I Metres, l'an MDCCCXVII",

     то есть: "Уступленное навеки место, 16 метров, 1817 год".


       Статья третья

ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ПРОТИВ КНЯЗЯ МИРА И ДРУГИХ ЛИЦ

     I. В 1792 году  сарагосские  инквизиторы  получили  донос  и  заслушали
свидетелей против дома Агостино Абад-и-ла-Сьерры, епископа Барбастро. Он был
оговорен  как  исповедующий  янсенизм  и  одобряющий  принципы,  послужившие
основанием для гражданской конституции  французского  духовенства  во  время
Учредительного собрания [206]. Пока это дело находилось в руках  сарагосских
инквизиторов, брат епископа дом Мануэль  де  Абад-и-ла-Сьерра  был  назначен
главным инквизитором. Сарагосские судьи не осмелились продолжать следствие и
оставили процесс под сукном. Когда дом Мануэль был  отставлен  от  должности
главного инквизитора,  он  сам  был  оговорен  как  янсенист,  лжефилософ  и
макиавеллист. Однако против него не было затеяно процесса.
     II. Епископ Мурсии и Картахены дом Викторин  Лопес  Гонсало  был  также
оговорен в 1800 году перед  инквизицией  как  подозреваемый  в  янсенизме  и
некоторых других ересях за то, что  одобрил  и  разрешил  защищать  в  своей
семинарии тезисы о приложении святого таинства литургии и  некоторые  другие
аналогичные  богословские  пункты.   Процесс   епископа   не   пошел   далее
сокращенного   дознания,   потому   что,   узнав   об   интригах   некоторых
схоластических докторов иезуитской партии, он  защитил  себя  перед  главным
инквизитором с такой энергией и ученой эрудицией,  что  остановил  движение,
которое  совет  хотел  дать  его  делу.  Торжество  епископа  было,  однако,
непродолжительно, так как члены верховного совета велели продолжать  процесс
против тезисов, когда заметили, что они благоприятствуют  другим  выводам  о
чудесах, защищавшимся 1  и  2  июля  1801  года  в  семинарии,  против  коих
высказались почти все квалификаторы.
     III. Дело  янсенизма  возбудило  необычайное  брожение  в  королевстве.
Иезуиты, вернувшиеся в Испанию в силу разрешения, данного им  в  1798  году,
вскоре приобрели для своей партии множество друзей, обзывая янсенистами тех,
кто не принимал их мнений и ультрамонтанских правил. Присутствие их нарушило
спокойствие, в котором находилась страна со времени  изгнания  иезуитов.  Их
поведение было так неполитично, что их принуждены были вторично  изгнать  из
королевства. За короткое время, которое они провели в  Испании  между  одним
изгнанием и другим, их интриги посеяли раздор на целое столетие и  наполнили
святой трибунал доносами. Они были виновниками преследования,  направленного
против графини де Монтихо, епископов Саламанки, Куэнсы и  Мурсии,  каноников
Родригальвареса, Линасеро и других вышеназванных  лиц.  Епископ  Куэнсы  дом
Антонио Палафокс в 1801  году  нанес  удар  их  интригам.  Родригальварес  и
Посадас,  каноники  Св.  Исидора  в  Мадриде,  в  том  же  году  возмутились
поведением своего собрата дома Бальдассара  Кальво,  который  имел  наглость
донести в церкви на мнимое сборище янсенистов и местом их  собрания  назвать
дом графини де Монтихо, который нельзя было не распознать по обозначенным им
признакам. Действия брата Антонио  Герреро,  настоятеля  монастыря  Четок  в
Мадриде, были почти так же дерзки. К сожалению, Пий VII, плохо осведомленный
своим нунцием Кассони, послал братьям Кальво  и  Герреро  бреве,  в  котором
хвалил их усердие к католической религии, радовался их  преданности  святому
престолу и убеждал быть стойкими в своих усилиях  на  пользу  доброго  дела.
Гордые этим свидетельством, которое ложные донесения  вырвали  у  верховного
первосвященника, они увеличили свою активность до такой степени, что  трудно
сказать, насколько бы разгорелся зажженный ими пожар, если бы Князь мира  не
принял мер, помешавших продолжению беспорядка.
     IV. Обвинение в янсенизме братьев дома Антонио и дома  Херонимо  де  ла
Куэста, которых приговорили к заключению в тюрьму и  о  которых  я  писал  в
главе XXV, повлекло за  собой  предание  суду  инквизиции  дома  Рафаэля  де
Мускиса, архиепископа Сант-Яго, духовника королевы Луизы, жены Карла IV.
     V. Когда этот прелат был епископом Авилы, он показал  себя  отъявленным
врагом обоих Куэста и стал преследовать этих двух безукоризненных людей  при
содействии дома Висенте де Сото  Вальнарселя,  каноника  и  инспектора  школ
Авилы, бывшего потом епископом Вальядолида {По ошибке в главе XXV  я  назвал
его домом Антонио Валькарселем и каноником-преподавателем. По ошибке я  тоже
сказал, что дом Антонио де ла Куэсты был членом коллегии в Саламанке; он был
членом коллегии в Вальядолиде.}.  Энергичная  защита  дома  Херонимо  де  ла
Куэсты  вынудила  Мускиса  отвечать  на  обвинения  в  клевете.  Он   сделал
представления, которые ухудшили его дело, так как он  оскорбил  инквизиторов
Вальядолида и даже главного  инквизитора,  обвиняя  их  в  пристрастии  и  в
сговоре  с  Куэстой.  Это  безрассудство  подвергло   его   опасности   быть
арестованным инквизицией, как навлекшего на себя церковные наказания и  кары
буллы св. Пия V,  назначенные  для  тех,  кто  оскорбляет  инквизиторов  при
исполнении их обязанностей. Сан архиепископа предохранил его от  насилия  со
стороны святого трибунала, но он был присужден  к  уплате  штрафа  в  восемь
тысяч дукатов, а епископ Вальядолида  к  штрафу  в  четыре  тысячи  дукатов.
Мускис был бы наказан суровее, если бы  не  воспользовался  покровительством
одной особы, добившейся содействия Князя  мира,  который  помог  замять  это
дело. В Мадриде публично говорили, что это  стоило  Мускису  миллион  реалов
мелкой монетой, данных даме, оказавшей ему услугу. Я не знаю, верен ли  факт
или он принадлежит к числу сплетен, обычных при дворе.
     VI. То же обвинение в янсенизме подало повод  к  преследованию  в  1799
году инквизицией дона Хосе Эспиги, подателя милостыни  при  короле  и  члена
трибунала нунциатуры. Доносчики выставили его виновником декрета 5  сентября
этого года, который по смерти Пия VI запрещал обращаться в Рим за получением
брачных льгот, обязывал епископов разрешать их, пользуясь своим естественным
правом, и регулировать остальные пункты  церковной  дисциплины  до  избрания
нового папы. Эспига был тогда самым близким другом министра Уркихо.  Но  тот
не допускал ничьего  влияния  в  делах,  касающихся  его  должности.  Нунций
Кассони делал королю тщетные представления относительно декрета.  Однако  он
до известной степени добился желаемого при помощи политических интриг.  Хотя
все епископы обещали исполнять королевский указ, большинство из них избегало
разрешать просимые льготы, а других приверженцы римской курии отметили,  как
преданных делу янсенизма. Инквизиторы, хотя и продались нунцию  и  иезуитам,
опасались скомпрометировать себя приемом доносов этого  рода.  Поэтому  дело
Эспиги  не  пошло  далее  тайного  следствия,  и   он   продолжал   спокойно
пользоваться своей свободой до тех пор, пока  его  покровитель  и  друг  дон
Мариано Луис де Уркихо не перестал быть первым министром  и  государственным
секретарем.  Тогда  он  был  принужден  покинуть  Мадрид  и  поселиться  при
кафедральном  соборе  Лериды,  коего  он  был  сановником.  Я  замечу,   что
правительство, по-видимому, само решило опалу Эспиги, но инквизиция получила
большую выгоду от этой меры в  том  смысле,  что  ей  теперь  не  надо  было
действовать исподтишка, чтобы сделать его гибель неминуемой.
     VII. 1796 год отмечается процессом,  возбужденным  против  Князя  мира,
кузена короля и королевы по  его  жене  донье  Марии-Терезе  Бурбон,  дочери
инфанта дона Луиса. Понятно, что немало надо было ловкости и  интриг,  чтобы
напасть на лицо, пользовавшееся  таким  прочным  фавором.  Три  доноса  были
представлены в святой  трибунал  против  этого  первого  министра,  фаворита
короля и королевы. Он был выставлен подозреваемым в атеизме,  потому  что  в
течение восьми лет не исполнял долга исповеди и пасхального причащения;  был
связан браком одновременно с двумя женщинами и вел со многими другими  такую
жизнь,  которая  давала  повод  к  большим  скандалам.  Три  доносчика  были
монахами, и есть основание предполагать, что  ими  командовали  руководители
обширной дворцовой интриги, целью  которых  было  довести  князя  до  опалы,
ссылки и потери огромного доверия, которым он пользовался в лоне королевской
семьи.
     VIII. Главою  инквизиции  был  тогда  кардинал  Лоренсана,  архиепископ
Толедский, человек простой и легко поддающийся обману, но слишком  робкий  и
настороженный против всего, что могло не понравиться королю и королеве. Хотя
доносы были представлены ему, он не осмелился допрашивать ни свидетелей,  ни
даже доносчиков. Дом Антонио Деспуиг, архиепископ Сеговии (потом  кардинал),
и Дом Рафаэль де Мускис, духовник королевы, тогда  бывший  епископом  Авилы,
стояли во главе этой интриги и не пренебрегали  никакими  средствами,  чтобы
побудить Лоренсану назначить  тайное  следствие,  вынести  постановление  об
аресте князя с согласия верховного совета и добиться одобрения  короля;  они
были уверены, что получат это одобрение, если они  докажут  ему,  будто  его
фаворит  исповедует  атеизм.  Эта  попытка  не  согласовалась  с  характером
Лоренсаны. Двое заговорщиков, заметив это, условились, что  Деспуиг  побудит
кардинала Винченти, своего друга,  бывшего  нунцием  в  Мадриде,  известного
интригана, склонить Пия VI написать Лоренсане, упрекнув его в равнодушии,  с
которым он смотрит на соблазн, столь вредный для  чистоты  религии,  которую
исповедует испанская нация. Винченти получил от папы  просимое  письмо,  так
как, по-видимому, Лоренсана обещал исполнить их требование, если папа решит,
что эта мера  обязательна.  Наполеон  Бонапарт,  тогда  генерал  Французской
республики, перехватил в Генуе итальянского курьера. Среди его  депеш  нашли
письмо, которое кардинал Винченти писал Деспуигу и в  котором  было  вложено
письмо папы к архиепископу Толедскому. Бонапарт  счел  полезным  для  добрых
отношений,  установившихся  между  Французской   республикой   и   испанским
правительством, уведомить Князя мира об  этой  интриге  и  поручил  генералу
Периньону  [207]  (теперь  маршал  Франции),  тогдашнему  послу  в  Мадриде,
передать эту корреспонденцию Князю мира. Можно судить  о  значении,  которое
придал фаворит этому разоблачению. Предотвратив другую интригу своих врагов,
он успел разрушить  их  планы  и  добился  удаления  из  Испании  Лоренсаны,
Деспуига и Мускиса, которые были отправлены в Рим, чтобы  выразить  папе  от
имени их государя соболезнование по поводу вступления  французской  армии  в
Папскую область. Их поручение относится к 14 марта 1797 года.
     IX. В эту эпоху инквизиция подверглась  неминуемой  опасности  лишиться
права ареста кого-либо  без  разрешения  короля,  как  это  должно  было  бы
произойти в  результате  процесса  дона  Рамона  де  Саласа,  история  коего
изложена в главе XXV этого труда.
     X.  Дон  Гаспар  Мельхиор  де  Ховельянос,  министр  и  государственный
секретарь, взялся преобразовать приемы судопроизводства  святого  трибунала,
особенно в части запрещения книг. Этот просвещенный  человек  перестал  быть
министром в  1798  году.  Так  как  достаточно  впасть  в  немилость,  чтобы
пробудить ненависть врагов, то  нашлись  люди,  которые  оговорили  его  как
лжефилософа, врага чистоты католической религии и трибунала, наблюдающего за
сохранением ее. В секретном следствии  не  встречается  никакого  особенного
тезиса, способного мотивировать богословское осуждение, и  процесс  не  имел
продолжения. Однако Ховельянос остался отмеченным  как  заподозренный.  Если
трибунал потерпел неудачу в попытке наказать его за питаемое им  отвращение,
он достиг этого другим способом. Интриги инквизиции привели к  его  изгнанию
из двора, ив 1801 году он был сослан на остров Майорка, куда  унес  с  собой
сожаление и уважение всех честных испанцев. Его опала длилась несколько лет.
     XI. В 1799 году вальядолидские инквизиторы присудили с одобрения совета
дона Мариано и дона Раймондо де Сантандера, книгопродавцев этого  города,  к
двум месяцам заключения в монастыре, к приостановке их торговли на два  года
и к изгнанию с  запрещением  приближаться  на  восемь  миль  к  Вальядолиду,
Мадриду и другим королевским резиденциям. Осужденные  должны  были  оплатить
судебные издержки инквизиции. После долгого содержания  в  секретной  тюрьме
дон Мариано  никак  не  мог  добиться  перевода  в  другое  помещение,  хотя
испытывал частые приступы эпилепсии. Их преступление состояло в том, что они
получили  и  продали  несколько  запрещенных   книг.   Хотя   фанатичные   и
злонамеренные люди оговорили их как еретиков, в действительности нельзя было
доказать этот донос. 10 ноября дон Мариано и  дон  Раймондо  ходатайствовали
перед главным инквизитором о позволении остаться  в  Вальядолиде,  указывая,
что в случае отказа им  в  этой  милости  их  семьи  подвергнутся  опасности
умереть в  нищете,  и  предлагали  заменить  изгнание  другим  наказанием  -
штрафом. Я  не  вижу  здесь  никакой  соразмерности  кары  с  проступком,  в
особенности сравнивая обращение,  которому  подверглись  осужденные,  с  тем
обращением, какое выпадает на долю виновных в  лицемерии.  Как  бы  ни  были
велики число и важность нравственных преступлений, совершенных лицемерами  в
силу своего порока, они  сохраняют  репутацию  несравненной  святости,  хотя
постоянно обманывают людское простосердечие.


       Статья четвертая

ПРОЦЕССЫ, ДЕЛАЮЩИЕ ЧЕСТЬ СВЯТОМУ ТРИБУНАЛУ

     I. Дело святоши из Куэнсы  наделало  много  шуму.  Святоша  была  женой
земледельца из местечка Вильяр де л'Агила. Среди других историй, которые она
придумала для приобретения себе репутации святоши, она  рассказывала,  будто
Иисус Христос открыл ей, что он освятил ее тело, изменив ее плоть и кровь  в
субстанцию своего тела, чтобы ближе соединиться в любви  с  нею.  Бред  этой
женщины возбудил горячие богословские споры между священниками  и  монахами.
Одни утверждали,  что  это  невозможно  согласно  обычному  образу  действий
Божиих, так как надо было  бы  предполагать  в  святоше  более  превосходные
качества, чем в Деве Марии, и это изменение доказывало бы, что хлеб  и  вино
не единственное вещество таинства евхаристии. Другие силились доказать,  что
это возможно, если вспомнить безграничность могущества Божиего.  Однако  они
не  дерзали  верить  в  это  великое  чудо,  так   как   доказательства   не
удовлетворяли их вполне. Некоторые верили всему, полагаясь на святость  этой
женщины, и удивлялись, что находились не верящие этому. Они утверждали,  что
не знали ничего более устойчивого, чем добродетель этой избранницы,  которая
не могла иметь, по их мнению, никакого  интереса  в  обмане.  Наконец,  были
свидетели жизни этой женщины, сообщники ее мошенничества с самого начала или
одураченные из-за доверчивости и легковерия, которые продолжали  верить,  по
крайней мере внешне, в ее сверхъестественное состояние, так как они  слишком
далеко зашли, чтобы отступать не краснея. Они дошли  до  безумного  обожания
этой женщины и до поклонения ей как божеству. Они в торжественной  процессии
водили ее по улицам и в церковь с зажженными свечами; они кадили ее ладаном,
как освященную гостию на престоле. Наконец, простирались  перед  нею  ниц  и
проделывали множество других не менее кощунственных вещей. Этого было вполне
достаточно, чтобы инквизиция взяла на себя последнюю сцену этой  скандальной
драмы. Она велела заключить в секретную тюрьму эту мнимую святую и некоторых
людей, отмеченных в качестве ее сообщников. Святоша окончила там свою жизнь.
     Одна из статей приговора повелевала отвезти ее статую  на  аутодафе  на
санях и затем сжечь. Приходский священник Вильяра и два монаха,  виновные  в
сообщничестве, должны были следовать босиком за статуей, одетые  в  короткие
туники, с дроковой веревкой на шее. Они должны быть лишены  сана  и  сосланы
навсегда на Филиппинские острова. Приходский священник  из  Касасимарро  был
отрешен от должности на шесть лет. Два человека  из  народа,  обожествлявшие
эту женщину, получили каждый  по  двести  ударов  кнутом  и  были  заключены
навсегда в одну из каторжных тюрем (presidio). Ее прислуга  была  послана  в
дом одиночного  заключения  (recogida)  на  десять  лет.  Я  не  знаю  более
справедливого приговора инквизиции, чем этот.
     II. Эта история не послужила уроком для мадридской  святоши  Клары.  Ее
бред не заходил так далеко, как  у  предыдущей,  но  ее  чудеса  и  святость
наделали больше шуму. Она уверяла, что  паралична  и  ей  нельзя  сходить  с
постели. Когда об этом узнали,  ее  начали  посещать  в  ее  комнате.  Самые
знатные дамы Мадрида отправлялись к ней и считали себя счастливыми, когда их
допускали видеть ее, слышать, говорить с нею. Ее просили обратиться к  Богу,
чтобы исцелиться от болезни, избавиться  от  бесплодия  в  браке,  вразумить
судей -  накануне  важного  решения,  получить  помощь  в  других  жизненных
бедствиях. Клара в высокопарном стиле отвечала  на  все  как  вдохновленная,
прорицающая будущее. Она объявила, что по особенному призванию Святого  Духа
предназначена быть монахиней-капуцинкой, но испытывает  чрезвычайную  скорбь
оттого, что не имеет ни силы, ни здоровья, необходимых для жизни в общине  и
в монастыре. Она так хорошо убедила слушавших ее простофиль,  что  папа  Пий
VII особым бреве разрешил ей произнести обеты монахинь-капуцинок перед домом
Атанасио де Пуйялем, епископом-коадъютором Толедской епархии  в  Мадриде  (в
настоящее  время  он  епископ  Калаоры),  и  даровал  ей   освобождение   от
монастырской жизни и упражнений общины. С этого времени  в  свете  только  и
говорили  о  чудесах  и  героической  добродетели  сестры  Клары.   Епископ,
принявший ее обеты, получил от папы и от архиепископа Толедского  разрешение
устроить престол в комнате этой  мнимой  больной  напротив  ее  ложа.  Здесь
ежедневно служили несколько обеден, и даже Святые  Дары  были  выставлены  в
дарохранительнице. Клара приобщалась ежедневно и уверяла своих  посетителей,
что питалась только  евхаристическим  хлебом  причастия.  Обман  продолжался
несколько лет. Но в  1802  году  она  была  заключена  в  тюрьму  мадридской
инквизицией. Арестовали также ее мать и монаха, ее духовника. Их обвинили  в
пособничестве монахине в ее обманах для получения значительных сумм, которые
самые богатые и знатные мадридские дамы и  другие  набожные  лица  с  полным
доверием передавали в ее руки, чтобы она раздавала их в виде милостыни, кому
захочет. Когда уверились в ее мошенничестве, в ее мнимой болезни и в  других
обстоятельствах ее жизни, присудили Клару, ее мать и духовника к  заключению
в тюрьме и к другим карам, гораздо меньшим, чем они заслужили.
     III. Этого второго примера справедливой строгости было недостаточно для
прекращения проступков этого рода. Вскоре объявилась новая святая,  подобная
предыдущим. Мария Бермехо, двадцати двух лет от роду,  подверженная  падучей
болезни, поступила в 1803 году в главный мадридский госпиталь для лечения от
эпилепсии. Дон Хосе Себриан,  помощник  директора  этого  заведения,  и  дом
Иньиго Асеро, капеллан его,  стали  обращаться  с  ней  крайне  внимательно,
заметив ее сверхъестественное, по их мнению, состояние. Вскоре они стали  ее
сообщниками и  получили  от  мадридской  инквизиции  заслуженную  кару.  Для
установления репутации святости Марии  Бермехо  они  придумали  бесчисленное
множество лживых доводов, служивших для прикрытия их  постыдных  сношений  с
нею.
     IV. Инквизиция более не думала, по примеру  прежних  лет,  обрекать  на
сожжение  людей,  которых  ей  приходилось   судить.   Доказательство   этой
похвальной перемены в ее системе стало очевидным, когда был привлечен к суду
дом Мигуэль Солано,  приходский  священник  местечка  Эско  в  Арагоне  {Дом
Мигуэльт Хуан Антонио Солан