стал быстро метать. Мало смысливший  в
игре, Николенька внимательно следил за картами. Он высыпал все  золото  на
стол и стал ждать.
   А ждать долго не пришлось.
   - Ваша бита, сударь! - сухо отрезал банкомет.
   Демидов улыбнулся неудаче, отделил пять червонцев.
   - Погодите, придет фортуна и ко мне! - пригрозил он. - Валет на пе!
   Но и в другой раз его ставка была бита. Николеньку охватил азарт.
   "Не может того быть, чтобы все время проигрыш!" - подумал он и поставил
на все.
   Банкомет тщательно перетасовал карты и стал метать.
   - И эта, сударь, бита! - ухмыляясь, сказал он.
   У Николеньки на лбу выступил холодный пот. Просто не  верилось,  что  в
полчаса весь кошелек опустошили.
   - Ну что ж, будем играть еще, сударь? -  спросил  партнер  и  поощряюще
улыбнулся Демидову. - Право, получилось неудобно: впервые  встретились,  и
вы проигрались...
   На лице сержанта вспыхнул румянец. Преодолевая смущение, он признался:
   - Все червонцы вышли, господа. Не знаю, как и быть.
   - Демидов, душа! - вскочил партнер и вкрадчиво предложил: - Мы тебе под
офицерское слово верим. Пожалуй в долг! На мелок!
   "Отыграюсь! Непременно отыграюсь!" - решил Николенька и согласился:
   - Давай в долг!..
   Банкомет сбросил карты.
   - На сколько?
   Николенька решил на все. Но  только  он  произнес  крупную  сумму,  как
сморщился, словно от зубной боли.
   - Бита:
   Руки Демидова задрожали.  Он  взглянул  на  груду  червонцев  и  мелок,
которым партнер быстро нанес пятерку с четырьмя нулями.
   - Пятьдесят тысяч! Не может того быть!
   В отчаянии, больше не владея собою, он чужим голосом выкрикнул:
   - На пятьдесят, сударь!
   - Пожалуйте, сержант! - скрипучим голосом  отозвался  банкомет,  быстро
стасовал карты и выкинул три.
   Николенька открыл свои.
   - Вам сегодня не везет, сударь. Надо  прекратить  игру.  Сто  тысяч  за
вами! - Он  смешал  карты,  небрежно  сгреб  червонцы  и  сухо  поклонился
Демидову. - Когда прикажете, сударь, прибыть за долгом в контору?
   Только сейчас дошло до сознания  Николеньки,  какую  опрометчивость  он
совершил. Смертельная бледность покрыла его лицо. Он встал,  ухватился  за
край стола.
   - Так скоро! А если... если я сейчас стеснен? - пробормотал он.
   - Уговор дороже денег, сударь. Карточные  долги  для  офицерской  чести
обязательны...
   Загремели стулья.
   - Я, может быть, отыграюсь, господа! - вскричал в отчаянии Николенька.
   - Нет, господин сержант, с вас хватит. Да и ваш управитель Данилов вряд
ли больше уплатит! Итак, до завтра!  -  Офицеры  небрежно  раскланялись  и
вышли из зала.
   Николенька, с  покривившимися  губами,  готовый  заплакать,  огляделся.
Кругом с сочувствием глядели на него, но молчали...
   - Господа, как же это?
   - Господин сержант, вы сами допустили промах! -  пожалел  его  седоусый
капитан. - Теперь извольте расплачиваться.
   "Да они  обобрали,  ограбили  меня!"  -  хотел  закричать  Демидов,  но
промолчал и, пошатываясь, пошел к выходу.
   - Не пойман за руку,  не  вор!  -  негромко  вслед  сказал  капитан.  -
Напрасно, сударь, связывались с фанфаронишками.
   Николенька не помнил, как в прихожей ему набросили на плечи плащ  и  он
вышел к карете. Обезумевший, он помчался прямо в контору.
   - Данилов! - закричал он с порога. - Со мной беда!
   - Выходит, их сиятельство Потемкин на  озорство  ваше  рассердились?  -
радуясь в душе, спросил управитель.
   - Никак нет! Пожалован адъютантом! - вспыхнул  Николенька  и  вдруг  со
всей отчетливостью представил себе беду.
   - Так нешто это плохо? Дозвольте, господин,  поздравить  вас  со  столь
высоким назначением. Батюшка обрадуются!
   - Не в этом дело!  -  бросаясь  на  стул,  отчаянно  выкрикнул  молодой
Демидов. - Я сто тысяч только что проиграл!
   Жирное лицо Данилова выразило крайнее изумление.
   - Да где же вы столько денег взяли?
   - Я в долг играл! - с горечью выпалил Николенька. - Понимаешь, в долг!
   - Как это можно в долг, Николай Никитич?  Денежки-то  батюшкины,  а  вы
руку в них запускаете. Не гоже-с!
   Лицо управителя побагровело. Тяжело дыша, он полез  в  карман,  вытащил
клетчатый платок и отер блестевшую от пота лысину.
   - Ах, господин, что вы натворили! Однако...
   Он схватился за большой выпуклый лоб, задумался.
   - Разумею я так, карточный долг не подобает платить! - после  глубокого
раздумья  сказал  он.  -  Во-первых,  вы,  господин,   совершенное   дитя,
во-вторых, расписки не давали!
   - А честное слово офицера? - с негодованием перебил его  Николенька.  -
Плати, Данилов!
   - Не буду, господин! Шутка ли? - Управитель мешком опустился в  кресло.
- Не буду... Ох, господи, какая беда!
   - Плати, Данилов! - стоял на своем Николенька. - А не то хуже будет!  Я
горшую беду тебе учиню... Знаешь, что в таких случаях офицер  повинен  над
собой сделать, коли не в силах выполнить долг чести?
   У Данилова от страха  отвисла  нижняя  челюсть,  глаза  расширились.  С
нескрываемым ужасом глядел он на Демидова.
   - Да вы что, Николай Никитич! Меня тогда ваш батюшка батогами  засечет!
Помилуй господи, пронеси несчастье великое!..
   Он опустил голову и задумался.
   "Подумать  только,  этакие  деньги  -  и  придется  платить.  И   кому?
Шаромыжникам, шулерам! Ай-яй-яй..."


   В  Нижний  Тагил   пришло   неожиданное   сообщение   от   управляющего
санкт-петербургской конторой Данилова,  в  котором  он  осторожно  доносил
хозяину о похождениях наследника. Словно почуяв неладное.  Селезень  долго
мял пакет в руках, рассматривал его на свет,  раздумывал,  отдать  или  не
отдавать его сегодня  Никите  Акинфиевичу.  Наконец  решившись,  осторожно
покашливая, он вошел в кабинет хозяина.  Демидов  сидел  перед  громоздким
дубовым столом.  Погрузившись  в  глубокое  мягкое  кресло,  он  утомленно
опустил голову и полудремал. Жирные сизые щеки его отвисли, а под  глазами
темнели отеки. Прикрывая ладошкой рот, Селезень  покашлял  громче.  Никита
Акинфиевич поднял усталые глаза.
   - С чем явился, старик? - недовольно спросил он.
   - Пакет, батюшка, из Санкт-Петербурга с оказией прислан.  Должно  быть,
весточка от Николая Никитича, - протянул синий конверт приказчик.
   Демидов жадно схватил пакет, вскрыл его и обеспокоенно забегал  глазами
по  строкам.  Лицо  Никиты  мгновенно  налилось  багровостью,   судорожным
движением он скомкал письмо и бросил в угол.
   - Подлец! Разоритель! - страшным голосом закричал он.  -  Отец  и  деды
великим усердием наживали  каждую  копеечку,  а  он  в  одночасье  спустил
петербургским фанфаронишкам сто тысяч! Погоди ж!
   Никита Акинфиевич  сердито  сорвался  с  кресла,  вскинул  над  головой
большие кулаки и, весь закипая злобой, пригрозил:
   - Наследства лишу, беспутный, коли не умеешь  беречь  отцовское  добро!
Ты!  -  прикрикнул  он  на  Селезня.  -  Беги  за  попом,  пусть  духовную
перепишет... Вырастили разорителя! Мот! Картежник!..
   Он хотел еще что-то выкрикнуть в палящей злобе, но вдруг  схватился  за
сердце, обмяк и грохнулся на пол.
   "Господи! - в страхе подумал Селезень. - Второй удар!"
   - Батюшка мой! - заголосил он и кинулся к хозяину, схватил тяжелое тело
под руки, но, внезапно ставшее громоздким и безвольным,  оно  выскользнуло
на пол.
   Приказчик присел рядом и заглянул  в  лицо  хозяина.  Полуостекленевшие
глаза Демидова поразили Селезня, его сознания коснулась страшная догадка:
   "Батюшки, никак хозяин отходит!"
   Из глаз приказчика выкатились скупые слезы. Он выпрямился, взглянул  на
образа и трижды истово перекрестился:
   - Господи, господи, прости и помоги нам!
   В эту минуту Селезню стало жаль не столько хозяина, сколько себя.
   "Вот и прошла жизнь, а сколько  было  суетни  и  беспокойств.  Отлетели
радости!" - огорченно  подумал  он.  Ноги  старого  приказчика  отяжелели.
Шаркая ими, он вышел в людскую и оповестил:
   - Сбегайте за управителем Любимовым. Хозяину дурно!
   Прибежали Любимов, лекарь, дворовые люди, уложили тяжелое  тело  Никиты
Акинфиевича на широкий диван. Демидов лежал без движения, у  него  отнялся
язык. Медленно, в безмолвии проходил день, и по мере того как  угасал  он,
угасал и старый Демидов. К  вечеру  Никиты  Акинфиевича  не  стало.  Пушки
оповестили о том Тагильский завод, а над барским  домом  взвился  траурный
флаг.
   Похоронили Никиту Акинфиевича с великой пышностью. Еще задолго до своей
смерти Никита  Акинфиевич  возвел  на  кладбище  Введенскую  церковь.  Это
каменное сооружение было построено выписанным итальянцем  во  вкусе  эпохи
Возрождения. Иноземный художник расписал своды и  купол  фресками.  Лепные
украшения делали крепостные мастера... В этой церкви, в  склепе,  и  нашел
свой вечный покой Никита Акинфиевич, последний из Демидовых,  который  сам
управлял и доглядывал за уральскими заводами.
   После него осталось девять заводов с деревнями и вотчинами,  в  которых
числилось девять тысяч двести девять душ крепостных. Государыня  утвердила
вскрытое демидовское завещание, по которому  все  богатства  поступали  во
владение сына заводчика, Николая Никитича. Так как он был весьма  неопытен
в делах управления имениями, то над ним была назначена опека во  главе  со
статс-секретарем  императрицы  Александром  Васильевичем  Храповицким,   а
фактическим  управителем  уральских  заводов  остался   Любимов,   который
по-прежнему сохранял старые демидовские порядки.
   Ничто не изменилось в судьбе  приписных,  только  в  хозяйских  хоромах
поубавилось  дворовой  челяди,  часть  которой  управитель  приставил   на
рудокопную работу. И совсем без дела остались  двое:  высохшая  англичанка
Джесси и старый приказчик Селезень.
   Мисс долго сиротливо бродила по пустынным демидовским покоям, вспоминая
своего питомца Николеньку. Всеми  забытая,  она  обратилась  к  управителю
завода за пособием, но тот отказал ей в помощи, не возражая против отбытия
англичанки из Нижнего Тагила.
   - Пусть убирается с богом! Кабы моя воля, по-иному бы решил!
   Селезень бережно уложил тощий чемоданчик мисс Джесси в тряскую тележку,
усадил ее на охапку сена и отправил в дальнюю путь-дорогу.
   -  Отслужились  мы  с  тобой,  милая!  Одры   стали!   -   сочувственно
напутствовал англичанку отставной приказчик. - Скажи спасибо, что из наших
палестин отпустили. У Демидовых такой обычай: ни своих,  ни  иноземцев  из
вотчин не отпускать.  Тут  изробился,  тут  и  кости  донашивай!  Но  воли
покойного Никиты Акинфиевича не переступишь: в завещании указал  отпустить
тебя,  сударушка.  Ну,  трогай!  -  ощеря  зубы,  крикнул  он  вознице   и
отвернулся...
   Спустя неделю и сам Селезень покинул Нижне-Тагильский завод.  Все  свое
незатейливое имущество он собрал в котомку, взял посох и ушел в обитель.
   - Побито, награблено, обижено людей - не счесть! Пора у  бога  прощение
вымаливать,  -  примирение  сказал  он  и,  ссутулившись,  тихой  походкой
странника на зорьке ушел по пыльной дороге  из  демидовского  гнезда,  где
столько было пережито и перечувствовано...



4

   Николай Никитич не долго скорбел по батюшке. Легкомысленный  по  своему
характеру,  он  быстро  забыл  горе  и  увлекся  своим  новым  положением.
Демидовский наследник бегал  по  обширному  дедовскому  дому  и  ко  всему
присматривался. "Все это теперь мое! Все мое!" - восторженно думал он.
   Ему   казалось,   что   он   теперь   властелин   всего.    Управляющий
санкт-петербургской конторой Павел Данилов стал весьма почтителен и  быстр
на повороты, но, однако, не все дозволял молодому наследнику. Многое после
смерти батюшки было немедленно опечатано и ждало приказа  опекунов.  Когда
Николай Никитич в своем любопытстве тронул замок одного  чугунного  шкафа,
Данилов встревоженно схватил его за руку.
   -  Батюшка  милый,  сюда  нельзя  до  поры  до  времени  забираться!  -
почтительно остановил он гвардейца.
   - Как нельзя! - удивился Демидов. - Да я же хозяин!
   - Это верно, что вы, господин мой, ныне хозяин, но пока еще хозяин не в
полной силе! - мягким голосом сказал Данилов и лукаво прищуренными глазами
посмотрел на Николая Никитича.
   - То есть как это - не в полной силе? - обидчиво выкрикнул Демидов.
   - Над вами пока опека, господин мой! От нее  и  ваши  расходы  зависеть
будут! - отечески-ласково пояснил управляющий.
   - Вот как! - разочарованно вырвалось у гвардейца. - А если  я,  скажем,
задумаю в этот ящик забраться, что тогда?
   Данилов развел руками.
   - Этого  никак  невозможно,  батюшка!  Слом  печати  и  вскрытие  шкафа
почтется за воровство! - пояснил он.
   - А что здесь хранится? - Демидов испытующе посмотрел на старика.
   - Хранятся тут редкие драгоценности вашей покойной матушки.
   - Бриллианты! -  засиял  Николай  Никитич.  -  Когда  же  я  смогу  ими
воспользоваться?
   - Завещано Александрой Евтихиевной передать сие богатство,  драгоценные
камни и жемчуг, вашей супруге,  когда  господь  бог  наградит  вас  ею!  -
терпеливо рассказывал управляющий.
   Николай Никитич помрачнел. Сразу все стало как-то  буднично,  серо.  Он
недружелюбно посмотрел на управляющего и с сожалением вымолвил:
   - Вялая душа у тебя, Данилов! Жить теперь хочется, а ты  все  в  долгий
ящик откладываешь!
   - Потерпите годочки! Да и денежки-капиталы не на потехи оставлены  вам,
а на усиление заводов! О них вам завещаны заботы!
   Тоска и злоба распирали грудь демидовского наследника. Одним  махом  он
опрокинул   бы    этого    скупого    слугу,    но    тот,    крепкий    и
медлительно-внушительный, был упрям и опасен. Каждую копеечку  приходилось
выжимать у него со скандалом. Готовясь к отъезду в Яссы,  Николай  Никитич
не щадил ни управляющего, ни дворовых. Он загонял их своими поручениями. И
как ни бесился Павел Данилов, Демидов  щедрой  рукой  рассыпал  деньги  на
покупки, связанные с предстоящим путешествием. Были приобретены и отменная
лисья шуба и драгоценные меха, сукна  и  бархат,  аксельбанты  и  темляки,
табакерка, усыпанная бриллиантами, и "походный  домик",  штабная  кухня  и
походная конюшня, и  людская  палатка,  и  фуры,  и  кибитки,  и  верховая
арабская лошадь с турецким седлом, и дорогие конские  уборы.  Все  дни  на
демидовском дворе каретники ремонтировали экипажи, кузнецы  ковали  коней,
шорники украшали упряжь. В конюшни нагнали целый табун коней, купленных на
окрестных ярмарках. В приемной Демидова с утра до ночи толклись  и  шумели
бородатые   купцы-гостинодворцы,   вертлявые   комиссионеры,    черномазые
цыгане-барышники  и  неизвестные  ветхие   старушки,   предлагавшие   свои
секретные услуги. Николай Никитич всех гнал прочь, посылая к Данилову.
   Озабоченный управляющий вставал с  первыми  петухами,  обегал  конюшни,
мастерские, проверял контору. То и дело слышался  его  зычный  недовольный
голос,  ругающий  работников,  или   раздавались   плаксивые   жалобы   на
дороговизну вещей...
   В одно июльское утро, потный  и  разгоряченный,  он  вбежал  в  комнату
Демидова. Лицо у него было самое  несчастное,  горемычное.  Он  размахивал
руками и жадно ловил раскрытым ртом воздух.
   - Батюшка дорогой, что вы  с  добром  делаете?  Каким  шаромыжникам  вы
векселя надавали?  -  визгливым  голосом  заголосил  он.  -  Глядите,  как
разошлись! За все путное и непутное истратили на дорогу сорок восемь тысяч
восемьсот пятьдесят девять рублей, как одну копеечку! К тому же расходы по
дому да по конторе! К тому же за труды опекунству! А где же их взять?.. Ах
ты, господи!..
   Он тяжко вздохнул, стащил с потной головы парик и отер  лысину  пестрым
платком.
   - Батюшки! - продолжал он жаловаться. - Где же нам столько денег взять?
   - А заводы на что? - изумленно спросил Демидов.
   - Заводы, мой господин, железо и чугун льют, а  не  деньги!  -  сердито
ответил Данилов. - Заводам самим капиталы до зарезу нужны! Не могу  больше
я отпускать на расходы! Все!..
   - Да ты сдурел, кошачьи глаза! - вспыхнул Демидов. - Да я  тебя  самого
на червонцы порежу. Достань да выложь!
   -  Убейте  меня,  батюшка!  Все  одно  -  сразу  конец!   -   взмолился
управляющий.
   - Ну  и  выжига  ты,  Данилов!  -  сердито  крикнул  Демидов,  поспешно
обрядился в новенький мундир, схватил кивер, саблю и выбежал из покоев.
   Легкой походкой, словно молодой резвый конек,  играя  каждым  мускулом,
гвардеец сбежал с крыльца, забрался в карету и возбужденно крикнул:
   - Пади!
   Сидевший на козлах Филатка толкнул кучера в бок.
   - Гляди, как ноне мы размахнулись. Все нам  нипочем,  море  по  колено!
Заиграл Демидов!
   Филатка с умилением  оглянулся  на  Демидова  и  одобрительно  покрутил
головой.
   - Вот коли наша взяла, Николай Никитич! Ну и заживем! Ух, и заживем!
   Николай Никитич думал о другом.  В  приемной  светлейшего  он  встретил
очаровательную  особу.  Она  была  стройна,  изящна,  с  большими  темными
глазами. Когда адъютант своей легкой походкой, вздрагивая бедрами,  прошел
мимо нее, она подняла длинные  ресницы  и  обожгла  его  взглядом.  Сердце
Демидова сладко защемило.
   "Кто же эта прелестница?" - взволнованно подумал он.
   Адъютант прошел в покои светлейшего. Густая  тишина  стыла  в  обширных
залах:  светлейший  отбыл  во  дворец.  За  громадными  окнами  потемнело,
набежали тучки, и сразу померкло сияние  яркого  солнечного  дня.  Демидов
прошелся по безмолвным апартаментам князя и вернулся в  приемную.  Звякнув
шпорами, он молодцевато оповестил на всю приемную:
   - Светлейший отбыл к ее императорскому величеству!
   Он тщательно и веско выговаривал каждое слово, следя за смуглой  пышной
красавицей.
   - Ах, боже мой! - всплеснула она руками. - Что же мне  делать?  К  тому
же, кажется, пошел дождь! - Продолговатые, осененные  пушистыми  ресницами
выразительные глаза умоляюще смотрели на гвардейца.  Верхняя  пухлая  губа
капризно полуоткрылась, и ослепительно блеснули белые мелкие зубы.
   Николай Никитич решительно подошел  к  незнакомке,  щелкнул  шпорами  и
учтиво поклонился:
   - Сударыня, разрешите предложить вам мою карету!
   - Галант! Ах, как я благодарна вам, господин  адъютант!  -  восторженно
отозвалась она и, не колеблясь,  подала  ему  руку.  Демидов  вспыхнул  от
нежного женского прикосновения.
   Она прильнула к нему, красноречиво взглянула в глаза юнца. Ей,  видимо,
по сердцу пришелся краснощекий гвардеец с темным  пушком  на  губе.  Белые
лосины плотно обтягивали его полные ноги, грудь он держал горделиво.  Всем
своим вызывающим  видом  молоденький  адъютант  весьма  напоминал  бойкого
забияку-петушка. Счастливая  юность,  неизрасходованные  силы  переполняли
его, он так легко и свободно чувствовал свое сильное и  свежее  тело,  что
его вовсе не обременял парадный мундир.
   Незнакомка окинула  его  опытным  взором  и  осталась  довольна  беглым
осмотром.
   "Потешный мальчуган!" - удовлетворенно подумала она.
   Прелестница хорошо знала, кто этот юный  адъютант,  но  детски  наивным
взглядом удивленно смотрела ему в глаза.
   - С кем имею честь беседовать? - жеманясь, спросила она.
   - Я Демидов. Слышали о таком? - с важностью своего возраста сказал  он,
усаживая ее в карету.
   - О! Но вы совсем мальчик! -  восторженно  прошептала  она,  и  ее  рот
округлился приятным колечком.
   - Далеко не мальчик. Я владелец многих заводов на Урале!
   - Вот как! Интересно! - голос ее прозвучал  интимно-нежно.  Она  слегка
пожала ему руку.
   Волнуясь,  путаясь  в  мыслях,  он  косноязычно  пробормотал  несколько
комплиментов. Она засмеялась ласковым, приятным  смехом;  казалось,  рядом
прозвучали серебряные колокольчики.
   - Вы совсем ребенок и не умеете интриговать дам! Но это  очаровательно!
- ободрила она гвардейца и, не смущаясь, склонила головку к нему на плечо.
   У Демидова сперло дыхание.  Как  в  тумане,  он  где-то  далеко  слышал
насмешливый, вкрадчивый голос.
   - Я не ребенок, а независимый человек! - обиделся гвардеец.
   - Ух, какой сердитый! - наклоняясь к нему, прошептала она.
   Демидов