сколько   раз
говорил, что  он  обманул  инквизиторов,  обозначая  наименованием  еретиков
людей, не являвшихся ими,  потому  что  надеялся  посредством  этого  обмана
избежать смерти; что не было ни слова правды в том, что он сказал и  что  он
утверждал это лишь для того,  чтобы  вывернуться  из  плохого  положения,  в
котором находился. Эти разговоры были переданы  инквизиторам,  они  спросили
свидетелей по этому предмету о Франсиско, который был переведен в  секретную
тюрьму.  Составили  против  него  обвинительный  акт,  он   признал   статьи
прокурора-фискала, подтверждая под присягой, что  все  данные  им  показания
истинны; он подписал их и просил, чтобы ему оказали милость. 19 января  1564
года он был присужден к появлению на аутодафе с  кляпом  во  рту,  получению
двухсот ударов кнута и трехлетнему заключению  в  доме  Покаяния.  Франсиско
вытерпел наказание кнутом,  но  не  стал  благоразумнее;  уже  в  тюрьме  он
утверждал, что к нему были несправедливы, потому что инквизиторы должны были
понимать, что все показанное им ложно и было продиктовано страхом;  если  бы
ему снова пришлось явиться на суд, он сказал бы правду, хотя бы  потом  надо
было погибнуть в огне.
     VII. В 1565 году мурсийскую инквизицию  посетил  новый  уполномоченный,
который обязал Франсиско  появиться  перед  ним  в  качестве  свидетеля  для
подписания показания, иного им против покойной  Каталины  Перес,  его  жены,
объявленной  иудействующей  еретичкой.  Между   визитатором   и   свидетелем
установился следующий диалог.
     VIII. "Помните ли вы, что вы сделали показание против  Каталины  Перес,
вашей жены?" - "Да".
     IX. "Каково это показание?" - "Его можно найти в документах  процесса".
(Франсиско прочли это показание.)
     X. "То, что вы сейчас слышали, правда?" - "Нет".
     XI. "Почему же вы выставили это показание?" - "Я слышал о нем от одного
инквизитора".
     XII "Истинны ли показания, данные вами против других лиц?" - "Нет".
     XIII. "Почему вы сделали их?" - "Потому что я заметил на аутодафе,  что
они читали в оглашении свидетельских показаний, и я  подумал,  что,  уверяя,
будто это правда, я избегну смерти как хороший кающийся".
     XIV. "Почему вы произвели  ратификацию  после  аутодафе,  когда  фискал
выставил вас свидетелем против вашей жены и против других лиц?" - "По той же
причине".
     XV. По окончании этой  беседы  визитатор  велел  отослать  Франсиско  в
тюрьму, где он написал докладную записку, в которой  говорил,  что  ни  один
свидетель неприемлем против него, потому что они различались между  собой  в
своих показаниях и взаимно противоречили друг другу.
     XVI. По отъезде визитатора инквизиторы возобновили  свои  иски.  Фискал
обвинил Франсиско Гильена в проступке  отмены  за  то,  что  говорил  и  что
действовал вследствие  страха,  по  неведению  или  по  какому-либо  другому
мотиву. Франсиско почувствовал  себя  вновь  под  угрозой  и  поступил,  как
следовало  ожидать  от  человека,  находящегося  в  руках  своих  врагов   и
боявшегося потерять жизнь. Он ответил на обвинение фискала утверждением, что
прежние показания его были истинны и что сделанное им запирательство явилось
последствием умственного расстройства, в которое он  впал.  10  ноября  1565
года опять голосовали окончательный приговор: присудили появиться  Франсиско
на аутодафе, получить триста ударов кнута и провести остаток жизни в тюрьме.
Приговор подвергся пересмотру 5 декабря, и тюрьма была заменена  работой  на
галерах  до  тех  пор,  пока  позволят  здоровье   и   силы   Франсиско,   -
обстоятельство, право высказаться о  котором  судьи  оставили  за  собой.  9
декабря осужденный был приведен на аутодафе, где он получил назначенные  ему
удары кнута и был затем помещен в гражданскую королевскую тюрьму.
     XVII. Прибыв  туда,  Франсиско  написал  своим  судьям,  что  он  не  в
состоянии отбывать службу на  галерах.  Трибунал  от  9  февраля  1566  года
преобразовал свой приговор и послал Франсиско в дом Милосердия. Эта мера  не
понравилась фискалу,  который  протестовал,  говоря,  что  служба  судей  не
простирается далее приговора и что они не имели права изменять наказание без
согласия главного инквизитора.  Дело  на  этом  остановилось,  и  Франсиско,
невзгоды которого итак достаточно наказали за болтливость, ничего  более  не
говорил, что подвергло бы его новым несчастьям.
     XVIII. Если процесс Франсиско  Гильена  выявляет  произвол,  отсутствие
критики и громадные нарушения против права и нравственности,  то  еще  яснее
открываются   беспорядок   трибунала,   забвение   юридических   приемов   и
злоупотребление  тайной  в  другом  деле  той  же   мурсийской   инквизиции,
производившемся около того же времени и  имевшем  некоторую  связь  с  делом
Гильена, так как оно было начато вследствие его показаний. Дело это касалось
Мельхиора  Эрнандеса,  жителя  Толедо,  где  он  некоторое  время  занимался
торговлей и откуда он переехал на жительство  в  Мурсию.  Он  происходил  от
еврейских предков; подозревали, что он продолжал быть привязанным к  религии
своих отцов.  Заключенный  в  секретную  тюрьму  вследствие  показаний  семи
свидетелей, он был в первый раз допрошен на заседании увещевания 5 июня 1564
года. Его обвинили в том, что он посещал тайную синагогу с 1551 по 1557 год,
когда эта синагога была раскрыта; что он совершал действия и  говорил  речи,
доказывающие его отступничество и его привязанность к Моисееву закону. Затем
появилось еще двое свидетелей  против  него.  Когда  обвиняемый  отверг  все
улики, ему сообщили оглашение девяти свидетельских показаний. Он упорствовал
в своем запирательстве и сослался, по совету своего защитника,  на  то,  что
свидетелям нельзя  верить,  если  принять  во  внимание,  что  их  показания
противоречивы и что многие из свидетелей были признаны его врагами.
     XIX. Для доказательства последнего пункта и для отвода некоторого числа
других лиц, которые, как он подозревал, фигурировали в тайном следствии,  он
представил жалобу, которая была допущена, хотя судьи и  фискал  оставили  ее
впоследствии без внимания, потому что,  по  их  мнению,  она  не  уничтожила
свидетельств, направленных против обвиняемого.
     XX. Новый свидетель был выслушан, когда  Мельхиор  опасно  заболел.  25
января 1565 года он исповедался у священника. 29 января он попросил вызова в
суд, где он сказал, что обдумал тот  факт,  что  много  свидетелей  показало
против него,  что  его  память  обыкновенно  действует  слабо  и  теперь  он
припомнил, что  в  1553  году  он  был  в  доме,  где  собирались  евреи,  и
предпочитает   не   противоречить   показаниям   свидетелей,   потому    что
действительно видел там некоторое  число  лиц,  которых  он  назвал.  Но  он
заявил, что напрасно взвели  на  него  обвинение,  будто  он  придерживается
Моисеевой религии, так как предмет его речей составляли дела торговли;  если
он себя может в чем-либо упрекать, так это лишь в сокрытии того, что  другие
лица этого собрания беседовали о Моисеевой религии.
     XXI. Четыре дня спустя он заявил, что сказанное им на том  собрании,  о
котором он тогда говорил, говорилось в шутку, и никто не рассуждал  серьезно
ни о Моисее, ни о еврейском законе.
     XXII. Несколько дней спустя он снова заявил на  другом  заседании,  что
ничего не слышал из того, что говорили присутствующие; и если  он  утверждал
противоположное, то лишь потому, что  видел  себе  поддержку  в  свидетелях;
обманутый видимостью правды, он решил: если он не помнит ничего, то  виноват
в этом недостаток его памяти; размыслив о происшедшем,  он  уверен,  однако,
что ничего не слышал из говорившегося на собрании.
     XXIII. Заслушали показание нового свидетеля,  сидевшего  в  тюрьме.  Он
сказал,  что  Мельхиор,  скопировав   оглашение   свидетельских   показаний,
сообщенное  ему,  создал  план  бегства  и  для   успеха   этого   намерения
подговаривал  многих  узников  вступить  в  этот  заговор;  когда   товарищи
посоветовали  ему  рассказать  все,  что  он  знает,  он  ответил,  что  это
предложение противно его чести и что достаточно будет это сделать, когда  он
взойдет на эшафот. Прокурор-фискал прочел свой обвинительный  акт;  Мельхиор
от всего отрекся.
     XXIV. Процесс был в этом положении, когда  в  Мурсию  прибыл  визитатор
Мартин  де  Коскохалес.  Он  допросил  обвиняемого,  который  упорствовал  в
отрицании обвинений, уверяя, что если он что-нибудь сказал, то  побудил  его
изменить  истине  страх  смерти.  Адвокат  выставил  доводы  защиты   против
свидетелей. Мельхиор написал прочитанную  им  судьям  докладную  записку,  в
которой отвел многих лиц, будто показавших против него
     XXV. Декрет 24 сентября 1565 года  распорядился  подвергнуть  Мельхиора
пытке по чужому делу (in caput alienum): желали заставить его объявить,  что
именно он  знал  о  некоторых  подозреваемых  лицах,  скомпрометированных  и
поименованных в осведомлении. Мельхиор выдержал пытку с большим мужеством  и
ничего не сказал. Его твердость не могла его спасти. Окончательный приговор,
произнесенный   18   октября   1565   года,   объявил    его    изобличенным
еретиком-иудействующим, виновным в запирательстве при  судебном  дознании  и
осуждении  на  передачу  в  руки  светской   власти   как   лжекающегося   и
упорствующего в ереси.
     XXVI. Вопреки этому осуждению решили еще раз побудить Мельхиора сказать
правду. Аутодафе справляли 9 декабря 1565 года. Его увещевали 7 декабря;  он
ответил, что показал все, что знал.  Однако,  испросив  свидание  на  другой
день, 8 декабря, когда его уведомили о приготовлении к смерти,  он  объявил,
что видел и слышал, как лица, о которых говорилось выше, и некоторые другие,
которых он не знал, говорили о Моисеевом законе; но  он  не  одобрял  ничего
противного католической религии, и эти разговоры казались ему вещью  пустой,
простым времяпровождением, не заключающим ничего серьезного.
     XXVII.  9  декабря,  до  рассвета,  Мельхиор  был  уже  одет  в  костюм
передаваемого в руки светской власти; увидев, что  все  его  признания  были
недостаточны для спасения от смертной казни, он испросил другое  свидание  и
указал как на участников собрания на людей, обозначенных в  осведомлении,  о
которых он не говорил до сих пор; кроме того, на двенадцать лиц, которых ему
не называли. Но он прибавил, как и в других своих допросах, что  никогда  не
одобрял учения, о котором беседовали перед ним.
     XXVIII. Через несколько минут после этого заявления, видя, что  с  него
не снимают знаков, в которые он был облачен, он прибавил имена двух или трех
соучастников,  назвал  проповедника  Моисеева  закона  на  собрании  и  даже
прибавил, что одобрял как хорошие многие вещи, слышанные им.
     XXIX. Ввиду того что  признания  не  вносили  никакой  перемены  в  его
положение, он, наконец, сказал (в ту  минуту,  как  его  готовились  вывести
вместе с другими осужденными), что истинно верил  в  то,  что  говорилось  в
тайной синагоге, и упорствовал в  течение  года  в  этом  веровании,  но  он
отказывался до сих пор объявлять об этом, потому что полагал,  что  об  этом
никогда не узнают и, следовательно, не будет полного  доказательства  ереси;
так он думал даже в ту самую минуту, когда давал  это  последнее  показание,
каковы  бы  ни  были  показания  свидетелей.  Инквизиторы  постановили,  что
Мельхиор не появится на  аутодафе  этого  дня  и  они  еще  будут  обсуждать
решение, которое должно принять правосудие.
     XXX. 14 декабря 1565 года ему предложили утвердить показания, сделанные
9 декабря. Мельхиор (считавший себя далеким от нового аутодафе) исполнил эту
формальность, но с  оговоркой,  что  все  происшедшее  не  отделило  его  от
католической веры и не  сделало  его  иудействующим.  Воображение  Мельхиора
рисовало опасности его положения согласно обстоятельствам  более  или  менее
яркими красками; колебания в его поведении объяснялись  непостоянством  силы
духа и мыслей. 18 декабря он пожелал нового свидания и снова исповедал,  что
верил в Моисееву религию. Однако 29 января  1566  года  он  сказал,  что  на
собраниях было читано только Священное Писание; он верил в то,  что  слышал,
но не верил тому, что говорилось  и  чего  не  было  в  книге,  потому  что,
посоветовавшись с одним монахом о решении, которое следует принять, услыхал,
что все это достойно только  презрения,  и  это  определение  послужило  ему
правилом с того времени.
     XXXI. 6 мая 1566 года трибунал обсуждал, следует ли исполнять приговор,
произнесенный против Мельхиора. Голоса разделились: два советника голосовали
утвердительно; инквизиторы,  епископ  и  другие  юрисконсульты  решили,  что
подобает примирить Мельхиора с Церковью,  потому  что  он  достаточно  полно
исповедал свое преступление. На заседании 28 мая обвиняемый еще  раз  просил
прощения,  напоминая,  что  он  уже  сознался  в  вере  в  проповедуемое  на
собраниях, но верил лишь до дня, когда был разубежден священником. Он заявил
30 мая, что слышанное им казалось ему хорошим и необходимым для спасения.
     XXXII. В октябре обязаны были допустить его еще раз  на  заседание.  Он
говорил против инквизитора, получившего его признания 9 декабря 1565 года, в
самый день аутодафе (вероятно, этот инквизитор был домом Херонимо  Манрике).
Он жаловался на дурное обращение, которое  испытал  перед  сообщением  новых
показаний. На вопрос, истинно ли то, что он сказал в тот день, он  признался
в этом, но прибавил, что нельзя позволять, чтобы обвиняемый давал  показания
перед одним инквизитором, и что присутствие двух членов трибунала необходимо
для избежания злоупотребления властью, так как один легко может быть виновен
по отношению к несчастному узнику, как это, к несчастью, произошло с ним.
     XXXIII. Фискал протестовал против акта примирения Мельхиора с Церковью,
дарованного 6 мая 1566 года, и потребовал, чтобы приговор от 8 декабря  1565
года о передаче в руки светской власти был исполнен, потому что не  видно  в
осужденном никакого признака раскаяния и в нем говорит  лишь  страх  смерти.
Если трибунал помилует его, то, по  мнению  фискала,  Мельхиор  не  преминет
соблазнить и увлечь в  ересь  других  новохристиан  из  еврейских  семейств.
Инквизиторы запросили верховный совет, послав ему дело  Мельхиора.  Решение,
исшедшее от этого совета 24 апреля 1567 года, гласило:  так  как  обвиняемый
дал много показаний о новых предметах со времени приговора 6 мая 1566  года,
то  подобало  произвести  новое  разбирательство,  вместе  с   епископом   и
юрисконсультами, прежде  чем  предлагать  дело  совету.  Это  соображение  и
присутствие  вальядолидского  инквизитора  дома  Диего  Гонсалеса   побудили
верховный совет приказать, чтобы  дело  было  рассмотрено  в  Мурсии  в  его
присутствии и послано затем в Мадрид. Приговор был  произнесен  9  мая  1567
года; затем последовало разделение мнений: трое судей голосовали за передачу
в руки светской власти, двое судей - за примирение обвиняемого с Церковью.
     XXXIV.  Довольно  странно  видеть,  что  в   трибунале   заседали   два
инквизитора с именем Диего Гонсалес, что они расходились в мнениях, стоя  во
главе двух секций трибунала, и защищали каждый от своего имени  и  от  имени
своих приверженцев. Дом Диего Гонсалес, инквизитор Вальядолида  (принимавший
участие в суде по приказу верховного совета), основывался при голосовании за
релаксацию на том, что было доказано фактами,  а  именно,  на  неискренности
раскаяния  обвиняемого.  Другой  дом  Диего  Гонсалес,  инквизитор   Мурсии,
мотивировал свое мнение тем, что Мельхиор действительно  раскаялся  в  своем
преступлении,  которое  состояло  только  в  принятии  иудаизма  и  сокрытии
проступков, чуждых ему, в которых его обвиняли, потому что он  назвал  много
лиц, а в отношении других объявил, что ссылается на показания свидетелей  по
причине слабости своей памяти; это признание не позволяет смотреть  на  него
как на лжекающегося согласно учению многих авторов (которых  он  цитировал).
Верховный совет положил конец этому разделению  мнений  15  мая  1567  года,
приказав передать Мельхиора в  руки  светской  власти;  мурсийский  трибунал
вынес второй окончательный приговор, сообразный с  полученным  им  верховным
декретом. Казнь была назначена на 8 июня.
     XXXV. Вопреки правилам уголовного  права  (постоянно  бездействующим  в
трибунале, который руководится вместо закона произволом) Мельхиор был вызван
в суд 5 июня и увещеваем объявить большее число своих  соучастников,  потому
что свидетели упомянули их как участников  собраний,  в  которых  он  бывал.
Мельхиор повторил в своем ответе  все  уже  рассказанное  им.  Хотя  он  был
понуждаем на новых заседаниях 6 и 7  июня  сделать  новые  разоблачения,  он
настаивал на своих прежних ответах, не зная, что уже  осужден.  Но  когда  в
десять  часов  вечера  он  увидел,  что  готовятся  надеть  на  него  костюм
передаваемого в руки светской власти и что священник уже вошел в его  тюрьму
для увещевания к  смерти,  он  прибег  к  столь  часто  употреблявшемуся  им
средству: он объявил, что, порывшись в своей  памяти,  может  назвать  новых
соучастников. Инквизитор прибыл к нему в тюрьму, и  Мельхиор  назвал  другой
дом, где собирались иудействующие, и поименовал семь лиц,  которых,  по  его
словам, он видел там. Он не удержался на этом и составил список семи синагог
и четырнадцати лиц, которые их посещали. На вопрос, почему  он  до  сих  пор
скрывал все эти подробности, он ответил, что Бог попустил это за его  грехи.
В  три  часа  утра  он  снова  попросил  свидания   и   выдал   другой   дом
еретиков-иудействующих. Ему заметили, что объявленное не согласуется с  тем,
что установлено в процессе, потому что он не говорил ни о  некоторых  лицах,
ни о некоторых вещах, о которых он не мог забыть. Мельхиор отвечал,  что  не
знает больше ничего.
     XXXVI. Он  был  отведен  на  аутодафе  с  остальными  приговоренными  к
передаче в руки светской власти. Придя на место казни, он попросил свидания.
Инквизитор, оставив свое место, встал сбоку и получил показание,  в  котором
Мельхиор называл еще два  дома  иудействующих  и  двенадцать  еретиков.  Ему
заметили, что этого  показания  недостаточно  для  подтверждения  результата
процесса. Он уверял, что не вспоминает ничего больше, но если  дадут  время,
то  он  постарается  вспомнить  еще.  Несколько  минут  спустя  он  подозвал
инквизитора и назвал ему семь лиц. Аутодафе еще не было закончено, когда  он
пожелал сделать третье разоблачение и назвал еще два дома и шесть  лиц.  Эти
инциденты побудили инквизиторов начать обсуждение положения. Так  как  среди
лиц, названных Мельхиором, были такие,  которые  уже  включены  в  показания
свидетелей и которых даже приказали арестовать, то  инквизиторы  согласились
приостановить исполнение приговора и  велели  отвести  Мельхиора  в  тюрьму.
Этого он только и хотел. 12 июня он подписал свои показания.  Ему  заметили,
что свидетели предполагают большее число соучастников, о которых  он  должен
знать; он отвечал, что не помнит.
     XXXVII. Это не должно удивлять: опасность более не  угрожала.  13  июня
Мельхиор сказал, что он ошибся, назвав такого-то своим соучастником.  Однако
во избежание того, чтобы отказ от слов не был истолкован в дурном смысле, он
полагал, что нужно назвать другой дом и двух лиц,  о  которых  он  вспомнил.
Инквизиторы были очень далеки от того,  чтобы  идти  навстречу  настроениям,
которые  Мельхиор  хотел  им  внушить.  Прокурор-фискал  снова  заговорил  о
передаче обвиняемого в руки светской  власти  как  хитро  воспользовавшегося
умолчаниями в своих  признаниях  и  постоянно  предпочитавшего  лукавство  и
извороты искренности и  прямоте  на  всем  протяжении  процесса,  причем  он
прибегал  к  этим  приемам  как  тогда,  когда  называл  по   именам   своих
соучастников, так и тогда, когда принимал решение  сказать,  что  он  их  н