к  самому  папе.  Так  как  при  этих  обстоятельствах   главный
инквизитор обыкновенно передавал власть инквизитору, папа приказал  16  июня
1525 года, чтобы апелляции такого рода направлялись к главному  инквизитору,
а не в Рим. Однако брат того же ордена Родриго д'Ороско получил 8 марта 1541
года отдельную буллу, которая давала ему отпущение и  разрешала  вступить  в
число каноников-монахов  ордена  св.  Августина.  Правда,  его  преступление
состояло в  том,  что  он  сделался  магометанином,  а  не  лютеранином.  Он
признался, что, будучи иподиаконом [599],  он  снял  с  себя  одежду  своего
ордена и отправился в Оран [600], где поступил в  солдаты.  Прибыв  затем  в
Тремесен [601], он обратился  в  магометанство.  Почувствовав  отвращение  к
своему отступничеству, он решил вернуться в Испанию, где желал снова принять
монашество, но только в братстве св. Франциска. Лицо, которому папская булла
поручила  дать  отпущение  брату  Ороско,  не  могло  этого  исполнить   без
разрешения главного инквизитора, согласно  известным  распоряжениям  папских
булл и королевских указов как более ранних, так и указа от 2 мая 1527  года.
Поэтому булла об Ороско  и  нашла  себе  место  среди  других  булл  святого
трибунала.


       Статья вторая

ПРОЦЕССЫ, ВЧИНЕННЫЕ ПРОТИВ НЕКОТОРЫХ ЛИЦ

     I. Со временем службы главного инквизитора Манрике связаны имена  самых
знаменитых и самых невинных жертв инквизиционного  трибунала.  Подозрение  в
принятии мнений Лютера бросило их в руки этого инквизитора. Такою жертвой  в
1523 году стал достопочтенный Хуан д'Авила [602], беатификация коего в  Риме
ожидала решения и была бы закончена, если бы  он  был  монахом,  но  он  был
простым белым священником [603]. Испания называла  его  апостолом  Андалусии
[604] за образцовую жизнь и великие подвиги милосердия,  сопровождавшие  его
проповедь. Св. Тереза Иисусова [605]  в  своих  сочинениях  ярко  очерчивает
добродетель этого евангельского героя и  сообщает,  что  для  преуспеяния  в
духовной  жизни  она  много  воспользовалась  его  советами  и  учением.  Он
проповедовал Евангелие попросту для обращения грешников и не допускал в свои
беседы  вопросов,  которые  так  постыдно   волновали   тогдашних   школьных
богословов. Поэтому завидовавшие ему монахи, раздраженные его уклонением  от
диспутов,   соединились,   чтобы   замыслить   его   гибель.   Они    выдали
инквизиционному суду некоторые  из  его  предположений  за  лютеранские  или
склонные  к  лютеранству  и  к  учению  иллюминатов.  В  1534  году   приказ
инквизиторов заточил Хуана д'Авилу в  секретную  тюрьму  святого  трибунала,
хотя решение их не было сообщено ни верховному совету,  под  тем  предлогом,
что эта мера была указана только при разделении  голосов,  ни  епархиальному
епископу.  Это  было  равносильно  попранию   уставов   святого   трибунала,
королевских указов и даже распоряжений верховного совета, который,  впрочем,
игнорировал эти правонарушения и даже молчаливо одобрял их, так как  никогда
не порицал виновников. Этот  властный  поступок  инквизиции,  происшедший  в
Севилье, сильно затронул главного  инквизитора:  он  занимал  кафедру  этого
города и испытывал глубочайшее уважение к Хуану д'Авиле, которого почитал за
святого. Эти обстоятельства оказались счастливыми для последнего, потому что
хлопоты  Манрике   как   главы   инквизиции   очень   сильно   содействовали
доказательству его невиновности и посрамлению клеветы. Авила был оправдан  и
снова принялся за проповеди, которые он продолжал до самой смерти с  тем  же
усердием и человеколюбием, как  прежде.  Если  бы  судопроизводство  святого
трибунала было публичным и имена доносчиков  были  известны,  посмел  ли  бы
кто-нибудь так часто клеветать?
     II. Год, о  котором  я  говорю,  был  еще  гибельнее  для  двух  людей,
знаменитых в литературной истории Испании, - Хуана де Вергары  и  его  брата
Бернардино де Товара. Они были арестованы по приказу толедской инквизиции  и
вышли из тюрем  святого  трибунала  только  после  того,  как  их  заставили
произнести легкое отречение (de levi) от ереси  Лютера,  получить  отпущение
цензур с предупреждением (ad  cautelam)  и  подвергнуться  некоторым  другим
епитимьям. Хуан де Вергара был  толедским  каноником,  секретарем  кардинала
Хименеса де Сиснероса [606] и его преемника на кафедре Толедо дома  Альфонсо
де Фонсеки. Николас Антонио [607] поместил в своей Библиотеке заметку о  его
литературных произведениях и отдал справедливость  добродетелям  и  заслугам
этого испанца. Его глубокие познания в еврейском  и  греческом  языках  были
причиной его несчастия. Он указал на ошибки в переводе Вульгаты [608] и этим
дал знак к преследованию себя завистливым монахам, знавшим только  латынь  и
школьный жаргон.  Однако  толедский  капитул  почтил  его  память,  приказав
поместить на  его  могиле  эпитафию  [609],  сохраненную  цитированным  мною
автором. Вергара заслужил признательность своего братства, составив надписи,
украшающие церковные хоры.
     III. Бернардино де Товар,  его  брат,  менее  известен.  Однако,  Педро
Мартир д'Англериа [610] упоминает его среди  знаменитостей  XVI  века.  Хуан
Луис Вивес [611], выдающийся ученый того времени, писал Эразму [612] 16  мая
1534 года: "Мы живем в очень тяжелое время; нельзя ни говорить,  ни  молчать
без опасений. В Испании арестовали Вергару, его  брата  Товара  и  некоторых
других ученых" {Маянс. Жизнь  Хуана  Луиса  Вивеса,  во  введении  к  новому
изданию его трудов.}.
     IV. В этом числе  находился  человек,  о  котором  Вивес  не  мог  дать
особенной заметки; его заслуги и его история налагают  на  меня  обязанность
пополнить этот  пробел.  Я  имею  в  виду  Альфонсо  Вируеса,  бенедиктинца,
родившегося в Оль-медо, одного из лучших богословов своего времени.  Он  был
знатоком восточных языков  и  написал  много  произведений.  Он  был  членом
комиссии, получившей  в  1527  году  задание  рассмотреть  труды  Эразма,  и
проповедником при Карле V [613], который слушал его с  таким  удовольствием,
что брал с собой в последние путешествия  в  Германию  и  по  возвращении  в
Испанию не  хотел  более  слушать  другого  проповедника,  кроме  него.  Эти
отличия, столь почетные для  Вируеса,  возбудили  зависть  монахов,  которые
постарались  его  погубить.  Они  до  некоторой  степени  успели   в   своем
предприятии; они вложили в это дело такое рвение, что  добились  бы  полного
уничтожения Вируеса, если бы не стойкость и твердость,  с  которыми  Карл  V
взялся ему покровительствовать. Поведение  почетное  для  этого  государя  и
редкое среди других.
     V.  Заподозренный  в  благосклонности  к  мнениям  Лютера,  Вирусе  был
арестован и  заключен  в  секретную  тюрьму  святого  трибунала  в  Севилье.
Император, не только хорошо знавший его по проповедям, но и  находившийся  с
ним в личных отношениях, установившихся между ними во  время  путешествий  в
Германию, живо почувствовал нанесенный удар  и  ничуть  не  сомневался,  что
Вирусе  стал  жертвой  интриги,  которую  главный  инквизитор   должен   был
предотвратить.  Он  изгнал  Манрике,  который  принужден  был  вернуться  на
жительство в свою архиепархию в Севилье, где умер  28  сентября  1538  года.
Карл не ограничился этим. Он поручил  верховному  совету  направить  во  все
трибуналы инквизиции указ от 18 июля 1534 года, который гласил, что в случае
предварительного   следствия,   достаточно   веского,   чтобы   мотивировать
задержание монаха, инквизиторы отсрочат приказ о заключении; они  пришлют  в
верховный совет полную и верную копию начатого судопроизводства  и  подождут
указов, которые будут  посланы  после  разбора  документов.  Таким  образом,
частное бедствие явилось источником общего блага. Начиная  с  этого  времени
инквизиторы не осмеливались более применять тюрьму с  такой  легкостью,  как
проделывали это до  тех  пор,  даже  раньше  получения  полуулик,  требуемых
уставом. Но нельзя обойтись без порицания  авторов  королевского  указа  или
указа верховного совета за то, что они узаконили это только для монахов, как
будто преступление, которое собирались карать, было  тяжелее  у  женатых,  и
миряне менее священников имели интереса и права защищать свою свободу, жизнь
и честь.
     VI. Несчастный Вируес тем не менее в течение четырех лет испытывал  все
ужасы тайной тюрьмы, в которой, как он писал потом Карлу V, ему  "едва  было
позволено дышать и заниматься другим делом, кроме улик, ответов,  показаний,
защит, возражений, средств, актов (слова, которые нельзя слышать без ужаса -
nomina, quae et ipso poene timenda sono), ересей, богохульств,  заблуждения,
анафем, расколов и тому  подобных  чудовищ,  которых  посредством  подвигов,
сравнимых с Геркулесовыми, я победил с помощью Иисуса  Христа"  так  что  я,
наконец, оправдан  благодаря  покровительству  Вашего  Величества"  {Вируес.
Филиппики против Меланхтона. Посвящение антверпенского издания 1541 года.}.
     VII. Одним из средств, которые Вирусе употребил  в  свою  защиту,  было
требование, чтобы суд обратил внимание на  пункты  учения,  установленные  и
подготовленные им для нападок  на  Меланхтона  [614]  и  других  лютеран  на
Регенсбургском сейме, когда император  привез  его  в  Германию  в  качестве
своего богослова. Вирусе прибавил,  что  эти  статьи  представляли  изобилие
доводов и католических авторитетов и что он воспользовался ими для борьбы  с
апологией лютеранства, обнародованной Меланхтоном, а также  с  исповеданиями
веры, поданными этим апологетом и другими реформаторами в Аугсбурге [615]  и
Регенсбурге [616].
     VIII. Это требование нисколько не послужило на пользу Вируесу, имевшему
намерение получить полное  отпущение,  потому  что  его  враги  доносили  на
предположения, которые теперь он сам гласно выставлял. Хотя,  очевидно,  они
были весьма католическими, если их рассматривать в связи с самым текстом, но
они  беспрепятственно  могли  быть  поражены  богословской  цензурой  в  той
разобщенности, в какую их поставил донос. Вирусе  принужден  был  произнести
отречение  от  всех  ересей,  между   прочим   от   ереси   Лютера   и   его
единомышленников, и специально от  выставленных  им  предположений,  которые
заставили подозревать его в ереси. Окончательный приговор был  произнесен  в
1537  году:  Вирусе  был  объявлен  в  подозрении  относительно  исповедания
заблуждений Лютера; его  присудили  к  отпущению  цензур  с  предупреждением
(условно, с оговорками, ad cautelam), к заключению на два года в монастыре и
к запрещению проповедовать слово Божие в течение двух лет  после  выхода  на
свободу.
     IX. Я не видел доноса на  Вируеса.  Но  известно,  что  шестое  из  его
различных предположений, от которых он обязан был отречься  в  митрополичьей
церкви в Севилье в день своего  аутодафе  [617],  изложено  так:  "Состояние
женатых более надежно для их спасения, чем состояние лиц, которые  предпочли
безбрачие". Седьмое: "Большее  количество  христиан  спасается  при  условии
брака, чем при других". Восьмое: "Деятельная жизнь имеет более  заслуг,  чем
созерцательная"   {Дон   Фернандо   Вельосильо,   епископ    города    Луго.
Схоластические заметки на блаженного Златоуста и  четырех  учителей  церкви.
6-й разбор на десятый том Блаженного Августина. - С. 397. Столбец а.  Издано
в Алькале 1585 года, в лист.}.
     X. Император, осведомленный обо всем происшедшем, не мог убедить  себя,
чтобы  Вирусе  когда-нибудь  выдвинул  в  своих  проповедях   предположения,
противные католической догме;  он  пожаловался  на  это  папе.  Папа  послал
Вируесу 29 мая 1538 года  бреве,  которым  он  был  избавлен  от  исполнения
различных эпитимий, возложенных на него судебным приговором. Эта  милость  -
самая полная и самая почетная, какую я  знаю  во  всей  истории  инквизиции.
Напомнив три статьи  приговора,  папа  объявляет,  что,  в  уважение  просьб
императора, он освобождает осужденного от всех эпитимий и цензур, наложенных
на него, и от лишения сана, которым тот был поражен; приказывает  возвратить
ему свободу; снова облекает его полномочиями проповедника  и  заявляет,  что
все происшедшее не может служить для устранения его от какой-либо должности,
даже от епископата. Если Альфонсо Вирусе станет в будущем ходатайствовать  о
какой-либо милости, Его Святейшество согласен, что не нужно будет  упоминать
об этом бреве оправдания и о причине его издания, принимая во внимание,  что
молчание о нем не может ни аннулировать его, ни дать места  противоположению
ему какого-либо средства тайного обмана, или замалчивания, или какого-нибудь
другого смысла, ему противоположного. Наконец, папа  запрещает  инквизиторам
беспокоить  Вируеса  в  будущем  под  каким-нибудь  предлогом  и  когда-либо
хвастать, по какой бы то ни было причине, всем происшедшим. Эта  булла  была
одна из тех, которые инквизиторы не очень старались бы  исполнить,  если  бы
опорой Вируеса не был император. Это послужило причиной,  которая  заставила
их принять ее без особого сопротивления.
     XI. Изумительно, что дело Вируеса и много ему  подобных  не  просветили
Карла V насчет сущности инквизиции и, напротив того, он  продолжал  быть  ее
покровителем.  Объясняется  это  тем  ужасом,   какой   внушило   императору
лютеранство. Но дело  его  проповедника  и  некоторые  другие  неприятности,
испытанные им в то время, вызвали отнятие Карлом V в 1535  году  королевской
юрисдикции у инквизиции - отнятие, которое продолжалось до 1545 года  {Закон
5-й. Литера 7. Вторая книга последнего собрания. - 806.}.
     XII. Благоволение Карла V к Вируесу было  так  прочно,  что  он  вскоре
представил его папе в епископы Канарских островов. Но  папа  отказал  ему  в
буллах под предлогом, что подозрения,  возникшие  против  чистоты  веры,  не
позволяют облечь его саном пастыря душ, хотя булла отпущения и признала  его
способным к  епископату.  Термины,  употребленные  папой,  являлись  простым
снисхождением к Карлу V, и  было  решено  помешать  Вируесу  когда-либо  ими
воспользоваться. Карл  настаивал  перед  папой  и  дважды  возобновлял  свою
просьбу, уверяя его, что он более полагается на Вируеса, чем на его  врагов,
так как познал благодетельные результаты его служения и чистоту его учения о
догмате не только в его проповеди, но и в продолжительных частных беседах  с
ним. Папа сдался наконец на настойчивые ходатайства Карла V, и в  1540  году
Вирусе стал  епископом  Канарским  {Виейра  в  своих  Заметках  о  Канарских
островах полагает, что Вирус был назначен епископом Канарским только в  1542
году, но Вируес говорит уже как епископ в  посвящении  своих  Филиппик  и  в
изъявлениях благодарности Карлу V в 1541 году.}.
     XIII. Он тогда привел в порядок богословские статьи, приготовленные для
защиты,  и  образовал  из  них  двадцать  рассуждений   против   лютеранских
заблуждений. Они были напечатаны в Антверпене у Хуана Кринито  в  1541  году
под заглавием: Двадцать филиппик  против  лютеранских  догматов,  защищаемых
Филиппом Меланхтоном. Вот что  он  говорит  в  девятнадцатом  рассуждении  о
предмете моего сочинения:  "Некоторые  полагают,  что  должно  обходиться  с
кротостью по отношению к еретикам и употреблять все средства,  способные  их
обратить, прежде чем дойти до последних крайностей. Каковы эти средства? Это
значит научать и убеждать их основательными размышлениями и словами, знакомя
их с деяниями [Вселенских] соборов,  свидетельствами  Священного  Писания  и
святых толковников, потому что все  Писание  богодухновенно  и  полезно  для
научения, для обличения, для исправления, как говорит св. Павел в послании к
Тимофею [618]. Но как  это  средство  стало  бы  полезно,  если  бы  его  не
употребляли в обстоятельствах, подобных тем, о которых  говорит  апостол?  Я
вижу, что многие  усвоили  правило,  по  которому  позволительно  оскорблять
словесно и письменно еретиков, когда нельзя  их  ни  уморить,  ни  замучить.
Овладевши   несчастным   человеком,   которого   рассчитывают   преследовать
безнаказанно, они подвергают его позорящему приговору, так что, даже доказав
свою  невиновность  и  получив  быстро  оправдание,  он  навсегда   остается
заклейменным как преступник. Но если этот несчастный был обманут обхождением
тех  с  кем  водится,  или,  ставши  жертвою  их  коварства  и   собственной
непредусмотрительности, впал в  какое-либо  заблуждение,  его  не  стараются
вывести из  заблуждения,  объясняя  истинное  учение  Церкви,  не  действуют
средством кроткого убеждения или отеческого  совета.  Напротив,  его  судьи,
вопреки свойству отцов [619], которое они придают себе, не щадят для него ни
тюрьмы, ни кнута, ни цепей, ни  топора;  и,  однако,  таково  действие  этих
ужасных средств, что никогда  мучения,  которые  они  заставляют  испытывать
тело, ничего не могут изменить в настроении души, которая желает обращения к
истине только путем слова Божия, которое живо и  действенно  и  острее  меча
обоюдоострого" [620]. Я не думаю, чтобы это место никогда не попало на глаза
какому-нибудь монаху или фанатическому священнику:  ведь  творение  Вируеса,
где я нашел его, никогда не находилось в списке запрещенных инквизицией книг
[621].
     XIV. Хотя мнения Лютера, уже осужденные римской курией [622], возбудили
живое внимание инквизиторов, последние не ограничивали этим предметом хлопот
своей  службы.  Они  присвоили   себе   розыск   и   пресечение   нескольких
преступлений, к числу коих  принадлежала  содомия  [623].  Королевский  указ
Фердинанда и Изабеллы от 22  августа  1497  года  формально  не  поручал  им
принимать решение по этому виду преступления; но, по-видимому,  он  позволял
это делать, так как, согласно одному из предписаний,  к  этому  преступлению
следовало применять ту же кару, как к  преступлению  ереси  или  оскорбления
Величества [624]. В  указе  было  только  упомянуто,  что  имена  свидетелей
(обвинения) должны быть сообщены обвиняемым, чтобы ничего не было упущено  в
их защите, и что осуждение на сожжение с  конфискацией  имущества  не  может
повлечь за собой отметки бесчестия на их детей и потомство.  Как  бы  то  ни
было,  инквизиторы  Арагона  были   определенно   уполномочены   предпринять
расследование этого преступления буллою  от  февраля  1524  года.  Несколько
времени  спустя  они  встретили  противодействие  со  стороны   архиепископа
Сарагосы,  когда,  приказав  заключить  в   тюрьму   инквизиции   нескольких
священников, обвиненных в этом преступлении,  они  готовились  приступить  к
суду над ними. Прелат получил 16 января 1525 года папское бреве,  отсылавшее
подсудимых к юрисдикции епископа, которому принадлежало право  расследования
этих преступлений ввиду того, что инквизиторы должны ограничить свою  службу
процессами, вчиненными по делу ереси.
     XV. Это распоряжение было постановлено только в пользу священников, так
как инквизиторы продолжали преследование судом дона Санчо де ла  Кавальериа,
сына вице-канцлера дона Альфонсо, о котором  идет  речь  в  этой  истории  и
который был тестем доньи Хуанны Арагонской, близкой родственницы  императора
и сестры графа Рибагорсы. Обвиняемый получил 2 февраля  1525  года  из  Рима
бреве,  лишавшее  инквизиторов   Сарагосы   расследования   этого   дела   и
передававшее  его   главному   инквизитору.   Несомненно,   папа   не   знал
бесполезности подобной меры, так как главные  инквизиторы  сносились  насчет
этого  с  провинциальными  инквизиторами.  Таково  было  в  действительности
решение, принятое домом Альфонсо  Манрике.  Сарагосские  инквизиторы  начали
судопроизводство против дона Санчо. Последний апеллировал  к  папе,  который
вытребовал дело в апостолическую камеру [625] и направил затем к аббату  св.
Марии Херонской.  Однако  ловкость  инквизиторов  и  сущность  обстоятельств
послужили причиной того, что  дон  Санчо  вторично  был  предан  сарагосским
инквизиторам. В 1813 году я читал документы  его  п