дна из этих женщин была арестована раньше своей матери  и
своих сестер; ее подвергли  пытке,  чтобы  заставить  открыть  соучастников,
ничего не достигли. Тогда инквизитор прибег к хитрости. Он велел привести ее
в зал заседаний, остался наедине с ней, признался в мнимом  увлечении  ею  и
решении сделать все для ее спасения. Он повторял  свое  обещание  в  течение
нескольких дней, показывая себя весьма огорченным ее  несчастиями.  Войдя  в
доверие к своей жертве, он сообщил ей, что ее мать  и  сестры  рискуют  быть
арестованными, так как ряд свидетелей готов дать показания против  них,  что
его чувства к ней должны заставить ее доверить ему все, чтобы он мог принять
меры к спасению их от неизбежной смерти. Обвиняемая попалась в ловушку.  Она
поведала инквизитору, что мать и  сестры  разделяют  ее  верования.  Чувства
внезапно иссякли. Вероломный предатель, вызвав ее в суд,  велел  подтвердить
рассказанные  ему  подробности.  Мать,  сестры  и  тетка   немедленно   были
арестованы и  приведены  на  костер;  услыхав  свой  приговор  на  аутодафе,
помешанная возблагодарила свою тетку за открытие истины, ради которой она  с
радостью умрет. Тетка укрепила ее мужество, возвещая ей, что они  скоро  все
вместе будут лицезреть Иисуса Христа, умерши в евангельской  вере,  повторив
его страдания.
     XII. На том же аутодафе погиб Мельхиор дель Сальто, уроженец Гранады  и
житель  Севильи.  Он  был  стригалем  сукна.  Преступление  его  состояло  в
покушении на жизнь начальника тюрьмы после того,  как  он  был  заключен  по
подозрению в ереси. Он тяжело ранил его помощника,  который  умер  несколько
дней спустя.
     XIII. Жертв  севильского  аутодафе,  приговоренных  к  епитимьям,  было
тридцать четыре. Я упомяну следующих:
     1. Донья Каталина  Сармиенто,  вдова  дона  Фернандо  Понсе  де  Леона,
пожизненного декуриона [831] Севильи.
     2 и 3. Донья Мария и донья Луиса де Мануэль, дочери  дона  Фернандо  де
Мануэля, дворянина этого города.
     4, 5, 6, 7 и 8. Братья Диего Лопес из Тендильи, Бернардто де Вальдес из
Гвадалахары и Доминго де Чурука из Аскоитии. Братья  Гаспаро  де  Поррас  из
Севильи и Бернарда де Херонимо из Бургоса. Все они  было  монахи;  последний
был бельцом в монастыре Св. Исидора. Они были осуждены как лютеране.
     XIV. 9. Джон Франтон, англичанин из Бристоля, явился в  Севилью,  узнав
об аресте Николая Буртона. Он был  владельцем  значительной  части  товаров,
захваченных у Буртона. Документально доказав, что он привез  их  из  Англии,
англичанин потребовал  восстановления  своих  прав.  Ему  пришлось  испытать
значительные проволочки и понести большие расходы. Однако, не успев оспорить
его права собственности, инквизиторы  обещали  ему  вернуть  товары,  приняв
между тем свои меры. Появились свидетели, показавшие, что Франтон высказывал
свои лютеранские убеждения, за что он был арестован и заключен  в  секретную
тюрьму.  Страх  смерти  побудил  Франтона  сказать  угодное  инквизиторам  и
попросить примирения с Церковью. Его объявили подозреваемым  в  лютеранстве.
Больше ничего не было  нужно,  чтобы,  по  законам  трибунала,  мотивировать
захват его имущества. Он был примирен, приговорен к лишению своих товаров  и
годичному ношению санбенито. Это происшествие является новым доказательством
гибельных последствий тайны инквизиционного судопроизводства. Если  бы  дело
Джона  Франтона  разбиралось  публично,  самый  мелкий  адвокат  доказал  бы
ничтожность и лживость следствия. Находятся, однако,  англичане,  защищающие
трибунал инквизиции как полезный,  и  я,  например,  слышал  это  от  одного
англичанина, католического священника. Я заметил ему,  что  он  плохо  знает
природу этого учреждения, что я не меньше его и не меньше любого инквизитора
почитаю католическую религию, но если сравнить дух мира и любви, смирения  и
бескорыстия, которыми дышит Евангелие и который проявляется в учении и жизни
Иисуса Христа, с системой суровости, коварства, хитрости,  злобы,  внушившей
уставы  святого  трибунала,  с  действительной  и  непрерывной  возможностью
инквизиторов  злоупотреблять  властью,  вопреки   законам   естественным   и
божеским, папским постановлениям и королевским указам, под покровом присяги,
обеспечивающей тайну, - ничто  не  помешает  проклясть  этот  трибунал,  как
вредоносный и способный только плодить лицемеров.
     XV. 10. Гильельмо  Франке,  уроженец  Фландрии,  поселился  в  Севилье.
Интимная связь одного священника с его женой смутила его семейное счастье, и
он жаловался, что его бедственное  положение  не  позволяет  положить  конец
позору. Находясь однажды в компании, где рассуждали о чистилище, он  сказал:
"Мне довольно того, что я имею от человека,  находящегося  в  связи  с  моей
женой, и мне этого достаточно". Эти слова были донесены инквизиции,  которая
поместила Франка в своей секретной тюрьме как подозреваемого в  лютеранстве.
Он появился на аутодафе и был приговорен к лишению  свободы,  срок  которого
могли определить одни инквизиторы.
     XVI. 11. Бернарда де Франки, из  Генуи,  проводил  жизнь  отшельника  в
Кадисе. Он появился наряду с севильскими примиренными  как  подозреваемый  в
лютеранстве.  Приговор  гласил,  что  его  имущество  конфискуется,   а   он
подвергается каре трехмесячного тюремного заключения и ношению санбенито. Он
добровольно повинился перед инквизицией, познакомившись с указом о  доносах.
Он сказал, что в  двадцатилетнем  возрасте,  находясь  в  Генуе,  он  слышал
разговор одного из  своих  братьев  о  чистилище,  об  оправдании  и  других
предметах в лютеранском толке и не нашел ничего  предосудительного  в  таких
словах. Его нельзя было обвинить ни в  каком  другом  преступлении.  Где  же
сострадание святого трибунала? Кому  предоставляло  оно  снисхождение?  Надо
признать, что в последние времена существования инквизиции она  не  решалась
более заключать в тюрьму, позорить на публичном аутодафе и тем более  лишать
имущества тех, кто повинился добровольно.  Прежние  инквизиторы  действовали
противоположным образом, злоупотребляя тайной, которая не давала  обвиняемым
никакого средства протеста и никакой надежды на оправдание.
     XVII. 12. Диего де  Вирусе,  присяжный  [832]  Севильи,  то  есть  член
городского управления, появился на аутодафе в рубашке, со свечой в руках. Он
произнес отречение как подозреваемый в лютеранстве и был приговорен к уплате
сотни дукатов на издержки святого трибунала. Его обвинили в том, что,  увидя
переносный престол [833] Святого четверга, он сказал:  "Достойно  сожаления,
что совершают такие крупные издержки для подобной цели в  то  время,  как  в
хлебе нуждаются многие  семейства,  которые  можно  было  бы  поддержать  на
деньги, предназначенные для этого обряда,  способом,  более  угодным  Богу".
Разве это предложение, если взглянуть на него не глазами инквизиторов, могло
привлечь на голову его виновника обвинение в лютеранстве? Следует  заметить,
что расходы по устройству переносного  престола  в  Севильском  кафедральном
соборе, воск и другие украшения огромны и что они  породили  ряд  песенок  и
острот.
     XVIII. 13.  Бартоломее  Фуэнтес  был  нищий,  просивший  милостыню  для
отшельника севильского монастыря Св. Лазаря. Некоторые причины  сделали  его
врагом священника в Хересе-де-ла-Фронтере и довели до того, что  он  сказал,
что не верит, чтобы Бог сошел с неба на руки такого недостойного священника.
Распоряжения верховного совета не позволяли, чтобы выражения подобного  рода
считались еретическими, если они  вырвались  в  припадке  гнева  или  другом
состоянии, способном помутить  разум.  Однако  его  привели  на  аутодафе  в
рубашке, с кляпом во рту как подозреваемого  в  лютеранстве  в  самой  малой
степени.
     XIX. 14 и 15. Педро Перес, студент из епархии Калаоры, и его товарищ по
учению в Севилье Педро де Торрес появились вместе  на  той  же  церемонии  и
отреклись от ереси как легко подозреваемые. Они были изгнаны  из  города  на
два года. Второй из них обязан был заплатить штраф в сто  дукатов  за  некие
лютеранские действия, в которых его обвинили, то есть за то, что  он  списал
несколько стихов неизвестного  автора,  составленных  так,  что,  прочтенные
особым образом, они представляли восхваление Лютера,  а  другим  способом  -
сатиру  на  него  [834].  Какое  же  это  преступление  со  стороны  молодых
студентов?
     XX. 16. Луис, американец, был четырнадцатилетний мулат. Он появился  на
аутодафе босым, в рубашке, с веревкой на шее и  был  приговорен  к  двумстам
ударам кнута и к  пожизненной  службе  на  королевских  галерах,  без  права
когда-либо быть освобожденным  или  выкупленным.  Он  считался  соучастником
Мельхиора дель Сальто, приговоренного к сожжению на том же аутодафе  за  его
ссору  с  начальником  тюрьмы  святого  трибунала  и  раны,  нанесенные  его
помощнику.
     XXI.  17.  Гаспар  де  Бенавидес  был  начальником  тюрьмы,  о  котором
говорилось в 20-м параграфе. Это  не  спасло  его  от  позора  появления  на
аутодафе в рубашке, со свечой в руке. Он был изгнан навсегда  из  Севильи  и
потерял свое место. Его  осудили  за  малое  усердие  и  невнимательность  к
службе. Сравните эту квалификацию и приговор, в  котором  его  обвиняли.  Он
похищал часть и без того небольших пайков  у  заключенных;  доставляемое  им
продовольствие было плохого качества, но он заставлял оплачивать его дорого;
он нисколько не заботился о приготовлении пищи, которая была плохо сварена и
плохо приправлена; он обманывал их в цене дров и присчитывал непроизведенные
расходы. Если какой-либо арестант жаловался, он  переводил  его  в  сырой  и
темный застенок, в котором оставлял на  две  недели  и  даже  дольше,  чтобы
наказать за дерзость; он постоянно говорил, что  действует  так  по  приказу
инквизиторов; когда же он выпускал заключенного из застенка,  то  утверждал,
что эта перемена произошла по  его  ходатайству.  Когда  какой-нибудь  узник
просил вызова, Гаспар, боясь, что это  угрожает  доносом  на  него,  избегал
говорить об этом инквизиторам, а на другой  день  сообщал,  что  инквизиторы
ответили, будто их занятость не позволяют им разрешать добровольные  вызовы;
и не было такой вопиющей несправедливости, которой  он  не  совершил  бы  по
отношению к своим узникам, пока драка, приведшая к осуждению, не разоблачила
его поведения. Разве не имелось против этого изверга больше  обвинений,  чем
против Мельхиора дель Сальто и мулата Луиса?
     XXII.  18.  Мария  Гонсалес,  прислуга  начальника  тюрьмы  Гаспара  де
Бенавидеса, появилась на аутодафе в рубашке, с веревкой на шее, в санбенито,
с кляпом во рту. Ее приговорили к двумстам ударам  кнута  и  к  изгнанию  на
десять лет. Ее преступление состояло в получении денег от некоторых узников,
для разрешения им видеться и говорить.
     XXIII. 19. Педро Эррера из Севильи был приговорен к той же каре; к  ней
было прибавлено десять лет галер и потеря денег. Он  был  слугою  Гаспара  и
делал то же, что и Мария.
     XXIV. 20. Гиль, фламандец, родившийся в Амстердаме, понес  наказание  в
сто ударов кнутом и был изгнан из Севильи. На церемонии аутодафе  он  был  в
рубашке и со свечой в руке. Он знал,  что  один  узник  инквизиции,  недавно
прибывший из Америки, занимался отыскиванием средств к побегу, и не донес на
него.
     XXV. 21. Инесса Нунъес, девушка, поселившаяся в Севилье, была примирена
с Церковью как подозреваемая в лютеранстве. Также и шесть  других  женщин  и
один мужчина - и по той же причине. Кроме того,  еще  две  женщины:  одна  -
обвиненная в иудаизме, другая - в магометанстве, и трое мужчин - за то,  что
сказали, что блуд не является смертным грехом.
     XXVI. 22. Донья Хуанна Бооркес  была  объявлена  невинной.  Ее  историю
следует  рассказать.  Она  была  законной  дочерью  дона  Педро  Гарсия   де
Херес-и-Бооркеса и сестрою  доньи  Марии  Бооркес,  погибшей  на  предыдущем
аутодафе. Она вышла замуж за дона Франсиско де Варгаса,  владетеля  местечка
Игера. Ее заключили в секретную тюрьму, когда ее несчастная сестра  заявила,
что открыла ей свои верования, которые та не оспаривала. Как будто  молчание
доказывает принятие учения, а не мотивируется  часто  невозможностью  понять
суть дела и, следовательно, исполнить  обязанность  доноса!  Хуанна  Бооркес
была беременна на шестом месяце. Однако инквизиторы не подождали с  ведением
ее процесса, пока она родит, - варварское  обращение,  которому  не  следует
изумляться  после  несправедливости,   которую   они   совершили,   приказав
арестовать ее без получения доказательств мнимого преступления. Она родила в
тюрьме; через неделю у нее  отняли  ребенка,  вопреки  самым  святым  правам
природы, и она была заключена в  обыкновенный  застенок  святого  трибунала,
думая вероятно, что приняли  все  меры,  требуемые  для  нее  человечностью,
отведя ей помещение, менее неудобное, чем тюремная камера.  Случай  доставил
ей утешение иметь соседкой  молодую  девушку,  потом  сожженную  в  качестве
лютеранки,  которая,  сочувствуя  ее  положению,  помогала   ей   во   время
выздоровления. Вскоре она сама стала нуждаться в уходе: она была подвергнута
пытке; все члены ее омертвели и были почти раздроблены.  Хуанна  Бооркес,  в
свою очередь, ухаживала за нею в своем тяжелом состоянии.
     Хуанна еще не окрепла вполне после болезни, когда ее  повели  в  камеру
пыток и подвергли тому  же  испытанию.  Она  отреклась  от  всего.  Веревки,
которыми были связаны ее слабые члены, проникли до костей; несколько сосудов
лопнуло внутри тела, и потоки крови полились изо  рта.  Умирающей  она  была
отнесена в тюрьму и перестала страдать  через  несколько  дней.  Инквизиторы
думали  искупить  это  жестокое  человекоубийство,  объявив  Хуанну  Бооркес
невинной на аутодафе. С какой тяжелой ответственностью явятся эти  каннибалы
на божественный суд!


       Глава XXII

УКАЗЫ  1561  ГОДА,  СЛУЖИВШИЕ  ДО  НАШИХ  ДНЕЙ  ПРАВИЛОМ  В   ПРОЦЕССАХ
ИНКВИЗИЦИИ

     I.  Время  заставило  почти  совсем  забыть  старинные  законы  святого
трибунала, и инквизиторы практически не следовали им в образовании и ведении
дел. Главный инквизитор Вальдес осознал необходимость реформы этого  порядка
вещей. Можно было бы  удовлетвориться  перепечаткой  правил,  опубликованных
Торквемадой в 1484, 1485, 1488 и  1498  годах,  и  правил  Диего  Десы,  его
преемника. Но с  этих  пор  представилось  множество  чрезвычайных  случаев,
которые побудили инквизиторов  публиковать  постепенно  дополнения  и  новые
декларации, так что, как можно видеть из предшествующих глав  этой  Истории,
глава инквизиции счел более  удобным  свести  постановления,  составив  один
закон из всех,  польза  которых  оправдана  практикой.  Вследствие  этого  2
сентября  1561  года  он  опубликовал  в  Мадриде  указ,   составленный   из
восьмидесяти одной статьи, который я помещаю здесь, потому что до сих пор он
был  кодексом  инквизиции  для  образования   процессов   и   окончательного
приговора.
     II.  Я  представлю   извлечение   из   этих   постановлений   со   всей
тщательностью, на которую я  способен,  чтобы  избавить  любопытствующих  от
скуки чтения  буквального  текста,  хотя  ученые  были,  может  быть,  более
довольны, если бы  нашли  здесь  не  только  дух  этого  закона,  в  котором
старинные постановления комбинированы с несколькими новыми, но и самую букву
этой последней части старинного уложения. Я с готовностью ответил бы на  эти
пожелания друзей истории, публикуя все эти статьи в форме  приложения,  если
бы мне позволил это план моего труда. Но я вижу себя принужденным  следовать
предписанному себе правилу относительно других оправдательных документов.
     III.  Предисловие.  "Мы,  дом   Фернандо   Вальдес,   милостию   Божиею
архиепископ  Севильи,  апостолический  главный   инквизитор   против   ереси
отступничества во всех королевствах и владениях его величества, и проч.;  мы
даем вам знать, достопочтенные апостолические  инквизиторы,  что  до  нашего
сведения дошло, что, хотя  указами  святого  трибунала  было  предусмотрено,
чтобы во всех инквизициях следовали точно и единообразно одному  и  тому  же
способу судопроизводства, находятся трибуналы,  где  это  мероприятие  плохо
соблюдается. Чтобы в будущем не было больше различия в поведении  трибуналов
и правилах, которым они должны следовать,  после  сообщений  и  многократных
совещаний с главным советом инквизиции было решено,  что  следующий  порядок
будет соблюдаем всеми трибуналами святой инквизиции:
     1) Когда инквизиторы пользуются информацией, из которой  вытекает,  что
были  высказаны  предположения,  которые  могут   быть   объявлены   святому
трибуналу, они должны  запросить  ученых  богословов  -  честных,  способных
оценить предположения, - которые выскажут свое решение письменно и за  своей
подписью.
     2) Если установлено,  согласно  мнению  богословов,  что  исследованный
вопрос есть вопрос веры или если он ясен сам по  себе,  без  запроса  их,  и
объявляемый факт достаточно доказан, прокурор-фискал  объявляет  имя  автора
доноса и скомпрометированных  лиц,  если  они  есть,  и  требует  их  ареста
{Доносчик допускается как свидетель вопреки принципам права,  и  к  нему  не
применяется кара клеветника, если он будет признан таковым.}.
     3) Инквизиторы, собравшись, решают, следует ли постановить заключение в
тюрьму; в сомнительных случаях они вызывают юрисконсультов, чтобы запросить,
находят ли они  эту  меру  подходящею  {Эта  мера  никогда  не  казалась  им
необходимой. Старинные буллы и пожелания кортесов позаботились о том,  чтобы
определение суда  об  аресте  было  подписано  инквизитором  -  епархиальным
епископом - и состоялось с его согласия. Здравый смысл  диктовал  эту  меру,
потому что определение об аресте не допускает апелляции. Об этом не  сказано
ни  слова  в  указе.  Следует  ли  этому   удивляться?   Ведь   указ   писан
инквизиторами!}.
     4)  Когда  доказательство   недостаточно   для   постановления   ареста
объявленного  лица,  инквизиторы  не  должны  ни  вызывать  его  в  суд,  ни
подвергать допросу, потому что опыт доказал,  что  еретик,  не  пользующийся
своей свободой, ничего не скажет и что эта мера служит только к тому,  чтобы
сделать его более осторожным и внимательным для избежания всего,  что  может
отягчить подозрения или улики  против  него  {Этот  способ  судопроизводства
более сообразовался бы с Евангелием и, отрицал ли бы  обвиняемый  факты  или
признавал  их,  служил  бы  для  братского  исправления  Если  бы  поведение
обвиняемого улучшилось, можно было  бы  порадоваться  применению  его  ввиду
достигнутого им блага. Но, очевидно, для  инквизиторов  благо,  которое  они
могли добыть, состояло не в остановке движения еретических предположений,  а
в нагромождении улик, необходимых для умножения арестов и штрафов.}.
     5) Если инквизиторы не согласны между собою по вопросу  об  определении
ареста подсудимого, документы начатого судопроизводства должны быть отосланы
в совет; и эта посылка состоится, хотя они будут единодушны в решении,  если
скомпрометированные принадлежат к числу знатных или уважаемых лиц.
     6) Инквизиторы подписывают мандат об аресте и направляют его к великому
альгвасилу святого трибунала. Если дело идет о формальной  ереси,  эта  мера
должна  немедленно   сопровождаться   изъятием   имущества,   принадлежащего
арестуемому. Если приходится заключить под стражу несколько  человек,  будет
выдано столько же мандатов о заключении в тюрьму,  отдельных  и  независимых
друг от друга, для исполнения порознь. Эта предосторожность  необходима  для
тайны  в  том  случае,  когда  один  альгвасил  не  может  арестовать   всех
подсудимых. В процессе будет сделана отметка о дне, когда выдан мандат, и  о
лице, его получившем.
     7) Альгвасил будет сопровождаем при исполнении мандата о  заключении  в
тюрьму секретарем  секвестра  и  сборщиком.  Альгвасил  назнача