу  и  дона  Гонсало  Чакона.  Никто
другой, кроме вышеназванных лиц (за исключением врача,  цирюльника  и  горца
(montero) {Горец (montero) -  ночной  телохранитель  короля  Все  лица  этой
гвардии называются горцами Эспиносы (monteras de Espmosa),  потому  что  все
они уроженцы местечка Эспиноса де-лос Монтерос. Эта привилегия была дарована
владетельным графом Кастильским  Фернандо  Гонсалесом  в  вознаграждение  за
верность.}, приставленного для личных услуг принцу), не может входить в  его
апартаменты без разрешения монарха. Граф Лерма будет спать  в  комнате  дона
Карлоса. Если он почему-либо  не  сможет  этого,  то  будет  спать  один  из
сеньоров,  его  товарищей.  Один  из  них  будет  бодрствовать  ночью;   они
распределят между собой исполнение этой обязанности  попеременно.  Днем  они
постараются быть все вместе  в  апартаментах,  чтобы  дон  Карлос  мог  быть
развлечен их компанией; они могут отлучиться от этой обязанности  только  по
какому-нибудь делу. Эти господа будут говорить с  принцем  о  незначительных
вещах; они должны стараться никогда не вводить в беседу ничего  относящегося
к его делу и как можно меньше упоминать о том, что  касается  правительства.
Они будут повиноваться всем приказаниям для  обслуживания  и  удовлетворения
его нужд; но они должны воздержаться от выполнения поручений  к  посторонним
лицам или от последних к нему.  Если  случится,  что  дон  Карлос  введет  в
разговор что-либо относящееся к его заключению, они ему не ответят и сообщат
принцу Эволи. Король настоятельно рекомендует им (если они не хотят нарушить
верности, в которой присягали) ничего не  передавать  наружу  из  того,  что
делается  или  говорится  внутри,  не  получив  предварительно  королевского
согласия. Если кто-либо из них узнает, что об этом говорят или в городе, или
в частных домах, он обязан доложить королю. Обедню будут служить в  часовне,
и принц будет слушать ее из  своей  комнаты  в  присутствии  двух  сеньоров,
которым поручена его охрана. Ему дадут четки, молитвенник, Часослов и другие
книги, которые он попросит, при том условии, что в них  будет  говориться  о
набожности, а не о других предметах. Шесть горцев, приставленных для  охраны
и обслуживания принца, принесут кушанья, предназначенные для  его  стола,  в
первую залу; они будут затем поданы Его Высочеству сеньорами из его  охраны;
горец возьмет блюда во второй комнате. Горцы будут служить днем и ночью, как
распорядится Руи Гомес де Сильва. Двух алебардщиков поставят в тамбуре залы,
ведущем во двор; они не позволят никому войти без разрешения принца Эволи. В
его отсутствие они получат разрешение от графа Лермы; если же и его нет, они
обратятся к сеньору, который будет  исполнять  обязанности  начальника.  Руи
Гомес де Сильва уполномочен от имени короля предупредить испанских капитанов
и немецких гвардейцев, чтобы они поставили восемь  или  десять  алебардщиков
снаружи тамбура. Эти люди должны также стоять на страже  у  двери  принцесс.
Двое из них будут помещены в  апартаменты  Руи  Гомеса  с  момента  открытия
главного входа во дворец, до полуночи, когда закрывается  комната  принца  и
когда горцы начинают свою службу. Каждому из  сеньоров,  которые  отправляют
службу в комнате дона Карлоса, дозволяется иметь своего  личного  слугу;  он
выбирает из своих людей того, кто более заслуживает  его  доверия.  Все  эти
люди принесут присягу перед принцем Эволи в точном исполнении каждым из  них
распоряжений этого указа. Руи Гомес, а в его отсутствие сеньоры, находящиеся
под его начальством, дадут отчет королю  обо  всех  допущенных  оплошностях.
Вышеназванный Руи Гомес уполномочен добавить к этому, что сочтет необходимым
для обслуживания и что не было предусмотрено указом. Так как на него ложится
вся  ответственность,  его  приказания  должны  исполняться  всеми   людьми,
подчиненными ему.
     XIII. Секретарь Ойо прочел этот указ всем  служащим  вместе  и  каждому
отдельно. Они присягнули в исполнении его содержания, как и  восемь  горцев,
включенных в статьи этого регламента.


       Статья четвертая

ПРОЦЕСС ДОНА КАРЛОСА

     I. В предыдущей статье мы видели из рассказа  пристава  комнаты  принца
дона Карлоса, что Филипп II приказал  начать  процесс  против  своего  сына.
Король, приступив к допросу  свидетелей  через  секретаря  Педро  дель  Ойо,
создал специальную комиссию для рассмотрения этого дела. В ее  состав  вошли
дом  Диего  Эспиноса,  кардинал,  епископ  Сигуэнсы,  член  государственного
совета, главный инквизитор,  председатель  совета  Кастилии;  Руи  Гомес  де
Сильва, принц Эволи,  герцог  Франкавилья  и  Пострана,  граф  Мелито,  член
государственного совета, главный камергер короля;  дон  Диего  Бривиэска  де
Муньятонес,  член  совета   Кастилии   и   член   тайного   совета   короля;
председательствовал  в  комиссии  король.  Ведение  процесса  было  поручено
Муньятонесу. Филип II, желая придать  этому  делу  вид  судопроизводства  по
преступлению об оскорблении Величества, велел взять из королевского архива в
Барселоне и привезти в Мадрид документы процесса, предпринятого  Хуаном  II,
его прапрадедом,  королем  Арагона  и  Наварры,  против  его  старшего  сына
Карлоса, нринца Вианы  и  Героны,  признанного  подданными  его  преемником.
Монарх приказал перевести их с каталонского языка  на  испанский,  чтобы  их
легче было понять.
     II. Указ, касающийся тюремного режима дона Карлоса, соблюдался с  такой
строгостью, что, когда королева  и  принцесса  Хуанна  захотели  посетить  и
утешить его, король не пожелал это разрешить. Монарх  настолько  не  доверял
никому, что жил как  в  заточении  и  прекратил  привычные  посещения  своих
загородных домов  в  Аранхуэсе,  Пардо  и  Эскуриале.  Он  заперся  в  своих
апартаментах и при малейшем шуме бросался к окну, чтобы узнать его причину и
последствия, так опасался какого-либо смятения. Он постоянно подозревал, что
фламандцы или другие лица являются сторонниками принца или, по крайней мере,
притворяются таковыми.
     III. Между тем несчастный  дон  Карлос,  который  не  привык  управлять
своими страстями, не сумел использовать  подобающих  средств  для  смягчения
своей опалы. Он постоянно пребывал в  величайшем  нетерпении.  Он  отказался
исповедаться и привести  себя  в  такое  состояние  чтобы  суметь  исполнить
религиозный долг, который испанская королевская фамилия всегда  выполняла  в
вербное воскресенье. Его бывший учитель, епископ Осмы,  умер  30  июля  1566
года. Король приказал доктору Суаресу Толедскому, своему первому  воздаятелю
милостыни, посетить дона Карлоса, чтобы постараться его убедить. Хотя  принц
всегда обращался с этим духовным лицом чрезвычайно почтительно,  его  усилия
не привели ни к чему. Суарес написал ему в день Пасхи (18 апреля) длинное  и
трогательное письмо, в котором доказывал, используя  убедительные  доводы  и
аргументы, что Его Высочество не предпринимает ничего для улажив