уньига выразил  желание  научиться  этому.  Торальба
скопировал буквы, предупредил своего друга, что должен сам  написать  их  на
бумаге кровью летучей мыши, в среду, в день, посвященный Меркурию  [662],  и
иметь их на себе во время игры.
     XVII. В 1520 году, будучи в Вальядолиде, Торальба  сказал  дону  Диего,
что хотел бы вернуться в Рим, так как у него есть средство  прибыть  туда  в
короткий срок на палочке верхом, причем огненное облако укажет  ему  путь  в
воздухе. Торальба на самом деле  не  замедлил  прибыть  в  этот  город,  где
кардинал Вольтерры и великий приор ордена св. Иоанна просили его уступить им
своего  приближенного  демона  [663].  Торальба  предложил  это  Зекиелю   и
настоятельно просил его согласиться, но безуспешно.
     XVIII. В 1525 году ангел сказал ему, что он поступит хорошо, вернувшись
в Испанию, потому  что  получит  должность  врача  инфанты  Элеоноры  [664],
вдовствующей королевы Португалии, а потом жены  Франциска  I  [665],  короля
Франции. Наш доктор сообщил об этом деле герцогу Бехару и  Эстевану  Мануэлю
Мерино,  архиепископу  Бари  [666]  (вскоре  назначенному  кардиналом):  они
исходатайствовали  ему  место,  которого  он  добивался,  и  последнее  было
даровано ему в следующем году.
     XIX. Наконец, 5 мая того же года Зекиель сказал доктору, что на  другой
день Рим будет взят войсками императора. Торальба (имевший  сильное  желание
видеть это событие, столь важное для города, на который он  смотрел  как  на
свою вторую родину) просил ангела доставить его в Рим, чтобы быть свидетелем
происходящего. Зекиель обещал, и они отправились  вместе  из  Вальядолида  в
одиннадцать часов вечера как бы на прогулку. Они были еще не так  далеко  от
города, когда ангел вручил Торальбе палку с узлами и сказал: "Закрой  глаза,
не бойся; возьми палку в руку, с тобой не  случится  никакой  неприятности".
Когда пришло время открыть глаза, он увидел себя так близко от моря, что мог
коснуться его рукою. Окружавшее его  черное  облако  тотчас  уступило  место
яркому свету, который испугал Торальбу опасностью сгореть. Зекиель,  заметив
это, сказал: "Успокойся, дурачок".  Торальба  снова  закрыл  глаза  и  через
некоторое время почувствовал, что они опустились на землю. Зекиель  разрешил
ему открыть глаза и затем спросил, узнает  ли  он,  где  находится.  Доктор,
осмотревшись вокруг себя, узнал, что он находится в Риме на  Башне  девятого
часа. Они услыхали, как часы замка Св. Ангела пробили пять  часов  ночи  (то
есть полночь по испанской манере считать). Отсюда вытекало,  что  они  менее
чем в один час совершили это путешествие. Торальба обозрел город с  Зекиелем
и затем увидел разграбление Рима. Он проник в дом  епископа  Кописа,  немца,
который был в башне Св. Инессы; видел, как умирал коннетабль  Франции  Шарль
Бурбон и как папа заперся в замке Св. Ангела [667], наконец, другие  события
этого страшного дня. Через  полтора  часа  он  вернулся  в  Вальядолид,  где
Зекиель покинул его со словами:  "Впредь  ты  должен  верить  всему,  что  я
скажу". Торальба рассказал о том, что видел. Так как при дворе не  замедлило
распространиться известие об этих событиях, то  о  Торальбе  (он  тогда  был
врачом адмирала Кастилии) говорили как  о  великом  и  истинном  некроманте,
чародее и чернокнижнике.
     XX. Эта молва вызвала донос,  и  он  был  арестован  в  Куэнсе  слугами
инквизиции в начале 1528 года. 6 марта 1531 года он потерпел кару публичного
общего аутодафе, проведя более трех  лет  в  тюрьме  святого  трибунала.  По
обычаю был прочтен экстракт  его  процесса,  и  это  дело  произвело  больше
сенсации в Испании, чем дела других трибуналов,  взятые  вместе,  в  течение
того же года.
     XXI. Можно предположить, что было множество донесений,  адресованных  в
Мадрид, настолько различных друг от друга, насколько различались  их  авторы
своим  положением  или  личными  мнениями.  Я  приписываю  этой  причине   и
предоставленной   поэтам   привилегии   украшать   историю    фикциями    то
обстоятельство, что Луис Сапата многое прибавил  или  изменил  при  описании
дела Торальбы в своей поэме Знаменитый Карл, написанной тридцать лет  спустя
после приговора над Торальбой. Точно так же  те  детали,  которые  Сервантес
счел удобным вложить в уста Дон-Кихота восемьдесят  лет  спустя  после  дела
Торальбы, находят объяснение в этом.  Однако  в  интересах  истории  следует
отметить, что является творением, быть может, только их поэтического гения и
что бесспорно принадлежит области истины. Это и побудило меня включить  сюда
только что изложенные подробности. Они  почерпнуты  из  документов  процесса
Торальбы; из него же я  считаю  необходимым  присоединить  сюда  заметку  по
поводу предшествующего.
     XXII. Доносчиком доктора Эухенио Торальбы был дон Диего де Суньига, его
друг и  доверенный  свидетель  рассказа  о  необычайных  поступках  Зекиеля.
Показав себя таким же безумно увлеченным действиями Зекиеля, как и Торальба,
он стал фанатичным и суеверным, - следствие, довольно обыкновенное  у  людей
подобного склада.  Их  можно  заметить,  когда  они  производят  генеральную
исповедь у  ног  монаха,  апостолического  миссионера,  столь  же  лишенного
критического чутья, как сам Диего де Суньига. Они рассказывают до мельчайших
подробностей свою прошлую жизнь и не колеблются жертвовать жизнью, честью  и
имуществом своих близких родственников  и  друзей  тому,  что  они  называют
законом Божиим, как будто его божественное величество не  сказало:  "Милости
хощу паче жертвы" [668].
     XXIII. Молва о магических действиях  и  других  чарах  Торальбы  вообще
распространилась уже по Испании благодаря его стараниям  внушить  доверие  к
себе.  Он  публично  хвастал,  что  находится  в  самом  близком  общении  с
приближенным  демоном  по  имени  Зекиель;  он   не   упустил   ничего   для
доказательства чудесных историй, так как насказал много обманов,  увлекаемый
владевшим им безумием. Очевидно, если эти заявления были истинны, был  повод
для  привлечения  его  к  суду   инквизиции,   по   системе   юриспруденции,
установленной в королевстве. Поэтому не следует порицать инквизиторов Куэнсы
за то, что они его захватили. Доктор сначала признался во всем,  относящемся
к ангелу Зекиелю и совершенным им чудесам, убежденный, что не будет речи  ни
о чем другом, как показывало начало процесса, и что не станут заниматься  ни
веденным им диспутом, ни выраженными  им  сомнениями  в  бессмертии  души  и
божественности  Иисуса   Христа.   Когда   судьи   сочли   себя   достаточно
осведомленными, они собрались для подачи голосов.  Ввиду  разделения  мнений
трибунал обратился к верховному совету. Последний постановил 4 декабря  1528
года  применить  к  Торальбе  пытку,  насколько  позволяют  его  возраст   и
достоинство, чтобы узнать, с каким намерением он принял и  держал  при  себе
духа Зекиеля; твердо ли он верил, что это был злой ангел, как один свидетель
уверяет, что слышал от него; вступил ли он в договор с духом, чтобы  сделать
его благосклонным к себе; каков  был  этот  договор;  как  произошла  первая
встреча; с какого дня стал употреблять он заклинания, чтобы вызвать его. Как
только эта мера была принята, трибунал должен был  голосовать  и  произнести
окончательный приговор.
     XXIV. Торальба подвергся  пытке  как  упорный  еретик,  которой  он  не
заслуживал, потому что он упорствующим не был,  но  только  был  помешанным,
которого следовало отвратить от его состояния. На самом деле кроме нелепости
чудес, которые, по его утверждению, он видел или совершил,  он  противоречил
себе несколько раз в восьми показаниях. Это всегда бывает  с  теми,  которые
много лгут в различных обстоятельствах и в разное время.
     XXV. Торальба  до  сих  пор  ни  разу  не  изменял  своих  показаний  о
приближенном демоне, который,  как  уверял,  принадлежал  к  разряду  добрых
ангелов. Но, когда он увидал себя в руках палачей, страдания пытки вырвали у
него признание, что он хорошо понимал, что это был злой ангел,  так  как  он
был причиной его теперешнего несчастия.  Его  спросили,  не  получал  ли  он
предсказания,  что  будет  арестован  инквизицией.  Он  отвечал,  что  ангел
предупреждал его об этом несколько раз, отговаривая  его  от  отправления  в
Куэнсу, где его ожидало несчастье, но он полагал возможным  пренебречь  этим
советом. В остальном он заявил, что не было договора ни в каком виде  и  что
все произошло, как он рассказывал.
     XXVI. Инквизиторы признали истинными все подробности, данные Торальбой,
и, приказав ему написать новое заявление, 6 марта  1529  года  приостановили
процесс на один год из сострадания и желания  видеть,  как  этот  знаменитый
некромант  обратится  и  сознается  в  договорах  и  чарах,   постоянно   им
отрицаемых.
     XXVII. Новый свидетель припомнил его диспут и его мнение  о  бессмертии
души и о божественности Иисуса Христа. Это вызвало новое показание  доктора,
данное 29 января 1530 года. Я привел его в другом месте. Торальба подтвердил
его 28 января следующего  года.  Верховный  совет,  осведомившись  об  этом,
поручил инквизиции доверить нескольким благочестивым и ученым лицам  хлопоты
по обращению обвиняемого убеждая его откровенно отречься  от  некромантии  и
договоров, которыми он  клялся,  исповедав  их  для  очистки  совести.  Брат
Агостин Барраган, приор доминиканского монастыря в Куэнсе, и Диего  Манрике,
соборный каноник, взялись за обращение и горячо  увещевали  его.  Обвиняемый
отвечал, что глубоко раскаивается во всех своих заблуждениях,  но  не  может
признаться в соглашении на какой-то договор и в производстве чар, потому что
не было ничего подобного. Что касается данного ему  совета  прервать  всякое
общение с ангелом Зекиелем, то это не в его  власти,  потому  что  этот  дух
могущественнее его. Он обещал только не призывать его больше, не желать  его
появления и не соглашаться ни на одно из его предложений.
     XXVIII. Инквизиторы Куэнсы имели  слабость  спросить  у  Торальбы,  что
думал Зекиель о личностях  и  учении  Лютера  и  Эразма.  Обвиняемый,  ловко
пользуясь невежеством судей, отвечал им, что Зекиель осуждал их обоих, с той
разницей, что Лютера он считал дурным человеком, а  Эразма  человеком  очень
тонкого ума и ловким в  обращении;  это  различие,  по  словам  Зекиеля,  не
мешало, однако,  их  общению  и  переписке  по  текущим  делам.  Инквизиторы
остались довольны этим ответом.
     XXIX.  6  марта  1531  года  они  приговорили  узника  к   генеральному
обыкновенному отречению от ересей, к заключению в тюрьме и  к  санбенито  на
время, угодное  главному  инквизитору,  к  прекращению  дальнейших  бесед  и
общения с духом Зекиелем и к полному отказу от его предложений. Эти  условия
были возложены на него для успокоения его совести и для блага души.
     XXX. Главный инквизитор скоро  положил  конец  страданиям  Торальбы,  в
уважение, как говорил он, его раскаяния и всего перенесенного им  за  четыре
года заключения. Но достоверно, что истинным мотивом милости,  оказанной  им
Торальбе, был интерес, проявленный к его участи адмиралом Кастилии  Федерико
Энрикесом, его покровителем и другом. Энрикес держал  его  своим  врачом  до
опалы и удерживал у себя в этом положении еще много лет после осуждения.
     XXXI. Такова правдивая история процесса знаменитого доктора Торальбы, в
которой  не  знаешь,  чему  более  удивляться:  легковерию,   невежеству   и
отсутствию  критики  со  стороны  инквизиторов  и   юрисконсультов   святого
трибунала или дерзости обвиняемого, который решается выдать свои  обманы  за
действительность,    несмотря    на    суровость    тюремного    заключения,
продолжающегося более трех лет, и мучения пытки, не избавившие его,  однако,
от бесчестия, которого он думал избежать, отрицая свой договор  с  дьяволом.
Если бы в первых показаниях  на  суде,  признавшись  во  всем  (как  он  это
сделал), он прибавил бы, что ни один из этих фактов не был достоверным,  что
он разглашал их с целью прослыть некромантом и для внушения доверия  к  этой
выдумке он вообразил другую  -  о  добровольном  и  бездоговорном  появлении
приближенного духа, - он вышел бы из тюрьмы инквизиции раньше чем через  год
и  подвергся  бы  только  легкой   епитимье,   поддержанный   могущественным
покровительством  адмирала.  Поразительный  пример  того,  на  что   человек
способен решиться, если сильнейшее желание привлечь к себе внимание  публики
делает его нечувствительным к печальным последствиям суетности.
     XXXII. Рассказом о  суде  над  Торальбой  я  оканчиваю  историю  службы
кардинала дома Альфонсо Манрике, архиепископа Севильского,  который  умер  в
этом городе 28 сентября  1538  года,  оставив  по  себе  репутацию  друга  и
благодетеля  бедных.  Эта  добродетель  и  другие  качества,  достойные  его
происхождения, поставили его среди знаменитостей века. У него было несколько
незаконных детей до принятия монашества. Тот, кого история считает достойным
своего отца, был Херонимо  Манрике,  бывший  последовательно  провинциальным
инквизитором, членом верховноге совета, епископом Картахены [669]  и  Авилы,
председателем апелляционного суда в Вальядолиде [670]  и,  наконец,  главным
инквизитором.
     XXXIII.  При   смерти   дома   Альфонсо   Манрике   было   девятнадцать
провинциальных трибуналов. Они были учреждены в  Севилье,  Кордове,  Толедо,
Вальядолиде, Мурсии, Калаоре, Эстремадуре, Сарагосе, Валенсии, Барселоне, на
Майорке, на Канарских островах, в  Куэнсе,  в  Наварре,  Гранаде  [671],  на
Сицилии,  Сардинии,  на  материке  и  океанских  островах   Америки   [672].
Инквизиция Хаэна была объединена с инквизицией Гранады.
     XXXIV. В Америке инквизиция имела затем три трибунала: в Мехико  [673],
в Лиме [674], в вест-индской Картахене [675]. Они уже были декретированы, но
их организация не принимая в расчет трибуналов Америки, Сицилии и  Сардинии,
мы находим в Испании пятнадцать трибуналов. Каждый из  них  ежегодно  сжигал
десять осужденных живьем и  пять  фигурально,  то  есть  в  изображении  (in
effigie), в среднем и пятьдесят человек подвергал различным епитимьям, - так
что  во  всей  Испании  ежегодно  погибало  в  пламени  полтораста  человек,
семьдесят пять были сжигаемы в изображении и семьсот пятьдесят  подвергались
каноническим карам, - это дает для каждого года итог в  девятьсот  семьдесят
пять осужденных. Умножая это число на  пятнадцать  лет  службы  Манрике,  мы
находим,  что  2250  лиц  было  сожжено  живьем,  1125  фигурально  и  11250
присуждены к епитимьям. Всего 14 625 мужчин и женщин,  настигнутых  законами
инквизиции. Это число едва заслуживает быть отмеченным, если его сравнить  с
цифрами предшествующих эпох. Но оно не перестает казаться  чрезмерным  перед
судом разума, особенно  если  вспомнить  чудовищное  злоупотребление  тайной
судопроизводства, в чем судьи были виновны не раз.


       Глава XVI

ПРОЦЕСС ЛЖЕНУНЦИЯ ПОРТУГАЛИИ  И  НЕКОТОРЫЕ  ДРУГИЕ  ВАЖНЫЕ  ДЕЛА  ЭПОХИ
КАРДИНАЛА ТАВЕРЫ, ШЕСТОГО ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА


       Статья первая

РАСПРИ С РИМСКОЙ ИНКВИЗИЦИЕЙ

     I. По смерти кардинала  дома  Альфонсо  Манрике  Карл  V  назначил  его
преемником  по  должности  главного  инквизитора   Испании   и   соединенных
королевств  кардинала  дома  Хуана  Пардо  де  Таверу  [676],   архиепископа
толедского. Буллы о его утверждении в должности были  посланы  папою  Павлом
III в сентябре 1539 года, и через месяц он  приступил  к  исправлению  своей
должности. Таким образом, верховный совет  в  течение  года  вел  один  дела
инквизиции.
     II. При инквизиторе Тавере была основана в Риме буллою от 1 апреля 1543
года конгрегация святого трибунала.  Она  даровала  титул  и  права  главных
инквизиторов веры на весь христианский мир нескольким  кардиналам,  в  числе
которых были два испанца: дом Хуан Альварес Толедский, епископ Бургоса,  сын
герцога Альбы, и дом Томас  Бадиа,  кардинал-священник  церкви  во  имя  Св.
Сильвестра, гофмейстер священного дворца  [677].  Оба  эти  кардинала  [678]
принадлежали к ордену св. Доминика. Вновь  учрежденная  конгрегация  святого
трибунала в Риме заставила испанских инквизиторов опасаться, как бы не  было
затронуто их верховенство.  Поэтому  папа  формально  заявил,  что  не  имел
намерения изменять что-либо в давно уже установленном и что новое учреждение
общих инквизиторов  состоялось  без  ущерба  правам,  которыми  пользовались
другие инквизиторы или которыми будут пользоваться позднее те, которые могут
быть установлены вне состава светской области Церкви.
     III. Заставило ли время потерять из виду эту декларацию или ее действие
было ослаблено как бы само собою, но главная инквизиция много раз бралась за
предписание законов испанской инквизиции. В особенности  это  происходило  в
деле запрещения некоторых сочинений, учение которых подверглось  проскрипции
[679]  в  Риме.  Главные  инквизиторы  предписали  испанским  регистрировать
цензуру, произведенную  богословами,  потому  что  их  надо  считать  самыми
образованными и самыми  мудрыми  в  католической  Церкви  и  потому  что  их
указания приобрели силу закона через конфирмацию со стороны верховного главы
Церкви, который, по уверению кардиналов-инквизиторов, был непогрешим,  когда
действовал в качестве  суверенного  первосвященника,  как  он  это  делал  в
настоящем вопросе, одобрив и приказав принять  со  смиренным  подчинением  и
исполнить декреты конгрегации кардиналов, названной конгрегацией инквизиции,
и составленный ею список запрещенных книг по вопросам, касающимся учения.
     IV. Эта претензия римской курии нисколько не подействовала  на  главных
инквизиторов Испании, которые постоянно защищали свои права  так  энергично,
что  не  раз  отказывались  исполнять   апостолические   бреве,   если   они
противоречили  решениям,  принятым  в  согласии  с  верховным  советом.   Мы
встречаем пример этого сопротивления при папе Урбане VIII  [680]  по  поводу
вынесенного в Риме осуждения творений иезуита Хуана  Баутисты  Позы,  и  при
папе Бенедикте XIV, когда главный инквизитор дом Франсиско Перес дель Прадо,
епископ  Теруэльский,  отказался  вычеркнуть  из  Индекса  запрещенных  книг
творения знаменитого кардинала Нориса [681], внесенные им в  список  вопреки
настояниям и формальному приказу этого великого папы. Таким образом, система
испанской инквизиции представляет непонятную непоследовательность,  если  мы
будем судить ее  по  принципам  религии  и  христианской  морали,  а  не  по
макиавеллистическому духу, который всегда  являлся  неизменным  правилом  ее
поведения, хотя инквизитор и осуждал всегда учение Макиавелли [682].
     V. Действительно, испанские инквизиторы утверждали,  что  их  власть  в
делах веры и относительно цензуры сочинений канонична и духовна  и  что  она
была им делегирована суверенным первосвященником, который непогрешим,  когда
он говорит с кафедры (ex cathedra); его  декреты  имеют  божественную  силу,
когда он решает, определяет и приказывает  как  глава  католической  Церкви,
сообразуясь с предписанными правилами, то есть после глубокого  исследования
учения, призвав помощь Духа Святого. Отсюда необходимо  следует,  что,  если
папа вместе с конгрегацией кардиналов индекса осуждает учение,  содержащееся
в книге, или объявляет, что она не  должна  быть  осуждена,  он  непогрешим,
потому что говорит, сидя на кафедре  св.  Петра,  то  есть  не  как  частный
ученый, а  в  качестве  вселенского  учителя  и  главы  Церкви,  призванного
исполнять заповедь, данную  св.  Петру,  его  предшественнику,  в  следующих
словах Иисуса Христа: "Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя;  и  ты
некогда,  обратившись,  утверди  братьев  твоих"  [683].  Принципы   римской
инквизиции те же, что и испанского главного инквизитора и членов  верховного
совета; те и другие осуждают книги, оспаривающие это учение, и наказывают их
авторов.
     VI. Однако испанские инквиз