инквизиторов  от  должности,  посетить  лично  трибунал,  повелеть
представить  ему  подлинные  процессы  и  приказать,  чтобы  свидетели  были
допрошены  вторично  в  присутствии  Его  Величества.  Если  этот   поступок
невозможен, он просит поручить  исполнение  этого  какому-либо  епископу  по
соглашению  с  главным  инквизитором  Диего  Десой.   Он   показывает,   что
инквизиторы нарушают божественное и человеческое право, заключая оговоренных
в тюрьмы без предварительного констатирования  преступления,  скрывая  имена
свидетелей, отказывая  обвиняемым  в  праве  самим  свободно  избрать  своих
защитников, дурно обращаясь с ними для  получения  признания  в  собственных
преступлениях, которых они может быть  не  совершили,  или  в  преступлениях
посторонних  лиц,  которые  им  неизвестны.  Наконец,  он  утверждает,   что
существуют  серьезные  мотивы  для  создания  комиссии,  которая  должна  бы
посетить трибунал инквизиции и учредить  следствие  против  судопроизводства
инквизиторов.

                           (Перевод с испанского)

     "Архиепископ Гранады говорит, что не  знает,  кому  жаловаться  и  кому
поведать свои скорби, чтобы доставить себе утешение и помощь  в  них,  кроме
единственно Вашего Высочества, которого -касаются его дела, главным  образом
потому, что в этом городе и королевстве и среди  недавно  обращенных  растут
соблазн, ущерб и пререкания, а также потому, что это создание и дело  Вашего
Высочества.
     Известно Вашему Высочеству и всем, которые слышали, о сделанном  с  его
родственниками, слугами, приближенными  и  чиновниками,  что  это  не  могло
произойти без великого позора и бесчестия. Это является большим ущербом  для
новообращенных к святой вере  в  нашем  королевстве.  Из  этого  проистекает
великая обида  нашему  Господу,  потому  что  не  видано,  чтобы  главный  и
уважаемый прелат подвергался такому дурному обращению и был так  опозорен  и
обесчещен, тогда как его слава, честь и репутация необходимы и полезны,  как
хороший образец для народа и королевства, ставших недавно христианскими.
     Знают они [инквизиторы] и все, с какой заботой, трудом и  бдительностью
стало возможно исправить то, что нужно было исправить, и  научить  словом  и
примером, чтобы более не впадали в  грех,  -  и  захотели  его  опозорить  и
обесчестить, не только взяв его родственников и приближенных, но служащих  в
его епархии (которые помогали ему  хорошо  управлять  народом),  считавшихся
лучшими христианами и не подвергавшихся раньше никакому  позору,  причем  ни
один из них не был ославлен как еретик. В этом ясно обнаруживается имевшееся
у них желание очернить его и их репутацию  и  запятнать  ее,  -  потому  что
(помимо самого факта ареста), арестовывая и уводя  их,  инквизиторы  сделали
все, что только могли, чтобы произвести это с большим позором, гласностью  и
оскорблением, беря приближенных в его присутствии и поджидая  того  момента,
когда он был с большей свитой и в общественных местах, прилагая обращение  и
слова, оскорбительные как для них, так и для архиепископа.
     Только в том проявлено было  немного  вежливости  по  отношению  к  его
родственникам, что при вступлении в Кордову их поместили более секретно, чем
других, однако огласив народу их прибытие  больше,  чем  других,  по  делам,
производившимся в отдельности. Эти дела шли  так  медленно  и  их  было  так
много,  что  архиепископ  не  говорит  о  них,  чтобы  не  досаждать  Вашему
Высочеству и чтобы не испытывать страдания при воспоминании о каждом деле  в
отдельности. Из всего этого проистекает оскорбление Бога и ущерб  для  всего
королевства Гранады, происходит соблазн для обращенных  и  для  всех  других
христиан в Испании и вне ее.
     Архиепископу кажется,  что  в  деле,  имеющем  такое  важное  значение,
действительным врачеванием было бы, чтобы Ваше Высочество сами (если удобно,
можно это сделать и приехать в эту  местность)  пожелали  видеть  самолично,
насколько это необходимо для  усиления  нашей  святой  католической  веры  и
служения Господу в  привлечении  неверных.  Если  это  невозможно  исполнить
самолично, в назначенное время прикажите сделать это одному  или  нескольким
епископам, которые увидят истинную картину следствий, по  которым  эти  люди
арестованы, явившись сами  и  исследовав  персонально  личность  свидетелей,
чтобы знать, насколько можно верить каждому из них, как требуется  поступать
по закону. В таком случае станет ясно,  поступали  ли  инквизиторы  в  делах
архиепископа, его родственников и  приближенных,  как  люди,  которые  имеют
своею целью правосудие и только усердие к нему, или они руководились сильной
неприязнью к ним как к смертельным врагам.
     Это положение показывает мне в настоящее  время,  что  Ваше  Высочество
обязаны для Бога нашего  Господа  и  святой  веры  за  великие  благодеяния,
полученные от него,  и  по  долгу  соблюдать  все,  касающееся  христианской
религии, самолично  (если  возможно)  отправиться  туда,  чтобы  видеть  (на
месте). Не стоит удивляться, что Ваше  Высочество  не  сделали  этого  из-за
некоторых препятствий; гораздо более удивительно, что Ваше  Высочество  были
так беззаботны, что не замечали происходящего там. Слово в слово и свидетеля
за свидетелем расследуя шаги их, можно убедиться в том, что  все  происходит
от кордовского [инквизитора], и, если это так, видимо, это может быть  взято
за некоторое основание для проверки тамошних  дел.  Если  вашей  королевской
особе нельзя этого исполнить (что было бы более нужно и полезно, потому  что
при Вашем Высочестве подсудимые осмелились бы  сказать  правду  и  имели  бы
более возможности и свободы для высказывания и обнаружения  своих  обид),  и
если  Ваше  Высочество  не  можете  прибыть  (чего  нельзя   оправдать   без
основательной причины),  архиепископ  умоляет,  чтобы  кто-нибудь  прибыл  и
здраво рассмотрел дело, а прежде всего просит устранить инквизиторов.
     И если отправится архиепископ Севильи, пусть Ваше Высочество  прикажет,
чтобы вместе с ним  отправился  какой-нибудь  епископ  из  Авилы,  Паленсии,
Бадахоса или любой, какой Вашему Высочеству будет угодно, и  другие  лица  с
ними, хорошо знакомые с этим, чтобы они действовали во всем согласно закону,
допытываясь о бесчестии, как вообще, так и специально о  каждом  лице.  Если
улики будут достаточны, пусть арестуют их, как требуется  по  закону,  пусть
содержат их в тюрьме, пока не узнают правды. Только не [надо] стеснять их  и
отводить им узкую и очень мучительную камеру, а  [следует]  лишь  обеспечить
невозможность побега, обращаться с ними кротко на словах  и  на  деле,  дать
адвокатов по их желанию, не таскать их из провинции в суд, предъявить  имена
свидетелей за исключением могущественных, потому что  таков  закон,  указать
день, месяц, год и место  и  дать  возможность  апеллировать  против  судей,
ведущих процесс, для их отвода,  и  все  другое,  что  законы  повелевают  и
устанавливают предоставлять обвиняемому, так  как  без  этого  он  не  может
защищаться, а защита вытекает из божественного и человеческого права.
     И пусть происшедшему будет указано справедливое основание,  или,  лучше
сказать, пусть  инквизиторы  дадут  полный  отчет,  так  как  из  него  Ваше
Высочество лучше и правдивее  все  узнаете.  Между  прочим  встретится  одно
подозрительное дело, о котором они неоднократно оповещали,  будто  некоторые
из узников примирены, когда этого не было, - кажется, они не были примирены,
так как после этого им предъявляются требования  и  следуют  их  процессы  в
порядке  судопроизводства;   а   других   мучили,   заставляя   их   разными
недозволенными  законом  способами,   ранее   запрещенными,   показывать   и
признавать то, чего они не делали,  -  отсюда  вытекает  сильное  подозрение
против тех, кто так поступает, и большой ущерб для узников, и великий  позор
для их родственников. Архиепископ дает понять Вашему Высочеству, что  ничего
из того, что он  просил,  не  сделалось  и  не  прекратило  судопроизводства
[инквизиторов]. Он умоляет Ваше Высочество приказать, чтобы все делалось  по
правде, и не давать повода осужденным кем-либо из них или всеми думать,  что
они осуждены неправедно".
     Примечание.  Это  письмо  находится  в  Мадриде   в   собрании   бумаг,
относящихся к инквизиции, о котором я говорил  (том  1,  список  рукописей).
Частные  заметки  указывают,  что  переписанный  здесь  текст   есть   копия
экстракта, который сделал из письма архиепископа Мигуэль Перес де  Альмасан,
государственный секретарь короля Фердинанда  V,  чтобы  подготовить  декрет,
который, как он надеялся, подпишет государь.

                                   Х

     Отрывок испанского неизданного произведения, озаглавленного О правлении
государей ("Del regimento de principes") и написанного около 1516  года  для
посвящения Карлу Австрийскому, тогда  принцу  Астурийскому,  затем  ставшему
испанским королем и германским императором под именем Карл V. Автор (который
остается анонимным) предполагает существование царства правды, король  коего
называется Пруденциан  (Prudentianus).  Он  рассказывает,  что  этот  монарх
созвал однажды членов всех советов,  изложил  им  недостатки,  которые  опыт
помог открыть в управлении монархией, и предложил  поразмыслить  об  этом  и
обсудить затем средства к устранению их. В двенадцатой книге  он  говорит  о
трибунале святой инквизиции. Король Пруденциан знакомит с злоупотреблениями,
о которых ему донесли; с бесполезностью средств, употребленных  до  сих  пор
для их прекращения, а также с тем, что он считает наиболее способным пресечь
их досадные последствия. Этот отрывок драгоценен, и знающие  испанский  язык
без сомнения с удовольствием прочтут оригинал, потому что он  придает  новую
силу доказательствам, констатирующим распространившееся в  Испании  народное
мнение против судопроизводства инквизиторов. Вот текст всех глав, в  которых
говорится об этом.

                           (Перевод с испанского)

     "Я желаю вам рассказать об одном важном деле, имеющем большое значение:
как идут дела инквизиции против еретиков, как велись они раньше до сих пор и
как ведутся теперь {Автор  говорит  от  лица  Пруденциана,  монарха  царства
правды (el reino de la verdad).}. Вы знаете, что в этом царстве  было  много
еретиков из числа тех, которые происходят  от  поколения  евреев,  и  многие
соблюдали еврейские обряды, практиковавшиеся их предками. Вообще  среди  них
много богатых и влиятельных людей, весьма уважаемых за крупные  состояния  и
за очень большие способности  в  делах,  которыми  они  занимались.  Поэтому
вначале  я  очень  боялся,  что  тех,  кто  откроет  их  заблуждения   перед
инквизиторами, если они станут известны по тому или иному поводу, схватят  и
лишат жизни, так как ведущие свое происхождение от евреев - люди  богатые  и
влиятельные. Вследствие этого я распорядился, чтобы давшие показания  против
них  оставались  неизвестны;  затем,  когда  будут  вести   процесс   против
оговоренных,  чтобы  не  обозначали  имен  свидетелей.  В  таком  виде  вели
судопроизводство против еретиков в течение многих лет.  Наконец  большинство
главных из них сожгли, других примирили, и таким образом почти  не  осталось
значительных лиц; оставшиеся, потеряв  свое  имущество,  обеднели,  лишились
влияния и стали малозначащими. При увеличении злобы плохих  христиан  и  при
желании отомстить тому, на кого они были сердиты, и погубить их честь, жизнь
и имущество, они соединялись по трое и по четверо и пускали клевету в  ереси
против того, кому  желали  зла,  хотя  бы  он  был  дворянин  (hidalgo)  или
старинный христианин; так как никто не знал, кто дал  показания,  то  нельзя
было и защитить себя; всякий говорил наобум, -  и  по  этой  причине  многие
умерли безвинно. Было известно, что дети сожженных за ересь,  опозоренных  и
лишенных имущества погибали и исчезали в бесчестии и бедности. Правда  стала
известной через некоторых, перед смертью сознававшихся, что  они  оклеветали
такого-то, сожженного из-за их показания, и называли других, которые  вместе
с  ними  лжесвидетельствовали.  Другие,  чтобы  не  попадать  в   свидетели,
предлагали деньги иным лицам, чтобы те давали показания, и советовали им  не
обнаруживать  своей  личности  в  показаниях,  чтобы  не  узнали,  что   они
лжесвидетельствуют, так как это обойдется  им  недешево.  Когда  становилось
известным, что все или большинство свидетелей умерли, нельзя было изобличить
ложь, как потому, что ее не знали дети осужденного, так и потому,  что  если
они даже и знали ее, то они были так бедны и унижены,  что  им  нечего  было
есть, и поэтому не могли они возбудить и вести процесс в инквизиции и против
инквизиторов; по-видимому, они упрекают инквизиторов  как  несправедливых  и
жестоких, поскольку они осуждали человека без вины с  его  стороны,  хотя  в
осуждении  по  показаниям  свидетелей  они  действовали   согласно   закону,
сообразно с показаниями свидетелей,  которые,  как  они  полагали,  говорили
правду. В результате люди получали  ущерб,  бесчестие  и  потерю  имущества.
Некоторые  (лица  уважаемые  и   богатые),   занимавшиеся   своими   делами,
удостоверили, что их отцы, предки  и  родственники  пострадали  безвинно,  и
восстановили репутацию умершего, сожженного  за  ересь,  и  его  опозоренных
детей  и  внуков,  и  другие   последствия,   проистекавшие   из   осуждения
потерпевшего. Весь этот ущерб  и  разные  бедствия  происходят  от  незнания
свидетелей: если бы были известны приносящие ложную присягу и  те,  кто  дал
ложное показание, то можно было бы исследовать истину до мельчайшего  пункта
и наказать бы лжесвидетелей. Тогда не стали  бы  рисковать,  совершая  такую
подлость; если бы даже не боялись Бога и осуждения своих душ, то, по крайней
мере, устрашились бы телесного наказания, которому они  могли  подвергнуться
при обнаружении правды, при этом им простились бы -  и  простятся  впредь  -
многие оскорбления Бога, и многие смертные  грехи  и  клятвопреступления,  и
осуждения многих, которые  пострадали  безвинно  из-за  лжесвидетельства,  и
прекратили бы говорить плохие христиане: благословен Бог за то, что дал  нам
способ отомстить евреям и нашим врагам так, что это остается  неизвестным  и
не может быть узнано.
     Было еще очень  большое  неудобство  в  том,  что  многие  служившие  в
инквизиции считали себя земными богами и творили что хотели, так как не было
никого, кто бы им препятствовал или отважился бы выступать против них.  Если
кто скажет, что, по его мнению, они нехорошо ведут дела  святой  инквизиции,
они заявят, что он дурно отзывался об инквизиции,  и  возбудят  против  него
процесс, как против еретика (говорит король Пруденциан), и судят его за  то,
что он утверждал, будто  они  ведут  дела  инквизиции  не  так,  как  должно
согласно закону, и наказывают его по своему произволу. Отсюда возникал страх
и у слабых и у сильных, так что не было никого, кто, видя какую-либо  ошибку
инквизиторов или их чиновников, как бы они  ни  были  велики,  осмелился  бы
сказать это, хотя многие это думали, чтобы не сочли  их  за  еретиков  и  не
взяли бы в инквизицию, и не начали бы  против  них  процесса.  Так  как  все
велось секретно, из тысячи несправедливостей нельзя было знать десятка. Хотя
совет инквизиции намеревался устранить их, он мало преуспел в этом, так как,
не зная того, что делается секретно, нельзя знать и нанесенных обид, пока не
применят средств с целью прекратить жалобы на дела, так как неизвестен ущерб
и его  причина,  а  многие,  хотя  знают  и  видят  свои  беды,  не  рискуют
жаловаться, чтобы не потерпеть горшего.  Конечно,  если  инквизитор  захочет
кому-либо повредить, он может погубить его, так что об  этом  и  не  узнают,
пока не применено особое средство, и, когда дело попадет в руки  какого-либо
инквизитора, который не принадлежит к настоящим  христианам,  будет  нанесен
великий ущерб  духовный  и  материальный.  Самое  ужасное,  что  заключенный
инквизицией в течение двух или трех лет своего заключения не слышит  обедни,
и никто не приходит к нему посоветовать, что надо сделать для его  спасения,
- сказать, что можно счесть еретиком или плохим христианином лишь того, кого
Бог не поддержит своей рукою по своему бесконечному милосердию, чтобы он  не
отчаивался в  темной  и  мрачной  тюрьме.  Они  не  довольствуются  тюрьмой,
повергающей в отчаяние заключенного, но  еще  усиливают  обстоятельства,  от
которых он становится более безутешным. О многом другом осведомил меня  один
инквизитор, тайно умоляя, чтобы я - устранил это; он говорил мне об этом для
облегчения своей совести, чувствуя  удовлетворение,  так  как  он  не  может
делать более, чем приказано любовью Божией.
     Ввиду  рассказа  этого  инквизитора  (сказал   король   Пруденциан)   я
почувствовал сильное сострадание к обиженным и отсутствие взаимной  любви  у
нас, называющихся христианами, закон коих состоит в любви к Богу и ближнему.
Однако, так как дело показалось мне  имеющим  большую  важность,  я  пожелал
посвятить его Богу и, умилившись, заняться им с состраданием и  усердием.  Я
приглашал поодиночке  некоторых  инквизиторов,  которые  пользуются  хорошей
репутацией, потому что думал, что они скажут мне всю правду. Я приглашал  их
в комнату, показывая им свое расположение и давая понять,  что  желаю  знать
правду о происходящем  в  делах  инквизиции,  чтобы  устранить  то,  что  не
делается  для  угождения  нашему  Господу   и   согласно   божественному   и
человеческому праву. Все, с  кем  я  говорил,  подтвердили  мне:  "Все,  что
сообщили Вашему Высочеству, есть правда" и рассказали о многом  другом,  что
следует устранить.
     Если земледелец или малосведущий человек приходит сообщить  что-либо  о
своем соседе (говорит  инквизитор  королю)  или  о  ком-нибудь  из  местного
населения, который не есть еретик и большей частью не совершил ни смертного,
ни простительного греха, а доносчик думает, что он еретик, то принимают  его
показание, записывают и отсылают его домой. Так как ему ничего  не  сказали,
он думает, что тот, на кого он донес, еретик, и считает ересью все,  что  он
сказал или сделал, между тем как нет ни ереси, ни большей  частью  смертного
греха. Таким образом среди малосведущих людей рождаются заблуждения,  потому
что им не объявляют правды те,  которые  поставлены  Вашим  Высочеством  для
исправления  заблуждений.  Это  происходит  потому,   что   инквизиторы   не
богословы. Если во многих случаях судьи не знают, ересь  это  или  нет,  как
могут они научить этому других? Многие поступают  ошибочно,  потому  что  не
сведущи в этом те, кто назначен  для  уничтожения  заблуждений  относительно
нашей святой католической веры. Если бы инквизитор был богословом, он мог бы
определить, является ли ересью то, что показывает доносчик, он объяснил  бы,
чтобы избавить его от заблуждения, что хотя это и  грех,  но  не  ересь,  и,
исповедав его своему духовнику, как и прочие грехи, он получит  прощение  от
Бога, и это не является предметом инквизиции; если это не грех, он сказал бы
доносчику: "Знай, брат, что сказанное тобою не грех". Таким образом они были
бы вразумлены и избавлены от заблуждений.
     Некоторые ведут себя крайне недостойно. Они многократно лгут обвиняемым
или узникам и обещают им, что, если они сознаются в том, в чем их  обвиняют,
их с незначительной епитимьей отпустят свободно домой. Многие, думая, что те
не обманывают, приходят в отчаяние и говорят сами себе: "Хотя я не  совершал
того, в чем меня обвиняют, я скажу, что сделал это, чтобы выйти отсюда". Они
сознавались в том, чего не делали, и  затем  их  осуждали  на  основании  их
признания и надевали на них санбенито, конфисковали их имущество и говорили,
что можно лгать им, чтобы они сознались в том, в чем их обвиняют.  Чиновники
инквизиции поддерживают  тех,  кто  так  лукавит,  чтобы  заставит