сыски...
   - А коли есть, то судите да казните. - Никита опустил плешивую  голову.
- Греха ж за своею душою не знаю...
   Оба надолго замолчали. Плещеев вцепился руками в  подлокотники  кресла;
на руках поблескивали перстни с  драгоценными  камнями.  Он  отвалился  на
спинку кресла и, не мигая, снова впился в Демидова. Никита под взглядом не
смутился.
   Солнце зашло за кремлевскую башню; в  горнице  сгустилась  полутьма.  В
наступившей тишине слышно было, как за дверью пререкались писчики. Демидов
на мгновение закрыл глаза, и почудилось ему, что под  ногами  в  подполице
кто-то простонал. "Уж не застенок ли в подполице, а  то  дыба?  -  подумал
Никита, и ему стало не по себе; слегка подташнивало. - Эх, куда и здоровье
девалось, - с тоской сокрушался он. - Хлопотал, во всем себе отказывал,  а
тут розыск".
   - Много доходу имеете? - прервал тягостное молчание Плещеев.
   - Не считали. Да что и  придет,  немедля  вкладываем  в  новые  заводы.
Наказал государь попечение иметь об умножении заводов для литья. Не о себе
помышляем, а о славе и крепости отчизны...
   - Одобряю! - Капитан-поручик встал и подошел к Демидову. - На сегодня с
нас двоих будет. Как-нибудь на той неделе продолжим нашу беседу.
   - Спасибо и на том, - поклонился Никита. -  Ваши  добрые  слова  всегда
рады слышать...
   Начальник проводил Никиту Демидова до порога кабинета, распахнул дверь.
За ней стояли два рослых солдата, а между ними избитый арестант в  железах
- привели к Плещееву на допрос.
   Демидов, не озираясь, тяжело ступая, пошел к выходу. На душе  его  было
паскудно и сумеречно...


   На  Демидова  навалились  все  несчастья.  Из  Тулы  прискакал   худой,
измученный сын Григорий. Невеселые вести привез он. Фискалы-прибыльщики не
дают ни спуску, ни отдыху:  чтобы  откупиться  от  них,  пришлось  извести
немало денег и подарков. Ко всякому шагу придирались фискалы, и  от  всего
откупайся. В Туле сыщики схватили трех лучших приказчиков, заковали  их  в
железа и угнали в Москву, в Розыскную канцелярию.
   Демидов морщил лоб, слушал сына молча. Григорий чего-то  недоговаривал,
волновался, и отец догадался, что в Туле стряслась беда.
   Старик встал,  заложил  руки  за  спину  и,  прихрамывая,  прошелся  по
горнице.
   Свет, шедший через слюдяные окна, был мутен,  зеленоват,  лица  отца  и
сына казались зловещими.
   Демидов подошел к сыну, положил на его  плечо  тяжелую  руку.  Григорий
поднял взволнованное лицо.
   - Ну, Гришак, - глухо сказал отец. - Аль дома  худшее  несчастье  пало?
Что молчишь?
   Григорий отвел глаза в сторону, лоб вспотел,  к  нему  прилипла  жидкая
прядь волос. Угреватое лицо сына было некрасиво; он с болью сознался:
   - Худшее несчастье, батя, пало...
   - Никак с домашними? Умер кто? -  В  Никитиной  душе  похолодело.  "Кто
умер? - сокрушенно подумал он. - Ужли старуха?"
   Григорий собрался с духом:
   - Смерть, батюшка, у нас в доме... Дуню на куренях лесиной убило!..
   - Дуньк...у? - хрипло переспросил Демидов;  борода  его  затряслась.  -
Этакую расторопную хозяйку! Весь завод и курени держались на ней.  Осподи,
пошто покарал меня?
   Григорий стоял перед отцом потерянный, бессильно опустив тонкие длинные
руки. Батька отвернулся к окну и глухо спросил:
   - Как же это случилось? Не худые ль людишки что подстроили? Ретивая  да
хлопотливая была женка.
   - И я так мыслю, батя, но улик нет.  Поутру  уехала  в  курени;  жигари
перед тем недовольство сказывали в работе, лаялись на хозяев. Потом  разом
притихли... А ввечеру прискакал  артельный  с  плохой  вестью;  сказывает,
неосторожно вела  себя:  сосной-вековушкой  хрястнуло  по  маковке,  и  не
различишь образа божьего на ней...
   После глубокого раздумья отец тяжко вздохнул:
   - Эх,  Дуня,  Дуня,  не  уберегла  себя!  Не  найти  нам  в  дом  такую
хозяюшку...
   На душе росла тревога. "Что будет с заводами? - беспокоился  Никита.  -
Григорий хоть  хлопотлив,  но  слаб  духом  -  попустительство  по  своему
слабодушию допускает. А ставить при недостатках большое дело - надо  иметь
крепкое сердце... От Дуньки остались сиротки... Хошь бабка и  возьмет  над
ними сбереженье, а все ж сироты..."
   - Ступай, отдохни. Устал небось? - заботливо поглядел он на сына.
   Теплое отцовское чувство шевельнулось в сердце Демидова: первая  смерть
в семье пробудила его.
   Григорий ушел из горницы, а Никита долго ходил из угла в угол, припадая
больной ногой...
   Розыскная  канцелярия  по-прежнему  не  оставляла  Демидова  в   покое.
Капитан-поручик Плещеев опять вызвал на допрос и продержал заводчика целый
день.  Дорого  обошлось  это  Демидову;  лишняя  прядка  серебряных  волос
прибавилась в черни бороды. Но  заводчик  крепился,  отмалчивался,  держал
себя спокойно...
   Плещеев  то  ставил  вопросы  в  упор  Демидову,  то  отменно   вежливо
расспрашивал про житье. Демидов был ровен, как  бы  ушел  в  себя.  Смерть
любимой снохи не выходила из памяти.
   Понимал Никита, к чему клонятся расспросы о житье, пришлось слать Ивану
Никифоровичу соболей - ничего не поделаешь. Подьячие и писчики тянули, кто
чем мог; у каждого нашлось дело и хлопоты  до  Демидовых.  Жадный  Демидов
охал, кряхтел, но раскошеливался...
   Длинные руки Розыскной канцелярии  добирались  и  до  Каменного  Пояса.
Тобольский воевода по настоянию капитан-поручика Плещеева наводил  справки
о работных людях на демидовских заводах. Знал Никита, что Акинфий легко не
расстанется со своим добром.
   Оно так и было. Воеводские подьячие  и  писчики  наезжали  в  Невьянск,
требовали пересчета народа; выясняли, сколько железа плавится в  домнах  и
куда оно идет. Акинфий отговаривался от воеводских доглядчиков  недосугами
и срочным литьем. Когда приказные  становились  нетерпимыми,  сын  Демидов
делал им посулы, а то просто выгонял с завода.
   Так дело тянулось два года.



4

   Счастье,  однако,  не  оставило  Демидовых.  Дело  приняло  неожиданный
поворот.  Весной  1718  года  фискалы,  помышляя   окончательно   разорить
заводчика, подали на него  челобитную  прямо  царю  Петру  Алексеевичу,  в
которой  без  зазрения  совести  корили  Никиту  Демидова   в   присвоении
Невьянского  завода,  в  нерадивом  хозяйствовании  и  возводили  на  него
обвинение в том, что Демидов ставит железо в казну по  неслыханно  высоким
ценам.
   Царской канцелярией ведал генерал-лейтенант, а по гвардии  подполковник
князь Василий  Долгорукий,  человек  вдумчивый,  осторожный  и  характером
мягкий. Получив от фискала жалобу на Никиту Демидова, генерал долго думал,
как приступить к делу. Ему было известно, что Демидовы в немалом почете  у
царя. Князь решил быстро; доложил царю, недавно прибывшему из  иноземщины,
челобитную фискала.
   Петр Алексеевич был в благожелательном настроении;  на  обширном  столе
перед ним лежали корабельные чертежи; царь, похудевший, в  очках,  которые
он стал носить недавно, разглядывал их  и  довольно  попыхивал  дымком  из
голландской трубки. В эти минутки подумывал царь о стройке фрегатов. Нужны
были дерево, пенька, смола,  железо,  -  государь  разглядывал  чертежи  и
прикидывал, откуда все это раздобыть.
   Долгорукий тихонько приоткрыл  дверь,  просунул  свое  грузное  тело  и
прошел  к  столу.  Государь  поднял  круглые  смеющиеся  глаза  на  князя,
шевельнул усами.
   - Ну, что скажешь? Видел? - Петр Алексеевич мундштуком трубки повел  по
чертежам. - Ноне весной заложим на Неве. Знатно!..  Отпиши  Демидычу,  что
железо и якоря потребны...
   Царь пристально поглядел на простое русское лицо князя, на его  широкий
нос. Долгорукий поклонился:
   - Ваша царская милость точно угадали, я пришел, государь, с  челобитной
на Демидова. Фискал доносит, государь...
   - А ну, князь, прочти. - Царь сел на стул, отвалился, закинув  ногу  на
ногу, и задымил трубкой.
   Долгорукий  неторопливо,  вразумительно  читал,  а  государь  покачивал
головой: "Так, так..."
   В царской горнице были широкие окна: солнечный свет  золотыми  брусьями
падал на пол. За окном раскачивались зеленые ветки кустов, щебетали птицы.
По-весеннему было хорошо и свежо.  Рядом  за  стеной  раздавались  женские
голоса; царь прислушался, узнал голос жены; заботливо подумал:  "Последние
дни дохаживает, а все хлопочет... Катюша!"
   Долгорукий прочитал челобитную, наклонив голову в пышном белом  парике;
волнистые локоны упали на малиновый кафтан; князь ждал царского решения.
   - Ну как? - спросил царь.
   - Мыслю я, государь, потребно против сего допросить Демидова...
   - Верно, - согласился Петр Алексеевич. - Демидыч мне друг сердешный. Но
дружба - дружбой, а служба - службой, допросить надо... И у другов  бывает
заворуйство... Но то помни, князь Василий Владимирович, что  в  челобитной
фискала много напраслины. Заводы Демидову переданы мною навечно, окупил он
их; мужик он крепкий, хозяйственный. У него,  князь,  сердце  железное,  а
руки золотые...
   - То верно, ваше величество, -  согласился  Долгорукий.  -  Хорошо  бы,
государь, тебе иметь сотню таких слуг, как Никита.
   Царь прищурил глаза, повеселел:
   - Хорошо бы и пять и шесть таких, как Демидыч, и тем был бы я  доволен.
Горное дело знатно пошло бы в гору... Ты, князь,  запроси  Адмиралтейство,
по сколь берут другие подрядчики за железо, тогда и рассудим...
   - Правдиво, государь, разрешил. - Князь учтиво раскланялся и  неслышным
шагом вышел из царской горницы.
   Государь встал, подошел к окну и  распахнул  его.  С  моря  дул  легкий
ветер, раскачивал деревья. По двору, взявшись  за  руки,  вперевалку,  как
утята, расхаживали двое годовалых ребят.  Царь  засмотрелся  на  крошек  и
счастливо подумал: "Эх,  если  Катеринка  родит  сына,  ну  и  пир  задам!
Держись!"
   Яркое солнце пригревало землю и людей. Оттого было бодро и весело.


   Князь Василий  Владимирович  Долгорукий  не  мешкал,  вызвал  Никиту  в
Санкт-Питербурх. Демидов разом воспрянул духом, заторопился в дорогу: "Кто
знает, может, осподь доведет увидеть самого Петра Ляксеича?"  В  Розыскной
канцелярии присмирели, выжидая, что будет...
   Вешняя дорога утонула в грязи; буйные  паводки  посрывали  мосты  через
многие  реки,  снесли  вниз  по  течению,  путникам  подолгу   приходилось
задерживаться у переправ. В ожидании Демидов нетерпеливо ходил по  берегу;
подхлестывала мысль: "Скорей, скорей в Санкт-Питербурх!"
   Колеса по ступицу уходили  в  грязь,  притомлялись  кони.  Ночи  стояли
дождливые,  небо  плотно  заволокло  тучами,  темень;  но  Демидов,  забыв
хворости, - разом отошли они, - подгонял себя вперед и днем и ночью.
   Май был на исходе, когда Демидов въехал в Санкт-Питербурх. Все занимало
его; прошло несколько годков, и  многое  изменилось.  Через  Фонтанку-реку
построили добротный тесовый мост. На  Невской  першпективе  среди  мазанок
появились каменные палаты, рылись канавы, осушались топкие болота, вдали в
тусклом свете хмурого дня показались широкие ворота Адмиралтейства, а  над
ними - деревянный шпиц. По улицам нового города катилось  много  экипажей;
небо было хмурое, однако жизнь везде била ключом.  Остановился  Демидов  в
своих хоромах; приказчик заждался хозяев и немало  был  обрадован  приезду
Демидова.  Никита  словно  помолодел;  бойко  расхаживал  по  горницам   и
расспрашивал о делах.
   Положение было  невеселое:  амбары  хозяйские  опустели,  железо  давно
разошлось. Из-за притеснений и придирок Розыскной канцелярии  сын  Акинфий
прекратил доставку железа  в  Санкт-Питербурх.  Весна  в  тот  год  выпала
многоводная; Чусовая поразметала да  разбила  о  каменную  грудь  "бойцов"
немало стругов, груженных железом. Кругом одни убытки...
   Но не унывал сейчас Никита  Демидов.  Позвали  его  в  Санкт-Питербурх,
значит у царя дело есть.
   В один из дней Никита Демидов предстал перед князем  Долгоруким.  Князь
ранее не встречал Демидова, но, будучи много наслышан о  нем,  внимательно
рассматривал туляка. Заводчик был бодр, глядел весело. "Орел", - определил
князь Демидова. Он запросто, по-дружески встретил его:
   - На тебя, Демидыч, поступил навет, но  я  твердо  верю,  что  все  это
отпадет и мы будем друзьями...
   Никита почувствовал подъем сил; он с надеждой взглянул на князя:
   - Дай-то бог, дай-то бог... Расказните,  а  выслушайте.  Извелся  я  от
сутяжничества. Заводы, яко малое детище, требуют ухода и хозяйского глаза,
а на заводы меня не пущают. Ваше сиятельство, верьте:  от  того  жизнь  не
мила!
   Долгорукий пожал Демидову руку:
   - Вот за то государь и любит тебя, что делу предан. А  теперь  расскажи
всю правду без утайки.
   - И таить-то нечего. Трудно работать, князь: не  всегда  удача.  Хлопот
немало и с народом и с делом. Даны мне заводы и крестьяне,  кои  робят  по
восемь недель в году, а за ту ихнюю работу вношу  в  казну  подати.  Народ
неспокойный, бывает - покинут работу, разбредутся, вот и все тут!.. Ставлю
я, ваше сиятельство, воинские  припасы  против  других  дешевле,  обхожусь
малым прибытком; сам да дети глядим за заводами: в том  и  есть  прибыток.
Жить можно в доброе время, а как в домнах аль в молотах случись неполадок,
аль плотину прорвет, аль пожар, аль грузы на Чусовой об камень шваркнет да
на дно - один разор тогда. Да будет, ваше сиятельство, вам  известно,  что
деньги от казны за поставленное железо задерживают два, а то  три  года...
Вот оно как!
   Князь, внимательно слушая Демидова, прошелся по  двусветному  обширному
залу; шаги его гулко звучали по паркету. Никита оглядел крытый штофом  зал
и подумал:
   "Быстро город  отстроили.  Были  землянки  да  избы,  а  теперь  палаты
добрые..."
   Князь прервал думу Демидова:
   - Сказывают, что ты пошлины не платишь?
   - Верно, - отрубил Никита. - За поставляемые металлы в казну  не  плачу
пошлин. Пошто я платить должен? Пошто другие заводчики - иноземцы  Миллеры
да Нарышкины - не платят, а я должен? Государь жаловал меня заводами, а об
том в грамоте не указано, что должен я за казенное железо пошлину нести...
   Долгорукий в раздумье покачал головой:
   - Пожалуй, тут есть резон...
   В зал вошел слуга -  высокий  статный  старик  с  седыми  бакенбардами.
Камзол на слуге синего сукна, башмаки с пряжками, на ногах белые чулки.
   Слуга поклонился; на иноземном языке что-то сказал князю.
   Долгорукий кивнул головой и, оборотясь к Демидову, сердечно попросил:
   - Княгиня приглашает к столу.
   Князь взял Никиту под  руку  и  повел  через  залу.  У  Демидова  гулко
заколотилось сердце. Он не чуял под собой ног. "К добру, к добру  это!"  -
подумал Демидов, выпрямился, осмелел и пошел в княжьи покои...
   Князь был высок, строен, немного  тучноватый,  с  двойным  подбородком;
парик высился копной,  отчего  Долгорукий  казался  еще  выше  и  грузней.
Княгиня ж перед ним хрупка и мала ростом; глаза синие, волосы золотистые.
   "Осподи, до чего прекрасна!" - восхищался Демидов и не знал, взять  или
не взять в свою шершавую ладонь протянутую ручку  княгини.  Пальчики  были
так тонки, розовы, что Никита подивился, как может жить человек  с  такими
руками.
   Хозяйка восторженно смотрела на Демидова, чем немало смущала его.
   - Вот вы какой! Я так и думала, что богатырь!
   Вокруг обеденного стола стояли хрупкие кресла, и Демидов не знал,  куда
упрятать свои большие ноги. Поражало Никиту, что царь  живет  проще  своих
приближенных. А у князя - разодетые холопы; на их  руках  белые  перчатки;
сказывали, только при иноземных дворах такая роскошь.
   Демидов смущенно положил руки на колени.  Княгиня,  как  вешняя  птаха,
щебетала самое пустое, а Никита и слов не находил. Мычал да поддакивал...
   Ушел Демидов от князя усталый, разбитый, но осчастливленный.  Всю  ночь
не приходил сон; думал Никита, чем  бы  отблагодарить  князя  за  ласку  и
внимание...


   Князь       Василий       Владимирович       Долгорукий        запросил
генерал-фельдцейхмейстера Брюса, Адмиралтейство и Сибирский приказ, кто из
заводчиков и по какой цене поставляет в казну железо и  воинские  припасы.
Запрос шел от канцелярии государя, и потому все не  замедлили  отписаться.
Когда сопоставили цены, то оказалось, что многие железные припасы  Демидов
поставлял вдвое дешевле других заводчиков,  и  не  нашлось  у  невьянского
заводчика припасов, которые были бы дороже. Генерал-фельдцейхмейстер  Брюс
уведомлял, что невьянское железо Демидовых не уступает  свейскому;  сдавал
его Демидов по шестнадцати алтын за пуд, а свейское покупалось по тридцать
алтын, а ноне и в продаже нет. Дьяк  Сибирского  приказа  Иван  Чепелев  в
доношении о ценах добавил, что Никита  Демидов  за  поставляемое  в  казну
железо пошлин не платит потому, что в договоре о платеже их не написано.
   Долгорукий не замедлил доложить царю  Петру  Алексеевичу  об  отписках.
Царь сидел за столом,  широко  раскидав  ноги;  перед  ним  стояла  кружка
ячменного пива. Глаза царя были веселы.
   - Ну вот, я сказывал, - торжествовал Петр Алексеевич: - Демидов умный и
работяга. Наказать ему ставить для кораблей железо и якоря беспошлинно.
   Слово Петра Алексеевича крепко; Долгорукий снова позвал Никиту Демидова
и объявил ему о царской милости. Торжествовал Никита: все враги да  сутяги
повержены в прах. Он почтительно выслушал царское повеление, поднял жгучие
глаза на князя и попросил:
   - Дозвольте, ваша светлость, расцеловать вас. Век  не  забуду  монаршую
милость!
   Демидов, не ожидая согласия, сгреб князя и трижды поцеловал его.
   На столе лежали  образцы  металлов,  и,  указывая  на  них,  Долгорукий
сказал:
   - Не заблагорассудится ли тебе, Демидыч, осмотреть эти металлы да  цены
свои сказать...
   Никита  сразу  принял  деловой  вид,  подошел  к  столу,  взял  образцы
металлов, долго разглядывал их да расспрашивал  -  сколько  чего  потребно
ставить Адмиралтейству.
   - Так! Все сие могу в казну  ставить  в  цене  против  других  дешевле.
Только бью челом государю: оберечь меня и заводишки от  крапивного  семени
да указать,  чтоб  с  железа  и  воинских  припасов,  кои  в  казну  будут
ставиться, пошлины не брать: дабы со стругов никаких оброков и  на  следах
пропускного, привального да отвального, и мостовых,  и  с  работных  людей
поголовных денег не требовать. Опричь этого, прошу  вашу  светлость,  дабы
деньги за металлы выдавать без замедления, а  по  городам:  Твери,  Вышнем
Волочке, Ладоге да в Санкт-Питербурхе дать поблизости рек пристойные дворы
для склада железа, да чтобы  железо  то  не  залеживалось,  а  принималось
казной скоро. Замедление вызывает караулы да лишние кормчие деньги, а  это
удорожает  железо...  И  еще,  ваше  сиятельство,  прошу  я   царя   Петра
Алексеевича подтвердить владения наши на  Каменном  Поясе...  Вот  и  все;
верой и правдой буду стараться я для своей отчизны...
   Долгорукий терпеливо выслушал Демидова,  улыбался.  Нравился  ему  этот
крепкий старик с быстрой сметкой. Однако князь любезно попросил Никиту:
   - Те условия и доводы, Демидыч, доложу я государю. Ты  подумай:  может,
от коих отречешься?
   - Крепко  думано,  князь,  -  твердо  ответил  заводчик.  -  Слово  мое
мужицкое, а верное.
   - Это приятно, - улыбнулся Долгорукий.  -  Верный  человек  -  умные  и
речи... Что ж, попытка не пытка.
   Демидов помолчал, встал, мялся в нерешительности: было очевидно, что он
не все высказал.
   - Еще что есть? - Князь поднял на Никиту серые глаза.
   - Прошу прощения, - поклонился Демидов. - Не сочтите  то  за  дерзость.
Думаю еще бить челом государю и о том, чтоб  ведали  моими  заводишками  в
канцелярии князя, дабы убытков никаких больше не было...
   У князя на щеках выступил румянец. Он бережно взял Демидова за руку:
   - Не знаю, что и говорить. Государь решит...
   На том и расстались. Демидов вышел на улицу; из-за серых  туч  брызнуло
солнце; заблестели вешние лужи.  На  дороге  дрались  воробьи;  над  Невой
засинело небо. Никиту потянуло в поле, в лес.
   - Не поеду домой, - махнул рукой Демидов и крикнул холопу: - Ты