осмелел и, словно бросаясь  в  бездну,  потянулся  к  ней.  Она
проворно ускользнула из его рук. Приложив  тонкий  пальчик  к  губам,  она
таинственно прошептала:
   - О, поцелуй невозможен...
   Косые сильные струи хлестали в окно кареты. На улицах  быстро  темнело.
Кони пронеслись по Невскому проспекту и свернули на Садовую.
   - Теперь скоро! - тихо  обронила  она  и  откинула  головку  на  спинку
сиденья. Слегка прижмуренные глаза были неподвижно устремлены вперед.
   - Я пойду с вами! - решительно предложил Демидов. - Я  должен  вам  все
рассказать!
   - О, это  не  нужно!  Страшно!  -  округляя  темные  глаза,  прошептала
прелестница.
   Свет мелькнувшего за окном кареты фонаря на мгновение озарил  ее  лицо,
маленькую руку в серой тонкой перчатке, державшую у рта надушенный платок.
   Гвардеец быстро наклонился и заглянул в глубину женских влекущих  глаз.
Синие шальные огоньки сверкнули в них.
   "Теперь или никогда!" - решил Демидов и, загораясь страстью, схватил ее
в объятия, сжал до боли в груди и стал осыпать поцелуями лицо, шею,  руки.
Она безвольно откинулась на спинку кареты и укоризненно шептала:
   - Только не здесь, мой  мальчик!  Только  не  здесь!  Ваш  слуга  может
увидеть, и тогда узнает свет!..
   - Ах, что мне свет! - отчаянно отмахнулся адъютант. - Никто и ничего не
узнает!
   В последний раз кони цокнули подковами,  кучер  разом  осадил  пару,  и
карета   остановилась.   Незнакомка   оттолкнула   гвардейца,    изумленно
разглядывая его.
   - Так вот вы какой! Сильный, смелый и решительный! Мальчик!..
   И вдруг, наклонясь, быстро и неуловимо поцеловала Демидова в губы.
   - Приезжай завтра! Буду одна! - прошептала она и, словно летучая  мышь,
бесшумно выпорхнула из кареты и скрылась в мокром осеннем мраке.
   Адъютант взволнованно старался проникнуть взглядом во  тьму.  На  улице
было безлюдно, с хлюпанием выхлестывали струи из водосточных  труб,  дождь
все усиливался.
   На дне  кареты  что-то  белело.  Он  наклонился  и  схватил  оброненный
платочек. Тонкий запах духов исходил от батиста. Демидов  прижал  к  губам
платочек, и опьяняющее очарование любви охватило все его существо.
   "Ну да, я ее любовник! Как же иначе? Теперь я, как и все великосветские
люди, имею очаровательную, веселую любовницу! - самодовольно подумал  юнец
и усмехнулся. - Всего только в десяти  шагах  спит,  как  сурок,  ее  муж.
Интересно посмотреть на его лицо в эту минуту! Каков рогоносец!"
   - Куда ехать, барин? - окликнул кучер, вернув его к действительности.
   -  Живее  домой!  -  приказал  Демидов,  сам  не  понимая,  почему   он
заторопился в дедовский особняк.


   Отослав кучера, Демидов тихой тенью скользнул  в  подъезд,  сам  открыл
дверь и  без  света,  в  потемках,  прошел  в  свою  половину.  Утомленный
переживаниями, он устало опустился в  глубокое  кресло.  В  ушах  все  еще
слышался ее мелодичный смех. Демидов зажег свечу и задумался.  В  комнатах
огромного дома было тихо и безмолвно. Филатка ушел в город, а слуги спали.
Где-то под полом заскреблись мыши, подчеркивая тишину. На свече заблестели
горячие капельки растопленного воска. Демидов протянул руку к свече, глаза
его вспыхнули мрачной решимостью.
   "Да, да, ей нужен подарок! Надо показать,  кто  такие  Демидовы!"  -  с
бесшабашностью юности подумал он и отрезал кусок воска. Он долго мял его в
руках. Податливый и теплый воск был послушен. "Вот,  вот  именно  так",  -
прошептал он, погасил свечу и впотьмах выбрался из комнаты.
   Гвардеец безмолвно обошел старинные покои. Скрипнул раз-другой высохший
паркет. Снова заскреблись мыши. Тайные тихие звуки  внезапно  возникали  и
быстро гасли. В темноте  все  казалось  необычным  и  загадочным.  Демидов
бесшумно пробрался в комнату, в которой стоял знакомый чугунный  шкаф.  Он
нащупал его в темноте и, огладив холодный металл, приложил мягкий  воск  к
замочной скважине.
   "Что я делаю?  -  испуганно  спросил  он  вдруг  свою  совесть.  Однако
преступный соблазн победил нерешительность.  -  Я  покажу  тебе,  какой  я
мальчик! Демидов хозяин всему здесь, и ты  завтра  убедишься  в  этом!"  -
пригрозил он мысленно Данилову.
   С отпечатком замка в руке он вернулся в комнаты, переоделся и  воровски
выбрался на осеннюю улицу. Дождь продолжал хлестать, жалобно гудели ржавые
трубы, и в оголенных деревьях  бесприютно  шумел  ветер.  Демидов  на  все
махнул рукой: под ливнем, в грязь он прошел Мойку, вышел  на  Вознесенский
проспект и долго  кружил,  отыскивая  Мещанскую  улицу,  на  которой  жили
немецкие кустари...
   Наконец он отыскал подвал с ржавой вывеской, сошел по ступенькам и стал
стучать в дверь. Стучал долго, настойчиво, а дождь все лил и  лил  ему  на
плечи.
   - Откройте! Откройте! - упорно взывал гвардеец.
   В оконце мелькнул  робкий  огонек,  и  встревоженный  голос  за  дверью
испуганно спросил:
   - Кто здесь? Что нужно?
   - Открой! - властно предложил Демидов. -  Не  пугайся,  к  тебе  стучит
благородный человек.
   - Добрый человек не ходит  в  такую  ночь,  -  ломаным  русским  языком
ответили  из-за  двери.  Однако  вслед  за  тем  звякнули  засовы,   дверь
полуоткрылась и в щель  высунулось  худенькое  морщинистое  лицо  старичка
немца в ночном колпаке. Завидя гвардейского офицера, стоявшего под ливнем,
немец торопливо отступил.
   - Что вам нужно, господин, в такую ночь? - обеспокоенно спросил он.
   - Меня пригнало срочное дело! - отозвался  Демидов,  уверенно  вошел  в
мастерскую и закрыл за собою дверь.  С  брезгливостью  оглядел  он  темное
убогое помещение с низкими сводами.  У  стола  стояла  испуганная  бледная
женщина. В углу за пологом копошились разбуженные стуком  ребята.  Демидов
без приглашения присел к столу.
   - Чем могу служить господину офицеру? - с тревогой спросил немец.
   Демидов встал, подошел к двери, проверил, закрыта ли она, и, убедившись
в этом, положил перед мастером застывший воск.
   - Мне нужно срочно сделать ключ. У меня утерян от  денежного  ящика,  -
сказал он.
   Немец испуганно переглянулся с женщиной. Она отвела  глаза  в  сторону,
нахмурилась. Мастер долго молчал.
   - Что же ты молчишь? - нетерпеливо спросил Демидов. - Я тороплюсь,  мне
нужны деньги!
   - Может быть, господин офицер, вы слишком торопитесь?  -  тихо  обронил
немец. - Может быть, этот  ключ  не  от  вашего  ящика?..  В  карты  можно
проиграть и казенное...
   - Не мели пустого! - вспылил гвардеец. - Разве  ты  не  видишь,  с  кем
имеешь дело?
   - Господин офицер, сейчас дождь, а вы так  торопитесь!  -  не  сдавался
немец.
   - Говори дело и принимайся за работу! - хмуро предложил Демидов.
   Немец взглянул на его злое, решительное лицо,  пожал  плечами  и,  взяв
восковый отпечаток, засеменил к верстаку...
   Адъютант не сводил настороженных  глаз  с  неторопливых,  но  уверенных
движений мастера. Тянулись минуты. Демидову казалось, что  старик  нарочно
медлит, чего-то выжидает.  Пламя  в  лампешке  то  меркло,  то  вспыхивало
трепетным синим язычком. У гвардейца слипались глаза от  усталости,  и  он
уже задремал, когда тщедушный  сухонький  немец  легонько  толкнул  его  в
плечо.
   - Господин, работа исполнена! - Мастер робко протянул Демидову  ключ  и
со слезами на глазах взмолился: - Бог  мой,  я  честный  немец.  Господин,
берите этот ключ и уходите скорее. Я не знаю, для чего он  вам.  Дай  бог,
чтобы не для худого дела. Пусть будет так: ни вы,  ни  я  не  видели  друг
друга!..
   - Хорошо! - согласился Демидов. - Это и меня и вас устроит. Получай  за
труды! - Он полез в карман и небрежно выбросил оттуда золотой. - Прощай!
   Он сам открыл дверь из подвала и вышел на улицу. Ветер  разогнал  тучи;
дождь перестал лить. В просветах блестели холодные одинокие звезды...
   Когда адъютант вернулся домой, в покоях по-прежнему  царила  полуночная
тишина. Николай Никитич разулся и, крадучись  по  коридорам,  добрался  до
заветного чугунного шкафа. Под его сильной рукой мигом отлетела  сургучная
печать. Он оборвал шнурок и ключом открыл шкаф. Вот она, заветная шкатулка
с фамильными драгоценностями матери!


   "Кто же в  конце  концов  она?"  -  думал  о  прелестнице  Демидов.  Он
просмотрел записи в приемной, но они ничего не сказали. Дежурный  адъютант
Энгельгардт,  высокий,   представительный   офицер,   понял   беспокойство
сослуживца. Он взял его под руку и увлек в угол, к дивану.
   - Я догадываюсь, Демидов: вас интересует эта особа?  -  интимным  тоном
повел он разговор. - Эта прелестная дама выдает себя за польскую  графиню.
Мне думается, что это ложь!
   - Кто же тогда она? - огорченно воскликнул Демидов.
   - Тшш... Не волнуйтесь! - улыбнулся Энгельгардт. - Будьте терпеливы.  Я
кое-что  узнал  из  верных  источников.  Сия  прекрасная   фанариотка   [в
восемнадцатом  веке  при  французском  и  австрийском  дворах  фанариотами
называли греков, занимавших среди турецкой  администрации  высокие  посты,
независимо от своего происхождения] - гречанка, она  пятнадцати  лет  была
рабыней у турецкого султана Абдул-Гамида. Как рабыню и купил ее  посланник
Боскан. Но случилось так, что Боскана  внезапно  отозвали  в  Варшаву.  Он
поехал туда и узнал, что его больше не отпустят в  Константинополь.  Тогда
он послал в Турцию своего конюшего и поручил привезти известную вам  особу
с вещами и прислугой в Варшаву. Однако красавица была  столь  строптива  и
капризна, что в Яссах  взбунтовалась  и  отказалась  ехать  дальше.  Тогда
Боскан приказал оставить ее в сем городе.
   - Что же дальше? - взволнованно спросил Демидов.
   - Чувствую, вы неравнодушны к ней, - спокойно  заметил  Энгельгардт.  -
Однако умейте выслушать меня до конца. Наголодавшись в Яссах  и  не  найдя
предмета, достойного внимания, она сбежала на свой риск в Каменец. Там  ее
увидел комендант крепости, полковник де Витт, сразу пленился ею  и  сделал
супругой...
   - Это он и пребывает с ней в Санкт-Петербурге!  -  с  горечью  вымолвил
Демидов.
   - Э, нет! При ней  неизвестное  лицо,  которое  именует  себя  польским
графом и мужем сей особы!
   - Так ли это? - недоверчиво спросил Демидов.
   - Бабушка надвое сказала. Известно только,  что  она  и  от  полковника
сбежала,  появилась  в  Варшаве,  вскружила  многим  головы  и   очаровала
принцессу Нассаускую. Сия  принцесса  повезла  ее  в  Париж,  где  красота
прекрасной фанариотки пленила многих... И вот она теперь здесь!
   - Что же она тут ищет? - дрогнувшим голосом спросил Николай Никитич.  -
Она видела светлейшего? Понравилась ему?
   - Нет, она еще не видела князя, не попалась ему на глаза. Я не допустил
ее. Боюсь...
   - Неужели так страшно? - наивно спросил Демидов.
   Энгельгардт презрительно сжал губы, промолчал.
   - Эта особа прибыла из Франции. А граф, видимо, вовсе не граф. На какие
средства  они  живут?  Что  им   в   Санкт-Петербурге   нужно?   Положение
главнокомандующего обязывает нас, Демидов... Вы  поняли  меня?  -  пытливо
взглянул он на адъютанта.
   - Догадываюсь! - упавшим голосом отозвался Николай Никитич.
   В приемной на камине тикали часы.  Демидов  взглянул  на  стрелки  и  с
потухшим видом поднялся. Смущенный, он уехал домой и весь день с  тревогой
бродил по комнатам. А  когда  над  Петербургом  опустилась  ночь,  Николай
Никитич велел заложить карету и отправился на Садовую, к знакомому дому.
   Сухая старуха, со строгим лицом, в белом чепце, открыла дверь и провела
Демидова в уютную гостиную,  стены  которой  были  крыты  розовым  штофом.
Взволнованный офицер вынул из-под плаща  ларец  и  осторожно  поставил  на
стол. Долго, очень  долго  он  сидел  в  одиночестве.  В  глубокой  тишине
отчетливо стучало сердце. И вот наконец после  томительного  безмолвия  за
стеной послышался шорох, дверь бесшумно открылась, и в облаке  белоснежных
кружев появилась прекрасная фанариотка...
   Взгляд прелестницы упал на черный ларец, и глаза ее мгновенно  зажглись
шаловливым огоньком.  Адъютант  перехватил  ее  взгляд  и,  весь  красный,
дрожащий от волнения, раскрыл ларец и вынул  алмазное  ожерелье.  В  ярком
живительном потоке света брызнули синеватые  искры,  и  драгоценные  камни
заиграли переливами радуги.
   - Какая прелесть! - Очарованными глазами гречанка впилась в  сверкающее
ожерелье.
   Демидов молча подошел к ней и бережно надел драгоценности на ее смуглую
шею. На теплой коже самоцветы вспыхнули жарким огнем. Гречанка подбежала к
зеркалу и, околдованная переливами  красок,  долго  любовалась  сказочными
камнями.  Охваченная  восторгом,  сияющая,  она,  как  ребенок,   радостно
захлопала в ладоши:
   - Смотри, смотри, как сияют!
   Демидов подошел к ней, желая обнять, но прелестница протянула  руку,  и
он покорно поцеловал ее. Жеманясь, она пригрозила ему:
   - Больше ни-ни!
   - Разве это вся награда? - разочарованно спросил он.
   - Не сердись, мой мальчик! - ласково посмотрела она. - Нельзя!
   Гвардеец вспыхнул и решительно двинулся к ней...
   В этот миг распахнулась дверь, и на  пороге  появился  низенький  лысый
человечек в бархатном камзоле. Он почтительно поклонился Николаю Никитичу.
   - Ах!  -  с  фальшивым  испугом  вскрикнула  прелестница.  -  Мой  муж.
Знакомьтесь!
   Демидов холодно раскланялся и, недовольный, молча уселся в уголок.  Она
подошла к мужу.
   - Займитесь гостем, граф! - прощебетала она и упорхнула из комнаты.
   "Граф" уселся в кресло. Рассеянным взглядом он бродил  по  комнате,  не
нарушая молчания. Так, безмолвные и отчужденные, они  просидели  несколько
минут и разошлись.
   Чувствуя себя обманутым, Демидов, сбегая с лестницы, оскорбленно думал:
   "Нагло надули! Опростоволосился! Так тебе и надо!"
   Ему  хотелось  броситься  обратно,  схватить  "графа"  за  воротник   и
тряхнуть. Но кто знает, кто там еще  стоит  за  дверями?  Боясь  скандала,
бичуя себя, он сошел к подъезду, уселся в карету и, разочарованный, поехал
в Семеновский полк.


   Предстояла разлука с Петербургом и друзьями.  С  прощальной  попойки  у
Свистунова Николай Никитич вернулся на рассвете  в  дедовский  особняк.  В
голове шумело, глаза застилала хмельная одурь.
   Утро было прохладное, окрашенное в сиреневые цвета. Догорали  последние
звезды. Столица досыпала сладкий сон. На востоке в небе  вспыхнули  первые
отблески поздней зари. Наступал тихий день.
   Демидов выбрался из кареты и, пошатываясь, стал подниматься на крыльцо.
Заспанный слуга, старик с лиловым  носом  и  седой  щетиной  на  щеках,  в
помятой ливрее, распахнул  дверь  и  обеспокоенно  взглянул  на  хмельного
хозяина.
   В доме шла суета. Николай Никитич пытливо посмотрел на слугу:
   - Что случилось?
   В живых, умных глазах старика выразилось недовольство.
   - Беда, барин! В дом забрался лиходей! - угрюмо пробурчал он и  опустил
голову.
   - Что за лиходей? - пошатываясь, спросил Демидов. Он  толкнул  слугу  и
торопливо поднялся в покои. В дальней комнате раздавались громкие голоса и
ругань. Гвардеец подошел к знакомой  горнице,  в  которой  стоял  чугунный
шкаф, и распахнул дверь. На скамье, со связанными на спине  руками,  сидел
Филатка, а с  боков  его  стояли  два  полицейских  будочника.  За  столом
расположился усатый пристав и усердно  писал.  Растрепанный,  без  парика,
лысый Данилов, завидя Демидова, обрадовался:
   - Вот и сам барин!
   - Батюшка! - слезно взвизгнул Филатка и повалился  хозяину  в  ноги.  -
Батюшка, спаси и огради меня от сей нечисти! - вопил он; у  него  из  носа
обильно сочилась сукровица.
   - Ну-ну, ты, гляди! Двину! - угрожающе сжал  кулаки  Данилов.  -  Сумел
грабить, изволь по совести и ответ держать!
   - Грабителя нашли во мне, окаянные! Батюшка, Николай Никитич, скажи им,
балбесам, что невиновен я. Век у Демидовых жил,  и  ни  одной  пушинки  не
пристало! - не унимался Филатка.
   - Молчи, ворюга! - выкрикнул управитель конторы и показал  на  чугунный
шкаф. - Оглядел и вижу - печатка долой. И ни шкатулки, ни самоцветов!
   - Дело ясное, господин! - откашливаясь, встал из-за  стола  полицейский
пристав и, не сводя глаз с Демидова, отрапортовал: - Доказуемо!  Сей  плут
найден  хмельным  в  комнате.   Несомненно,   он   в   шкафу   хозяйничал.
Драгоценности, господин, растаяли, яко дым! Кто в сем виновен?  Ясно,  сей
пьянчуга и хват!
   - Слышали? - со слезами выкрикнул дьячок.  -  Ни  ухом,  ни  слухом  не
ведаю. Одна беда, хмельным забрел в горницу и проспал тут. А кто и что, не
ведаю. Батюшка, прикажи освободить. Избавь от позора!
   Демидову стало жалко истерзанного дядьку. Худенькое острое лицо Филатки
с косыми глазками просяще уставилось на хозяина.  Однако  Николай  Никитич
строго и надменно сказал:
   - Не понимаю, кто же тогда вор?
   Всегда веселый и легкомысленный хозяин показался дьячку вдруг грубым  и
злым.
   - Уж не ты ли, Данилов, похитил шкатулку? Да, кстати, ведь  и  ключи  у
тебя хранятся! - с легкой насмешкой продолжал Демидов.
   Глаза Данилова испуганно забегали, он торопливо перекрестился.
   - Что вы, господин! Убей меня бог! Да разве ж  я  смею  царскую  печать
ломать? Да разве ж я хоть на крошку хозяйского добра позарился?
   Пристав грубо-наставническим тоном перебил:
   - Господа, не будем спорить!  Вопрос  ясен.  Вот  вор,  берите  его!  -
приказал он будочникам.
   - Кормилец, батюшка, не дай на поругание и погибель! - снова  заголосил
Филатка.
   Демидов с холодно-брезгливым лицом оттолкнул дядьку.
   - Поди прочь! Не пристало мне, столбовому дворянину, покрывать татей!
   Он повернулся и пошел прочь.  Филатка  внезапно  выпрямился,  дернулся,
веревки впились в тело. Глаза его налились жгучей ненавистью.
   - Худая душа! Кровососы! Сами грабят, а других чернят.  Стой,  стой!  -
прокричал он вслед Николаю Никитичу, отбиваясь от побоев будочников. - Все
равно не смолчу я. Невиновен, истин бог,  невиновен!  Братцы,  за  что  же
бьете! Братцы!..
   Он упал и забился в припадке.
   Демидов угрюмо прошел в свои комнаты, свалился в кресло  и,  протягивая
ноги, выкрикнул камердинеру:
   - Разоблачай! Сон валит!
   Он сладко зевнул, потянулся.  В  душе  его  не  проснулось  ни  чувства
сожаления, ни справедливости. В очищение своей совести он хмуро  про  себя
рассудил:
   "Неужели мне самому срамиться из-за ларца? Дьячку и  каторга  впору,  а
столбовому дворянину - не с руки! Да и кто поверит холопу?.."
   - Эй ты, окаянный, не сопи! - прикрикнул он  на  камердинера.  -  Живей
раздевай!
   Из-за деревьев, раскачивавшихся за окном, брызнул скупой солнечный луч.
Слуга, старательно и осторожно раздевая барина, подумал:
   "Все люди как люди! А наш трутень  ночь  кобелем  бегает,  а  днем  при
солнышке дрыхнет..."
   В последний день пребывания в Санкт-Петербурге Демидов снова неожиданно
встретил прелестницу. Она сходила по широкой  лестнице  вниз.  Поймав  его
обиженный взгляд, она на мгновение задержалась и прошептала:
   - Ради всего святого, не сердитесь! Мы не можем встречаться... Князь  и
муж... Могут быть неприятности...  Пожалейте  меня  и  себя...  Ах,  какая
сегодня чудесная погода!
   С невозмутимым видом она улыбнулась и унеслась,  как  пушистое,  легкое
облачко.
   "Авантюристка!" - зло  подумал  Демидов,  но  все  же  ему  стало  жаль
расставаться с нею.
   В приемной его  встретил  Энгельгардт.  Он  сидел,  опустив  голову  на
ладони, задумчивый и печальный.
   - О чем закручинились? - окликнул его Николай Никитич.
   - Ах, Демидов! - беда! Сия авантюристка добралась-таки до  светлейшего,
и теперь он без ума от прелестницы. Поостерегись, милый!
   - А я и  не  думал  вступать  с  нею  в  связь!  -  стараясь  сохранить
спокойствие, сказал адъютант.
   - Ну вот и чудесно! Теперь я спокоен за вас.  Я  так  и  знал,  что  вы
благоразумный офицер! - Он с горячностью схватил руку  Демидова  и  крепко
пожал ее.


   Демидовский обоз приготовили к отправке. На обширном дворе громоздились
фуры, экипажи, ржали кони -  шла  обычная  суета  перед  дальней  дорогой.
Управитель Данилов обошел и само