тольную?
   Разумовский почтительно склонил голову, и в этот миг от пламени  свечей
в звездах гетмана серебристым дождем сверкнули алмазы.
   - Будет по-вашему. Завтра прошу на бал!
   Легкой походкой он вышел из зала. Потемкин презрительно  посмотрел  ему
вслед:
   - Видал, Демидов? Проглотил без горчинки!
   Рано похвалился Потемкин своим успехом: на  другой  день  ему  пришлось
раскаяться в этом. В своем старинном особняке, осиянном огнями хрустальных
люстр, Разумовский дал званый обед. Потемкин поспешил в гости.  На  западе
пылали  отсветы  вечерней  зари,  когда  карета  светлейшего  подкатила  к
особняку  гетмана.   Адъютант   распахнул   дверь   экипажа,   и   пышный,
величественный князь Тавриды, подавляющий все и всех,  вступил  в  чертоги
Разумовского.  В  сопровождении  адъютантов  и  многочисленной  свиты   он
медленно, с великим достоинством поднимался  вверх  по  широкой  лестнице,
устланной мягким ковром. Самодовольная улыбка  блуждала  на  румяном  лице
Потемкина, но в это мгновение светлейший поднял глаза и кровь отхлынула от
его лица.
   - Демидов, что это? - указал он глазами вверх.
   Адъютант устремил свой взор на площадку,  утопавшую  в  зелени.  Там  в
отражении зеркал высился гетман Разумовский с распростертыми  объятиями  в
ожидании гостя.
   Потемкин прикусил губы в досаде: Разумовский в отместку принимал  князя
в шлафроке и ночном колпаке. На мгновение светлейший задержался  и  сквозь
зубы свирепо процедил:
   - Свинопас!
   Все же, сохраняя чрезвычайно приветливую улыбку, он  поднялся  вверх  и
облобызался с хозяином пира.
   Демидов весь вечер не отходил от Потемкина, опасаясь вспышки его гнева.
Однако князь присмирел, задумался и, пробыв  за  столом  приличное  время,
отбыл домой.
   Москва  погрузилась  в   ночной   мрак.   Быстро   несли   кони   мягко
покачивающуюся карету. Сквозь дремоту Потемкин вымолвил:
   - Отменный свинопас!
   Демидов осторожно взглянул на князя и удовлетворенно подумал:
   "А что, нашла коса на камень!"
   Ему было приятно сознавать, что нашелся  человек,  у  которого  хватило
духу отплатить  князю  за  бестактность.  Адъютант  молчал,  полагая,  что
Потемкин укачался и спит, но тот внезапно открыл глаз и с укором посмотрел
на Демидова:
   - Что же ты молчишь?
   - Ваша светлость, не в обиду будь вам сказано: долг платежом красен!  -
смело сказал Демидов.
   - Это справедливо! - согласился Потемкин и вдруг весело  рассмеялся.  -
Сей хохол хитер и умен, а таких я люблю...
   Князю за долгую дорогу надоели лесть и низкопоклонство. Сейчас ему и на
самом деле были  приятны  бесстрашно  высказанные  подлинные  чувства.  Он
оживился и, повеселев, крикнул:
   - Живее, живее из  Москвы!  Скорее  в  Санкт-Петербург!  Там  предстоит
сражение поважнее Измаила! - многозначительно закончил он и  снова  закрыл
глаз, не противясь больше дремоте, овладевшей  его  рыхлым  телом.  Так  и
промолчал он до самого дома...
   Там Потемкина давно уже  поджидал  фельдъегерь  из  Санкт-Петербурга  с
письмом от государыни. Он поспешно вскрыл  пакет,  глаз  его  вспыхнул  от
радостной вести. Екатерина Алексеевна писала:
   "Когда изволишь писать: дай боже, чтоб вы меня  не  забыли,  -  то  сие
называется у нас писать пустошь: не токмо помню часто, но и жалею, и часто
тужу, что ты не здесь, ибо без тебя я как без рук..."
   Государыня не лгала, когда писала это письмо Потемкину. Она и  в  самом
деле ждала его в столицу. Государственные дела крайне осложнились: Турция,
несмотря на поражения, все еще не просила  мира,  Пруссия  была  настроена
враждебно  против  России,  из  Франции  шли  страшные  вести.   Екатерине
Алексеевне не  с  кем  было  посоветоваться.  Платон  Зубов  был  отменный
любовник, но плохо смыслил в политических делах. Окружающие строили козни,
были ленивы и не имели размаха.
   В  ожидании  приезда  Потемкина   государыня   нетерпеливо   жаловалась
придворным:
   - Боже мой, как мне сейчас нужен князь!
   Она   жадно   ловила   каждый   слух    о    Потемкине    и    однажды,
разоткровенничавшись, спросила Захара Зотова:
   - Скажи, что слышно о князе в городе? Любят ли его?
   Смотря в глаза государыне, слуга откровенно признался ей:
   - Князя любят один бог да вы, ваше величество!
   Ответ Захара расстроил государыню, но она, сдержав себя, стала  хвалить
Потемкина...
   Обо всем этом светлейший узнал от своих людей в тот же вечер. Вслед  за
фельдъегерем в  Москву  примчались  вызванные  Потемкиным  его  агенты  из
Санкт-Петербурга. Закрывшись с ними  в  кабинете,  он  узнал  от  них  все
подробности. Из доклада прибывших Потемкин понял, что он не забыт и  нужен
государыне. Веселый и полный энергии, он утром выбыл из Москвы.


   В Санкт-Петербурге Потемкина ждала еще более пышная встреча.  На  много
верст от столицы по Московскому шоссе с  треском  горели  смоляные  бочки,
ярким пламенем освещая путь  светлейшему.  Фельдъегери  на  полном  аллюре
носились взад и вперед по дороге, следя за приближением Потемкина.
   У  заставы  поезд  князя  Таврического   ждало   феерическое   зрелище.
Санкт-Петербург был ярко иллюминован, толпы народу наполнили улицы. Сидя в
раззолоченной карете, светлейший махнул платком адъютанту. Демидов  только
и ждал сигнала: мгновение -  и  многочисленная  блестящая  свита  окружила
карету. Казалось, огромное сияющее  облако,  сверкающее  всеми  переливами
радуги,  спустилось  на  княжеский  поезд.  Кругом   рысили   всадники   в
разноцветных роскошных мундирах  -  гусары,  латники,  казаки,  черкесы  и
гайдуки. Впереди экипажа побежали скороходы в красных кафтанах и понеслись
попарно вслед за огромным арапом, несшим длинную золотую булаву. Раздались
крики:
   - Пади! Пади!
   На верхах Петропавловской крепости вдруг раскатился  громовой  пушечный
выстрел.  Толпы  народу  заколыхались,  как  море  в  бурю.  Между  живыми
человеческими стенами показался пышный кортеж: Потемкин вступил в столицу.
   Царица  с  нетерпением   ждала   старого   фаворита.   Зимний   сверкал
бесчисленными огнями, лучшие покои в Эрмитаже были подготовлены  по  указу
самой государыни и ждали князя.
   Карета остановилась  у  главного  дворцового  подъезда.  Поддерживаемый
адъютантом,  Потемкин   показался   в   подъезде.   Медленно   переступая,
блистательный князь Тавриды величественно прошел между  рядами  придворной
знати, живой стеной протянувшимися от  подъезда  до  отведенных  Потемкину
покоев.
   За князем двигалась свита, наряженная в парадную форму. Но всех  и  все
затмевал Потемкин...
   В этот же вечер государыня первой пожаловала к нему.  Милости  одна  за
другой посыпались на князя. Императрица наградила его  за  взятие  Измаила
фельдмаршальским мундиром, обшитым бриллиантами. Мундир этот стоил  двести
тысяч рублей. Сенату  императрица  приказала  написать  особую  грамоту  с
описанием заслуг светлейшего.  В  Царском  Селе  приступили  к  сооружению
обелиска в честь победы Потемкина.
   О Суворове в эти дни  никто  не  вспомнил.  Расстроенный  незаслуженным
оскорблением, он проводил время в одиночестве, нигде не показываясь.
   Николай Никитич с нетерпением  ожидал,  когда  окончится  торжественная
встреча. Как только  ему  удалось  вырваться,  он  поспешил  на  Мойку,  в
дедовский  особняк.  Все  бушевало  в  нем.  Озлобленный,  с  опустошенным
кошельком, он ворвался в неурочный час в свою санкт-петербургскую контору.
Управитель Данилов со своей дородной супругой сидели за столом,  насыщаясь
обильной трапезой. При неожиданном появлении в горнице Николая Никитича он
поперхнулся.
   - Хозя-и-и-н! - откашливаясь, изумленно произнес он.
   Демидов  не  дал  опомниться  управителю.  Он  подбежал  к  нему,   без
предисловий выволок из-за стола и,  схватив  за  бороду,  стал  озлобленно
дергать и выговаривать:
   - Так вот как ты, холопья душа, вздумал  над  хозяином  измываться!  На
копейки посадил и думаешь, гвардии офицеру сие пристало!
   - Батюшка, выслушай!  -  взмолился  Данилов  и  попытался  улизнуть  от
расправы, но возмужавший Николай Никитич с  большой  силой  сгреб  его  за
шиворот и поставил перед собой.
   - Говори, варвар, почему задерживал деньги и слал такие  крохи,  чем  в
большой срам меня поставил?
   - Батюшка, Николай Никитич, да нешто я хозяин ваших капиталов?  Опекуны
всему кладут предел! Да и доходишки все ушли на  ваши  забавы!  -  пытался
оправдаться Данилов.
   - Врешь, каналья! - заорал Демидов. - Заводы на  полном  ходу:  день  и
ночь плавят железо, и вдруг нет денег! - Он ожесточенно потряс управителя.
   Данилов уловил минутку и вырвался, юркнув под руку хозяина.
   - Дарья! - обиженно закричал он жене. - Тащи книги! Пусть господин  сам
узрит, куда ушли-укатились рублики!
   Пыхтя и охая, перепуганная жена выбралась  из-за  стола  и,  подплыв  к
конторке, вытащила толстые шнуровые книги. Не успела она и шагу сделать со
своей ношей, как Демидов орлом налетел на бабу, выбил из рук  гроссбухи  и
стал топтать их.
   - Караул, убивают! - заголосила баба.
   - Молчи! Давай, сатана, деньги, а то худо будет! -  пригрозил  Демидов.
Вся кровь ходуном ходила в нем. Распаленный гневом, он с кулаками пошел на
Данилова. Выпучив от страха глаза, управитель торопливо  полез  в  боковой
карман камзола.
   - Все  тут,  что  приберег  на  черный  день!  Мое  кровное...  Берите,
господин! Ох, господи! - взмолился он и трусливо протянул  Демидову  пачку
ассигнаций.
   Адъютант схватил их и, все еще ругаясь, выбежал из конторы:
   - Хапуга! Вор! Его кровные - кто поверит сему? Мои же холопы на заводах
старались для меня, хозяина!
   Он выбежал в людскую и озорно закричал:
   - Фамильную карету мне!
   Словно ветром вымело слуг во двор.  Демидов  подбежал  к  венецианскому
окну. С крыши, сверкая,  падала  звонкая  капель.  Пригревало  солнце.  На
озаренную площадку вынеслись рысистые кони, запряженные в карету.
   Николай Никитич поторопился во двор. Однако на  крыльце  он  неожиданно
что-то вспомнил и вернулся.
   - Дядьку Филатку ко мне! Где запропастился, сукин кот?  -  закричал  он
подобревшим голосом.
   Перепуганный насмерть Данилов, вытирая холодный пот, печально ответил:
   - Нету Филатки, господин. С  того  времени  нету  Упокой,  господи  его
грешную душу в царствии небесном...
   - Отчего поторопился нерадивый дьячок на тот свет?
   - И, батюшка, не с добра в петлю полез. Как узнал, что каторгой пахнет,
то и порешил себя с досады!
   - Дурак! - отрезал Демидов. - Разве жить надоело? Гляди, как  хорошо  и
радостно дышится!
   А на самом деле Демидову вдруг стало непонятно тоскливо: ушел из  жизни
Филатка, верный раб, и с его смертью отлетела юность.
   И на сей раз, однако, не раскаялся Николай Никитич в своей подлости. Он
спустился с крыльца, неторопливо уселся в карету и крикнул кучеру:
   - В Семеновский полк!
   Мысли перебежали к Свистунову.
   "Как он теперь живет? Поди, по-прежнему  повесничает!"  -  с  волнением
вспомнил он друга-однополчанина.
   Демидов  покосился  на  зеркало,  которое  блестело  в  карете.  В  нем
отразился румяный, статный гвардеец. Широкоплеч, крепок, и на пухлой  губе
пробиваются черные усики.
   "Хорош! - похвалил он себя. - Вот удивится Свистунов! Ах, друг мой..."
   Мимо кареты мелькали знакомые улицы. Легко покачиваясь, Николай Никитич
понемногу  успокоился,  а  нащупав  пухлою  пачку  ассигнации,  и   совсем
повеселел.
   "Ну,  держись,  братец!  Непременно  загуляем  и  в  "Красный  кабачок"
завернем!.."
   Однако Демидову не довелось увидеться со Свистуновым: квартира поручика
была занята незнакомым офицером.
   - А где же гвардии поручик Свистунов? - разочарованно справился Николай
Никитич.
   - Свистунов? Хватились, батенька! - удивленно поднял плечи семеновец. -
Да его из Санкт-Петербурга по высочайшему повелению выслали в  собственное
имение. В Орловщину!
   - Жаль! Что за прегрешения?
   Офицер покрутил ус, озорно улыбнулся.
   -  Известно,  за  что,  за  гвардейский  грех!  Садитесь,  расскажу!  -
предложил он и придвинул кресло.
   Демидов уютно устроился и приготовился слушать.
   - Свистунов допустил неловкое волокитство, со всяким из нас бывало это,
- начал офицер. - Однако здесь особая статья: он увлекся женою аристократа
и соблазнил ее. На сей раз рогоносец-муж подвернулся решительный.  Сам  не
отличаясь постоянством, он как-то на  рассвете  вернулся  с  попойки  и  в
спальне своей жены застал блистательного гвардейского офицера без  мундира
и лосин. На ковре валялись раскиданные второпях  сапоги  со  шпорами.  Что
после этого, сударь, оставалось делать? - улыбнулся в усы офицер. - Да-с!
   - Замять историю! - подсказал Демидов.
   - Э, батенька, так можно рассуждать только на чужой счет.  Коснись  сия
история вас, не такой бы молебен затеяли! - весело посмотрел  на  Демидова
семеновец. - В  данном  случае  вышло  иначе.  Оскорбленный  муж  разбудил
грешников и с укоризной  обратился  к  поручику:  "Нехорошо-с,  милостивый
государь, забираться в чужой дом и в чужую постель! Извольте подойти сюда!
- гневно поднял он с постели господина Свистунова. - Взгляните, сударь!  -
указал он вниз на тротуар. - Сию минуту вы находитесь  на  третьем  этаже.
Это не высоко, но и не  низко.  Перед  вами,  господин  поручик,  окно,  в
которое вы должны немедленно уйти в том самом виде, в каком я вас  застал.
В противном случае, милостивый государь, вы будете жестоко высечены!.."
   - Как он смел?! - вспылил Демидов. - Свистунов - столбовой дворянин!
   Офицер рассмеялся.
   - В таких случаях, сударь, в званиях и сословиях не  разбираются!  "Что
миру, то и бабину сыну", - сказывается в  русской  пословице.  Так  вот-с,
вельможа схватил колокольчик и предложил: "Итак, сударь, вам дается минута
на  размышление.  Опоздаете  -  бесчестие  совершится  без  пощады!"   Что
оставалось делать? Поручик подошел  к  окну  и,  недолго  думая,  совершил
прыжок. В одном белье, со сломанной ногой, его подобрала на улице полиция,
а  в  полдень  весь  Санкт-Петербург,  сударь,  уже  знал  о   скандальном
происшествии. Вслед за этим последовало  высочайшее  повеление  Свистунову
выбыть в Орловскую губернию и настрого наказано без разрешения не покидать
ее пределов... Вот-с вам, сударь, история Свистунова. А жаль, превосходный
был офицер!..
   Семеновец вздохнул и сказал разочарованно:
   - Судите, государь мой, возможно ли гвардии  офицеру  жить  без  любви?
Никак не допустимо! Любовь и вино - утеха в жизни!
   Демидов промолчал, учтиво попрощался и уехал с досадой на сердце.
   "Ах, Свистунов, Свистунов, куда тебя  занесло!  Удастся  ли  нам  когда
свидеться?" - огорченно подумал он и безнадежно махнул рукой.


   Хотя в  апартаментах  флигель-адъютанта  императрицы  в  Зимнем  дворце
прочно обосновался новый фаворит  Платон  Зубов,  государыня  не  забывала
Потемкина. В первые дни его пребывания в столице она  часто  оставалась  с
ним с глазу на глаз, советуясь о политических  делах.  Потемкин  при  этом
проявлял острый ум  и  огромную  осведомленность.  Он  был  в  курсе  всех
политических событий, которые имели место в Европе. Его агенты регулярно и
своевременно доставляли подробные сведения о ходе революционных событий во
Франции. Сразу  же  по  прибытии  в  столицу  он  получил  книгу  Радищева
"Путешествие из Петербурга в Москву" и, несмотря на свою лень, внимательно
прочел ее.
   "Велика гроза, - мрачно подумал он. - Но Россию пока она минует. Однако
сие обстоятельство пригодно мне в борьбе с розовощеким юнцом Зубовым!"  Он
твердо решил припугнуть Екатерину тревожными фактами, чтобы сделаться  для
нее необходимым.
   В интимной беседе Потемкин сказал и без того встревоженной государыне:
   - Матушка-царица, кажись, по всем  королевствам  разбушевалось  людское
море. Когда только оно в берега войдет, господь один ведает! Боюсь, ох,  и
сильно боюсь, наша благодетельница, как бы сия стихия не  перехлестнула  к
нам... Вот сия книжица, - указал он взором на: сочинение Радищева, -  есть
ядро, которое, попав в пороховой погреб, взорвет все кругом!
   На лице императрицы изобразился ужас.
   - Того не  может  случиться!  -  воскликнула  она.  -  Сей  возмутитель
спокойствия нашего отослан в Илимский острог и, надо полагать, уже на пути
к оному!
   - Эх, дорогая голубушка наша, он-то сослан,  а  семена,  засеянные  им,
могут вдруг обильно взойти! - с озабоченностью вымолвил Потемкин.
   - Сие невозможно! - на своем настаивала царица.
   Вперив голубой  пронзительный  глаз  в  государыню,  князь  укоризненно
покачал головой.
   - Мудрость говорит вашими устами, ваше величество. Ну, а если, матушка,
невозможное да станет сбыточным? Не мыслили мы о Пугачеве, да встал он  со
своими мужиками да с заводскими. Ныне Радищев этот  опаснее.  Просвещенный
разум простого человека может...
   Он не договорил  и  многозначительно  посмотрел  на  царицу.  Екатерина
умоляюще спросила:
   - Что же нам делать, Гришенька?
   Потемкин молчал. Он склонил голову, чело его омрачилось.
   - Ваше величество, - после раздумья обратился он к императрице. - В сем
деле нужна твердость. А где ее искать?  Только  мы,  старые  твои  холопы,
готовы  на  все.  Подумаю,  матушка,  как  отвести  беды  от   государства
Российского...
   Царица верила в  государственные  способности  князя,  дорожила  им,  и
сейчас, при всех своих женских слабостях и увлечении Зубовым, она отдавала
должное своему старому фавориту.
   - Я надеюсь на тебя, Гришенька, - сказала  она  ласково.  -  Не  забуду
твоего радения обо мне, бедной...
   С этого дня между Потемкиным и государыней  вновь  установилось  полное
согласие. Все дни они, закрывшись на половине князя,  совещались.  Демидов
заметил, как помолодел и подтянулся Потемкин. В эти дни на лице его лежали
безмятежность, ясность и благодушие. И как было не радоваться князю, когда
на него все время сыпались  щедроты  и  милости  престарелой  царицы!  Она
пожелала иметь  мраморный  бюст  князя.  Только  что  скульптором  Федотом
Шубиным был закончен портрет  императрицы,  поражавший  знатоков  искусств
тонкостью  и  изяществом   творения   художника.   Федот   Шубин   обладал
внимательным  и  верным  глазом  гения,  и  его  умелая  рука   с   нежною
заботливостью моделировала поверхность мрамора, придавая  ему  желательные
формы и линии. Холодный камень под его рукой превращался в живое  лицо,  в
плавный жест и в потоки ниспадающих складок.
   По  просьбе  Потемкина  адъютант  Демидов  поспешил  за   прославленным
скульптором. Шубин в эту пору почитался в моде: об его портретах  говорили
во всем Петербурге, поражаясь их сходству с оригиналом и  тонкой  красоте.
Камень под его резцом становился невесомым и раскрывался дивным творением.
   Демидов поехал на Пятую линию Васильевского острова, отыскал деревянный
домишко, на  котором  значилось:  "Сей  дом  N_176  принадлежит  господину
надворному советнику и академику Федоту  Ивановичу  Шубину".  Увы,  он  не
застал скульптора в мастерской,  где  среди  мраморных  бюстов  на  низкой
скамеечке сидела тоненькая, с милым лицом, жена скульптора Вера Филипповна
и с благоговением рассматривала работу мужа.
   При появлении адъютанта она словно очнулась от сна.
   - Он в Мраморном дворце, - ответила она на вопрос Демидова.
   Ему не хотелось уходить из мастерской, но она поторопила его:
   - Поезжайте, иначе можете не застать его!
   Николай Никитич повернулся и поспешил к выезду.
   В обширном дворце, только что отделанном Ринальди,  Шубин  устанавливал
свои  бюсты.  Он  внимательно  выслушал  просьбу  Демидова  и   согласился
немедленно ехать. Адъютант почтительно пропустил его  вперед  и  усадил  в
саночки. Шубин прикрылся от мороза воротником. Его  простое  русское  лицо
понравилось Николаю Никитичу.
   "Так вот он, прославленный  ваятель!"  -  с  любопытством  рассматривая
художника, подумал Демидов.
   Столько  интересных  рассказов  он  слышал  от  матери  и  отца  о