ой де Баркаротой, губернатором Бадахоса, Сааведра был  арестован  в
Ниеве-де-Гвадиане на португальской территории 23 января 1541 года, за столом
у деревенского священника (просившего Сааведру оказать честь посещением  его
прихода), как он уже поступал в других приходах епархии.  Эта  просьба  была
ловушкой, поставленной обманщику, чтобы вернее его арестовать.
     IX. Сааведра говорит, что при его аресте  захватили  также  три  суммы,
которые он велел привезти с собой: одну в двадцать  тысяч  дукатов,  которые
были доходом от штрафов с осужденных, предназначенную для святого трибунала;
другую в полтораста тысяч дукатов, которую, по его  словам,  он  намеревался
употребить на нужды Церкви и другие добрые дела; третью - в девяносто  тысяч
дукатов, которая принадлежала ему лично. Сааведра был доставлен в Мадрид  по
приказу главного прокурора королевства и заключен в тюрьму.  Коронные  судьи
прибыли в тюрьму и получили показание, которое было  нужно  для  привлечения
его к суду. В Мадриде  еще  не  было  трибунала  инквизиции,  как  в  других
провинциях,  и  столица  королевства  была  подчинена  в  делах  этого  рода
юрисдикции  толедского  трибунала.  Инквизиторы   заявили   претензию,   что
расследование этого дела принадлежит им по праву,  так  как  налицо  имеются
достаточные  мотивы  для   предположения,   что   заключенный   отрекся   от
католической веры и отступил от нее, прибегая к выдумкам с  целью  добывания
денег; обвиняемый будто бы никогда не осмелился бы предпринять такую  затею,
если бы у него оставалась хоть капля религиозного чувства. Какая  нелепость!
Как  будто  свет  ежедневно  не  видал  католиков,  совершающих   величайшие
преступления!
     X.  Так  как  главный  инквизитор  явился  наместником  принца,  святой
трибунал был уверен, что одержит верх. Тавера, желавший удовлетворить  всех,
постановил, что коронные судьи останутся распорядителями личности Сааведры и
предадут его суду по поводу незаконных поборов, совершенных им,  подделанных
им фальшивых дипломов и других политических проступков,  а  святой  трибунал
будет расследовать преступления  против  веры,  в  которых  он  виновен  как
выдававший себя за кардинала, посланного папой.
     XI. Главный инквизитор рассудил, что Сааведра - человек  исключительных
способностей и что это обстоятельство поможет уладить дело. Кроме  того,  во
время отправления узурпированных  функций  он  не  отклонился  от  поведения
настоящих судей; можно даже сказать к его  выгоде,  что  он  проявил  больше
кротости в службе, ибо удовлетворялся наложением штрафов, которые  вносились
осужденными с тем меньшим отвращением, чем больше  они  избегали  бесчестия,
позора аутодафе и санбенито.
     XII. Сааведра объявил, что эти доводы  заставили  главного  инквизитора
пожелать лично расследовать его дело и  главный  инквизитор  велел  привести
обвиняемого  к  себе,  выслушал   его   с   интересом   и   предложил   свое
покровительство,  обещая  дать  в  судьи  инквизитора,  которого  обвиняемый
изберет. Сааведра будто бы тогда  засвидетельствовал  желание  иметь  судьею
доктора  Ариаса,  инквизитора  в  Льерене,  что  ему  было  разрешено,  хотя
возбудило ропот против кардинала со стороны мадридского двора,  где  шепотом
передавали друг другу, будто  Тавера  овладел  девяноста  тысячами  дукатов,
захваченными  у  Сааведры  как  принадлежащими  ему  лично.  Далее  Сааведра
говорил: инквизитор Ариас  присудил  его  к  королевским  галерам  [697]  на
десятилетний срок; после двухлетнего задержания мадридские судьи  произнесли
окончательный приговор,  один  из  главных  пунктов  которого  гласил,  что,
подвергшись инквизиционному  приювору,  он  не  может  быть  ни  выпущен  на
свободу,  ни  избавлен  от  королевских  галер  под  страхом   смерти,   без
специального разрешения Его Величества; он вышел из мадридской тюрьмы в 1544
году для отправления по назначению; что в 1554  году,  хотя  срок  его  кары
истек, он не мог получить свободы.  Тогда,  будучи  убежден,  что  его  дело
зависит  более  от  инквизиции,  чем  от  коронных  судей,   он   постарался
заинтересовать своей участью папу, выставляя на вид,  что  он  принес  много
пользы религии и государству при исполнении своего ложного легатства.  Павел
IV издал бреве в его пользу, адресованное главному инквизитору дому Фернандо
Вальдесу [698], которому Его Святейшество поручил добиться свободы Сааведры;
это  бреве  дошло  до  него,  когда  королевские  галеры  стояли   в   порте
Санта-Мариа; он послал бреве епископу-коадъютору [699] Севильи, а тот своему
архиепископу, главному инквизитору. Когда Вальдес сообщил его королю Филиппу
II, то государь отдал приказ освободить Сааведру,  чтобы  он  явился  лично,
прямо и без замедления ко двору. Сааведра прибыл туда в 1562  году,  проведя
девятнадцать лет на галерах. Он  был  представлен  королю,  который  захотел
услышать из его собственных уст рассказ о его жизни и иметь его в письменном
виде; пока Сааведра беседовал с королем, Антонио Перес записывал все  детали
своеобразных  событий  его  жизни,  воспоминание  о  которых   не   погубили
двадцатилетние  оковы.  Наконец  в  1567  году  Сааведра  сам  описал   свои
приключения для главного инквизитора Диего Эспиносы [700].
     XIII.  История  Сааведры  доставила  сюжет   для   испанской   комедии,
озаглавленной  Лженунций  Португалии,  где  не  только  недостает   единства
действия, времени и места, но очень часто и исторической истины, и нет  речи
о правиле, предписывающем выводить на сцену только  правдоподобные  события.
Но эта вольность не должна удивлять нас со стороны  поэтов,  так  как  герой
драмы сам позволил ее себе в своем рассказе под названием  История,  которую
составил,  чтобы  угодить  кардиналу   Эспиносе,   бывшему   тогда   главным
инквизитором, государственным советником, председателем  совета  Кастилии  и
любимцем Филиппа II. Эта вольность Сааведры тем более странна, что он достиг
возраста, когда страсти утихают и предоставляют власть разуму.  Установлено,
что он был заключен в тюрьму 25 января 1541 года, как он говорит и  сам.  Но
этот  хорошо  установленный  пункт  доказывает,  что   Сааведра   вводит   в
заблуждение насчет других обстоятельств. Например, он рассказывает,  что  во
время его пребывания в королевстве Альгарвия в эпоху, когда было  утверждено
учреждение  Общества  Иисуса,  туда  прибыл  священник  этого   общества   с
апостолическим бреве  для  основания  коллегии  в  Португалии;  имея  случай
выслушать его проповедь в день св. Андрея, он нашел в ней так много хорошего
и приятного, что пригласил его обедать и удерживал его  несколько  дней  при
себе.
     XIV. Если бы факт был верен, он не мог бы произойти  ранее  1540  года,
ибо Павел III издал свою одобрительную буллу установления монашеского ордена
Общества Иисуса 27 сентября 1540 года. Проповедь  иезуита,  произнесенная  в
день св. Андрея, соответствует 30 ноября того же  года,  то  есть  пятьдесят
второму дню до его заключения: этого промежутка не могло быть достаточно  на
путешествия его в Айямонте, Льерену, Севилью, Бадахос  и  Португалию.  Таким
образом, Сааведра вводил в заблуждение насчет своего явления миру в качестве
кардинала-легата и насчет мотивов, побудивших  его  связать  эту  интригу  с
иезуитом. Точно так же он вводил в заблуждение, когда говорил, что  выдержал
свою роль во время трехмесячного пребывания в Лиссабоне и еще трех  месяцев,
употребленных для посещения разных городов королевства.
     XV. С другой стороны, точно известны число и имена учеников св. Игнатия
в эту эпоху; доказано также, что перед  получением  одобрительной  буллы,  о
которой идет речь, основатель ордена предназначал для проповеди в Португалии
св. Франциска Ксавье [701] и Симона Родригеса. Эти два монаха отправились из
Рима 15 марта 1540 года с посланником Португалии. По прибытии их в  Лиссабон
король Жоан III захотел принять их в своем дворце; они  отказались  от  этой
чести, поместившись в странноприимном доме. Св.  Франциск  Ксавье  отплыл  в
Восточную Индию с новым губернатором 8 апреля 1541 года, а Родригес  остался
в Португалии  для  проповеди,  чем  он  занимался  до  тех  пор  к  великому
удовлетворению всех жителей, которым его служба внушила глубочайшее уважение
к его добродетелям. Эти обстоятельства делают  совершенно  неправдоподобным,
чтобы этот иезуит  мог  просить  подложное  бреве,  давать  совет  подделать
несколько других и быть в течение полугода свидетелем употребления фальшивок
личностью, которая была при этом мирянином.
     XVI. Сааведра рассказывает, что лиссабонский двор был смущен  известием
о прибытии нунция в Португалию. Это настроение не должно изумлять,  так  как
ни поверенный в делах этого двора в Риме, ни папа и никто другой  не  писали
об этом, и так как в предшествующем году папа назначил главным  инквизитором
дома Энрике [702], архиепископа Браги, королевского брата, который затем был
кардиналом и королем, как мы это увидим.  То  обстоятельство,  что  прибытие
нового легата вызвало столько изумления при дворе, не могло не подать  мысли
королю написать об этом тотчас в Рим. Папский ответ, придя через два месяца,
открыл бы глаза государю, проделка Сааведры была  бы  разоблачена  до  конца
третьего месяца, и не было бы  необходимости  для  вмешательства  испанского
короля в арест Сааведры.
     XVII.  Не  более  достоверно,  что  Сааведра   учредил   инквизицию   в
Португалии. Изгнание евреев из королевства Испания произошло  в  1492  году.
Многие из них удалились в  Португалию,  откуда  предлагали  множеству  своих
собратьев приехать в эту страну. Евреи писали: "Земля хороша, народ - идиот,
вода наша; вы можете приехать, потому что все будет принадлежать  нам"  {Дом
Агустин де Мануэль. Жизнь короля  Португалии  Жоана  II;  Монтейро.  История
португальской инквизиции. Ч. I. T. II Кн. 2. Гл. 42.}. Среди эмигрантов были
также и крещеные евреи. Король Жоан II [703] согласился принять  их  в  свое
государство с условием, что они будут поступать как  верные  христиане,  под
страхом обращения с ними, как с пленниками и рабами.  Король  Мануэль  [704]
велел дать всем им свободу и приказал в 1496 году выехать из королевства без
детей ниже четырнадцатилетнего возраста; из  этих  детей  следовало  сделать
христиан. Евреи предложили принять крещение, если им  обещают  не  учреждать
инквизиции раньше чем через двадцать  лет.  Король  Мануэль  даровал  евреям
просимое, а также право узнавать имена свидетелей, если  после  этого  срока
они будут преданы суду по поводу ереси; кроме того, он  обещал  предоставить
возможность осужденным завещать  имущество  детям  или  другим  естественным
наследникам. 13 марта 1507 года Мануэль подтвердил эти  привилегии,  продлив
первую на двадцать лет и сделав две другие постоянными. В 1520 году Жоан III
возобновил первое пожалование своего предшественника еще на двадцать лет.
     XVIII.  Климент  VII,  узнав,  что  крещеные  евреи  в  Португалии   не
выказывали  ни  большого  усердия  к  просвещению,  ни   сильной   любви   к
христианской религии и что мнения Лютера и других еретиков  распространялись
все более и более в этом королевстве, назначил в 1534 году инквизитором этой
страны брата Диего де Сильву, монаха ордена св. Франциска  из  Паолы  [705].
Последний хотел немедленно приступить к исполнению  своих  обязанностей,  но
встретил сопротивление со стороны новохристиан, которые  потребовали,  чтобы
их привилегии были  соблюдены:  годы,  на  которые  были  предоставлены  эти
привилегии, еще не истекли. Это привело к  процессу  перед  римской  курией.
Климент VII умер, и его преемник Павел III издал 20 июля  1535  года  бреве,
даровавшее новохристианам право, в котором им  отказывали  в  Португалии,  а
именно доверять избранным лицам защиту их прав  перед  государем  по  поводу
смысла, который  следовало  придавать  предписания  королевской  привилегии,
истолковывавшимся в ущерб новохристианам. 12  октября  того  же  года  новое
бреве того же папы даровало прощение всему происшедшему.
     XIX. Впоследствии король вошел к папе с представлением, что  обращенные
евреи злоупотребляли  дарованной  им  привилегией:  одни  -  возвращаются  к
иудаизму, другие - усваивают заблуждения протестантов.  Этот  мотив  побудил
суверенного первосвященника обнародовать новую буллу от 23 марта 1536  года,
которая  рассматривается  как  булла,  положившая  основание   португальской
инквизиции. Папа назначил инквизиторами епископов Коимбры,  Ламего  и  Сеуты
[706] и постановил, чтобы к ним был прибавлен  еще  епископ  или  священник,
монах или белый, облеченный церковным саном, доктор канонического права  или
богословия, назначаемый  королем.  Папа  даровал  каждому  из  этих  четырех
инквизиторов право  привлекать  к  суду  всех  еретиков  и  их  покровителей
совместно с епархиальным епископом или даже  без  него,  если  бы  последний
отказался присоединиться к инквизиторам. Предписано было  только  в  течение
трех лет при привлечении  к  суду  еретиков  сообразоваться  с  практикой  в
процессах против убийц и воров, а затем с  правилами  обычного  права.  Мера
конфискации имуществ  была  уничтожена,  и  наследники  осужденных,  которых
нельзя было считать виновными, должны были  им  наследовать  по  закону  (ab
intestat). Наконец, папа предписал учредить достаточное число трибуналов для
исполнения всех этих мер {Дом Антонио Кайетан де Суза включил  эту  буллу  в
свою  Генеалогическую  историю  португальского  королевского  дома.  Т.   II
доказательств. Документ 120.}. 5 октября булла была объявлена дому Диего  де
Сильве, епископу Сеуты,  духовнику  короля.  Государь  пожелал  сделать  его
главным инквизитором.
     XX. Таково было начало инквизиции  в  Португалии,  за  четыре  года  до
прибытия Сааведры в эту страну. В 1539 году папа назначил преемником первого
главного инквизитора дом  Энрике,  архиепископа  Браги,  который  был  затем
епископом Эворы и Лиссабона, стал кардиналом, соединил множество голосов  во
время избрания папы Григория XIII [707] и стал, наконец, королем  Португалии
в 1578 году, по смерти  его  племянника  короля  Себастиана  [708].  Третьим
главным инквизитором был дом Хорхе  де  Альмеда,  архиепископ  Лиссабонский,
утвержденный в должности буллою Григория XIII  {Там  же.  Т.  III  основного
текста. Кн. 2. Гл. 14 и 18; т. II доказательств.}.
     XXI. Все сказанное мною основано  на  подлинных  документах.  Отсюда  я
заключаю, что Хуан Перес  де  Сааведра  подделал  свое  бреве  чрезвычайного
легата, представил его в декабре  1540  года  и  успел  скрыть  свой  обман.
Рассказанное им об иезуите неверно или произошло иначе. Видя, что инквизиция
учреждена не в том виде, в каком ему было желательно, он внушил себе  мысль,
что было бы полезно взять за образец испанскую инквизицию, хорошо  известную
инквизиторам Льерены, и что для более  легкого  исполнения  этого  плана  он
посетит  все  части  королевства,  как  это  практиковалось  в  Испании  при
установлении инквизиции.  Несколько  времени  спустя  он  покинул  Лиссабон,
объехал в течение декабря часть королевства и продолжал свое  путешествие  в
январе следующего года, когда был арестован, раньше  чем  лиссабонский  двор
получил из Рима письма, которые должны  были  просветить  его  насчет  этого
обманщика. Я не сомневаюсь, что Сааведра получил тогда большие суммы денег в
Португалии, как это было с ним в Эстремадуре и Андалусии. Но я  очень  далек
от того, чтобы  считать  их  столь  значительными,  как  утверждал  он.  Его
приключения представляли нечто необыкновенное. Это изумило кардинала Таверу,
который уж слишком ему покровительствовал.  Стоит  лишь  сравнить  поведение
Таверы  в  отношении   Сааведры,   мошенника   и   подделывателя   (подобных
преступников всегда подвергали смертной казни), с тем, как относился  Тавера
к сожжению новохристианина, безупречного, осужденного в качестве уличенного,
нераскаявшегося и  отказавшегося  явиться  в  суд,  потому  что  он  не  мог
признаваться в преступлениях, вменяемых ему людьми, чье уже одно имя  делало
их  подозрительными  и  чьи   показания,   подвергнутые   в   их   основании
расследованию со стороны хорошего защитника, никогда не могли бы  внушить  и
капли доверия, - стоит, повторяю, сравнить  такое  поведение  Таверы,  чтобы
исчезло всякое сомнение в его покровительстве Сааведре.
     XXII. Уже удостоверен следующий факт.  Когда  проступки  соединялись  с
видимостью того,  что  инквизиторам  угодно  было  именовать  религией,  это
обстоятельство всегда побуждало  их  оказывать  снисхождение  и  становиться
более доступными состраданию. Я докажу эту истину на  истории  с  кордовской
монахиней. Хотя сюжет ее очень отличается от истории Сааведры, тем не  менее
там можно увидеть те же аллюры добродетели, которые легко импонируют  людям,
мало изучившим сущность и истинные принципы христианства.


       Статья четвертая

ИСТОРИЯ ОДНОЙ КОРДОВСКОЙ МОНАХИНИ, КОТОРАЯ СЛЫЛА ЗА ВЕЛИКУЮ СВЯТУЮ

     I. Магдалена Делакрус (то есть Крестная  [709]),  монахиня  ордена  св.
Франциска, из монастыря Св. Елизаветы в Кордове, родилась в Агиларе [710] от
бедных родителей около 1487 года, постриглась в монашество  в  1504  году  и
приобрела в короткий срок большую репутацию  святости.  Она  была  назначена
игуменьей в 1533 году, была переизбрана в 1536 и в 1539 годах. В  1542  году
она не была вновь выбрана. Обман был разоблачен, и 1 января  1544  года  она
была  заключена  в  секретную  тюрьму  кордовской  инквизиции.  Прежде   чем
рассказать ее процесс, я дам  несколько  подробностей  насчет  мнения  о  ее
святости,  составившегося  в  продолжение  тридцати  восьми   лет,   цитируя
показание,  данное  на  процессе  одним  свидетелем,   лицом   почтенным   и
заслуженным, который выражается следующим образом:
     II.  "Хорошая  репутация,   установившаяся   повсюду   за   Магдаленой,
считавшаяся каждым справедливой в течение столь долгого времени, внушила мне
желание  познакомиться  с  Магдаленой  в  ту  пору,  когда  рассказы  о  ней
возбуждали мое удивление и когда я слышал, как все говорят  о  ее  святости,
причем не только народ, но и лица, пользующиеся величайшим  уважением,  как,
например,  кардиналы,  архиепископы,  епископы,  герцоги,   графы,   большие
господа, ученые, монахи разных орденов. Особенное впечатление  произвело  на
меня известие, что кардинал Севильи дом Альфонсо Манрике прибыл  в  Кордову,
чтобы видеть ее в монастыре; в своих письмах он называл ее своей любезнейшей
дщерью и поручал  себя  ее  молитвам.  Кордовские  инквизиторы  выражали  ей
большое уважение,  а  кардинал  Киньонес,  генерал  францисканских  монахов,
нарочно пропутешествовал из Рима, по общему мнению,  лишь  для  того,  чтобы
видеться и беседовать с сестрой Магдаленой  Делакрус.  Я  узнал  также,  что
прибыл Джованни Реджио, нунций римской курии,  желавший  удовлетворить  свою
любознательность. Наша императрица послала свой портрет,  который  и  теперь
находится в монастыре, чтобы Магдалена вспоминала о ней в молитвах. К  этому
портрету были приложены чепчик и крестильная сорочка принца Филиппа, которые
Магдалена должна была благословить; государыня [711]  называла  ее  в  своих
письмах своей любезнейшей матерью и счастливейшим творением в  мире.  О  ней
говорили почти во всем христианстве, и не возникало ни малейшего сомнения ни
в ее заслугах, ни в ее святости. Проповедники хвалили ее  с  кафедр;  каждый
воздавал ей тот же почет и публично и  наедине.  Она  была  предметом  самой
нежной привязанности всех духовников братства и провинциалов  ордена.  Лица,
наиболее преуспевшие на пути благочестия, признавали  в  Магдалене  Делакрус
новый способ жить свято... На самом  деле,  она  была  приветлива  ко  всем,
непритязательно милосердна, сострадательна и подавала такой хороший  пример,
что склоняла всех к служению Богу,  ее  беседа  привела  множество  л