, спаси меня и помилуй! -  нарочито  громко,  покаянно  взмолился
Свистунов...
   Что творилось в эту минуту в душе  молодой  сборщицы,  -  больше  всего
волновало Николеньку. Впервые в его жизни сердце защемило сладкой любовной
тоской. Синие глаза Аленушки покорили его своей  безмятежностью.  Разбивая
очарование, поручик возмущенно прошептал другу:
   - Ну и дурак же ты, Демидов! Все золото сразу высыпал! Это же поповские
глаза, разве их насытишь!
   Николенька не хотел слушать. Он недовольно повел плечами.
   "Оглянись, оглянись, голубка!" - мысленно призывал Николенька, не сводя
глаз с девушки.
   Словно угадывая его призыв, кланяясь образу, монашка украдкой взглянула
на  Демидова.  И  Николеньке  почудилась  ответная  ласка  в  этом  взоре.
Неожиданно осмелев, он подошел к ней, опустил в кружку последний  рублевик
и прошептал:
   - Люблю! Ой, как люблю...
   Как горячее дыхание, пронеслось это и  коснулось  ее  слуха.  Она  ниже
склонила головку, а он, чуть слышно позвякивая шпорами, удалился  на  свое
место и потянул Свистунова за рукав:
   - Уйдем, тут больше нечего делать!
   Они вышли  на  паперть.  Со  взморья  тянуло  густым  туманом.  Большой
каменный  город,  пробуждаясь,  наполнялся   шумом.   Вездесущий   Филатка
немедленно подвернулся Николеньке под руку и зашептал ему укоризненно:
   - Нехорошо, батюшка, совращать духовное лицо!
   - А разве ты видел ее? - удивился Демидов.
   - Все видел, батюшка. Слов нет, хороша! Ой, и до чего хороша! Да и  вы,
батюшка, красавец. Ой-ой, на архангела Гавриила  сейчас  похожи...  Только
грех, большой грех - с духовным лицом!..
   Глубокая заноза засела в сердце Николеньки: он засыпал и  просыпался  с
мыслью об Аленушке.
   Два дня спустя он вместе  со  Свистуновым  ранним  утром  отправился  к
Покрову. Все так же под сводами горели редкие лампадки, те  же  безмолвные
старушки шевелили морщинистыми губами. Увы,  монашки  ни  в  храме,  ни  в
притворе не было!
   - Езжай к Симеону! - приказал Демидов кучеру.
   Но и в церкви Симеона он не встретил  знакомых  синих  глаз.  Гвардейцы
объездили все церкви и церквушки и нигде не встретили сборщицы. Николенька
упал духом, заскучал.
   - Ах, Свистунов, один раз улыбнулось счастье, и то угасло! - с глубокой
скорбью пожаловался он поручику.
   - Ты что ж, и впрямь полюбил девку? - строго спросил Свистунов.
   - Полюбил, сильно полюбил! - признался Николенька.
   - Эх, любовь, любовь! - вздохнул Свистунов.  -  Из-за  нее  ни  зги  не
видать. И себя потерял и от людей отошел!
   - Что же теперь делать? - спросил  юнец,  и  в  голосе  его  прозвучала
искренняя сердечная боль. -  Как  найти  ее?  Санкт-Петербург  велик,  ищи
песчинку в море!
   - А ты у своего Филатки спроси! Он из  духовных  и  нравы  этих  бестий
досконально знает! Эй, Филатка! - позвал Свистунов.
   Дьячок насторожился.
   - Послушай, церковная крыса, где нам отыскать Аленушку?
   Филатка почесал в затылке.
   - Монашку? - догадался он. - Известно где: на  то  и  курица,  чтобы  в
курятнике жить, а монашествующая девка - в монастыре. А какой монастырь  в
Санкт-Петербурге для инокинь? Известно какой! Новодевичий...
   - Видишь! - похвалил Свистунов.  -  Рыбак  рыбака  чует  издалека.  Эй,
погоняй в монастырь!
   - Пощадите, батюшка! - взмолился Филатка - Сами в грех по уши завязли и
меня с собой в адскую пучину тянете!
   - Гони коней! - прикрикнул поручик, и коляска  понеслась  к  Московской
заставе.
   Филатка оказался прав, и час этот был  удачным  для  Демидова.  Оставив
карету у монастырских ворот, гвардейцы прошли  за  ограду.  По  дорожке  к
церкви шла бледная и скучная Аленушка. Завидев Николеньку, она  вспыхнула,
глаза ее озарились радостью, но тут же,  спохватившись,  монашка  смущенно
потупила взор.
   - Аленушка! - вскричал Николенька. - Мы весь Санкт-Петербург обрыскали,
отыскивая тебя!
   Она молча  шла  вперед,  не  поднимая  головы.  Гвардеец  не  отставал,
страстно нашептывая:
   - Жить не могу без тебя!
   Она приостановилась, подняла на Демидова синие глаза. В них  заблестели
слезинки.
   - Зачем смутили мою душу! - с тоской сказала она.
   - Я хочу видеть и слышать тебя! - воскликнул Николенька.
   Монашка степенно пошла к церкви, оставив гвардейцев на дорожке.
   - Боже мой, что делать? - горестно вырвалось у Николеньки.
   - Ну, брат, пустяки! Дело в порядке. Нельзя больше  колебаться:  атака,
приступ, победа!
   - Как?
   - Очень просто, Демидов. Взгляни на себя:  господь  бог  наградил  тебя
смазливой рожей. А это все!
   - Лицо у меня девичье! - со вздохом признался сержант.
   - Вот это и хорошо! Ты по виду совершеннейшая девица!  -  вразумительно
сказал Свистунов и посоветовал: - Одеть тебя в платье, и всякий за  девицу
примет, ничтоже сумняшеся. Понял?
   - Ничего не понимаю! - недоумевающе посмотрел на друга Николенька.
   - С завтрашнего дня ты моя сестра Катюша я  желаешь  вкусить  иноческую
жизнь. Я тебя представлю сюда на испытание, ну  ты  и  поживешь!  -  Глаза
поручика сверкнули озорством.
   Николенька засиял.
   - Свистунов, братец мой, дай расцелую. А она не закричит?
   - Да что ты, милый! По глазам видно:  согласна  с  тобой  хоть  в  омут
головой!..


   Свершилось небывалое: дядька Филатка по настоянию  Николеньки  пригубил
чарку. Ничего - легко прошла! За ней - вторую. Еще веселее прокатилась.
   - Я о том и говорил: первая -  колом,  вторая  -  соколом,  а  потом  -
мелкими пташками! - смеялся Свистунов и подбадривал дядьку:  -  Пей,  пей,
дьякон! Пити - веселие Руси. Так, что ли, в законе божьем сказано?
   - Так, батюшка, так! - охотно согласился Филатка и осушил третью  чару.
Скоро дьячок захмелел и  мертвецки  пьяным  свалился  у  кабацкой  стойки.
Вечерело, когда он очухался под забором. Ни барина, ни  кареты.  Хвать,  и
шейный платок с червонцами исчез.
   - Караул! - завопил дьячок. - Дотла обчистили и барина похитили!
   Набежали будочник, квартальный и стащили очумевшего с похмелья  Филатку
в участок.
   - Батюшки, не губите, барина потерял! - завопил он.
   Дьячок упал на колени и повинился: сколько лет не брал в рот  хмельного
- зарок перед богом и господином дал, а тут разрешил! Размазывая слезы,  с
горьким сокрушением рассказал он квартальному про свою беду.
   Уставившись в мочальную бороденку дьячка, квартальный вдруг  загрохотал
хриплым басом:
   - Ха-ха-ха! Гвардейцы - известное дело! Пошалили малость! - Он  хохотал
до колик и хватался за бока." А когда отошел от смеха, вдруг сдвинул брови
и поднялся со скамьи. - А это видел? - сунул он под нос Филатки  волосатый
кулак. - Сгинь, шишига! По-пустому  караул  кричал!  -  Он  сгреб  его  за
шиворот и выбросил за порог.
   Дьячок долго  кружил  по  площадям  и  улицам,  боясь  предстать  перед
управителем. Когда же появился перед ним, то поразился: Данилов не  топал,
не кричал, а повалился на стул и, пуча серые жабьи глаза, все спрашивал:
   - Что теперь будет? Куда запропастился Николай Никитич? Матушка ты моя,
запорет нас Никита Акинфиевич, сгноит в погребище! Ох, милые мои!
   Толстый, плешивый, всегда такой внушительный, он вдруг  стал  жалким  и
растерянным.
   - Что же ты глядел, дурья твоя голова! - укорял он дьячка.
   Филатка потер ладонью длинную тощую шею.
   - Где  тут  было  глядеть,  когда  и  свое  добро  упустил!  -  скорбно
пожаловался он...
   Весь день оба обсуждали: куда мог скрыться Демидов? Под страхом батогов
допросили кучера, и тот поведал:
   - Верно, отвозил барина к  Свистунову.  Стоял  час.  Барин  загостился,
вместо  него  вышел  поручик  с  ихней  сестрицей  и  сказал:  "Отвези   в
монастырь". Известное дело, отвез...
   - А куда же девался Николай Никитич? - наседал на кучера Данилов.
   - Господин Свистунов сказал, что барин пешим пошел.
   Николенька как в воду канул. С большой осторожностью управитель объявил
квартальному о беде. Тот и ухом не повел.
   - Закутил барское чадушко! - с насмешкой  отозвался  он.  -  В  столице
всякое видано!
   На третий день пришла горшая беда, - в  демидовскую  контору  примчался
курьер и объявил Данилову: его благородие гвардии сержанта Демидова  князь
Потемкин требует!
   А где отыскать его благородие гвардии сержанта, если  третьи  сутки  ни
его, ни Свистунова?
   "Большая гроза будет", - с ужасом подумал Данилов, тщательно  обрядился
в бархатный кафтан, надел парик и поплелся с повинной к светлейшему. Долго
он сидел в обширной приемной, пока его допустили к князю.
   Войдя в гостиную, он брякнулся Потемкину в ноги.
   В расшитом золотом халате, в  туфлях  на  босу  ногу,  князь  удивленно
разглядывал демидовского слугу:
   - Ты почему здесь? Мне Демидов нужен! Где он?
   - Ваше сиятельство, батюшка, пропал демидовский сынок, ой,  пропал!  Не
сносить мне головы!
   - Вставай, дурак! - Потемкин ткнул ногой в бок управителя.  -  Как  так
пропал? Где это слыхано, чтобы в Санкт-Петербурге пропал гвардеец?  Найти,
живо отыскать!
   - Ума не приложу, где искать! - взмолился Данилов.
   Потемкин запахнул халат, прошелся по комнате. В руках его  был  длинный
черешневый  чубук,  он  затянулся  и  пустил  клубы  дыма.  Управитель  не
поднимался с колен. Его беспомощный, растерянный вид разжалобил князя.
   - Скажи, борода, за кем Демидов волочился? - улыбаясь, спросил он.
   - Дядька сказывал, к монашке приставал...
   - О! - удивленно поднял  брови  Потемкин.  -  В  монастырский  курятник
забрался сержант. Эх ты, чумазый, вот где надо искать господина  сержанта.
Живо! Квартальному наказать!
   В Новодевичьем монастыре в ту пору поднялся переполох, ударили в набат.
Подоспевший к обители Данилов и квартальный диву дались: ни дыма, ни огня.
Стало быть, не пожар. Бросились в покои к игуменье Наталии.
   - Что стряслось в обители, матушка? - смиренно стали допытываться  они.
- Ни огня, ни дыма, а набат?
   - Ах, голубчики, отцы вы  наши!  Несчастье  совершилось.  От  века  тут
подобного не слыхано. В инокиню Катерину бес вселился!
   - Не может этого быть, матушка!  -  поразился  квартальный.  -  В  моем
околотке да такое... Нет, тут что-то не то, матушка. Бес?..
   - Истинно бес! - гневно выкрикнула игуменья. - Судите сами,  отцы  мои:
девица Катерина - сестра поручика Свистунова - мужчиной оказалась!
   - Неужели? Господи, да что градоначальник скажет!  -  возопил,  в  свою
очередь, квартальный.
   - Верно, бес... Он все!  Он,  враг  рода  человеческого!  Такая  девица
богомольная, почтительная была и вдруг... Ах, господи, мы  ее  с  инокиней
Еленой в одной келье держали!..
   - Да где же этот бес? - просияв, спросил Данилов.
   - А там, на колокольне, заперли его. А он, проклятый, в набат!  На  всю
столицу теперь на обитель поношение.
   - Благослови, матушка! - Квартальный и управитель бросились к звоннице.
   Самая храбрая из инокинь отперла им железную дверь,  а  другие  монашки
шарахнулись в сторону. Лица побледнели у них, глаза испуганные. Вот-вот из
двери выбежит бес.
   Одна Аленушка тихо стояла в отдалении и молчала.
   Квартальный вызвал будочника,  и  тот,  погромыхивая  алебардой,  полез
вверх. За ним, опасливо озираясь, стали подниматься Данилов и квартальный.
В звоннице было темно, только гул набата, ударяясь о каменные стены,  стал
гуще; казалось, сверху бросали камни.
   - А что, если и в самом деле  бес  завелся  в  околотке?  -  беспокойно
закрестился квартальный.
   Набат вдруг стих, и сверху раздался крик.
   - Эй, кто там? - закричал квартальный.
   - Здесь бес, ваше благородие. Тут он, - отозвался будочник. - Держу!
   - Давай вниз!
   - Да он и сам идет!
   По лестнице раздались шаги, и  в  полумрак  притвора  спустились  двое.
Данилов взглянул в лицо монашенки и заорал от радости:
   - Николай Никитич, да вы ли это?
   Демидов поморщился и нехотя отозвался:
   - Не видишь, что ли, грехи замаливал!
   Управитель  и  квартальный  бережно  усадили  Николеньку  в  карету   и
покатили. Рядом с ним поместили Филатку.
   - Ты его упустил, ты его и стереги! - пригрозил управитель.
   Николенька и не думал бежать. Ехал он молча, хмурился. Дьячок вертелся,
пыхтел, никак не мог угомониться. Распирало любопытство.
   - Ну чего юлой  вертишься?  -  сердито  спросил  Демидов.  -  Или  блох
нахватал в трактире?
   Филатка пытливо посмотрел в лицо Николеньки и лукаво спросил:
   - Скажи, батюшка, по совести, выгорело ли задуманное?
   - Вот о том и горюю, что шуму много, а дела ни  на  грош!  -  с  обидой
отозвался он и отвалился в угол кареты.
   Дьячок укоризненно покачал головой:
   - Эх, батюшка, ну и простак ты по  всем  статьям!  Где  это  видано:  в
курятнике побывать и вернуться без  пушинки  в  зубах!  А  хлопот,  хлопот
сколько, и все зря... Эх-хе-хе, промазали, господин мой хороший!


   Вернувшись домой; Николенька нашел на столе  большой  синий  пакет.  Он
поспешно вскрыл его и прочел предписание немедленно  явиться  на  прием  к
светлейшему князю Потемкину. Демидов изрядно струсил.
   "Ну, будет головомойка за озорство в женской  обители!"  -  со  страхом
подумал он. Всем был  известен  необузданный  нрав  светлейшего.  Особенно
опасно  было  попасть  под  руку   разгневанного   всесильного   вельможи.
Николеньке оставалось одно - покориться участи.
   Он тщательно натянул новенькие лосины, надел в талию  сшитый  мундир  и
долго,  внимательно  разглядывал  себя  в  зеркало.  Подле  него  вертелся
Данилов. Он чутьем догадывался о тревоге Николеньки, а самого в это  время
подмывала радость.
   "Вот  когда  остепенится!  Григорий  Александрович  прижмет  хвост,  не
посмотрит, что демидовский корень!" - утешал себя управитель.
   С важным, степенным видом он проводил гвардии сержанта до кареты.  Стоя
на ступеньке крыльца, Данилов с особым упоением прокричал кучеру:
   - Гони к светлейшему!
   На сей раз выезд обошелся без дядьки. Огорченный Филатка псом  вертелся
подле управителя, умильно заглядывая ему в глаза:
   - Как там обойдется без меня, Павел Данилович? Глядишь, я  присоветовал
бы Николаю Никитичу, какое словцо к месту  сказать,  направил  бы  его  на
добрую стезю.
   - Ну, это и без тебя светлейший похлеще сделает! Непременно  пустит  по
прямой стезе! - насмешливо сказал управитель. - Ты вот что,  лучше  подале
от меня уходи, а то сердце мое кипит. Сам тебе стезю покажу!
   Пугливо озираясь, дьячок юркнул в прохладную прихожую.  Данилов  сладко
зевнул и торопливо перекрестил рот:
   - Помоги, господи, избавиться от суеты и беспокойств!..
   Между тем Николенька  подъехал  к  дворцу.  С  трепетом  он  вступил  в
разубранные  чертоги  князя.  В  приемной,  устланной  пушистыми  коврами,
сверкающей зеркалами, золоченой мебелью, толпилось много одетых в парадную
форму  генералов,  важных,  в  атласных   камзолах,   вельмож.   Все   они
разговаривали вполголоса, с плохо скрываемым беспокойством  поглядывая  на
высокую, изукрашенную бронзой дверь. Никто из них не обратил  внимания  на
скромного сержанта, пробиравшегося в угол.
   В  приемную  торопливо  вышел  адъютант,  краснощекий   гвардеец:   его
мгновенно окружили.
   - Светлейший в духе? - приглушенным голосом, косясь на  дверь,  спросил
толстоносый генерал. - Опять хандрит? Ах, боже  мой,  когда  нам  солнышко
блеснет!
   Адъютант поднял голову и торжественно объявил:
   - Светлейший изволит сейчас выйти!
   В ту же  минуту  два  арапа  бесшумно  распахнули  дверь.  Из  анфилады
раззолоченных покоев величественно, медленно приближался знакомый гигант в
лиловом, шитом золотом мундире, усыпанном звездами. Говорок сразу стих,  и
установилась глубокая тишина. Николенька услышал  учащенные  удары  своего
сердца. Грузные шаги раздались совсем близко. Все в приемной склонились  в
глубоком, почтительном поклоне и с замиранием сердца ждали.
   С холодным,  строгим  лицом,  никого  не  замечая,  Потемкин  вышел  на
середину зала. Неуловимый трепет прошел среди ожидающих. Николенька  стоял
в тени, за спинами вельмож, чувствуя, что у него от страха холодеют  руки.
Каким маленьким и незаметным показался он себе в эту минуту! Разве до него
сейчас князю среди такого блистательного общества?
   Светлейший остановил свое единственное око  на  молоденьком  адъютанте,
улыбнулся чему-то и вдруг громко сказал:
   - Гвардии сержанта Демидова сюда!
   Все вздрогнули, удивленно взглянули на юнца с темным  пушком  на  губе.
Давно ли он носит форму, а между тем...
   Потемкин равнодушно повернулся ко всем спиной и, тяжело ступая, пошел в
апартаменты. Адъютант предложил Демидову следовать за князем.
   "Теперь пропал!"  -  твердо  решил  Николенька  и  безмолвно  пошел  за
Потемкиным.
   Бледный сержант проследовал  за  князем  через  ряд  роскошных  покоев.
Потемкин безмолвствовал, и это еще больше усиливало тревогу Демидова.
   Войдя в диванную, князь присел на широкую софу, поднял на сержанта свой
взор. В голубом глазу циклопа вдруг вспыхнул веселый смех.
   - Ну что, сибирский плут, наблудил в обители? - улыбнулся  Потемкин,  и
крупное красивое лицо его подобрело.
   - Был грех! - сознался Демидов.
   - А скажи, любезный, о чем ты сейчас думал? - улыбаясь, спросил князь.
   - А я ни  о  чем  не  думал.  Со  страху  умирал,  следуя  за  вами!  -
чистосердечно признался Николенька.
   - Страшен я, что ли? - построжав, спросил Потемкин.
   - Совсем другое,  ваше  сиятельство,  -  осмелев,  пояснил  сержант;  -
Страшно стало, что больше не увижу вас. Прогоните  за  озорство!  А  то  -
страшнее смерти!
   - Ну, брат, молодец! - вставая с дивана, сказал Потемкин. - За  монашку
прощаю. Быль молодцу не укор. Только о  сей  черной  курочке  не  выходило
звонить на весь Санкт-Петербург! Экое кукареку задал, братец!
   - Винюсь! - склонил голову Николенька.
   - Повинную голову и  меч  не  сечет!  Поздравляю,  братец,  тебя  своим
адъютантом. Собирайся в путь, а пока  поспеши  в  полк,  непременно  отдай
последний визит командиру...
   Радость брызнула из глаз Николеньки, он  схватил  руку  князя  и  жадно
поцеловал ее.
   - На всю жизнь обязан вам! - восторженно воскликнул он.
   Потемкин улыбнулся и сказал:
   - Не думай, что избран ты по капризу! Ради рода  твоего  сие  сотворил.
Демидовы - народ крепкий, упорный - дубы! А такие  мне  на  службе  нужны.
Прощай!..
   Николенька откланялся и сияющий выбежал из покоев. Все кинулись к  нему
с расспросами, но он, отмахиваясь, бросил скороговоркой:
   - Извините, спешу, послан светлейшим...
   Он вихрем пронесся через приемную, галопом проскочил ступеньки  крыльца
и, влетев в карету, закричал кучеру:
   - Гони в лейб-гвардии Семеновский полк!
   Стоило Демидову  явиться  туда  и  поведать  о  своем  назначении,  как
командир обнял его и расцеловал.
   - Желаю, господин сержант, удачи! Светлейший  умен,  деятелен,  и  вам,
господин адъютант, улыбнулась фортуна.
   Он учтиво проводил Николеньку до приемной.
   Не чуя под собой ног, Демидов  бросился  к  Свистунову.  Сонный  денщик
подал гостю наспех написанную цидульку.
   "Демидов, - писал поручик,  -  извини,  не  буду  дома  два  дня.  Веду
фортеции к новой твердыне. Дама черненькая, с пухлой губкой, одно слово  -
прелесть!"
   "А Грушенька? - подумал Николенька и тут же махнул рукой.  -  Для  этой
свой брат цыган дороже гвардейца!"
   У подъезда Демидову встретились знакомые однополчане, которых невзлюбил
Свистунов.  Завитые,  раздушенные,  затянутые  в  корсеты,  они  выглядели
изысканно. Гвардейские аксельбанты и галуны горели жаром.
   - Демидов, пойдем с нами! Наслышаны о твоей фортуне! Попал в случай!  -
залебезили они перед ним. - Идем, идем, брат! Испытай счастье  на  зеленом
поле.
   Они увлекли сержанта в  собрание.  Демидов  не  успел  опомниться,  как
очутился за карточным  столом.  Кругом  в  клубах  табачного  дыма  ходили
офицеры, многие  из  них,  любопытствуя,  стояли  за  креслами  у  зеленых
столиков. Николенька скользнул взглядом по лицу банкомета. Бледнолицый,  с
тяжелым взглядом свинцовых глаз, он