ы сделать более блестящим вступление герцога в  Рим,
папа  выслал  навстречу  ему  всех  кардиналов,  прелатов,  включительно  до
собственной стражи. Он пригласил герцога обедать за своим  столом  и  осыпал
его  публичными  почестями,  как  бы  желая  смягчить  этим  непреклонную  и
невыносимую гордость, с которой он унизил  в  трактате  испанскую  нацию,  с
давних  пор  называвшуюся  им  не  иначе,  как  олицетворенная  надменность.
Постоянно верный своей системе, он вопреки блестящему приему, сделанному  им
герцогу, остался доволен только тогда, когда довел вице-короля до того,  что
тот бросился ему в ноги и испросил прощения  за  себя  и  от  имени  короля,
своего господина, и от  имени  императора  за  все  обиды,  о  которых  было
упомянуто в мирном трактате, а также отпущение цензур, навлеченных каждым на
себя своим поведением. Павел IV даровал просимое и получил несколько времени
спустя,  для  удовлетворения  своего  тщеславия,  чрезвычайного  посланника,
миссия которого была бесполезна после данного папского отпущения.  Вслед  за
этим папа заявил в среде своих кардиналов: "Я только  что  сослужил  святому
престолу  важнейшую  службу,  какую  он  когда-либо  мог  получить.   Пример
испанского короля научит впредь верховных первосвященников, как  они  должны
смирять надменность монархов, не знающих, до каких пределов должно  доходить
законное повиновение, которое они обязаны  воздавать  главе  Церкви".  Когда
герцог Альба узнал  об  этой  своеобразной  папской  аллокуции,  столь  мало
достойной преемника св. Петра, то объявил, что его государь совершил великую
ошибку, и, если бы он был королем испанским, то кардинал  Караффа  отравился
бы в Брюссель, чтобы у ног Филиппа II сделать то, что он сам проделал у  ног
папы.
     XII. Грегорио Лети справедливо приписывает  поведению  Филиппа  II  все
несчастия, основная причина которых с той поры коренилась в огромной  власти
над мирянами, которую присвоили себе священники и их трибуналы,  чрезвычайно
злоупотребляя  цензурами,  присоединяя  их  к  другим,  чисто   гражданским,
принудительным средствам в светских интересах. Павел IV не замедлил доказать
Испании, до какой степени он презирал Филиппа II  и  Карла  V.  Спустя  пять
месяцев после трактата, то есть 15 февраля 1558 года, он  отправил  главному
инквизитору   Фернандо   Вальдесу   бреве,   которым   сообщал   силу   всем
постановлениям  соборов  и  верховных  первосвященников  против  еретиков  и
схизматиков, объявляя, что эта мера стала необходимой с тех пор, как он  был
осведомлен, что ересь делает ежедневно новые успехи. Вследствие  этого  папа
поручал ему преследовать еретиков и подвергать их  наказаниям,  внесенным  в
устав, между прочим соблюдать специально тот устав, который лишает  виновных
всех их чинов  и  должностей,  будут  ли  виновные  епископы,  архиепископы,
патриархи, кардиналы или легаты, бароны, графы,  маркизы,  герцоги,  принцы,
короли или императоры. К счастью, ни Карл V, ни Филипп II не приняли  учения
Лютера и его комментаторов. Однако не менее верно, что папа  имел  намерение
подчинить этих монархов распоряжениям своей буллы. Он не замечал только, что
в случае действительной их еретичности они поступили бы  так,  как  курфюрст
саксонский и другие протестантские князья империи,  которые  издевались  над
громами Ватикана, как это делают и ныне: буллы главы римской Церкви  значили
для них не более решений тибетского далай-ламы [773].
     XIII. Если бы Филипп II был благоразумным государем,  дела  государства
не дошли бы до того уровня, на каком они, как мы видели, находились. Ему  не
было бы нужды отыскивать далеко примеры вроде тех,  которые  приводит  Лети,
чтобы сделать из них правило для своего поведения. Ему следовало бы идти  по
стопам политики своего прадеда Фердинанда V в отношении Юлия II в 1508 году:
этот  государь  приказал  графу  Рибагорсе,   неаполитанскому   вице-королю,
повесить всякого, кто был бы захвачен с буллами отлучения от  Церкви,  равно
как и тех, кто благоприятствовал бы их публикации {Это доказывается  письмом
короля к графу от 22 мая 1508 года.  Я  его  опубликовал  в  Дипломатической
коллекции, цитированной в этом сочинении.}. Он мог  подражать  своему  отцу,
Карлу V, в его распрях с Климентом VII, которому он  вернул  свободу  только
после  того,  как  уверился  в  длительности  мира  и  отвоевал  достоинство
императорской короны. Он должен был припомнить, что  он  сам  имел  мужество
сделать, когда в прошлом году написал принцессе, своей сестре, с мудростью и
энергией,  действительно  достойными  государя.  Следует  ли   после   этого
удивляться при  виде  тех  дерзновенных  притязаний,  какими  папы  вызывают
скандал во всем  христианском  мире?  Они  больше  не  сомневаются,  что  их
предприятия в будущем будут иметь тот же результат, какой имели рассказанные
нами события.
     XIV. В 1582 году Григорий XIII осмелился дать приказ  распубликовать  в
городах Калаоре и  Логроньо  декрет,  отрешающий  от  должности  епископа  и
поражающий цензурами буллы На вечери Господни ("In coena  Domini")  епископа
Калаоры и коррехидора [774] Логроньо за то,  что  они  исполнили  приказания
своего государя, а не то, что предписано  в  булле,  которая  была  получена
неожиданно и  обязывала  Филиппа  II  писать  из  Лиссабона,  где  он  тогда
находился, кардиналу Гранвелле [775], председателю совета Италии, чтобы  тот
предъявил от его имени надлежащие ходатайства {Письмо  короля  напечатано  в
моей Дипломатической коллекции.}. Павел V [776] захотел в 1617 году  осудить
труд испанского юрисконсульта Севальоса  о  праве  апелляции  к  гражданской
власти, потому что он защищал как законное, справедливое  и  полезное  право
короля покровительствовать своим подданным против  насилий  и  посягательств
судей  и  других  церковных  властей.  Филипп  III   [777]   велел   сделать
представления об этом предмете через кардинала дома Гаспара де Борху, своего
посланника в Риме, и поручил ему 27 сентября  склонить  Его  Святейшество  к
отказу от этого  намерения,  потому  что  в  Испании  не  придадут  никакого
значения этому запрещению и приказаниям, которые ему вздумается дать на этот
счет {Письмо этого государя. - N6 Дипломатической коллекции.}.
     XV. Новые запрещения были декретированы Урбаном VIII против  нескольких
испанских сочинений, потому что в них доказывалось, что  гражданская  власть
единственно  имела  право  произносить   приговоры   по   некоторым   делам,
расследование которых постепенно было узурпировано церковной властью с эпохи
средневековья посреди всеобщего невежества.  Это  новое  покушение  побудило
Филиппа  IV  [778]  представить  папе  через  того  же  кардинала  не  менее
энергичные Возражения {Письмо этого государя написано из Мадрида  10  апреля
1634 года; оно находится в моей коллекции под N 7.}. Они не помешали римской
курии  пойти  на  новые  эксцессы.  Когда  вспыхнуло  восстание  Португалии,
испанский король назначил епископов на вакантные места.  Герцог  Браганцский
[779], хотя еще не был признан законным государем, назначил  других  лиц  на
эти епархии. Папа отказался утвердить назначения испанского короля и даже не
захотел  употребить  самую  простую  меру  избрания  на  должность,  которая
избавила бы его от отказа государю, сделавшему назначения.
     XVI. В 1709 году Климент XI [780] своим поведением  побудил  Филиппа  V
[781] отослать от своего двора нунция с его трибуналом  и  запретить  всякое
сношение с римской  курией.  В  то  же  время  король  поручил  епархиальным
епископам произносить приговоры по разным  делам,  по  которым  до  тех  пор
прибегали к папе.
     XVII. Были очень сильны распри между Климентом XIII и Карлом III  [782]
по случаю увещательного послания от 30 января 1768 года, выпущенного  против
инфанта дона  Филиппа  Бурбонского,  герцога  Пармского.  Наконец,  едва  ли
найдется король, главным образом из австрийской династии, который не испытал
бы печальных последствий политики Филиппа  II,  унизившегося  до  просьбы  о
прощении и до получения отпущения цензур как подсудный  святому  престолу  и
пособник еретиков. Он очень хорошо знал, что поведение папы несправедливо  и
что такой сильный удар со стороны римской курии, направленный на него  и  на
его отца, мог быть лишь следствием интриг и клеветы. Этот довод  должен  был
бы побудить короля оградить своих подданных от подобных несчастий,  которыми
угрожало существование инквизиции и которых тем  больше  следовало  бояться,
что делопроизводство суда совершалось секретно  против  обвиняемых,  которые
без опоры и без защиты,  подвергались  опасности  потерять  честь,  жизнь  и
имущество.


       Статья вторая

ИНКВИЗИЦИИ САРДИНИИ,  ФЛАНДРИИ,  МИЛАНА,  НЕАПОЖ,  ГАЛИСИИ,  АМЕРИКИ  И
ОКЕАНСКИХ ОСТРОВОВ

     I. Как бы ни были сильны эти доводы, Филипп II не только не  сделал  из
них правила своего поведения, чтобы защитить свой народ  от  инквизиции,  но
решил еще расширить власть трибунала и заставить нести  его  иго  тех  своих
подданных, которые  не  были  испанцами  и  постоянно  оказывали  учреждению
инквизиции самое энергичное сопротивление. В 1562 году  Филипп  II  приказал
сардинской инквизиции строго сообразоваться с правилами  испанского  святого
трибунала в преследовании обвиняемых, хотя ему заметили, что до сих пор были
известны только формы, установленные Фердинандом V  и  представлявшие  собой
несколько менее суровый характер
     II. С не меньшей суровостью отнесся  Филипп  II  к  своим  подданным  в
графстве Фландрском.  Карл  V  в  1522  году  назначил  Франсуа  де  Гульта,
светского советника Брабанта [783], главным инквизитором Фландрии. Адриан VI
(на следующий  год  одобривший  его  назначение)  облек  его  всеми  правами
апостолической  юрисдикции,  с  условием,  что  он  возьмет   членами   суда
священников  и  богословов.  Вскоре  были   назначены   три   провинциальных
инквизитора: старший каноник-монах Иперна [784] для Фландрии  и  подчиненных
ей местностей, первенствующий в духовенстве Монса [785] для Геннегау и декан
Лувена для Брабанта, Голландии и  других  провинций.  Климент  VII  назначил
главными инквизиторами  кардинала  Эверарда  из  Марки,  епископа  Льежского
(Люттихского) и  советника  Франсуа  де  Гульта,  о  котором  я  только  что
упомянул. Эта мера не уменьшила прав других  инквизиторов.  Декан  лувенский
справил в 1527 году несколько аутодафе, причем  присудил  шестьдесят  лиц  к
различным карам, допустив их затем к примирению с Церковью. В 1529 году были
обнародованы страшные указы против еретиков, возобновленные в  1531  году  с
некоторыми смягчениями, удержавшимися впоследствии.
     III. По смерти  лувенского  декана  Павел  III  в  1537  году  назначил
главными инквизиторами его  преемника  по  деканату  и  каноника  Дуса.  Они
вступили в должность с одобрения Карла V, давшего им полномочия  через  свой
совет в Брабанте в 1545 и 1550 годах. В 1555 году Юлий  III  [786]  разрешил
декану и канонику иметь помощников с передоверием  полномочий.  Павел  IV  в
1560 году сделал то же по  отношению  к  первенствующему  из  Валькане  и  к
доктору богословия из Лувена, Мишелю Байо. С 1550 года вое эти  лица  носили
наименование церковных министров.  Карл  V  запретил  им  впредь  называться
инквизиторами вследствие ненависти, внушаемой этим именем народу. Фландрская
инквизиция показала себя крайне суровой  в  начале  своего  учреждения:  она
налагала такие же кары,  как  и  испанская,  но  усиливала  их,  прилагая  к
большему числу случаев. Филипп II умерил деятельность этого трибунала  своим
указом от 28 апреля 1556 года.
     IV. Таково было положение фландрской инквизиции в 1559 году, когда была
получена булла Павла IV, в силу которой, а также  позднейшей  буллы  Пия  IV
были образованы три церковные провинции, все епархии которых были  подчинены
юрисдикции архиепископов  Мехельна  [787],  Камбре  и  Утрехта.  При  каждом
кафедральном соборе учреждались штаты из двенадцати  каноников,  из  которых
трое становились пожизненными инквизиторами. Эта мера явилась первой  искрой
пожара, охватившего Голландию и Соединенные Нидерландские провинции  в  1562
году. Нидерландцы обоснованно утверждали, что  они  терпели  инквизиторов  с
1522 года единственно потому, что смотрели на них как на агентов  временного
характера, но что они никогда не допустили бы постоянного  учреждения  столь
ненавистного института и с таким зловещим  предназначением  для  спокойствия
Нидерландских провинций. Это настроение  народа  обрело  новые  силы,  когда
стало  известно,  что  Филипп  II  проектирует   организовать   восемнадцать
епархиальных инквизиций во Фландрии по плану испанской  инквизиции,  которая
уже давно считалась в  Германии,  Италии,  Франции  и  Нидерландах  кровавым
трибуналом.
     V. Следовало  тем  более  опасаться  этого  события,  что  в  Голландию
прибывало множество испанцев, бежавших от инквизиции.  Эта  эмиграция  стала
особенно значительна с  1550  года,  когда  были  запрещены  как  содержащие
взгляды  новых  еретиков  многие  издания   Библии   на   испанском   языке,
напечатанные в Голландии. Таким образом, несмотря  на  упорство,  с  которым
Филипп II старался учредить инквизицию во Фландрии,  он  не  только  не  мог
достичь этого, но и потерпел поражение в попытке сохранить за  нидерландской
инквизицией форму правильного, публичного и уставного трибунала, похожего на
другие церковные суды, каковым он был до сих  пор.  Фламандцы  [788]  упорно
отвергали  все,  что  было  похоже  на  инквизицию  или  напоминало   им   о
существовании  системы  преследований,  направленных   против   приверженцев
религиозных взглядов, противоположных  вере  римских  католиков.  Вследствие
этого  невозможно  было  учредить  при  каждом  кафедральном   соборе   трех
каноников-инквизиторов,  о  которых  я  говорил,  несмотря   на   формальное
намерение римской курии, выраженное в ее буллах. Это сопротивление возмутило
деспотизм Филиппа, и его упорство  явилось  причиной  затяжных,  страшных  и
кровопролитных войн, которые в течение полувека истощили  богатства  и  силы
Испании.  В  результате  получилось  то,  чего  и  следовало   ожидать   при
обыкновенном  ходе  человеческих  дел,  то  есть   невозможность   подчинить
провинции, которые  остались  соединенными,  а  их  постоянство  и  упорство
привели наконец к основанию Голландской республики  {См.:  Кабрера.  История
Филиппа II. Кн. 5. Гл. 3; кн. 6.}.
     VI. В следующем 1563 году Филипп II  предпринял  необходимые  меры  для
учреждения инквизиции в герцогстве Миланском. Он  сообщил  свой  план  папе,
уроженцу этого города, который  одобрил  его,  хотя  был  втайне  недоволен,
потому что этот план клонился к уменьшению  власти  святого  престола.  Едва
знать и народ Милана узнали  о  намерении  испанского  короля,  как  открыто
высказались против  введения  трибунала,  о  котором  составили  себе  самое
неблагоприятное мнение, частью сами по себе, а частью по  отзывам  множества
испанцев. Ломбардские епископы не менее их  воспротивились:  они  не  только
разделяли общее мнение об инквизиции, но еще опасались,  что  учреждение  ее
отнимет у них часть власти в процессах  о  вере.  Они  знали  также,  что  в
Испании власть епископов не только доведена до  полного  ничтожества,  но  и
страдает от  деспотизма  инквизиторов,  овладевших  епископскими  правами  и
спокойно пользующихся ими под покровительством  государя,  который  в  делах
этого рода советуется с главным инквизитором.
     VII. Это покровительство, в котором инквизиторы  были  всегда  уверены,
сделало их заносчивыми, и они ежедневно старались обесценить епископский сан
легкими триумфами, которые одерживали при дворе, где им  не  надо  было  как
епископам употреблять докладные записки, деньги и разнообразные  усилия,  но
только  кредит   своего   начальника,   всегда   умеющего   получить   самые
соответствующие их взглядам резолюции. Город Милан послал депутатов к папе с
просьбой предохранить свою родину  от  угрожающего  несчастия  и  оперся  на
покровительство св. Карла Борромея [789], племянника Его Святейшества.  Папа
отправил их в Мадрид. Они должны были просить Филиппа  II  оставить  дело  в
прежнем  положении  и  представить  неприятные  последствия   предполагаемой
перемены. Город обратился в то же время  к  епископам  Миланской  провинции,
присутствовавшим на Тридентском соборе, чтобы они подкрепили эти ходатайства
перед высоким собранием. Пий IV ответил миланцам, что не позволит  ввести  в
городе испанскую инквизицию, потому что знает ее крайнюю суровость, и обещал
им принять меры,  чтобы  миланская  инквизиция  зависела,  как  некогда,  от
римской курии, декреты  которой  о  судопроизводстве  были  крайне  мягки  и
оставляли обвиняемым самую полную свободу для защиты.
     VIII. Было бы трудно примирить  ответ  папы  и  происшедшие  события  с
формальной и положительной санкцией, которую этот папа и  папы,  управлявшие
Церковью до и после него, дали распоряжениям испанской инквизиции. Столь  же
трудно было примирить его с принятым папою  решением  удержать  и  разрешить
точно исполнять предписания кровожадной буллы Павла IV от января 1559  года,
осуждавшей на сожжение лютеран отмеченных мною разрядов, хотя бы  они  и  не
были рецидивистами. Я дальше вернусь к этому  предмету;  в  настоящее  время
достаточно отметить смысл ответа папы.  Прием,  оказанный  им  посланцам,  и
обещанное  благоволение  не  позволяют  сомневаться,   что   он   с   тайным
удовольствием увидал  бы  испанского  короля  в  оппозиции  по  отношению  к
миланцам, так как  роль  посредника  между  государем,  столь  ревностным  к
религии, и  подданными,  крайне  ревнивыми  к  своей  свободе,  льстила  его
самолюбию и могла быть полезна.
     IX. Во время этих переговоров герцог  Сесо,  губернатор  Милана,  желая
исполнить особые указы своего властителя, учредил  в  городе  инквизиционный
трибунал и обнародовал имена инквизиторов по передоверию, которым  надлежало
вступить в должность от имени главного инквизитора всех  провинций  Испании.
Это заявление было неприятно миланцам, ставшим нарушать общественную  тишину
и возбуждавшим народный мятеж, во  время  которого  раздавались  крики:  "Да
здравствует король! Да погибнет инквизиция!"
     X.  Епископы  Миланской  провинции,  бывшие  на   Тридентском   соборе,
восстановили всех итальянских  епископов  этого  собрания  против  испанской
инквизиции и без больших усилий перетянули их на свою  сторону,  потому  что
все были недовольны трибуналом со времени процесса архиепископа  Толедского,
как   я   покажу   при   передаче    этого    события.    Папские    легаты,
председательствовавшие  на  соборе,  высказались  в  пользу  миланцев.   Это
означало, что папа одобряет восстание. Кардинал Карл Борромей,  племянник  и
любимец Пия IV, защищал в коллегии кардиналов дело своих соотечественников и
поставил его под их покровительство. Герцог Сесо, наблюдавший происходившее,
предвидел неприятные последствия, которые  это  дело  будет  иметь  для  его
властителя, но не счел себя в состоянии им помешать даже при  помощи  войск,
которые мог ему послать вице-король Неаполя. Он  написал  об  этом  Филиппу,
который решил оставить свое намерение, как сделал это в предшествующем  году
относительно Фландрии {Лети. Жизнь Филиппа II. Кн. 17; Рейнальди.  Церковные
летописи, под 1963 годом. N 146; Пелавичини.  История  Тридентского  собора.
Кн. 22. Гл. 8; Сарпи. История Тридентского собора. Кн. 8. N 42.}.
     XI. Неуспех попытки испанского короля в Милане  и  противоположные  его
видам  настроения,  которые  он  везде  мог  заметить,  не  внушили  ему  ни
благоразумия, ни умеренности.  Он  подумывал  еще  об  учреждении  испанской
инквизиции в Неаполе, хотя это предприятие выскользнуло из рук  его  прадеда
Фердинанда V и его отца Карла V. Но эти усилия привели только  к