чаю апостолического
бреве, которое запрещало чтение  катехизиса  Мезангюи,  ибо  Карл  III,  еще
будучи королем Неаполя, приказал пользоваться им при религиозном  воспитании
Карла IV. Открыто и справедливо жаловались на то, что главный инквизитор  не
подождал согласия короля на обнародование папского бреве и на  запрещение  в
Испании чтения этого произведения. Принятая  инквизиторами  мера  привела  к
ссылке главного инквизитора и ко всем событиям, рассказанным мною в  девятой
главе. Опала должна была бы сделать его более благоразумным; однако в  марте
1769 года, отвечая королю по поводу некоторых мер чрезвычайного совета  пяти
епископов,  он  выдал  за  истинные  некоторые   положения,   лживость   или
недостоверность которых могла бы быть доказана самими  реестрами  верховного
совета, если бы маркиз де  Рода  навел  в  них  справки.  Кинтано  осмелился
сказать  королю:  "С  тех  пор  как  в  королевстве  был  учрежден  трибунал
инквизиции, он постоянно испытывал сопротивление; оно  кажется  свойственным
святости этого учреждения {Он не испытал бы их, если бы  его  процессы  были
публичны и если бы он держал себя, как обыкновенные епархиальные  трибуналы,
у которых совсем некстати отняли расследование преступления ереси.}. Даже  в
настоящее время самым жестоким образом злоумышляют против святого  трибунала
{Этот мнимый заговор сводился к желанию преобразовать трибунал  по  системе,
предложенной  г.  Клеманом,  которая   была   лучшей,   или   к   стремлению
реформировать его каким угодно образом, лишь бы прекратить  жалобы.}.  Кроме
тайных процессов, которые возбуждают  сильное  противодействие  и  не  могут
закончиться, потому что всеобщий враг  не  перестает  сеять  плевелы,  чтобы
заглушить, если возможно, чистейшее зерно Веры в королевстве...  все  другие
процессы, уголовные или гражданские, ведутся и разбираются публично {Кинтано
обманывал короля, ибо  уголовные  дела  не  ведутся  публично  и  никому  не
разрешается входить в залы трибунала.  Он  употребляет  термин  "публичный",
потому  что  в  уголовных  делах  по  обыкновенным  проступкам,  совершенным
должностными  лицами  святого  трибунала,   подлинный   процесс   передается
прокурору и адвокату обвиняемого, - но  не  об  этом  шла  речь.  Постоянные
жалобы основывались на  том,  что  в  процессах  чисто  уголовных  старались
разыскать или открыть ересь или подозрение в  ней,  чтобы  применить  тайное
судопроизводство.}. Совет все делает открыто, кроме процессов по делу ереси,
в которых он пользуется  строжайшей  тайной,  которой  он  не  мог  доверить
никому. Но ничто не скрыто от Вашего Величества, неограниченного властителя,
короля  и  покровителя  святого  трибунала.  Вам  дадут  отчет  о  положении
обвиняемых. Когда дело идет об аресте  какого-либо  выдающегося  подданного,
члена министерства или всякого другого лица,  состоящего  на  службе  Вашего
Величества,  как  только  окончится  предварительное  следствие  и  из  него
выяснится состав преступления, Вашему Величеству об  этом  сообщают...  {Как
это делается? Этот документ  редактируется  таким  образом,  что  король  не
считает возможным отказать в своем одобрении сделанному.  Мы  это  видели  в
процессе толедского архиепископа Каррансы и многих других. Если  бы  главный
инквизитор посылал королю подлинный процесс, он был бы рассмотрен одним  или
несколькими  членами  совета  королевской  судебной  палаты,  привыкшими   к
пересмотру дел уголовного  суда;  они  применили  бы  к  нему  меру  здравой
критики, чтобы увериться, доставили ли свидетели предварительного  следствия
достаточные улики.  Нельзя  сомневаться,  что  свидетели  им  показались  бы
странными и противоречащими один другому в своих показаниях.} Когда  главный
инквизитор велит справить какое-нибудь публичное аутодафе,  он  представляет
Вашему Величеству и передает в ваши королевские руки экстракт  приговоров...
{То, что называется здесь экстрактом, есть  не  что  иное,  как  обозначение
проступков, виновным в коих  предполагают  подсудимого  согласно  результату
процесса, без упоминания о свойстве и  числе  улик.  Иногда  случается,  что
указывают  число  допрошенных  свидетелей,  когда  оно  значительно,   чтобы
доказать, что при  таком  количестве  показаний  обвиняемый  не  может  быть
невиновным. Если бы передавали подлинный процесс, то нередко было бы  видно,
что относительно одного и того же факта не было двух  свидетелей,  согласных
во времени, месте и содержании речей, как можно в этом убедиться из  истории
процесса Каррансы и некоторых других.} Во всяком случае, так как  неведением
этого  почтительного  образа  действий  по  отношению  к  государю  страдает
множество людей, злонамеренность коих мешает им об этом осведомиться,  то  с
целью рассеять этот туман, которым они стараются испортить репутацию святого
трибунала, распространяя чрезмерные слухи,  что  в  нем  все  совершается  в
секрете {Это не преувеличение, а бесспорная истина. Слово все прилагается  к
делам, ведущимся в святом трибунале, и к процессам по обвинению в ереси.  Но
все это происходит в секрете или только в присутствии лиц, которым приказано
ничего не разглашать из виденного и слышанного ими. Есть даже вещи,  которые
от них скрывают,  как,  например,  все  устные  распоряжения  -  вещь  очень
обыкновенная в административных делах.} и  с  полной  независимостью  {Также
правда, что инквизиторы действуют с полной независимостью, ибо секрет делает
их сильными, и их поведение носит характер  подчиненности,  лишь  когда  они
боятся, что дела дойдут до сведения короля.}, - мне кажется, государь,  что,
если бы Вашему Величеству было благоугодно, вы могли бы  назначить  духовное
лицо своим секретарем для ежедневного присутствия в совете и для  доклада  о
том, что вы пожелаете узнать".
     XII. Это предложение было лукаво; можно отметить также неопределенность
вступительных фраз. Нельзя  найти  довода  для  оправдания  нужды  короля  в
отыскании среди священников секретаря, которого ему предлагают  посылать  на
тайные  заседания  трибунала,  тогда  как  в  канцеляриях  трибунала  служат
секретари, которым разрешается видеть  процессы,  потому  что  они  присягой
обязаны хранить тайну, и даже два члена  совета  Кастилии  являются  членами
совета инквизиции. Однако и священнический и мирской  сан  бессильны  против
мошенничества. То же можно сказать о принятом решении послать двух мирян  из
совета Кастилии присутствовать при обсуждениях верховного совета, потому что
в делах, в которых замешана интрига,  как,  например,  когда  есть  конфликт
юрисдикции, или в других подобных обстоятельствах члены совета собираются  в
доме у главного инквизитора и условливаются,  что  их  глава  скрепит  своей
частной печатью все, в чем достигнуто соглашение в данном деле.
     XIII. Самое решительное доказательство  полной  независимости,  которой
сумела добиться инквизиция при  помощи  тайны,  существует  в  двух  законах
короля Карла III относительно двоеженства и запрещения книг. Я говорил о них
в главах IX, XXV и XXVI. Их было недостаточно, чтобы заставить  инквизиторов
не  выходить  за  пределы  их  юрисдикции.  Они  продолжали  преследовать  и
арестовывать людей, оговоренных в многоженстве, если они не были уже в руках
светского правосудия. Они  продолжали  запрещать  книги,  не  выслушивая  их
авторов, когда те были живы, и не назначая защитника, когда те отсутствовали
или умерли. То  же  злоупотребление  проявлялось  в  применении  инквизицией
церковных  наказаний,  когда  она  старалась  поддержать  права  юрисдикции,
считавшиеся ею затронутыми, особенно в важном пункте об аресте, постановлять
который ей определенно запретил Карл III, даже в процессах  по  делам  веры,
"без очевидной улики в существовании  преступления.  Мотивом  этого  мудрого
распоряжения явилось то,  что  король  не  мог  позволить  подвергать  своих
подданных опасности быть опозоренными, кроме удостоверенного случая ереси.
     XIV.  Несмотря  на  эти  злоупотребления,  я  не  боюсь  сказать,   что
инквизиторы, современные царствованиям Карла  III  и  Карла  IV,  обнаружили
крайнюю осмотрительность и чрезвычайную сдержанность,  если  их  сравнить  с
инквизиторами Филиппа V,  а  особенно  предшествующих  царствований.  Я  сам
получил очевидное доказательство этой истины из множества процессов, которые
я сравнил и которые заключали в себе те же тезисы, факты и  улики,  но  дали
совершенно  различные   результаты   в   смысле   окончательного   приговора
инквизиции. Это подтверждается очень небольшим числом аутодафе,  справленных
в эти два царствования, с осужденными разных разрядов, общее количество коих
не превышает десяти. Из этого числа четверо  были  сожжены;  было  пятьдесят
шесть епитимийцев, хотя период  этих  двух  правлений  продолжался  двадцать
девять лет [198]. Все другие  процессы  заканчивались  единичными  аутодафе:
осужденного одного приводили в церковь для чтения  приговора,  утвержденного
верховным советом, не дожидаясь большего числа приговоренных для  устройства
частного аутодафе. Некоторые процессы заканчивались малым  аутодафе  в  зале
заседаний трибунала. Таких  было  большинство.  Бесспорно,  позор  благодаря
этому роду кары был менее публичным (хотя присутствовало много  свидетелей),
чем при каком-либо ином наказании, особенно если малое аутодафе  происходило
при закрытых дверях и тайно и  имело  свидетелями  только  служащих  святого
трибунала и ограниченное число лиц, приглашенных присутствовать. Другой, еще
более мягкий способ наказания осужденных состоял в  отправлении  аутодафе  в
присутствии только секретарей инквизиции; снисхождение не могло идти дальше.
     XV. Единичное аутодафе было декретировано в двух  знаменитых  процессах
царствования Карла III. Первый процесс  -  дона  Пабло  Олавиде,  городского
судьи Севильи; второй - дома Франсиско де Леон-и-Луны, священника и кавалера
военного ордена Сант-Яго. В XXVI главе я рассказал историю Олавиде  {Олавиде
умер в Басе в 1804 году, семидесяти пяти лет от роду  согласно  доставленным
мне сведениям.}. Леон был осужден как сильно заподозренный  в  иллюминатской
ереси Молиноса и как виновный в обольщении нескольких женщин,  в  причащении
большим числом гостий по суеверному мотиву  и  в  проповеди  ложной  мистики
монахиням и другим женщинам, которые были одурачены его заблуждением и своей
собственной бесхарактерностью. Он был заключен на три года в монастырь;  ему
было приказано удалиться из Мадрида на семь лет по отбытии первой епитимьи и
отказаться навсегда от обязанностей духовника. Совет орденов  просил  короля
лишить Леона креста и звания кавалера ордена  Сант-Яго,  согласно  статутам,
предписывающим эту меру для тех его членов, которые становятся  виновными  в
проступке, влекущем за собою бесчестие. Но совет должен был знать,  что  для
подведения под эту кару Леон должен был бы быть объявленным виновным в ереси
и  что  подозрения  в  этом  преступлении  не  имелось,  так  как   трибунал
удостоверяет, по просьбе осужденных этого рода, что приговор не препятствует
получению должностей и почетных званий.
     XVI. В Сарагосе маркиз д'Авилес, управляющий Арагона, был обвинен перед
инквизицией в  чтении  запрещенных  книг.  Эта  попытка  не  имела  никакого
последствия. Епископ Барселоны дом  Хосе  де  Клементе  был  оговорен  перед
мадридской инквизицией как янсенист. Трибунал предал забвению этот  донос  и
принял подобное решение по нескольким другим делам того же рода.


       Глава XLIII

ОБ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ КАРЛА IV


       Статья первая

СОСТОЯНИЕ ПРОСВЕЩЕНИЯ В ИСПАНИИ. НЕКОТОРЫЕ ПРОЦЕССЫ

     I. Карл IV вступил на престол 17 ноября 1788 года. Он отрекся от короны
19  марта  1808  года  вследствие   волнений,   происшедших   в   Аранхуэсе,
процарствовав в Испании двадцать лет. Он думал сохранить свою  жизнь,  жизнь
своей жены-королевы и Князя мира отречением от своих державных прав в пользу
своего старшего сына Фердинанда, принца Астурийского, которого представители
нации признали возможным наследником монархии.
     II. Главными инквизиторами в царствование Карла IV были:  дом  Агостино
Рубин де Севальос, епископ Хаэна,  умерший  в  1792  году;  дом  Мануэль  де
Абад-и-ла-Сьерра, архиепископ Силиврии, бывший епископ Асторги,  который  по
приказанию двора  принужден  был  подать  в  отставку;  кардинал-архиепископ
Толедо дом Франсиско де Лоренсана [199], отказавшийся от своих  обязанностей
в 1797 году; дом Рамон Хосе де Арсе [200], сначала  архиепископ  Бургоса,  а
затем архиепископ Сарагосы и патриарх Индии.
     III. Просвещение начало проникать в Испанию в царствование  Филиппа  V;
оно сделало некоторые успехи при Фердинанде VI и  Карле  III  и  значительно
усилилось в правление Карла IV. Два препятствия, мешавшие  до  сих  пор  его
распространению, не существовали более  со  времени  реформы  шести  больших
коллегий  Кастилии  и  изгнания  иезуитов.  До  этого  переворота  должности
каноников кафедральных  соборов  и  судебные  магистратуры  давались  только
членам или преподавателям этих коллегий, и в то же  время  огромное  влияние
иезуитов отстраняло от должностей и почестей тех, кто не  был  их  учениками
или  светскими  иезуитами  (jesuites  de  robe  courte).  Эти  два   разряда
составляли как бы третье  сословие  Общества  Иисуса.  Маркиз  де  Рода  был
главным виновником этой двойной политической меры, которая навлекла на  него
ненависть членов коллегий и учеников св.  Игнатия.  Но  имя  этого  министра
заслужило почетное место в истории, потому что, давая всем  классам  награду
по заслугам,  он  возбудил  общее  соревнование,  результатом  чего  явилось
распространение просвещения и интереса к наукам. Это позволяет сказать,  что
возрождение  испанской  литературы  было  делом  маркиза  де  Роды,  который
произвел эту удачную перемену в 1770 году применением  мер,  урегулировавших
состояние и способ преподавания в университетах и коллегиях, когда  народное
просвещение в королевстве вышло из-под власти иезуитов. Я думаю, однако, что
можно отнести с большей точностью начало настоящей литературы в  Испании  ко
времени Филиппа V, ибо в это царствование на полуострове  показались  ростки
просвещения, которые произвели вскоре таких  людей,  как  Рода,  Кампоманес,
Флорида-Бланка и многие другие не менее просвещенные испанцы.
     IV. В течение двадцати  лет,  предшествовавших  восшествию  на  престол
Карла  IV,  сформировалось  множество  выдающихся  людей,  действовавших   в
царствование этого государя, и их усилия, бесспорно, привели  бы  Испанию  к
соперничеству с Францией в хорошем вкусе и совершенстве литературных трудов,
если бы одно из самых бедственных событий истории  не  остановило  импульса,
данного  этими  великими  людьми.  Французская  революция   породила   массу
произведений о правах человека, гражданина, народа и наций; эти принципы  не
могли не встревожить короля Карла IV и его министров.  Испанцы  с  жадностью
читали эти произведения, порожденные духом  свободы,  и  новые  идеи  быстро
распространились по всем провинциям. Министерство  боялось  заражения  новым
политическим учением; желая остановить его, оно  заставило  отступать  назад
человеческий дух. Оно поручило главному инквизитору запретить  и  арестовать
все  французские  книги,  листки  и  журналы,  относящиеся  к  революции,  и
рекомендовало   всем    своим    агентам    тщательно    наблюдать,    чтобы
воспрепятствовать тайному ввозу их в королевство. Вторая мера, употребленная
правительством, состояла в упразднении  в  университетах  и  других  учебных
заведениях кафедр естественного и международного права.
     V. Граф Флорида-Бланка был тогда  первым  министром  и  государственным
секретарем. Это поведение окончательно погубило его  в  мнении  народа.  Его
упрекали, что он только новичок в административном деле,  что  он  не  знает
действительных  средств  к  предохранению  Испании  от  революции  и   умеет
употреблять только меры, способные отсрочить зло,  но  не  воспрепятствовать
ему, так как, говорили, запрещение не только  усиливает  любопытство,  но  и
делает более беспокойным и более горячим желание удовлетворить его.
     VI. Инструкции, данные правительством инквизиторам, послужили  к  тому,
что    комиссары    святого    трибунала    получили    формальный    приказ
противодействовать ввозу книг, составленных  приверженцами  новой  философии
как противных государственной власти, причем в  опубликованных  указах  было
сказано, что они осуждаются Священным Писанием, в частности св. Петром и св.
Павлом, и было велено доносить на лиц, о которых знают, что они  сочувствуют
принципам восстания.
     VII. Было бы трудно сосчитать число доносов,  последовавших  за  мерою,
которую предприняло правительство Карла  IV.  Большинство  оговоренных  были
молодые студенты Саламанки и Вальядолида; их было много и в других городах и
университетах королевства. Кто любил сочинения о  революции,  опубликованные
во Франции, презирал запрещение  инквизиторов  и  употреблял  все  средства,
чтобы добыть их. Поэтому естественное и международное право тогда  изучалось
более, чем в  эпоху,  когда  не  была  упразднена  эта  часть  преподавания.
Результатом   административной   строгости   явилось   возникновение   почти
бесчисленного множества  процессов  против  оговоренных,  и  предварительное
следствие по этим делам напрасно отнимало время у  комиссаров  и  нотариусов
святого трибунала, потому что процессы приостанавливались за неимением улик,
если только  не  увеличивалось  число  доносов  и  свидетелей  какого-нибудь
разговора, заслуживающего богословской критики.
     VIII. Многие испанцы знатного  происхождения  или  выдающихся  познаний
явились  предметом  тайных  следствий  как  подозреваемые   в   безбожии   и
философствовании, в частности дон Николас д'Асара, посол в Риме; дон Антонио
Ри-кардос,     главнокомандующий     каталонской     армии;     граф      де
Труильяси-Торрепальма; дон Бенито Байльс, профессор  математики  в  Мадриде;
дон Луис Каньюэло, адвокат королевских советов; дон  Хосе  Клавихо  Фахардо,
директор кабинета естественной истории; дон Томас Ириарте, начальник  архива
первого секретариата государственного  министерства;  дон  Феликс  Мария  де
Саманьего, барон и сеньор  д'Аррайя;  дон  Грегорио  де  Висенте,  доктор  и
экстраординарный профессор Вальядолидского университета; дон Рамон де Салас,
профессор Саламанкского университета.  В  главах  XXV  и  XXVI  я  рассказал
историю их процессов.
     IX. Происходили  также  дознания  и  тайные  опросы  свидетелей  против
множества других испанцев, которые были не менее достойны уважения нации  по
своему рангу, должностям, талантам и добродетелям и которые  были  оговорены
как янсенисты. В числе жертв этого смешного обвинения отметим  дома  Антонио
Тавиру,  бывшего  последовательно  епископом  Канарских  островов,  Осмы   и
Саламанки; дома Антонио Палафокса, епископа Куэнсы; донью Марию Франсиску де
Портокарреро, графиню де Монтихо, грандессу Испании; дона  Хосе  де  Йереги,
наставника инфантов дона Габриэля и дона  Антонио  дома  Хосе  де  Линасеро,
толедского каноника, воспитателя кардинала  Бурбона;  дома  Антонио  Куэсту,
архидиакона Авилы; дома Херонимо Куэсту, его  брата,  каноника-пенитенциария
той же церкви; дома Хуана Антонио Родригальвареса, архидиакона Куэнсы, брата
Мануэля   Сентено,   августинца,   человека   выдающихся   заслуг.   Историю
преследования этих знаменитых испанцев читатель найдет в указанных главах.
     X. Процесс марсельца Мишеля Мафра де Рье также относится к царствованию
Карла IV. Сюда же принадлежат процессы мадридского хромого, который  выдавал
себя за чародея,  человека,  отрицавшего  существование  демонов  (о  нем  я
говорил в главах V и XI), - белого  священника,  который  оказался  виновным
благодаря своему  чересчур  нежному,  почти  любовному