ко  им
покинуть знакомые чопорные салоны Сен-Жерменского предместья, как Матильда
увлекала его прогуляться по ночному Парижу.  Далеко  за  полночь  Анатолий
отправлялся с ней на  шумные,  людные  бульвары.  Наступила  весна,  цвели
каштаны, поздно погасал оранжевый закат над крышами Парижа. Под  деревьями
густела тьма, синеватые огоньки газовых  рожков  придавали  этой  полутьме
приятную таинственность, которая влекла к себе.  Женский  молодой  смех  в
ночных аллеях каждый раз пробуждал в Демидове любовную тоску. Было  что-то
бесшабашное, озорное в поведении Матильды.  Страсть  к  острым,  запретным
ощущениям всегда влекла ее к сомнительным приключениям.
   Вместе  с  шумной  толпой  они  шли  по  засыпающему  Парижу.  Матильда
толкалась,  оглядывалась,  как  мидинетка,  ищущая  дешевых   приключений.
Строгая, воспитанная и холодно-равнодушная в салонах, здесь, на бульварах,
принцесса становилась другой.
   Дольше всех сверкал и  колобродил  бульвар  Рошешуар,  растянувшийся  у
подножия Монмартра. Демидов уводил Матильду в  артистическое  кабаре,  где
всегда бурлило и кипело веселье. Художники-иностранцы со всех частей света
растрачивали в нем последние сбережения, здоровье, устраивая в промозглых,
прокуренных подвальчиках ночные праздники.
   Париж! Самый веселый город в мире ревностно всеми  способами  выкачивал
золото из иностранцев. Здесь растрачивались миллионы, но золотой поток  не
оскудевал. На смену одним приходили другие. И в то  время,  когда  рабочий
Париж спал, забывшись тяжелым  сном,  нарядные  кафе,  бары,  кабаре  были
переполнены.
   В кафе их всегда  окружали  толпой  художники,  -  монмартрская  богема
хорошо знала русского  разгульного  барича.  Охмелевшие  от  вина,  они  в
присутствии молодой женщины говорили двусмысленные вещи, а Матильда  ясной
улыбкой поощряла их.
   Над городом гасли огни, пустели кафе, безлюдными становились  бульвары,
когда они выбирались на  улицу,  охваченную  предутренней  свежестью.  Она
зябко куталась, прижималась к нему и томно просила:
   - Теперь скорее отвезите меня домой!
   ...Они были знакомы около месяца, но уже  многие  завсегдатаи  кабачков
приметили красивую парочку. Каждый день Матильда придумывала все  новые  и
новые капризы, искала новых, более острых развлечений.
   В Париже, подле Центрального рынка, всегда кипела своеобразная жизнь. В
глухие ночные часы этот район привлекал к себе голодных и тех,  кто  хотел
кутить до утра, - здесь кабаки и бары были открыты всю ночь.  Во  мраке  к
рынку с грохотом двигались огромные фургоны, двухколесные  фуры,  повозки,
запряженные   медлительными   грузными   першеронами.   Словно   страшное,
ненасытное чудовище, рынок распахивал двери  для  потоков  овощей,  мясных
туш, корзин с фруктами, с рыбой, мешков картофеля. И  в  то  время,  когда
раздавались крики грузчиков, огородников, толстых, расплывшихся  торговок,
в окрестных кабачках у стоек и за столиками шла своя  буйная,  неугомонная
жизнь. Кого только здесь не было! Старые, изношенные  женщины,  безобразие
которых не мог скрыть грубый грим,  наглые  и  циничные  апаши,  сутенеры,
приказчики, всем пресытившиеся господа...
   - Поедем в базарное кабаре! - упросила однажды Демидова  принцесса.  Ей
хотелось видеть предутренний кабацкий Париж.
   Анатолий повез ее. Он много раз бывал здесь  раньше  и  знакомой  узкой
лестницей провел ее в этаж для "чистой" публики, к столику в глубине зала.
В кабаре царили шум, угар и грязь. За соседними столиками кутили студенты,
спуская последнее, иностранцы, дамы с кавалерами, заехавшие сюда  прямо  с
бала.
   Матильда жадно вдыхала отравленный воздух кабака, глаза ее блестели  от
возбуждения. Лакей во фраке поторопился подойти к ним,  и  Анатолий  начал
выбор блюд по меню,  в  то  время  как  принцесса,  притихнув,  очарованно
смотрела на танцующую пару. Две плоские, длинные девушки, прильнув друг  к
другу щеками, телами, ногами, слившись вместе в одно четвероногое  мрачное
существо, танцевали странный танец.  Глаза  их  глубоко  запали  в  черные
глазницы, лица были бледны,  и  улыбка  напоминала  оскал.  Казалось,  два
мертвеца танцуют свой загробный танец. Чудился тлен могилы...
   Это была не жизнь, а смерть, отрицание светлой радости и чистой большой
любви, но Матильда не отрывала  взора  от  танцующих.  Анатолий  изумленно
посмотрел на принцессу. Он начинал понемногу разгадывать ее.
   Все здесь кругом было полно  самого  беззастенчивого  цинизма.  Высокий
сухопарый англичанин, хмельной, с тупыми мрачными глазами, поднимает бокал
и льет вино за корсаж своей даме, а она громко визжит, визжит  без  конца.
Она не отбивается, ей весело, чересчур весело. А рядом за столиком, уронив
рыжую голову, навзрыд плачет девушка, подруга же  ее  с  возбужденными  от
кокаина глазами тупо смотрит на пьяное горе.
   Сизый от дыма зал  наполняет  неумолкаемый  гомон;  в  него  вплетаются
тонкие, нежные звуки скрипки, которая захлебывается в этом грязном  омуте.
Седовласый старик с шарфом на шее, гордо  подняв  голову,  водит  смычком.
Глаза его  зажмурены.  Он,  видимо,  не  хочет  видеть  угарного  веселья,
беснования. Или, может быть, он вспомнил свою молодость,  золотую  юность?
Или старается не смотреть на фрукты, вино,  женщин,  чтобы  не  раздражать
свое голодное тело?
   Матильда  сидит  не  шевелясь,  прищурив   глаза,   жадно   разглядывая
окружающее. Вот парочка  -  совсем  молоденькие,  только  что  оперившиеся
птенцы. Она - наверняка модистка или белошвейка, а он - приказчик,  -  это
выдают его манеры. Они упоены, не сводят влюбленных  глаз  друг  с  друга.
Время от времени он берет руку возлюбленной и медленно, полузакрыв  глаза,
самозабвенно целует каждый пальчик. Она улыбается, и на лице  неподдельная
чистая радость. Как хочется Матильде быть на  ее  месте!  Хорошо  испытать
подобное!
   В этот миг что-то слонообразное, полосатое тяжелой походкой топает мимо
столика, и густой злющий голос рокочет в зале:
   - Вот он где! Я содержу его, а он - со шлюхой!
   Анатолий, замерев, во все глаза  смотрит  на  Матильду.  Толстая  рыжая
торговка в клетчатом переднике и в бретонском чепце уперлась руками в бока
и извергает потоки брани. Наконец  она  грубо  набрасывается  на  девушку,
только что млевшую от восторга, схватывает ее за высокую прическу, треплет
и  бьет  кулаками.  В  зале  раздаются  смех  и   подзадоривания.   Буянка
опрокидывает девушку на пол, избивает, а хмельные  рожи  хохочут  и  ржут.
Никто не думает вступиться за несчастную.
   Утолив ревность,  слониха  схватывает  за  руку  своего  напроказившего
любовника. Он покорно идет за нею, улыбается, а  она,  колыхаясь  толстым,
студенистым телом, все еще отпускает по адресу  соперницы  самую  отборную
брань...
   - Какая мерзость! - с ужасом вскрикнула Матильда. - Ой, какая подлость!
- Глаза ее наполнились гневом. Она схватила Анатолия за руку. - Нам  здесь
не место!
   Когда они вышли к Центральному рынку, над стеклянной  кровлей  догорали
огни. Обметали и обмывали тротуары, продавцы готовились к началу торговли.
Матильда с брезгливостью посмотрела на толстую женщину с наглыми  глазами,
присевшую у прилавка, и вздрогнула.
   - Какая мерзость! - возмущенно повторила она и затормошила Анатолия.  -
Подумайте, у него не нашлось мужества вступиться за подругу! Низость!
   ...Над Парижем занимался рассвет. Анатолий взял фиакр, усадил  рядом  с
собой принцессу, и они помчались по бульварам.
   Она всю дорогу молчала, опустив голову на грудь. Он незаметно любовался
ее возбужденным лицом.
   Когда фиакр остановился, Матильда вдруг оживилась. Весело прощебетала:
   - Наконец-то вы мне нравитесь, мой милый!
   И не успел Анатолий опомниться, как она обняла его  и  жарко,  поспешно
поцеловала. Выпорхнула из фиакра и приложила мизинец к губам:
   - Молчите! Дальше нельзя... Вам следует поговорить с моим отцом!..
   Темная фигурка ее мелькнула, словно бабочка, под  фонарем  подъезда,  и
быстро исчезла.
   Извозчик вздохнул:
   - Все они таковы,  мосье!  -  тихо  покачал  он  головой.  -  Только  и
стараются надеть упряжь  нашему  брату!  Э-ге,  пошли!  -  крикнул  он  на
трусивших коней, и фиакр снова загремел по мостовой.


   Отец Матильды, бывший вестфальский король  Жером,  занимал  ныне  очень
скромную должность директора Дома инвалидов. Направляясь к нему,  Анатолий
предполагал встретить ветхую руину  человека.  В  большом  обществе  очень
много рассказывали о похождениях старого селадона, вся жизнь которого ушла
на бесконечные амурные дела. В браке бывший король  не  нашел  счастья:  с
первой женой,  американкой  Паттерсон,  Жером  развелся,  а  вторая  жена,
принцесса Екатерина Вюртембергская,  мать  Матильды,  скончалась,  оставив
Жерома вдовцом. Все это должно было оставить на нем неизгладимый  след,  и
Демидов  весьма  поразился,  когда  в  скромной  казенной  квартирке  Дома
инвалидов встретил бодрого, молодящегося старика, державшегося  с  большим
достоинством. Гостя он принял с распростертыми объятиями  и  удостоил  его
приглашением к обеденному столу. Развенчанный король был женат  теперь  на
простой флорентинке Бартолини, высокой и строгой даме с ястребиным  носом.
Жером трепетал перед нею, величая супругу маркизой.
   Когда усаживались за стол, он, по обычаю коронованных особ, усадил жену
слева, а гостя справа, оказывая тем ему высокую честь. Трапеза началась  в
полной тишине, торжественно. Матильда, не спуская глаз с Анатолия и  отца,
то  вспыхивала,  то  бледнела.  Она  трепетала,  когда  Демидов   украдкой
разглядывал обстановку, представлявшую собой рухлядь, служившую по крайней
мере нескольким поколениям. В квартире все выглядело  убого,  красноречиво
говоря о тщательно скрываемой нищете.  Плохо  выбритый  слуга  в  штопаных
нитяных перчатках подавал на стол.  Движения  этого  першерона  с  угрюмым
взглядом были замечательно неуклюжи и грубы. Он  с  явным  неудовольствием
ставил перед Демидовым скромные блюда и наливал ему в бокал  плохое  вино.
Мрачно склонившись над  гостем,  он  в  нерешительности  несколько  секунд
держал  графин  над  бокалом,  видимо  раздумывая,   стоит   ли   наливать
приглашенному драгоценную влагу? Только злой взгляд "короля" заставлял его
наполнять хрустальный сосуд.
   Обычно дерзкая, бесцеремонная и  насмешливая  в  обращении  с  другими,
здесь, в квартире отца, Матильда притихла,  зябко  поеживалась,  внутренне
трепеща за исход задуманного. Умная и предусмотрительная во всем, она, без
сомнения, хорошо понимала, что Демидов догадывается о нищете их семейства.
   "Что бы сказал Анатоль, если бы узнал, что этот увалень слуга  является
во всем доме единственным, играя роль повара, конюха, лакея и камердинера!
- с ужасом думала принцесса. - И как держался бы он,  если  б  узнал,  что
мачеха, "маркиза" Бартолини, сама штопала слуге  нитяные  перчатки,  ругая
при этом его, как последняя торговка на базаре!"
   Только поведением своего отца дочь осталась вполне  довольна.  "Король"
Жером держался осанисто и, как опытный капитан  дальнего  плавания,  ловко
проводил свое суденышко среди рифов и подводных  камней.  Чтобы  напомнить
Анатолию, с кем он имеет дело,  Жером  весьма  много  говорил  о  недавней
старине, о своих дворцах в Вестфалии и особенно широко разглагольствовал о
привычках своего брата, Наполеона I. В движениях бывшего  короля  сквозило
немало театральности, наигранности, и Демидову становилось приятно,  когда
сквозь всю наносную шелуху ему  вдруг  удавалось  в  лице  Жерома  уловить
что-то величавое,  строгое,  отдаленно  напоминавшее  черты  Наполеона  I.
Просто не верилось, что этот чудаковатый, церемонный старик когда-то сидел
на королевском престоле.
   Живя в Париже, Демидов многому научился. Он хорошо знал,  что  за  всей
этой словесной мишурой и наивной театральностью в поведении бывшего короля
скрываются огромные долги и пошлости. Сидя за столом Жерома, он  прекрасно
ощущал всю тщетность усилий бывшего короля прикрыть высокопарной болтовней
свою бедность. Он знал, что  за  громким  титулом  принцессы  Матильды  де
Монфор скрываются нищета и безденежье. Анатолий не самообольщался, но  его
тщеславию льстило, что все же его избранница - родная племянница Наполеона
I и дочь бывшего короля. Из песни слова  не  выбросишь!  Чего  стоит  одна
слава!
   "Пусть знают в  России,  что  Демидов  породнился  с  родом  императора
Бонапарта! - горделиво рассуждал он. - А все остальное -  чепуха!  У  меня
хватит денег прикрыть эту наготу!"
   После обеда Жером увел Анатолия к себе,  в  полутемный  кабинет.  Перед
истертым диваном на круглом столике стояли две чашки черного  кофе.  Жером
устало опустился и пригласил гостя сесть рядом.
   Наступил  решительный  момент,  и  Демидов  хорошо  это  понял.  Хозяин
придвинул ящичек с сигарами и любезно предложил их гостю.
   Лицо "короля" выглядело спокойно и серьезно. Наклоняясь к Анатолию,  он
сдержанно, как о самой обыкновенной вещи, спросил:
   - Теперь скажите, мой милый Демидов, какие ваши намерения?
   Анатолий встрепенулся, - все шло хорошо.
   - Я хочу просить у вас руки вашей дочери! - с улыбкой признался он.
   - Ах, мой милый! - прослезился Жером. - Как неожиданно вы  нанесли  мне
удар в самое сердце! Что я буду делать без моего сокровища? - Он потянулся
и, обняв Демидова, по-стариковски всхлипнул. -  Я  понимаю,  очень  хорошо
понимаю вас, моих дорогих голубков. Когда любят, обычно не знают  преград!
- ласково заворковал он, но тут как бы спохватился, освободил Демидова  и,
тяжело опустив голову, сидя в задумчивой позе,  вымолвил:  -  Что  же  вам
сказать? Есть маленькое "но", однако я не смею огорчить вас им. Нет,  нет,
не смею! - решительным тоном выговорил он, поднялся с дивана и заходил  по
зашарканному ковру. - Право, не знаю, как и быть! -  в  деланном  раздумье
продолжал он. - В таких делах я, мой милый,  совершенный  профан,  хотя  и
король! - В голосе Жерома прозвучали горделивые нотки. - Знаете  что?  Это
маленькое "но" великолепно разрешит маркиза Бартолини. В таких  вещах  она
разбирается лучше императоров и королей! Идем же к ней!
   Он любезно взял Анатолия под руку и увлек к супруге. Матильды в комнате
не было. В большом сумрачном зале их встретила одинокая "маркиза".
   -  Вот,  передаю  вам,  моя  очаровательная!  -  сказал  Жером,  учтиво
поклонился и поспешил удалиться.
   Грузная флорентинка с темными оливковыми глазами, под которыми  набухли
серые мешки, усадила Демидова рядом и сладчайшим голосом сама повела речь:
   - Я догадываюсь, в чем дело, мосье! Вы избрали самое лучшее, что  можно
найти в Париже. Это прелестное существо, настоящий ангел! Да, да, ангел! -
Она молитвенно сложила руки и возвела очи горе. С  пламенной  страстностью
она в течение часа  убеждала  Анатолия  в  достоинствах  своей  падчерицы.
Демидов диву дался: то ли она в самом деле так сильно любит  Матильду,  то
ли старается поскорее сбыть ее с рук?
   - Ангел, ангел небесный! - сладко вздыхала  Бартолини.  -  Но  вы  ведь
должны понять, что мой король будет в большом затруднении. Сможете  ли  вы
их  преодолеть?  Ведь  вам  предстоит  не  простой  брак!  -  торжественно
заключила она и пристально посмотрела ему в глаза.
   - Постараюсь преодолеть все препятствия! - решительно  ответил  Демидов
и, загораясь желанием разом покончить дело, стал настаивать: - Скажите,  в
чем дело? Речь идет о приданом? Оно мне не нужно!..
   -  Нет,  нет,  это  еще  не  все!  -  сверкая   глазами,   обрадовалась
флорентинка. В голове ее быстро промелькнула мысль: "Слава богу,  половина
дела устроена!"
   Поколебавшись с минуту, она умильно призналась Анатолию:
   - Матильда  имеет  титул...  Дочь  короля...  Племянница  императора...
Понимаете, ей не  совсем  удобно  в  глазах  общества  выходить  замуж  за
простого дворянина. Не обижайтесь; ради всего святого,  не  обижайтесь!  -
прильнув жирным плечом к гостю, залепетала Бартолини.
   - Что же тогда делать? - огорченно спросил Демидов, а в  душе  его  все
бушевало  от  оскорбления.  Ему  хотелось  вскочить,  затопать  ногами   и
закричать попросту, по-дедовски: "Нищеброды! А ты кто сама, давно ли стала
изображать собою маркизу? Хорош и король, у которого лакей прислуживает за
столом в штопаных перчатках!"
   Однако он сдержался, потемнел и опустил голову. Тогда послышался тихий,
вкрадчивый голос итальянки.
   - Что предпринять? - как эхо повторила она. - Для вас, сын мой, все это
просто. Вы так богаты, так сказочно богаты! В конце  концов  можно  купить
титул. Я знаю одно княжество... Да, да, Сан-Донато, под Флоренцией... Надо
его купить вместе с титулом. Вы станете князем Сан-Донато!  Прелестно!  Да
благословит вас мадонна! -  Она  рассматривала  его  коровьими  глазами  и
хладнокровно, как решенное дело, сказала Анатолию:  -  Когда  вы  едете  в
Италию? Завтра или через неделю? Впрочем... - Тень озабоченности легла  на
лицо флорентинки. - Впрочем, нужно позаботиться о приданом. Конечно!  Отец
разорился на ее наряды...
   Она уже командовала и высчитывала, как хозяйка.  Демидова  коробило  от
бесцеремонности этой увядшей женщины, которая, не спрашивая, распоряжалась
его богатством. Однако он терпеливо со всем соглашался.
   Когда итальянка оговорила  все  до  мелочей,  она  вдруг  улыбнулась  и
захлопала в ладоши.
   - Жером! Матильда!  Где  вы?  Идите  скорее  сюда!  -  по-мужски  зычно
закричала она, упираясь короткими руками в крутые жирные бока.
   На ее зов мгновенно появились отец и дочь. Раскинув руки, Жером привлек
к себе Анатолия и Матильду и, снова старчески всхлипывая, заговорил совсем
весело:
   - Я очень рад, очень, что все хорошо устроилось! Будьте счастливы, дети
мои!
   Посредине  комнаты,  подбоченившись,  в  позе   победительницы   стояла
"маркиза" Бартолини.
   - Мосье Демидов, благодарите  небо  за  ниспосланное  вам  счастье:  вы
роднитесь с королями! - торжественным голосом провозгласила она.
   ...С  этого  дня  обрученные  забыли  дорогу  в  шумящий,  разнузданный
Монмартр. Они решительно избегали художников и былых знакомых по кабачкам.
Анатолий и Матильда ревностно занялись  приобретением  приданого.  Невеста
неутомимо развозила жениха по  магазинам,  ателье  и  антикварным  лавкам.
Приказчики выбрасывали перед нею груды шелка и нежнейших тканей. Она жадно
зарывалась в их пену руками. Казалось, наслаждению ее  не  будет  предела.
Можно было ожидать, что вот-вот она целиком нырнет в этот поток шелестящей
нежной пены, чтобы насытиться сладостью обладания  им.  Демидов  поражался
мотовству своей будущей супруги.  Она  покупала  десятки,  сотни  ненужных
вещей, отыскивая на берегу Сены мрачноватые антикварные магазины.
   - Погляди, как он мило и загадочно улыбается! - тормошила она Анатолия,
показывая  на  золоченого  Будду,  таинственно  глядевшего  из   полумрака
магазина. - Непременно эту безделицу надо отослать домой!
   Долго сдерживаемая жажда роскоши овладела Матильдой, - ей хотелось  все
иметь. Особенно не давали ей покоя наряды...
   На короткие часы Анатолию удавалось оставаться без невесты, и тогда он,
по старой привычке, бежал в ближайший монмартрский кабачок, где его  шумно
встречали знакомые художники. Они пели  ему  шутливые  печальные  песенки,
слегка подтрунивая над ним.
   Только один раз за всю неделю удалось  зайти  к  Гонкуру,  с  дружеской
укоризной встретившему его.
   - Вы забыли меня, совсем забыли! - упрекал он Демидова.
   В эту встречу так и не  наладилось  веселого,  приятного  разговора  об
искусстве. Эдмонд держался настороженно, словно потерял что-то  дорогое  и
теперь скорбит об этом.
   Анатолий  с  легкой  насмешкой  рассказал  ему  о  своих  поездках   по
магазинам, ателье и модисткам. Гонкур покачал головой.
   Провожая гостя, Эдмонд тяжело вздохнул:
   - Берегитесь, Демидов, эта золотая курочка разорит вас!..
   Назавтра Анатолий, благословляемый Бартолини, выехал в Италию.
   Здесь, во Флоренции, все